Лехаим

             Светлой памяти
     незабвенной  Анны Карениной,
    невинно убиенной холоднокровной
   и безжалостной рукой Л. Н. Толстого,
    а так же памяти тяжких страданий,
     выпавших на долю ею покинутого
        малолетнего сына Сергея,
         п о с в я щ а е т с я

               Часть 1.
           СИНЯЯ БАРСЕТКА
                ИЛИ
    АННА КАРЕНИНА – СЕМЬ ЛЕТ СПУСТЯ

   I. Аз Буки Веди

   "Все счастливые люди мало думают о жизни, ибо много ей радуются - все несчастные напротив много думают о смерти, ибо им не за что любить жизнь.
Лев Николаевич Толстой не любил сочинений английского поэта и драматурга Уильяма Шекспира.
   Особенно не нравились страждущему всемирной любовью босоногому и совестливому графу-вегетарианцу так без меры и устали восхваляемые всеми его современниками кровавые шекспировские трагедии, в коих жестокосердых произведениях безжалостный и лицемерный их автор в поэтической и величественной форме налево и направо расправлялся не то что бы с главными, но даже и с второстепенными своими героями, закалывая сих несчастных отравленными шпагами и острыми кинжалами во дворцах и замках, душа ревнивыми руками в опочивальнях и там же отравляя змеиными укусами, казня топорами на плахах и веревками на эшафотах, губя в тиши дворцовых садов и в водоворотах дворцовых интриг, а так же истощая до изнеможения духовными и физическими страданиями, доводившими бывших счастливцев до сумасшествия, речного дна и массового самоубийства в могильных склепах.
   Однако же, сия неприязнь не смогла помешать великому русскому, а местами и французскому, талантливому писателю воспоследовать примеру столь публично не приемлемого им гения всемирной словесности и при случае не дрогнувшей, а так таки виртуозной,  рукой толкнуть свою самую известную героиню одноименного с ней романа под чугунные колеса не первого, но второго! вагона проезжающего мимо неё железнодорожного состава…
   Вот здесь, дорогой мой друг, я хочу вам поведать, что через много лет после вышеназванного смертоубийства мне довелось увидеться и с самой Анной Карениной, и с её вторым мужем Алексеем Вронским.
   И вот при каких обстоятельствах произошла наша встреча…"

   - Именно такими словами, здесь же, на этом самом месте, таким же теплым зимним вечером Серж Карен начал воспоминать об одном часе из своей одесской жизни, - многообещающе произнес полноватый и рыжеволосый Арье Шамен, когда мы сидели с ним за одним столиком на террасе Тель-Авивского прибрежного ресторана.
   На берегу в лучах заходящего солнца плескалось Средиземное море, в зале под восточные мотивы танцевали полураздетые девушки, а на нашем столике расположились в ожидании своей участи холодная русская водка и симпатичные, чем-то похожие на моего всегда жизнерадостного приятеля, пучеглазые и длинноусые средиземноморские раскрасневшиеся омары.
   Мы выпили и слегка картавый и быстро пьянеющий Арье Шамен не замедлил продолжить свои тщетные попытки бесконечными и витиеватыми фразами передать очаровательную, как весенняя румяная девушка, и легкую, как прозрачное летнее облако, красивую русскую речь:

   - Помню, точно так же, как сегодня, - проговорил он, - звучала протяжная восточная музыка, на сцене грациозные танцовщицы извивали свои полуобнаженные тела, в глубине души пели нежные задумчивые скрипки, а на песчаном берегу моря непрестанно умирали белокурые изумрудные волны, под едва доносимые вечные вздохи которых, Серж Карен продолжал вести свой исторический рассказ.
И вот его дословное содержание:

