Прожитое и прожитое. III. зрелый возраст

                Зрелый возраст. Армия.(1951-1981гг.)
               
      

                Глава 1. Срочная служба (21 мая – 15 августа 1951 г.). Служба
                В войсках до поступления в Академию (август 1960г.)



 В мае 1951 года я был призван в армию на три года позже своего срока. С 1946 по 1950 года, будучи студентом Московского машиностроительного техникума, я ежегодно получал отсрочки от призыва, вплоть до окончания техникума. Мне ещё дали и поработать в качестве конструктора на Московском насосном заводе «Красный Факел» до мая 1951 года.
            Курский вокзал, раннее утро, 1-я платформа, пассажирский поезд Москва-Горький. Я в кругу родных и близких мне людей, мамы, невесты, товарищей по работе и техникуму. Особняком стоят мои подопечные, команда призывников, во главе которых я был военкоматом направлен к месту нашей службы, в город Ковров. Как бывает в подобных ситуациях, напускное веселье сменяется щемящей сердце грустью и, с трудом подавляемыми слезами. Слегка выпившие, ребята стараются шутить, успокаивают меня и Аиду и говорят, что всё будет хорошо. Мама с Аидой стоят в сторонке с мокрыми глазами. Слава Богу, паровоз дал первый гудок, а дежурный по перрону ударил в колокол и пригласил пассажиров садиться в вагоны. Начинается суматошное прощание. Подхожу к маме с Аидой. Прощаюсь с 299мамой, и она оставляет нас одних. Нестерпимое чувство тоски охватывает меня, я готов разреветься, но силой воли заставляю подавить эту временную слабость. Говорю Аденьке утешительные слова, что я обязательно найду какой-то выход и вернусь. Объясняю ей, что мне сказали в военкомате, в войска в средине лета часто поступают разнарядки для желающих поступать в военные училища и если это так, тоя обязательно воспользуюсь этой возможностью, тем более, что в Москве есть военное училище, правда, пехотное. Она улыбнулась и сказала: «…ну и пусть, только бы в Москву…». На этом и порешили, аргументировав это тем, что жить нам всё равно ни у неё, ни у меня невозможно, а надо сразу начинать самостоятельную жизнь. То есть, уже на платформе мы  определили свои отношения окончательно и определили своё будущее. Наконец дали третий удар в колокол и мы все бегом попрыгали в вагон. Прощай Москва, прощай любимая, прощай мама! Впереди полная неизвестность.
            В этот же день, во второй половине дня, прибыли в Ковров, нашли военный городок мотострелковой бригады и узнали, что вся бригада выехала в летние Гороховецкие лагеря. В расположении части остались только сержанты для сопровождения вновь прибывающих призывников. Тяготы и лишения военной службы начались сразу в казарме. Ночевать нам пришлось на голых сетках коек, без матрацев, одеял и подушек. О постельном белье  говорить просто смешно. И ещё одна мелочь, отбой нам устроили на голодный желудок, наверное, чтобы не снились кошмары.
       В шесть утра нам устроили подъём, отвели в столовую, поставили перед нами солдатский бочок на 10 человек, тарелку с засохшим хлебом, миски с ложками сомнительной чистоты, чайник с мутной тёмной жидкостью и алюминиевые кружки. От одного вида этой еды, нам стало не по себе, видимо это были вчерашние остатки от ужина хозкоманды, оставшейся на зимних квартирах для ремонта. Съев по паре ложек этого армейского «деликатеса», мы решили больше не испытывать судьбу. Выпили по кружке предложенной нам чайной бурды, и на этом трапезу закончили.
       За нами явился великовозрастный сержант с боевыми медалями на гимнастёрке, я как-то сразу не обратил на это  внимания, всё выяснилось гораздо позже, уже    во время прохождения службы в этой самой ковровской бригаде. Нас повели на  ж.д. станцию. Здесь мы сели в проходящий поезд и доехали до станции Ильино.  По человеческим правилам, сойдя с поезда в Ильино, мы должны бы были пересесть на местный поезд, следующий по отдельной ветке на Фролищи, и доехать до станции Инженерная.. Там, на берегу Инженерного озера размещались, зловеще знаменитые, Гороховецкие лагеря. Но, поскольку этот местный «экспресс» ходил только два раза в сутки и мы на утренний опоздали, нам предложили наш первый марш-бросок по шпалам от Ильино до Инженерной. Мы спросили у, сопровождавших нас сержантов:                «…А куда ведёт эта железная дорога…?». «…до конца света, во Фролищи. »  - был ответ. Здесь-то я и услышал впервые это магическое слово «Фролищи». Впоследствии, моя служба постоянно возвращала меня в эти, на первый взгляд, жутковатые места. Но места эти оказались не такими уж и жуткими, всё зависело от того, в каком качестве там пребывать. Но это случилось через много лет, и я по этому поводу написал большой рассказ.
