Жизнь и заочная учеба. Борьба за жилище
После прихода из Армии, я жил вместе с Володиной
семьей. (Он, Царство ему небесное, не успел увидеть этой книги, скончавшись в 2013 году. Вечная память этому необыкновенному человеку!) Там же была и мама. Когда поступил на завод, мне дали комнату в общежитии. Вскорости ко мне перешла и мама. Там стояли две железные кровати, стол и тумбочка. Все разумеется казенное. Нам пришлось все начинать с абсолютного нуля. Иголки, нитки, кастрюли, вилки, ложки, стаканы, постельное белье и еще миллион разных разностей. Но постепенно обживались. Знакомились с другими жильцами общежития. Кстати со многими из них мне позднее стало довольно трудно общаться. Я ведь учился, рос, в том числе и по службе, потихоньку перешел из общества работяг на более высокий, инженерный уровень. Иногда это воспринималось весьма ревниво. Еще бы! Совсем недавно я за верстаком отставал от многих из них, а сейчас мне даже подчиняться надо.
Года через два, мы получили в 3-х комнатной квартире 2 несмежные комнаты, в которых прожили без малого десять лет.
В то время это считалось огромным достижением: на два человека - две комнаты! Второй этаж. Лестница деревянная. Дороги в поселке немощенные. Грязь по горло. Лестницу надо мыть по очереди. Включая первый этаж нас три семьи. Значит раз в три недели наша очередь. Мама, конечно не могла. Мыл я. Но я стеснялся, чтобы соседи видели меня за этим занятием, и мыл после 12. Но иногда кое-кто из соседей заставал меня за этим занятием. И нам обоим почему-то становилось неловко.
Стиркой занималась мама. Но делала она это не совсем регулярно. (У мамы всю жизнь были проблемы со здоровьем). В результате я мог довольно долго ходить в одной и той же сорочке. Это, конечно, замечали мои сослуживцы. Но вслух воздерживались говорить. Но когда начался институт и связанные с ним обстоятельства, я понял, что так нельзя и стал стирать сам. Это надо было делать на общей кухне. Сначала я стеснялся, а потом настолько привык, что вообще перестал обращать внимание на то, есть ли кто ни будь на кухне. Боже, какую свободу я почувствовал! Я мог менять сорочку, хоть каждый день. Я мог менять постельное белье, когда захочется. А поскольку гладить хорошо я научился еще в Армии, я стал выглядеть более похожим на интеллигента, чем на работягу.
Одно влекло за собой другое, пришлось покупать кое-какую приличную мебель, посуду и т д. Нередко приходилось выдерживать бои местного значения с мамой. Она считала, что у меня приличного костюма нет, а я трачу деньги на прочие разности. Я не мог ее убедить, что уже стал бывать у людей, видел, как они живут, что у них и как. И очень хотел бы хоть немного дотянуться до их уровня. Ведь и ко мне начал кое-кто заходить.
Постепенно эта коммунальная квартира стала мне становиться поперек горла. Во-первых, очень далеко, во-вторых, крайне неудобно все время тереться о чей-то чужой нос. На работе подшучивали, идут ли у нас республиканские деньги? После окончания института, я стал очень плотно заниматься квартирой. К тому времени я уже был достаточно ценным работником, с которым в какой-то мере надо считаться.
Кстати за время моей работы в машиностроении со мной произошло событие, которое через несколько лет, определило всю мою последующую жизнь.
В первый же год своей работы в министерстве, я был направлен в г. Батуми. Там было несколько заводов. Я был назначен их куратором.
В первый же день приезда главный инженер машиностроительного завода, с которым мы потом очень подружились, пригласил меня после работы на винзавод. У них испортился главный магистральный насос, просили специалистов посмотреть. Поехали мы вечером на винзавод.
Я, представитель Министерства, в белой сорочке, с галстуком и папкой под мышкой. Вошли, нас провели в цех, где стоял, испортившийся насос. Он был в глубоком приямке, к нему и от него тянулись магистральные трубы. Когда с него сняли покрытие, я чуть не вскрикнул. Это оказался мой старый друг и знакомец, который никто, кроме меня в свое время не ремонтировал. Снять его с места, демонтировать все трубы и прочее оборудование - была довольно большая работа. А без этого как послать на завод?
До сих пор не знаю, был ли я прав, но я попросил подержать мою папку и подошел поближе к насосу. Потом сказал их руководству, что когда-то занимался подобными насосами, и если они не возражают, я его посмотрю. И как был в белой сорочке и галстуке нагнулся над насосом. Попросил ключи, отвертки, некоторые другие инструменты и стал заниматься ремонтом. Я хорошо знал его слабый узел, и именно его начал разбирать. Поскольку я работал, согнувшись, не поднимая головы, просил тот или иной инструмент. При этом я обратил внимание, что рука, подававшая мне инструмент, очень элегантной формы и хорошо ухожена. Я заинтересовался, кому может принадлежать такая рука, и поднял голову.
Увидел девушку необыкновенной красоты с большими яркими глазами и фигуркой, как будто вырубленной рукой скульптора. После этого я уже больше думал о девушке, чем о насосе. Кто она? Явно не кавказского вида. Что здесь делает? Какое отношение имеет к ремонту насоса? Но так или иначе ремонт примерно в течение часа закончился. Мы опробовали насос, и к изумлению всей почтенной публики, насос заработал.
Я пошел мыть руки. Поливала мне та самая девушка. Оказывается, она работала на винзаводе главным механиком. Училась в Ленинграде, а после окончания ее распределили в Батуми. Надо сказать, что на заводе все были просто ошарашены, что какой-то случайный гость с ходу починил насос и избавил их от многотрудных хлопот по демонтажу, и монтажу, да еще они избежали простоя, что всегда дает убытки.
