Глава 24
Время в послевоенный период летело стремительно – дни перетекали в месяцы, а те складывались в годы... Наступил и покатился дальше сорок седьмой год.
Однажды в один из жарких летних дней Фрося привычно для себя возилась на своём маленьком огородике возле домика ксёндза. Она тщательно полола грядки от одолевших сорняков, которые на диво вырастали гораздо быстрей, чем побеги будущего урожая овощей.
На Фросе было одето старенькое полинявшее на солнце платьице, её пышные волосы растрепались на ветру, а босые ноги были перепачканы землёй. Пот выступил на загорелом лице и плечах, она вся ушла в работу и в свои нелёгкие думы...
Вдруг молодая женщина встрепенулась и резко распрямилась, почувствовав на себе чей-то назойливый взгляд. Она внимательно всмотрелась… Из-за ветхой изгороди, скрывшись в тени листьев старой яблони, кто-то испытующе изучал её глазами. Фрося приложила ладонь ко лбу и, сотворив таким образом незамысловатый козырёк от слепящих её ярких лучей солнца, пристально вгляделась сквозь прищуренные веки в человека, наблюдавшего за ней. Сердце подпрыгнуло в груди и резко опустилось, в стоящем за забором мужчине она узнала Степана…
На заплетающихся ногах Фрося побрела между грядок огорода к изгороди. И чем ближе она подходила, тем более явно были заметны перемены, произошедшие с её бывшим мужем. Чёрная повязка закрывала, по всей видимости, потерянный левый глаз, на лбу красовались уродливые шрамы, уходящие под волосы, ставшие не светло русыми, а какими-то пегими от обильной седины. Лицо было бледным, с нездоровым румянцем на впалых, давно не бритых щеках. Он держался рукой за край изгороди, и она увидела, что на некоторых пальцах не хватает фаланг. И самое главное, что больше всего поразило её, это был его затравленный и обречённый взгляд, в котором затаилась поселившаяся навечно печаль.
Подойдя к изгороди, Фрося прошептала побледневшими губами:
– Где Алесь, что ты с ним сделал?..
Степан криво усмехнулся:
– Хорошо встречаешь муженька, вопросом о полюбовничке... Поверь мне, зря ты бросаешься такими несправедливыми словами, а мне есть, что тебе рассказать… Может, всё же впустишь в дом или хотя бы во двор?..
Фрося непослушными руками отворила калитку:
– Заходи, заходи, присядь на лавку, сейчас принесу тебе воды напиться, всё же жарковато сегодня. А в доме дети спят...
Степан вошёл как-то боком, волоча левую ногу, и она увидела насколько он худ и сутул, прежнего удальца-кузнеца было вовсе не узнать. Фрося подала Степану большую кружку студёной воды из колодца, и снова предложила ему присесть на лавку, стоящую в тени около дома, а сама осталась на ногах. Он грузно сел, достал папиросы и прикурил, сломав несколько спичек дрожащими руками.
Фрося стояла в двух шагах от неузнаваемого Степана и буквально буравила его взглядом, ожидая, когда тот начнёт свой рассказ. Сердце сдавила такая тоска, что захотелось завыть раненым зверем.
– Присядь Фросенька, присядь, мой рассказ будет не коротким, да и ты ведь знаешь, какой я говорун… – был бы лучшим, тогда бы, может, и не отвергла, не поменяла бы на другого, умеющего красиво говорить и ухаживать...
Фрося села на край лавки, по-прежнему не сводя взгляда с изменившегося лица Степана. Она вся подобралась, душа её натянулась, как тетива лука, мысленно боясь вспугнуть рассказчика и потерять последнюю надежду хоть на какие-то вести о любимом человеке.
– Тебе и без моего рассказа, наверное, кое-что известно, но ты не перебивай меня, так мне будет легче, чтоб не запутаться.
Мы в партизанском лагере считали уже дни, когда соединимся с частями Красной армии. Но в эти же дни гитлеровцы вовсе озверели и послали на нас карательные команды. Было принято решение уходить подальше на запад, но оставить небольшое подразделение для отвлечения фашистов от основного отряда партизан. Так вот, немцы обложили нашу группу в небольшом лесочке, нас было всего пятнадцать человек, которые должны были сбить фашистов со следа, а к тому времени, как мы попали в окружение, оставалось и того меньше, семь или восемь, и все были ранены. На нас обрушился шквальный огонь из автоматов и пулемётов, а потом спустили собак… – что это были за волкодавы, и передать невозможно.
Нас троих, последних оставшихся в живых, раненных и обкусанных собаками, захватили в плен. Пришёл в себя я уже здесь в Поставах, в подвале местного гестапо. А потом начались допросы и пытки. Комендант и его подручные всё хотели дознаться, куда ушёл основной отряд партизан.
Трудно передать все те издевательства, боже мой, как нас только не пытали. Переводчиком у них был, как ты понимаешь, твой Алесь, но я не питал к нему в момент пыток ненависти, ты ведь мне сообщила по секрету, что он работает у немцев на нас.
Однажды, он выбрал подходящий момент и шепнул мне, чтобы мы начали хоть что-то говорить, а иначе замучают до смерти. Ведь благодаря нашим отвлекающим действиям основной партизанский отряд вышел из окружения. Он так же мне шепнул, чтобы мы держались и были наготове, что нас постараются в ближайшее время освободить.
На третью ночь нашего пребывания в мрачном подвале мы вдруг услышали какую-то возню за дверью... Вскоре они распахнулись, и вошли Алесь с незнакомым пожилым человеком.
Наши спасители помогли нам выбраться наверх, а было это для нас совсем нелегко, болело всё тело от ран, пыток и укусов собак. Глаз мне выбил кастетом на допросе фашист.
Когда они перетаскивали нас к подводе, я успел заметить двух убитых немецких охранников у входа, – похоже, наши спасители их укокошили. Кроме меня и двух других ребят из партизанского отряда, освободили ещё двух мужиков, сидевших в подвале, у тех было состояние намного лучше нашего, по крайней мере, они были на своих ногах и даже помогали Алесю и подпольщику перетаскивать на подводу наши израненные тела.
Я совершенно не помню, как выезжали из города и в какую сторону поехали, потому что потерял сознание, но мы уносили ноги от преследователей до самого утра без остановки. И только на рассвете встретивший нас крестьянин, связанный с подпольем, через болото доставил на какой-то островок, где мы и просидели до следующей ночи. Затем трое наших спасителей обработали, как могли, наши раны и впервые за несколько дней сносно накормили. А когда все уснули, ко мне подсел Алесь, и мы с ним поговорили по душам…
– Фрось, дай что-нибудь выпить, душа горит, горло пересохло, да и тяжело мне всё это вспоминать... – и Степан умоляюще посмотрел на женщину...
Из-за спины раздался старческий голос ксёндза:
– Перекури, Стёпа, я сейчас принесу тебе выпить и закусить. А ты, Фросенька, не беспокойся, детки давно уже спят, они нам не помешают послушать Степана, не торопи его… Раньше или позже узнаем правду, от этого уже ничего не изменится, а пока будем узнавать то, что до сих пор нам было неведомо...
Глава 25 по ссылке: http://www.proza.ru/2016/03/13/1820