           На приведённой схеме не очень хорошо, но видно место, где началась моя служба в армии. Подробностей прибытия в лагерь теперь, конечно, не помню, но на всю жизнь запомнились условия службы в этих лагерях и само место. Ж.д. станция, маленький посёлок и озеро, на берегу которого и находились знаменитые Гороховецкие лагеря, имели одно название: станция Инженерная, посёлок Инженерный, а озеро Инженерное. Летний лагерь ковровской бригады располагался вдоль берега озера. Кругом бескрайние сосновые леса, перемежающиеся открытыми пространствами с мелколесьем на сильно пересечённой местности с песчаной, барханного типа, почвой, заболоченными участками и карстовыми озёрами. В то время солдаты в письмах домой, описывая свои впечатления, писали: «…деревьев нет-одни сосны, людей нет-одни солдаты, зверей нет-одни комары…». И это было истинной правдой. Гражданское население хотя и было в небольшом количестве, но мы его не видели, поскольку практически круглосуточно находились в строю. В это трудно поверить, но мы и спали «строем». Жили мы в лагерных палатках, рассчитанных на отделение, т.е. на 10 человек. Палатка размером 5 на 5 метров, внутри имела у тыльной стенки сплошной дощатый настил на 9 спальных мест. При несложных арифметических действиях не трудно подсчитать, сколько места приходилось на одного человека для ночного отдыха, а именно – 0,55 п/м на одного спящего! С левой стороны от входа в палатку было спальное место командира отделения шириною аж 0,7 метра! Ширина 0,5 метра, это ширина операционного стола, но на нём человек лежит под наркозом и не шевелится. А что делать 9-ти солдатам, лежащим на «спальном месте» шириною 0,5метра без наркоза и ворочающимся с боку на бок всю ночь? Надо сказать, что по прибытии в расположение части, я был сразу же назначен курсантом в бригадную школу сержантов. А в этой школе был сформирован взвод из ребят окончивших, как и я, средние специальные учебные заведения. По этой причине народ подобрался не совсем дурной и мы нашли выход, как проводить ночь на наших «прокрустовых» ложах. Мы договорились, что поворачиваться с боку на бок будем все одновременно, а иначе придётся спать всем на спине по стойке «смирно!» Выработка такой методики «спанья» заняла у нас несколько дней, но зато потом всё происходило почти автоматически. Самыми счастливыми ночами были ночи, когда от нашего отделения назначался наряд в караул, дневальными по школе или на кухню. Тогда освобождалось от 2-х до 3-х мест, и мы в эти ночи просто блаженствовали. Вот видите, как мало надо человеку для счастья!
           Самое ужасное для человека, выросшего, практически, в условиях полной свободы, попасть в ситуацию кардинально противоположную, т.е., полной несвободы. Представьте себе собаку, прожившую большую часть своей собачьей жизни на воле, «сама по себе», и, вдруг, её сажают на цепь с жизненным пространством в 3-4 кв. метра около собачьей будки. Я где-то читал, что даже собачья психика не выдерживает такой резкой смены обстановки. Что творилось с нашей психикой и что происходило в наших душах, одному Господу было известно. Но, сама лагерная обстановка и скотские бытовые условия, это было ещё не самое страшное. Вот, когда мы вплотную познакомились с нашими «отцами командирами», нам стало совсем неважно.
          Самый близкий и «родной», это командир отделения. Нашему отделению, как в издёвку, достался полуграмотный, лопоухий, рыжий и конопатый мл. сержант, только что окончивший нашу же школу, из какой-то рязанской «Тмутаракани», и, видимо, увидевший впервые паровоз во время призыва в армию. Когда потомки щукарей, швондеров и шариковых дорываются до власти, они, по моему глубокому убеждению, испытывают что-то похожее на оргазм. Наш случай не был исключением. Почти весь день его, постоянно ехидно ухмыляющаяся физиономия, маячила перед нашими глазами. От постоянных его рязанских острот по поводу нашей неприспособленности к новым условиям и неуклюжести в связи с этим, внутри начинало всё клокотать, а ладони непроизвольно сжимались в кулаки.
           Командир взвода. Видели мы его два раза в неделю на политзанятиях. Иногда, очень редко, присутствовал командир взвода на занятиях по огневой подготовке, особенно, на стрельбах. Чем занималась эта категория командиров в остальное время мне не известно. Все остальные занятия по боевоей подготовке проводились командирами отделений под присмотром помощников командиров взводов. Вот на этой категории командиров нужно остановиться особо. Я обратил на них внимание ещё в Коврове, на зимних квартирах. Все они, и старшие сержанты и старшины, были сверхсрочниками, а по возрасту на 7-8 лет старше меня, и все при орденах и медалях за участие в ВОВ. Позже мы узнали, что это действительно все участники ВОВ не демобилизованные до 1951 года, по причине отсутствия в послевоенной армии младшего командного состава. Вели они себя крайне независимо, даже молодые командиры взводов смотрели на них заискивающе. Как и командиры взводов жили они особняком, в отдельной палатке, в тыльной части лагеря. Рот в школе не было, а состояла она из взводов. В столовую нас водил, не чаще двух раз в неделю, старшина школы, а в остальное время нас водили помкомвзводов по назначению старшины. Иерархия поддерживалась, как и дисциплина, железная. Вот теперь можно подойти к одному из самых актуальных и малоизученному вопросу, вопросу о пресловутой «дедовщине». Откуда есть пошла эта самая «дедовщина».
