Есть две категории людей, которые нас лучше нас самих знают – психоаналитики и эзотерики всех мастей. Первые светоч своих знаний несут только за большие деньги, а вот вторые лезут изо всех реальных и виртуальных щелей. Особенно опасны экзотерички на заслуженном отдыхе, потому что когда родственники, подруги и бывшие коллеги заканчиваются, в их поле зрения попадают соседки и прочие слегка знакомые жертвы. Именно такой оказалась недавно я. Пенсионерка-астрологиня, еще способная своей энергией запитать пол-Крыма, наткнулась на меня в продуктовом магазине.
-- Вы – близнецы, – вместо «здравствуйте» сказала она.
Я совсем, было, собралась категорически возразить, но тут вспомнила один «слёзный» фильм, в котором близнецы героев объявлялись вдруг и без малейших на то предпосылок, прямо как дрозофилы, и на всякий случай спросила:
-- С кем?
-- Ни с кем, а по гороскопу.
-- Уф! – отпустило меня.
-- Ваша стихия – воздух! – уверенно продолжила женщина. – У вас крепкие органы дыхания, вы обожаете ветер и самолеты, а ваше призвание – стюардесса, – настаивала она. Говорила еще что-то, быстро и уверенно, будто читала с телесуфлёра на моем лбу. Когда поток ясновидения иссяк, я поблагодарила пророчицу за отверзанье моих невещих дотоле зениц, и «испуганной орлицей» сбежала к кассе. «Всё сказанное справедливо с точностью до наоборот, – подумалось мне. – От ветра я становлюсь раздражительной и не могу терпеть, когда он кормит меня моими же волосами. Летать люблю только во сне, да и то, не прибегая к «особой геометрии крыла». Бортпроводниц, действительно, уважаю: самоотверженные это люди, но вряд ли они бы обрадовались коллеге, обмирающей на каждой воздушной яме».
Уже на улице, чтобы не раздраконить старательно подлеченные бронхи, крутой дугой обошла курящую девицу и, свернув к ручью, присела на лавочку. Нет, госпожа провидица, моя стихия отнюдь не воздух, а вода. Её я люблю во всех проявлениях: от переливающейся миллионом радуг росы до грозно рычащих тяжелых океанических волн. Мне нравится без зонта гулять под теплым летним дождем, смотреть, как осенние капельки на оконном стекле суетливо догоняют друг друга, наблюдать за тем, как падающий снег обыденность превращает в чудо. Вода умиротворяет меня, гармонизирует, дарит благословенные моменты созерцания. Потому «родовое гнездо» мы «свили» у озера. И путешествия обычно выбираем «помокрее». Вьетнам – яркий тому пример.
О бухте Халонг, Ароматной реке и Тхубоне я вам уже рассказала. Настала очередь дельты Меконга, до которой от Хойана мы добирались целый день: автобусом до Дананга, потом самолетом до Хо Ши Мина и снова автобусом до города Кантхо – самого крупного в дельте.
Отель на берегу Меконга. На рассвете попрыгали в лодку и отправились на плавучий рынок. Нужно успеть пока основная популяция туристов-вульгарисов сладко потягивается и завтракает. Подплываем. Совсем не похоже на описание в сети: никаких стройных рядов и никуда не нужно протискиваться. Здоровенные баржи, груженные овощами, фруктами и морскими «гадами», расставлены по самому широкому месту дельты весьма хаотично. Самые красивые это, конечно же, лодки с саженцами: здесь ведь сбор урожая по совместительству с весенне-полевыми работами. Особенно радуют глаз «цветущие» посудины. Представляете, в одной лодке только желтые хризантемы для высадки, в другой – оранжевые, в третьей – белые. В следующей – благоухает неведомое мне розовое облако. А там, дальше что-то сиреневое. Дух захватывает!