   II. Глагол Добро Есть

   "…Был обыкновенный зимний вечер, когда, возвращаясь с работы, я повернул в сторону выстроенных в ряд коробчатых пятиэтажных зданий заводских общежитий, за которыми бок о бок теснились автомобильные и мотоциклетные гаражи, а за гаражами на небольшом просторе речной дугой протекала по насыпи железнодорожная колея, за которой на таком же расстоянии располагался второй ряд невзрачных жилищ и уже в конце всего разрезанного на два берега общественного пирога начинался пригородный посёлок типовых частных одноэтажных домов, в одном из которых, я в ту пору и жил.
   На запястье моей руки висела синяя барсетка с дверными ключами, трудовым удостоверением и записной телефонной книжицей, а под сапогами о чём-то таинственно и скрипуче хрустел недавно выпавший снег.
   Приблизившись к железнодорожному полотну, я заметил, что шедшие впереди меня, убедившись в отдаленности показавшегося из-за левого поворота поезда, перешли через насыпь, не обратив внимания на одиноко стоявшего возле неё человека, оказавшись рядом с которым, я, почему-то, остановился.
   Человеком этим была невысокая женщина. Её голова, едва прикрытая сползающим платком, была повернута в сторону медленно движущегося поезда, приближения которого, она, по всей вероятности, и ожидала.
   Почувствовав, что рядом с ней кто-то находится, женщина обернулась и я увидел колючий и сердитый взгляд молодого лица, которое через секунду с надрывом и какой-то обидой в голосе, как можно грубее, сказало:
   - Что стал? Иди, куда шёл!
   Поезд, действительно, был ещё далеко и я мог бы спокойно и не спеша продолжить свой путь, однако, и мгновения было достаточно, чтобы рассмотреть в её уставших глазах, пускай возможно и мнимую, но все же близкую к свершению, решимость безысходного отчаяния - я не стал уходить, а, напротив, уже догадываясь о ближайших минутах своей жизни, подошел к ней вплотную с тем, чтобы через несколько секунд крепко обнять и изо всех сил удерживать от встречи с надвигающимся локомотивом…
   …И только тогда, когда он с ветром и скрежетом протащил мимо нас несколько вагонов, женщина перестала вырываться и я смог ослабить свои объятия, которые совсем прекратил лишь тогда, когда за моей спиной простучали колеса последнего вагона.
   - Зачем?!… Зачем ты остановился?… Шёл бы себе как другие!… Зачем тебе это надо?… Оставь меня!!… Оставь меня одну!!!… Иди своей дорогой!… Ну, иди же!... Иди!... Как ты догадался?…
   Я не отвечал на её сбивчивые вопросы и незаслуженные упреки, но медленно уводил от смертельно опасного места, однако, хотя до домов было рукой подать, дальше гаражей она не пошла, но возле них под деревьями в вечерних сумерках со слезами на глазах рассказала мне свою, чуть не закончившуюся трагически, историю: её второй муж любит только их маленькую дочку и совершенно не любит, а главное, постоянно проявляет свою нелюбовь к её двенадцатилетнему сыну, и сегодня её терпению пришел конец: постоянная необходимость выбора невозможного, фактически либо сын либо дочь, довели её до безумного решения - она докажет ему, что мать не может выбирать!
   А впрочем, вероятно, это и было, в действительности, более невозможно.
   Она назвала мне адрес, и когда оказалось, что квартира находится в ближайшем к нам доме, я принял, и, возможно, что ошибочное, решение:
   - Стой здесь и никуда не уходи! - скорее обещая что-то, нежели, приказывая, сказал я ей, и, не совсем веря в то, что она меня послушает, почти бегом направился по указанному адресу.
   Однако быстро его отыскать мне не удалось - в вестибюле и в коридорах общежития из-за бывшего тогда в моде, в целях борьбы с энергетическим кризисом, планового отключения электроэнергии не горело ни одной лампочки и мне пришлось сначала с помощью случайно оказавшихся в кармане спичек обнаружить лестницу, а затем с этим же освещением почти на ощупь искать нужную квартиру.