Естественно это произвело впечатление и на главного механика, и, вероятно, способствовало нашему знакомству и даже желанию немного лучше узнать друг друга.
Надо сказать, что это знакомство оказалось моей судьбой. Через несколько, довольно сложных для меня лет, Лена (а это была именно она) стала мне женой. Будь благословен тот день, и эта самая светлая в моей жизни душа.
Знакомство состоялось в 1958 году. Еще три года предстояло «пилить» в институте. Мне, да и не только мне, было хорошо понятно, что изменение статус-кво, может не дать мне возможности закончить институт.
Не знаю, эта ли, другая ли причина, не давали мне возможности форсировать отношения с Леной. Поскольку я ей слова не давал, я считал себя достаточно свободным.
С высоты сегодняшних лет я хорошо понимаю, что был не прав. А тогда я не только был связан «морским», т.е. самым крепким узлом со своей подругой, но даже знакомился с многочисленными невестами, с которыми меня знакомили все кому не лень.
Прошло 3 года. Уже диплом на руках. А от меня никакого слова. Я всегда удивлялся, почему ее мама меня не выставила. Ведь я у девушки отнимаю столько лет, и твердой надежды на меня нет. А она матери заявила, либо за Мишу, либо вообще не выйду.
Прошло еще два года. Наконец, я все бросил, поехал в Батуми и сказал, идем, сегодня, же в ЗАГС, потому что, что будет завтра, я не знаю. Все это конечно меня мало красит, но что было, то было. Мы расписались по блату в тот же день, сели на пароход и уплыли в Сухуми.
Ой, как нелегко мне было привыкать. Я хорошо понимал, что моя жена красивее, моложе, чище, святее в сто раз, но сила инерции была всего сильнее. Мне понадобилось более трех лет жизни уже в браке, пока я понял, что люблю свою жену, только жену и никого кроме жены. Благодарю тебя Господи за этот главный подарок моей жизни.
Я все время сбиваюсь с хронологии и потом, мне приходится возвращаться. После окончания института для меня главным стал вопрос квартиры. Получить в обычном порядке я ее не мог. Во-первых, мы жили за городом и на нас не распространялись правила постановки на очередь. Во-вторых, у нас было столько кв. метров, которые намного превышали норму. А в-третьих городская очередь продвигалась со скоростью 12-15 лет, так что можно было в лучшем случае решить вопрос только к пенсии.
В связи с этим я хорошо понимал, что надо искать другие пути. Поэтому я начал искать такие предприятия нашей системы, которые меня знали, и вместе с тем строили квартиры. Надо было предварительно договориться, что я перехожу к ним на работу, а они, как построят, дадут мне квартиру.
Когда этот вопрос получил широкую огласку, к министру зашли трое: мой начальник, наш партком и профком. Они сказали шефу, что мы опозоримся во всем городе, если из-за квартиры отпустим своего воспитанника. Шеф обещал помочь. А я тогда уже был куратором авиационного завода. Именно они строили больше всех. Наш министр как-то встретил директора авиазавода и попросил его помочь мне. Тот знал меня, как куратора и пообещал помочь. Мне дали официальное ходатайство, я отнес его на завод и думал, что мои проблемы уже решены. Но тут меня пригласил зам директора и объяснил, что я претендую на двухкомнатную квартиру, А ее выдавать на 2 человека закон не разрешает.
Услышав такую отповедь, я просто растерялся. Столько трудов и хлопот и все в холостую. Но он был старый, битый жох. Неожиданно для меня, он вдруг сказал: «Но выход все же есть, сдайте ныне занимаемую вами площадь нашему заводу, и мы оформим, как обмен, а там другие правила».
Ушел я от него и стал думать, что мне делать? Площадь, которую мы занимали, принадлежала совсем другому заводу. У них с квартирами было бедственное положение. Поскольку завод был далеко от города, им надо было всех работников, в первую очередь рабочих, размещать у себя. Кто согласится потерять такую площадь?
Положение выглядело тупиковым. Но в то время должность зам. Директора временно исполнял бывший начальник цеха, с которым у нас были неплохие отношения. Я пошел к нему и рассказал все, как на духу. Он задумался. А что со мной могут сделать? Снять с должности? Так все равно снимают. А с начальника цеха не снимут. У них просто другого специалиста нет. «Давай твою бумагу». Я подал ему заявление, он на нем начертал сокровенных два слова: «Не возражаю». Но это было даже меньше, чем полдела. Надо было, чтобы районные власти подтвердили согласие.
Я пошел к председателю райисполкома. Он меня немного знал. Когда-то партбилет вручал. От меня узнал, что я из рабочих выбился в инженеры. В общем, биография вполне советская. К тому же в министерстве работает человек. Он подумал немного и все же решил подстраховаться. Позвонил в райком партии, объяснил им, что речь идет о воспитаннике района, и т.д. Короче говоря, подписал мне бумагу и пожелал успехов. Я бегом на авиазавод. Дал им заветную бумагу, он очень удивился, что мне удалось все это сделать, взял бумагу и отпустил меня. А дом еще только достраивался. Надо было прождать несколько месяцев.
И вот тут начались мои мучения. Я хорошо понимал, что бумагу на моем заводе мне подписал замдиректора, которого уже давно нет. А директор то не в курсе. Если узнает, в этом я был убежден, обязательно отменит. Вообще-то он был немного недоволен моим уходом в министерство, даже предлагал повышение, но я уже был связан своим словом Бабалову, и нарушить его не хотел.
За эти долгие для меня 4 месяца я на всю жизнь потерял сон и получил первый сердечный приступ.