Но как же разобраться в этом хаосе? Продавцы решили эту задачу весьма просто: чтобы покупатель не рыскал в поисках нужного по всей дельте, над каждой лодкой возвышается шест с привязанным к нему ассортиментом товаров. Задрал вверх голову и уже ясно, кто торгует луком и картошкой, а кто манго и питайей. На одном шесте тринадцать наименований насчитала. Даже тыкву и кочан капусты умудрились «по ветру пустить». Только даров моря на палках нет. Похоже, их как-то иначе вялят.
По большому счету, это оптовый рынок. За парой морковок сюда никого не затащишь. Здесь счет идет на десятки килограммов и сотни штук. Но нас тоже не обидели: почистили 11 (всего-то) ананасов и выдали каждому по половинке на ножке. Удобно и так вкусно, что даже запахи плавучих буфетов перестали волновать. А их тут много, снуют туда-сюда, трудовой народ кормят. Это нас к завтраку отельный ресторан ждет, а многие торговцы живут на своих плавсредствах по несколько дней. Пока не продадут весь товар. Им горячая лапша и ароматный кофе совсем не помешают.
На обратном пути рассматривали окрестности. Когда-то попалось на глаза стихотворение, в котором автор на голубом глазу утверждал, что «нет гранитных берегов у рек в далекой Кохинхине». Реально же «в далекой Кохинхине» нет других рек, кроме Меконга. И оба его берега плотно заселены. С одной стороны дома, действительно, не просто подступают к воде – стоят прямо в ней на сваях. А вот другой берег закован в гранит и бетон по самое дно. На ступенях, сбегающих к реке, утро идет полным ходом: женщина стирает белье, а мужчина (ай да молодец!) полощет и отжимает его. Рыбак сидит с удочкой, а рядом паренек что-то уже «удит» палочками из миски. В другом месте дама моет волосы, расположившись на нижней ступени. Её голова в пышной мыльной пене выглядит шикарным «одуваном». Худенький мужичок, изогнувшись под тяжестью двух полных ведер, поднимается наверх. На следующих ступеньках один добрый молодец наводит красоту – бреется, а другой тоже несет в дом воду. Суббота задалась.
В отеле мы первым делом завтракаем. И не потому что такие уж голодные: гид предупредил, что, соблюдая технику безопасности, никого натощак на следующую экскурсию он не возьмет. И был прав, так как дальнейший наш путь лежал туда, где купленное на оптовом рынке продают в розницу и очень часто тут же и готовят. Расскажу о самом запомнившемся.
В павильоне прохладно и очень сыро. На прилавках в основном зелень, мясо и рыба. Можно купить целую тушку курицы или утки, но чаще посетители просят отпустить им какую-то определенную часть: грудку, ножку, а то и вовсе фунт желудков или сердечек. Всё идеально чистое и готовое в ту же секунду упасть на сковородку. У многих продавцов есть помощники, которые без устали что-то потрошат, моют под проточной водой, скребут, разделывают. Рыба под крышей только большая, что-то вроде сомов. Головы отдельно, туловища – отдельно. Мухи – тоже.
Всё остальное можно купить на улице. Это ничего, что там жарко: овощам наплевать, а рыбо-раки либо еще живые, либо уже во льду. Щупальца осьминога, шевелясь, свешиваются через край таза. Пучеглазые омары шуршат на металлическом подносе. Креветки плавают в бочонке. Копошатся связанные десятками толстые жабы. А уж всего очищенного, да во льду! Не обозреть! Рядышком мобильные кухни. Их много, но повара едва успевают обслужить всех желающих. Кто-то свежеприготовленное уносит с собой. Кто-то с пылу с жару съедает на месте. Мы же, и сытые, и пьяные, и с носом в табаке, отведали джекфрута (плода хлебного дерева). Многие впервые. По вкусу это нечто среднее между дыней и ананасом. Всем понравилось.
