История, которая могла бы случиться во времена крымского ханства...
Сокол кружит в поднебесье, соревнуясь с ветром, ныряя в воздушные потоки. Но вдруг вдали показалась туча чёрная. Застыл сокол, отдался воле высоты. Зорко высматривает он приближение тучи. Да не туча то, а войско. Орда татарская Дикое поле перешла, да к крепости приграничной движется. Вскрикнул сокол горестно, предвещая беду лютую.
***
Трудна дорога дальняя, коли на ногах калафа – колодка тяжёлая. Еле передвигают ноги невольники, с каждым шагом удаляясь от земли родной, выжженной и вытоптанной. В полон попали все без разбору, кто жив остался. Рядом плетутся старик седовласый, да мать, детей потерявшая, с глазами чёрными от горя. Молодой парень с рукой на перевязи рядом с двумя старухами сам еле идёт, а поддерживает, не даёт упасть на шлях пыльный с камнями острыми. Лучше бы разделить им участь тех, кто за землю родную голову сложил, да видно судьба иной жребий бросила. Ведут невольников через степь унылую, по Дикому полю, к Перекопу, в земли ханские. Молодые, старики, женщины, дети. Сколько крови пролилось на Муравском шляху, сколько стонов, хлыста нагайки слышал он!
Караван невольничий Сиваши перешёл, дальше путь в город, на невольничий рынок… А там уж разделили ясырь – невольников. Кого-то купили, кого-то дальше повели, в таврические города-крепости, в Кафу, Солхат, Ак-Мечеть, Карасубазар, Салачик. Довольны сераскиры-военачальники – богатая добыча! Много мужчин сильных - для галер в Константинополь, хорошо турки такой товар берут. И для ханского дворца девицы ладные - для гарема, или в прислужницы в самый раз будут.
Солнце медленно закатилось за горизонт, догорев последними лучами. Лишь огонёк в степи виден, тьму освещая. Степан-дружинник у костра греется. Ночами нередки ещё заморозки, хоть и весна уже вступила в свои права. Думу думает Степан, одно мысли волнует. Почему не уберёг? Как не успел? Жива ли? Найдёт ли? А сердце подсказывало – жива! Найдёт, непременно найдёт! Хоть все рынки невольничьи обойдёт, хоть все города крымские обыщет!
В который раз вздыхает дружинник, что далеко от дома был, пока родные места грабили, земляков убивали, да в полон забирали. Но такова жизнь подневольная – провожал с дружиной в земли московские князя с супружницей. А Алёнушка, невеста, сгинула… И поклялся сам себе Степан, что отыщет, спасёт из полона.
Долог путь в сторону дальнюю, да ещё длиннее кажется, когда сердце ожиданием да неизвестностью томится.
Шёл Степан, ног не жалея. Днём вдали от дорог хоженых путь коротал, по каменьям, да по зарослям. Кусты кизила да тёрна от глаз чужих укрывали, речки горные жажду утоляли. Вот уж на след каравана невольничьего вышел дружинник. В Кафу ведёт он, по нему и движется Степан.
Вот и Кафа взору открылась за воротами крепкими крепостными. Краски пёстрые в глаза бьют – люд на улицах кто в дорогих одеждах, восточных да европейских, кто в лохмотьях. Шум, гомон толпы, крики, возгласы, бряцанье и лязг оружия, скрип арб, ржанье лошадей, рёв ослиный – всё смешалось в какофонии звуков, оглушило. Но Степан, за толпою двигаясь, к месту нужному вышел. «Площадь слёз» в окружении высоких тополей и стройных кипарисов. Невольничий рынок, хорошо знакомый с музыкой плача. Бойко идёт продажа, живой товар выводят группами, или поодиночке.
С невольников одежду срывают, рот раскрыть заставляют, ощупывают, осматривают, как скот безответный. Притаился в тени кипарисов Степан, сердце кровью обливается, слыша речь родную. Хочется кинуться, ударить саблей острой по рожам наглым янычар, освободить земляков, да разве один в поле воин!
