На Овидиопольской дуге

Миша Рыжий
     На Овидиопольской дуге (Глагол Добро Есть)
             (из цикла «Одесские вечера»)

   Коробчатые скалы пятиэтажных зданий заводских общежитий обрывались в речную дугу железнодорожной колеи, за которой в удалении начиналось мелководье частных одноэтажек.
   Я шел домой.
   У железнодорожного перехода стояла женщина.
   Невысокая, одетая в серое пальто, с едва прикрывающим голову пуховым платком, она повернулась к медленно движущемуся поезду, словно в ожидании его прибытия на станцию.
   Шедшие впереди меня путники, проходили мимо женщины через насыпь, не обращая на нее внимание. Однако я остановился.
   Почувствовав, что за её спиной кто-то находится, женщина обернулась и меня обожгли колючим и холодным взглядом сердитые глаза молодого лица.
   - Что стал? Иди, куда шёл! – В ее намеренно грубом голосе слышались раздражение и обида.
   Поезд с трудом пробивался сквозь обильно выпавший днем снег. Я мог продолжить свой путь. Но вместо этого приблизился к ней вплотную и в нужный момент крепко обхватил руками.
   …С ветром и скрежетом протащились мимо нас несколько вагонов. Мне удалось выстоять под натиском отчаявшейся женщины. Она смирилась и перестала вырываться…
   - Зачем?!… Зачем ты остановился?… - Под стук удаляющихся колес снова услышал я ее надрывный голос. - Шёл бы себе как другие!… Оставь меня!!… Оставь меня одну!!!… Иди своей дорогой!… Ну, иди же!… Иди!… Зачем тебе это надо?… Как ты догадался?…
   Я молча уводил ее от опасного места.
   Вечерние сумерки опустились на припорошенные снегом голые деревья. Она наотрез отказывалась двигаться дальше. В глазах уже были не злоба, а слёзы. Причина ее несостоявшегося поступка оказалась до банальности проста и так же несостоятельна: второй муж любит только их маленькую дочку и совершенно не любит, а главное, постоянно проявляет свою неприязнь к её двенадцатилетнему сыну и сегодня она докажет мужу, что мать не будет выбирать!
   Возможно, что это действительно было так, возможно, что я услышал не всю историю, но меня интересовали не подробности ее отчаяния, а адрес ее проживания, ибо в данную минуту мысли мои были не об утешении ее души, а о спасении ее жизни. Она не стала его скрывать. Оказалось, что квартира находится в ближайшем к нам доме.
   И тут я принял решение, которое могло стать не только ошибочным, но и роковым.
   - Стой здесь и никуда не уходи! - скорее обещая что-то, нежели, приказывая, сказал я ей и, не совсем веря в то, что она меня послушает, поспешил по указанному адресу.
   Быстро отыскать квартиру мне не удалось. Ни в вестибюле ни в коридорах общежития не горело ни одной лампочки. И мне пришлось сначала с помощью случайно оказавшихся в кармане спичек найти лестничный пролет, а затем с этим же освещением почти на ощупь обнаружить нужный номер…
   - Алексей? - спросил я в приоткрывшуюся дверь. Человек в спортивном костюме кивнул. Я быстро произнес:
   - Ваша жена сейчас находится возле железнодорожного пути.
   - Зачем? - настороженно спросил хозяин квартиры и, усиленно пытаясь понять значение произносимых неожиданным визитером слов, впустил меня внутрь.
   - Затем, что она, - едва переступив порог, продолжил я твердо и значительно, но, увидев в слегка освещенном люминесцентным фонарем комнате глаза оставившей на время свои игрушки и внимательно на меня смотрящей маленькой девочки, оборвал свою речь и стал подбирать нужные слова, надеясь, что их тревожный смысл поймёт только он, - затем, что она… что она хочет… что она… в общем, вам нужно сейчас же пойти со мной… - не  смея добавить пугающее своей двусмысленностью "за ней", закончил я свое настойчивое приглашение тихим и по возможности убедительным голосом, - туда…
   Он, наконец, сообразил и стал поспешно собираться.
   Вдруг я впервые и единственный раз в этот вечер испытал страх и, рискуя впотьмах сломать себе шею, бросился бежать по незнакомым лестницам и коридорам общежития, в одно мгновение оказавшись на том самом месте, где совсем недавно оставил упрямую женщину.
   Как я и предположил, её там не было.
   Я поспешил к железнодорожному полотну.
   Полная луна освещала белоснежный простор. Но ни одного человеческого силуэта на нем я не видел.
   Зато увидел рассеивающийся луч прожектора, вновь движущегося по железнодорожной дуге поезда. Секундное отчаяние сменилось внезапным спокойствием. Сосредоточившись, я устремил свой взгляд по пути следования поезда и заметил одинокую фигуру, неторопливо идущую по запорошенной снегом колее в сторону железнодорожного переезда.
   К счастью поезд шел не оттуда и учитывая медленное осторожное его движение, времени, чтобы увести с пути заблудившуюся в своих решениях женщину у меня было достаточно, а то, что это была именно она, я, конечно же, не сомневался.
   Однако женщина вдруг обернулась и, заметив между собой и поездом прежнего преследующего её незваного спасителя, вдруг побежала.
   Ситуация резко изменилась.
   Я уже не мог потратить и секунды, чтобы обернуться и определить, как далеко находится приближающийся локомотив, а, напротив, сообразив, что дело вновь принимает весьма серьёзный оборот, чертыхнулся и, не смея даже и помыслить, что будет если я не успею вовремя, изо всех сил пустился в погоню, стараясь наступать на невидимые под снегом шпалы, не имея права споткнуться о гравий.
   Настигнув беглянку, я в прыжке увлек женщину в снег под откос. Однако, уже упав, она успела ухватиться рукой за рельс, в каком-то невероятно сумасшедшем азарте не желая быть побежденной и стремясь, так сказать, вернуться на "гильотину". В ответ я навалился на неё всем телом и стал бить по не отпускающим рельс пальцам сначала, боясь их сломать, ладонью, а затем, уже ничего не боясь, кулаком, с неумолимым приближением поезда увеличивая силу удара и злясь на её глупое упрямство если не умереть самой, то хотя бы покалечить нас обоих…
   Её пальцы разжались, когда поезд был уже довольно близко, но я успел  оттолкнуться вместе с ней как можно дальше от железнодорожного полотна и затаиться в ближайшем сугробе. Скатываться с насыпи вниз я не стал потому что опасался, что в этом коловращении, оказавшись сверху, женщина сможет вырваться и, поднявшись, будет втянута ветром под устрашающе голодно стучащие зубы-колеса длинной вереницы груженых вагонов, с усилием и скрежетом тащимых за собой, грохочущим железными суставами, локомотивом, который, точно высматривающий себе глазом-прожектором добычу дракон, пролетал над нашими вжатыми в снег телами…