Рынок огромен, а количество ног на одного туриста ограничено. Устали и потому несказанно обрадовались прибывшему на выручку автобусу. Поедем-ка мы отсюда, а то прочие достопримечательности дельты, поди, уж истомились в ожидании. Да и о душе пора подумать. Не в смысле ее увековечивания, а в смысле стойкого, без эффекта йо-йо просветления, гарантируемого только буддизмом, рассказать о котором подробно, наконец-то, пришла пора.
Начну с того, что в детстве и юности основоположник религии Будда был вылитым Ильёй Муромцем. Разница пустяшная: наш, по причине отсутствия «в ногах хождения», невостребованной молью 30 лет сидел на теплой печке, а тамошний, которого по ту пору звали царевичем Гуатамой, жил в тепличных условиях: сады, пруды, благовонные одежды из тончайших тканей и три дворца на все случаи погоды. Слуги и папа сдували с него пылинки и негативную прану, прогоняли из его поля зрения всех больных и нищих. Жить бы так нашим героям и дальше, да к русскому «дородну добру молодцу» нагрянули калики перехожие и вправили ему позвоночник, после чего Илюша сделался удаленьким: оседлал коня, взял «в белу руку» булаву и отправился Родину от «силушки нечистыя» защищать. В чем и преуспел.
Процесс вправления мозгов Гуатамы растянулся на несколько лет. Сначала он, наивный и неопытный, как пэтэушник, случайно увидел на прогулке дряхлого старика и пришел в неописуемую ажитацию, узнав, что «сие есть удел наш общий». Потеряв от этого девственность души и покой, Гуатама обрил голову и бороду и стал странником, «взыскующим блага истинного». Шел «малютке» тридцатый год, когда он понял, что философские системы не способны разрешить его проблем, и тогда, «духовной жаждою томим», он обратился к йогам. Целый год жил у них, наблюдал, а потом сам «бесстрашно ринулся по пути самоистязания» в джунгли. А там его «дорожка призамешкалась»: шесть лет почти ничего не ел, не мылся и всё бродил по чаще в поисках пути истинного спасения. И вот одним прекрасным утром, у того ли то у Бодхи «у покляпыя» протёр Гуатама грязным кулаком свой третий глаз и узрел связь между человечеством и невидимым миром. И внял он «горний ангелов полет», и стал называться Буддой, т.е. Просветленным.
Отказался от аскезы, посвежел лицом, покруглел всем остальным, вместо блох и вшей завел учеников и начал «глаголом жечь» про то, что жизнь – это сплошное страдание. Что Бога, в нашем понимании, – нет. Судьбы – нет. Предопределения – тоже. Зато есть череда бесконечных перевоплощений души. И следующее не зависит от качества поступков в предыдущем. То есть, как ни старайся, сегодня ты царица, а в новой жизни – ослица. И «если туп, как дерево, то станешь», не обязательно баобабом: растёт и другой чертополох. Рулетка, одним словом.
Но выход Будда нашел: для «соискателей» свободы от всего, в том числе и от себя, он наметил «восьмеричную систему». Овладение её принципами рассматривалось им как ряд постепенно восходящих ступеней, ведущих к нирване, которую Просветленный обещал только аскетам, покинувшим свой дом и родных. Кроме подвига личного совершенствования, монахи обязаны усиленно пропагандировать идеи буддизма среди мирян, которым давался простой этический кодекс, сводившийся к уполовиненным Заповедям Моисеевым. Категоричное «не» в них Будда заменил аккуратным «воздерживайся от», и получилось, что если нельзя, но очень хочется, то можно. «Прелесть что за философия!» -- возликовали миряне и стали толпами записываться в ряды упасаков – т.е. принявших учение. Но радость оказалась преждевременной: Будда вытянул на свет Божий карму – закон причинно-следственных связей, и сказал, что работает он только в человеческих воплощениях: хорошие поступки вознаграждаются добром, а плохие – тем, что Вселенной самой без надобности.