Но нет Алёнушки среди невольников, везде искал Степан, нет, как и не было. Значит, опоздал… Но вдруг заприметил он средь полонённых лицо знакомое. Дед Петро в загородке для невольников, односельчанин! Лишь верёвкой ноги скручены, даже кандалы не стали надевать вороги, старый совсем Петро. Тихо подошёл Степан, от татар хоронясь, заговорил. Слёзы потекли по лицу деда, как заслышал голос знакомый. Рассказал Петро, что девок ладных сразу, как на землю крымскую ступили, отобрали для гарема ханского, да увезли. И Алёнушка с ними была.
С тяжким сердцем попрощался Степан с дедом, да к ханскому дворцу подался. Охрана у дворца выставлена, стражники вида грозного, с кривыми ятаганами на поясе. Затаился Степан на скале, что над дворцом высится, наблюдает. Примечает, что во дворе делается, не видать ли Алёнушки. Свечерело уже, Луна на небо всходит. Вдруг слышит, будто зовёт его кто. Обернулся Степан, видит – девица в одеждах белоснежных, вся светится, будто прозрачная.
— Помогу тебе, добрый молодец! – молвила девица, да протянула две цепочки с камешками.
Рассказала девица, что камень сердоликом зовётся, он из самых недр Чёрной горы, Карадага, и сила в нём великая. Лишь тем, в ком любовь истинная горит, помогает камень, что с сердцем связан. Наказала надеть на шею его, да загадать, образ какого зверя принять. А как найдёт Степан Алёнушку, на шею ей такой же камень надеть.
— Кто ты, дева прекрасная? – Степан спрашивает, за помощь благодаря.
— Таврика я, душа земли крымской, - ответила девица, да дымкой растаяла.
Степан загадал соколом стать, да в небо взлетел. Кружит над ханским дворцом, высматривает. Зоркий глаз углядел, как в комнате девы красные сидят на подушках разноцветных, на коврах мягких. Перед девами столики низкие с угощением, сласти разные, фрукты сочные. Все угощаются, лишь одна сидит поодаль, глаза грустные. Хоть в одежды восточные разряжена, узнал Степан в ней свою Алёнушку. Обернулся мышкой серой, во дворец пробрался.
К Алёнушке подбежала мышка, да край платка дёрнула. Алёнушка не из пугливых была, крик не подняла. Подивилась – у мышки камешек на цепочке, а глаза умные, смотрит, будто что сказать хочет. Вдруг мышка пропала, а вместо неё Степан стоит, да такой же камешек протягивает:
— Надевай быстрее, Алёнушка, да загадай стать быстрой ласточкой!
Доверилась Степану Алёнушка, всё сделала, как сказывал. Вмиг две ласточки из окошка дворцового выпорхнули, в небо ночное полетели. Поднялась суматоха, девы красные забегали, евнухи стражу созвали. Да куда там – Алёнушки да Степана след простыл.
Летели они в небе парою, пока ханский дворец из глаз не скрылся. Далеко за городом вновь людьми обернулись, да друг к другу кинулись. Плачет Алёнушка от счастья, Степан нежно её к сердцу прижимает. Камень-сердолик у каждого на шее поблёскивает, искрой алою отсвечивает, сердцам в такт откликается.
— Куда же мы с тобой путь держать будем, как домой вернёмся? – Алёнушка спрашивает.
Отвечает ей Степан, вздохнув тяжко:
— Слыхал я, что в славном граде Суроже есть торговый человек, купец Чурилов, мудрый да знающий. В Сурож и направимся. Много здесь наших земляков, в неволе томятся. Негоже их здесь бросать, надо выручать из полона.
Так и порешили Алёнушка да Степан, да в сторону Сурожа направились. А на небе заря занималась, цвета камня сердолика. Медленно и величаво солнце вышло, озаряя горы да ущелья, поднимаясь выше кипарисов. Утренняя прохлада наполнилась трелями птиц, ароматы весенних цветов разлились радостью. А в сердцах Степана и Алёнушки, полных любви, поселилась надежда и вера в то, что весна когда-нибудь настанет не только для них.