   …Поезд двигался долго и медленно, а я лежал в снегу вместе с незнакомой и усталой от борьбы и переживаний женщиной, одной рукой уже без усилий удерживая её возле себя, а другой, словно затравленного зверька, гладя её голову по открытым из-за сбившегося платка заснеженным с примерзшими льдинками волосам, иногда согревая их успокаивающими поцелуями…

   Затем мы возвращались тем же путем обратно и видели, как вдали возле пешеходного перехода, не найдя около железной дороги ни своей жены, ни тревожного незнакомца, хаотично светил фонариком во все стороны её муж. Возможно, точно так же, как совсем недавно и я не сразу заметил его жену, так теперь и он, несмотря на подаваемые мной знаки рукой, не обратил внимания на наши далекие силуэты, а продолжил свой поиск, вновь скрывшись из нашего вида в районе гаражей.
   - Если ты это сделаешь, - считая неубедительными утешительные слова о том, что все будет хорошо, искал я наиболее весомые причины, которые могли бы заставить её отказаться от неправильного и опрометчивого поступка, и когда вспомнил, что совершает она его, отчасти, и ради сына, тихо сказал, - дети твои никогда больше не будут смеяться.
И после паузы, едва ли преувеличивая, медленно повторил то, что знал сам:
- Если ты это сделаешь, дети твои никогда больше не будут смеяться.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Когда мы спускались с насыпи, из-за гаражей к нам подошел Алексей.
   - Это к нему ты бегаешь за дорогу? - указывая пальцем одновременно и на меня и на находящиеся за моей спиной общежития, сходу решил он пресечь любые попытки обвинений в свой адрес.
- Фонариком он тут светит! - Как-то странно ответил я, вероятно, желая ему напомнить, что минуту назад он мог видеть две наши фигуры на железнодорожном полотне, а так же придавая поступку женщины завершенность, дабы она не пыталась его повторить, добавил: - А ты видел только что проехавший поезд? А ты знаешь, что мне с трудом удалось догнать твою жену и столкнуть её с рельс?
И совсем не зная, что можно сказать ещё, а так же, вовсе не желая по дон-кихотски вмешиваться в личную жизнь супругов, смотревших после моих слов уже друг на друга, я, махнув рукой и выдохнув "А-а!", развернулся и, как меня и просила женщина в самом начале нашего незнакомства, пошел своей дорогой.

   Более я не встречал их никогда, и как сложилась дальнейшая судьба жены Алексея (а почему собственно Алексея? - я ведь не запомнил его имени), её сына, дочери и мужа мне не ведомо. И хотя она говорила, что работает продавщицей пирожков на вещевом рынке, и я мог бы, если б захотел, легко её отыскать, делать этого я не стал. Одно могу сказать точно: прожил я в районе Овидиопольской дуги ещё три года, но ни разу не слышал, ни об одном несчастном случае ни на самой железной дороге, ни в её ближайших окрестностях.
   Не знаю почему, но я до сих пор помню, как тяжело было бежать по заснеженным железнодорожным шпалам наперегонки с убегающей женщиной и догоняющим нас электровозом...