И вот чтобы монахам стать монахами и всё это мирянам донести, понадобились храмы-пагоды, коих в регионе Меконга, говорят, штук пятьсот, но мы же не мазохизмом интересуемся, поэтому пару-тройку осилим и хватит. К тому же любая из них чуточку похожа на другую, ведь все они строилась по фен шую: учитывались стороны света, пейзаж, близость воды и деревенских строений. Эти постройки не должна оставаться в одиночестве и в то же время сюда не должны проникать шумные звуки повседневной крестьянской жизни. Поэтому пагоды устанавливались на самом красивом месте, которое украшалось еще более: вокруг разбивались благоухающие сады, создавались пруды с рыбками, лотосами и лебедями.
Одна из них, китайская пагода Онг, стоит прямо на берегу реки. Ей более ста лет, признана национальным достоянием Вьетнама. И есть за что! Красавица! Хоть и посвящена богу Войны. Сложена из красного кирпича, а крыша – из ярких плиток: голубых, зеленых, оранжевых, и декорирована фарфоровыми фигурками драконов, фениксов и прочих жителей мифологии. По сторонам статуи людей с Луной и Солнцем в руках. Запомнилась пагода тем, что монахов мы там не встретили, зато между богами Войны, Земли, Финансов и Удачи бегали две пятилетние девочки-близняшки в белых платьицах. Озорные, веселые. А их мама в это время стояла перед конторкой каллиграфа, который записывал ее прошение на свиток. Их уже много развешено на стенах. Это чтобы боги всё могли рассмотреть и ничего не перепутали. А за особую плату листочек с молитвой прикрепят к одной из множества, висящих под потолком спиральных свечей, которые всё время горят и капают на посетителей, что считается знаком расположения богов. Вот и на меня капля упала. Интересно, который их четверых благоволит ко мне? Пусть бы это был бог Удачи!
Следующей на нашем пути была пагода Мунир Ансай. Она кхмерская, поэтому кроме особенностей, перечисленных выше, имеет еще и свои, напоминающие архитектуру камбоджийского комплекса Ангкор: длина строения вдвое больше ширины и равняется его высоте. Парадный зал, представляющий собой длинный коридор с четырьмя главными дверями и девятью, выходящими на север и юг, находится в центре на одинаковом расстоянии от восточной и западной стены. Большой Будда сидит на западе и благословляет последователей на востоке.
Для Мунир Ансай характерна цветная многослойная крыша, украшенная равнобедренными треугольниками, символизирующими совершенство, но не только его. Согласно кхмерскому учению это еще и символ просвещения, которое несут прихожанам монахи. А вот и они: как раз собрались к трапезе. Человек десять-двенадцать. Сидят на циновках вдоль колоннады. «И взор их погасший, и плоть их мертва». Оранжевая уттара санга закрывает левое плечо. Правое обнажено. Перед каждым поднос с едой: большая чашка риса, чуть меньше с супом, отдельно овощи, фрукты. Рядом стакан на четверть заполненный каким-то красным напитком, похожим на вино. Но монахи, вроде бы, не должны употреблять алкоголь? Впрочем, их рацион и стерильная чистота и образцовый порядок вокруг тоже не очень-то стыкуются с распространенными представлениями об аскетизме. Вероятно, любовь к опрятности была привита Гуатаме с детства, поэтому он, попробовав на себе, восстал против обыкновения аскетов своего времени ходить покрытыми с ног до головы пеплом, коровьим пометом и грязью и перенес свою приверженность гигиене на весь буддийский орден. «Вот теперь тебя люблю я, вот теперь тебя хвалю я!» -- полюбил и похвалил его за это Мойдодыр, и мы поехали к последней на сегодня пагоде – Винь Чанг.