   - Алексей? - спросил я в приоткрывшуюся дверь у одетого в спортивный костюм неспешного человека и после его утвердительно-вопросительного «да», не имея времени на долгие объяснения, быстро произнес: - Ваша жена сейчас находится возле железнодорожного пути.
   - Зачем? - настороженно спросил он и, усиленно пытаясь понять значение произносимых неожиданным визитером слов, впустил меня в слегка освещенную люминесцентным фонарем комнату.
   - Затем, что она, - едва переступив порог, продолжил я твердо и значительно, но, увидев в углу комнаты глаза оставившей на время свои игрушки и внимательно на меня смотрящей маленькой девочки, оборвал свою речь и стал подбирать нужные слова, надеясь, что их тревожный смысл поймёт только он, - затем, что она… что она хочет… что она… в общем, вам нужно сейчас же пойти со мной… - и не  смея добавить пугающее своей двусмысленностью "за ней", закончил я свое настойчивое приглашение тихим и по возможности убедительным голосом, - туда…
   Он вдруг сообразил и стал поспешно собираться, но, увидев, что я стою в ожидании, несколькими резкими словами (за которые я благодарен ему до сего дня) попросил меня не делать этого, а, напротив, скорейшим же образом возвращаться туда, куда я приглашал его.
   И тут, впервые и единственный раз в этот вечер испытав страх, я в одно мгновение оказался на том самом месте, где совсем недавно оставил словно в безумии устремленную к мстительному и непоправимому поступку одинокую женщину. Однако, как я и опасался, её там не было.
   Тогда, внимательно смотря по сторонам, я поспешил к железнодорожному полотну. Но и там, на всём окружающем его белоснежном просторе, не смог разглядеть ни одного человеческого силуэта, зато увидел рассеивающийся луч прожектора, движущегося из-за левого поворота, поезда, что одновременно вселило в меня какую-то долю отчаяния и в то же время заставило максимально сосредоточиться, дабы быть готовым к любым решительным действиям.
   И это помогло. Устремив свой взгляд по пути следования поезда я заметил справа от себя, точно прогуливающуюся по заснеженному парку, одинокую фигуру, неторопливо идущую в сторону железнодорожного переезда.
   К счастью поезд шел не оттуда и я, как это ни странно, успокоился и быстро, как это можно в снегу, пошел за ней. Учитывая медленное осторожное движение состава, времени, чтобы увести с пути отчаявшуюся женщину у меня было достаточно, а то, что это была именно она, я, конечно же, не сомневался.
   Однако женщина вдруг обернулась и, заметив между собой и поездом прежнего преследующего её незваного спасителя, вдруг побежала.
Теперь ситуацию резко изменилась.
   Я уже не мог потратить и мгновение, чтобы обернуться и определить, как далеко находится приближающийся локомотив, а, напротив, сообразив, что дело вновь принимает весьма серьёзный оборот, чертыхнулся и, не смея даже и помыслить, что будет если я не успею вовремя, изо всех сил пустился в погоню, с трудом вынимая сапоги из покрывавших все полотно снежных сугробов (к тому же, мне пришлось пальцами левой руки схватить, висевшую на её запястье и несколько мешавшую моему движению, синюю барсетку).
   Настигнув беглянку, я попытался в прыжке руками увлечь женщину в снег под откос. Однако упав, уже в каком-то невероятно сумасшедшем азарте не желая быть побежденной и стремясь вернуться, так сказать, на "гильотину", она успела ухватиться рукой за рельс. В ответ я навалился на неё всем телом и стал бить по не отпускающим рельс пальцам сначала, боясь их сломать, ладонью, а затем, уже ничего не боясь, кулаком, с неумолимым приближением поезда увеличивая силу удара и злясь на её глупое упорство если не умереть самой, то хотя бы покалечить нас обоих…
   Её пальцы разжались, когда поезд был уже довольно близко, и у меня осталось лишь несколько секунд для того, чтобы оттолкнуться вместе с ней как можно дальше от железнодорожного полотна и затаиться в ближайшем сугробе. Скатываться с насыпи я не стал, во-первых из-за того, что в таком снегу это было бы просто невозможно, а во-вторых я опасался, что при скатывании, оказавшись сверху меня, женщина сможет вырваться и подняться, а поднявшись, она может быть втянута ветром под устрашающе голодно стучащие зубы-колеса длинной вереницы груженых вагонов, с усилием и скрежетом тащимых за собой, грохочущим железными суставами, приближающимся локомотивом, который точно высматривающий себе добычу дракон навис над нашими освещенными его глазом-прожектором прижатыми в снег телами.

