* * *
Турецких лилий огненные рюмки
на стеблях засыпают утомлённых.
А стебли ног твоих, за флёром юбки,
в своих священных дозревают лонах.
Июньский вечер, негр какаокожий,
плывёт, танцуя, сквозь порочный полис.
Любимый город, на Содом похожий,
допив свой "Бейлис", лапает твой оникс.
Ты - та, что за все баксы не даётся,
но может вдруг, на баттерфляе страсти,
достать до дна пропащего колодца,
чтоб было, чем промыть глаза в ненастье...
На кой же чёрт опять насквозь красивы -
на гибель рифмачу и рок-н-роллу -
и жертвенного горла переливы,
и губ твоих кораллы-баркаролы?!
* * *
Разведенью вуалевых рыбок
посвятивший четырнадцать лет,
стал ты ныне в суставах не гибок,
и лекарства от этого нет.
Может, разве что, рюмка текилы.
Или две, например, или три...
Ослабев батарейкой мобилы,
зарядись и не сразу умри!
А воспой эти стройные ноги,
что по кампусу нынче прошли
озарённые в майском чертоге
красным платьем, цветами земли.
Любо, дорого. - "Здравствуйте, Лера!
Как Вам цвет ярко-алый идёт,
как к лицу Вам диплом инженера
и очерченный нежностью рот!
А о Ваших глазах с поволокой
я и вовсе опять промолчу.
Не идти же мне с травмой жестокой,
с лихорадкой душевной к врачу..."
Пусть скрипит мироздания остов
в заусенцах, занозах, сучках. -
Ярко-выпуклы вуалехвостов
очи честные в линзах-очках.