Ее красивейшие здания включают в себя черты китайского, вьетнамского и кхмерского стиля и издали напоминает пятибашенный храм Ангкора. Пагода состоит из пяти зданий, двух садов с вековыми бонсаи, почти двухсот колонн и двух триумфальных арок с фарфоровой мозаикой, иллюстрирующей буддистские предания. Внутри ее куча скульптур из меди, дерева и терракоты. Среди них восемь ангелов верхом на животных, бронзовая статуя Амитабха с помощниками – Буддой Мудрости и Буддой неизмеримой жизни. (Со всеми вопросами, пожалуйста, к адептам). Кроме того, гордость храма – единственные в своем роде деревянные фигуры восемнадцати архантов – буддистов, достигших той самой нирваны. Не густо, если раскидать на 25-26 веков буддизма. В открытый Космос выйти, пожалуй, попроще будет.
Монахов тут много. Ходят группками, сидят стайками, причем с мирянами. У них сегодня «родительский день». Их, «отрекшихся от старого мира», сегодня посещают родственники. Гид показывает на пятерых, замотанных в утарру мужчин и женщину в «гражданке». Говорит, что это её сыновья. Они навсегда покинули дом, у них никогда не будет своей семьи. Зато они ведут праведный образ жизни: без воровства, без причинения страданий окружающим, без сексуальных извращений, без лжи и употребления нецензурной лексики. Они доброжелательны, не алчны, придерживаются достойных человека взглядов, не принимают желаемое за действительность и т.д. и т.п. «Всё это прекрасно, но разве вышеперечисленное не моральный кодекс любого, живущего на планете Земля, Homo sapiens'а? И разве горькое разочарование, написанное на лице этой матери – не причинение страданий окружающим?» – размышляла я. А громадный, толстенный, белоснежно-каменный Будда, возвышающийся над комплексом, щуря свои подпертые жиром глазки, откровенно смеялся над моими сомнениями.
В город вернулись только на закате. Пошли к Меконгу. Здесь он бесконечно широк и спокоен в своем величие. Муж, увидев рыбака с удочкой, потащил меня к нему. Он у меня из заядлых. Ну, а я просто люблю рыбу и считаю, что на то и щука в реке, чтобы муж на диване не дремал. Пока благоверный наблюдал за клёвом, я рассматривала потенциальную жарёнку, плещущуюся в ведерке. Потом купила у торговца воздушного змея и присела на лавочку, но ко мне тут же подбежали ребятишки, защебетали по-своему и стали показывать на площадь, над которой, взвившись выше крыш и деревьев, уже летало несколько красавцев-драконов. Как смогла, объяснила им, что первозапускателем нашего змея будет внук, когда летом приедет к нам в гости. Детвора заулыбалась и помчалась дальше.
Последняя рыжая дорожка пробежала по черной воде, и солнце утонуло в Меконге. Засветились неоном опоры нового моста. Золотыми точечками отметились его дуги и парапеты. Клумбой флоксов расцвел причаливший к пристани круизный корабль. Зажглись на улицах миллионы лампочек, сложившихся в красный «молоткастый, серпастый» флаг возле административного здания Кантхо, в голубой парус рядом с водным клубом, в сотни зеленых пирамидок вдоль проезжей части. Замерцали цветочные орнаменты, повиснув в темной пустоте неба, а над входом в торговый центр лихорадочно замигало Happy New Year 2015. Это нас всех поздравляют с недавно наступившим восточным новым годом.
С годом деревянной Овцы, господа! Предсказатели всех родов эзотерических войск пророчат, что и этот не будет легким: по весне кое-где случатся наводнения, а летом засухи и пожары. Зимой на севере Сибири замерзнут реки, а вдоль Антарктиды поплывут айсберги. Цена на нефть будет падать, а безответственность и наглость сильных мира сего – расти. Дети будут рождаться, а старики и больные – умирать. И, несмотря на то, что всё это известно абсолютно всем, эзотерикам принято внимать.
Какое счастье, что я – не Овца!