   …Поезд двигался долго и медленно, а я лежал в снегу рядом с незнакомой и усталой от борьбы и переживаний женщиной, одной рукой уже без усилий удерживая её возле себя, а другой словно затравленного зверька гладя её голову по открытым из-за сбившегося платка заснеженным с примерзшими льдинками волосам…

   Затем мы возвращались тем же путем обратно и видели, как вдали возле пешеходного перехода, не найдя около железной дороги ни своей жены, ни тревожного незнакомца, хаотично светил фонариком во все стороны её муж. Возможно, точно так же, как совсем недавно я не сразу заметил его жену, так и он теперь, несмотря на подаваемые мной знаки рукой, не обратил внимания на наши далекие силуэты, но продолжил свой поиск, вновь скрывшись из нашего вида в районе гаражей.
   - Если ты это сделаешь, - считая неубедительными утешительные слова о том, что все будет хорошо, искал я наиболее весомые причины, могущие заставить её отказаться от безуспешного по своей природе поступка, и когда вспомнил, что совершает она его, от части и ради сына, тихо сказал: - дети твои никогда более не будут смеяться.
И после паузы, едва ли преувеличивая, медленно повторил то, что знал сам:
   - Если ты это сделаешь, дети твои никогда более не будут смеяться.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Когда мы спускались с насыпи, из-за гаражей к нам подошел Алексей.
   - Это к нему ты бегаешь за дорогу!? - указывая пальцем одновременно и на меня и на находящиеся за моей спиной общежития, сходу решил он пресечь любые попытки обвинений в свой адрес.
   - Фонариком он тут светит! - как-то странно ответил я, вероятно, желая ему напомнить, что минуту назад он мог видеть две наши фигуры на железнодорожном полотне, а так же придавая поступку женщины завершенность, дабы она не пыталась его повторить, добавил: - А ты видел только что проехавший поезд? А ты знаешь, что мне с трудом удалось догнать твою жену и столкнуть её с рельс?
   И совсем не зная, что можно сказать ещё, а так же, вовсе не желая по дон-кихотски вмешиваться в личную жизнь супругов, смотревших после моих слов уже друг на друга, я, махнув рукой и выдохнув "А-а!", развернулся и, как меня и просила женщина в самом начале нашего незнакомства, пошел своей дорогой.

   Более я не встречал их никогда, и как сложилась дальнейшая судьба жены Алексея (а почему собственно Алексея? - я ведь не запомнил его имени), её сына, дочери и мужа мне не ведомо. И хотя она говорила, что работает продавщицей пирожков на вещевом рынке, и я мог бы, если б захотел, легко её отыскать, делать этого я не стал. Одно могу сказать точно: прожил я там ещё три года, но ни разу не слышал, ни об одном несчастном случае ни на железной дороге, ни в её ближайших окрестностях.

   Не знаю вот только, почему я так хорошо запомнил несколько мешавшую мне бежать по заснеженным железнодорожным шпалам наперегонки с убегающей женщиной и догоняющим электровозом висевшую на запястье моей левой руки синюю барсетку?"

   III.  Пси Фита Ижица

   - Я не доктор Фрейд, - уже от своего имени сказал Арье Шамен, - а потому так и не смог ответить на сей психоаналитический вопрос, которым Серж Карен одним тихим зимним вечером закончил своё повествование в этом замечательном ресторане, когда, как и сегодня, на сцене грациозно извивались обнаженные тела танцовщиц, в душе пели нежные задумчивые скрипки, а с песчаного берега доносился легкий шум набегавших на него волн Средиземного моря, за которым возможно в эту самую минуту где-то далеко падал белый пушистый колючий холодный мокрый ласковый снег.

   Он немного помолчал, а затем, подняв свою рюмку, словно это был хрустальный бокал, громко, с почему-то грузинским акцентом, сказал:

       Часть 2.
        ТОСТ

   - Так выпьем же за то, чтобы никогда ни при каких обстоятельствах никакие железные дороги не пересекали бы ничьих жизненных путей, да будут благословенны любовные порывы прекрасной женщины Анны Карениной и да будут счастливы её мужья и маленькие, а потом и взрослые дети!
   - Лехаим! - подытожил я его прекрасную и яркую речь, совершенно с ней соглашаясь.