           Прежде чем преступить к изложению увиденного мною лично, и прочувствовавшему эту проблему на собственной шкуре, пришлось всё таки заглянуть в Интернет и прочитать несколько «просвещённых» мнений на эту тему. Написано много, с некоторыми мнениями можно условно согласиться, но в основном присутствуют дилетантские суждения плохо представляющих, что такое армия вообще. Единственный постулат, не вызывающий никаких сомнений, это то, что в больном обществе не может быть здоровых его составляющих.
           Эти, оставленные с войны, сержанты и старшины, прошедшие, как минимум половину войны и отслужившие после войны ещё 6 лет, находились в армии в каком-то двусмысленном положении. Они находились в состоянии перманентного ожидания демобилизации. Они были одновременно и участниками ВОВ и военнослужащими, проходящими срочную службу, срок, которой не был установлен. Я никогда не видел их улыбающимися. Вид у них был всегда задумчиво-озабоченный, до некоторой степени, я бы сказал, суровый. Даже наш начальник школы, майор Игнатьев, обращался к ним по имени и отчеству. Все школьные офицеры и курсанты на выпуске звали их «дедами». Вам никогда не приходилось ходить строевым шагом по пляжному песку? А всё расположение лагеря было покрыто именно таким песком. И перемещаться по расположению лагеря, строем ли или в одиночку, мы обязаны были только строевым шагом. Классика армейского идиотизма. Любое возражение (пререкание) командиру моментально наказывалось, от одного до пяти нарядов «вне очередь».
           Примеры. Я со своим напарником, будучи дневальными по школе сидели в палатке и курили (с точки зрения внутреннего порядка поступок почти криминальный). Покурив и закопав окурки в песок, просидели ещё минут двадцать, полы палатки были открыты и дым весь вышел. Вдруг, в палатку входит помкомвзвода и спрашивает:
                - Вы дневальные свободной смены?
                - Так точно!
                - Курить в палатке можно?
                - Никак нет!
                - А зачем вы курили?
                - Никак нет, мы не курили!
                - Всё ясно. За курение в палатке по наряду, за враньё ещё по одному, итого, по два наряда вне очередь. Доложите командиру отделения.
                - Слушаюсь! Доложить командиру отделения, по два наряда вне очередь, за куренье и враньё.
           На вечерней проверке докладываем своему лопоухому о происшествии и о полученном «вознаграждении», чем привели его в весёлое расположение духа.
                - Вот и хорошо! Сегодня и завтра, после отбоя, будете наполнять бочку для умывальника! Ведро возьмёте у дежурного по школе. Бочка должна быть налита до краёв! Понятно!
                - Так точно! Понятно!
                - Вот и хорошо, после отбоя можете приступать!
           Ко мне подошёл знакомый курсант и поделился опытом этой шабашки. Теперь стало понятно, почему так радовался наш рязанец. Бочка 200-т литровая, ведро маленькое и дырявое, родник из которого нужно брать воду в 100 метрах от расположения и после зачерпывания из него ведра воды, следующее ведро можно набрать не ранее чем через 20 минут. Задачка для 3-го класса о втекании и вытекании. Когда мы всё подсчитали, то поняли, что две ночи подряд нам не спать. Зато наши товарищи насладятся свободой на нашем лежаке. В первую ночь мы закончили в 5.00, а во вторую примерно так же, а подъём в 6.00.
           Как-то командира бригады занесло к нам в расположение школы, и, о ужас!, на территории нашего взвода он увидел нагло лежащий на самом видном месте окурок! Сразу же сработала система «домино», пендели посыпались от начальника школы и как цунами достигли солдатских палаток. Взвод был немедленно построен  помощником командира взвода, участника ВОВ, с грудью в орденах, было очень спокойно, без крика и шума, объявлено, что сегодня после отбоя состоятся похороны.
Взвод распустили, а мы начали допытываться кого же мы будем хоронить, Наш лопоухий со своей ехидной улыбочкой отвечал любопытствующим, что, мол, после отбоя всё узнаете.
           После вечерней поверки, нашим незабвенным рязанцем была произнесена получасовая душеспасительная беседа, больше напоминавшая заупокойную мессу. Затем прибыл помкомвзвода и отдал распоряжение подготовить всё для процессии. Были принесены носилки, на которых лежал тот самый окурок, всем роздали лопаты и скомандовали «шагом марш!». Шли мы в сторону полигона минут 40. Остановились на поляне, на которой нам приказали рыть окоп для танка. Особо любознательных отсылаю в Интернет, там есть всё. От себя скажу, окоп под танк требует выемки грунта около 28 м.куб. Во взводе в этот вечер было не более 25 человек. Опять задачка для 3-го класса. На наше счастье кругом песок, капать одно удовольствие, особенно ночью на прохладе. Выкопали часа за 2,5, на дно окопа положили окурок, как положено, бросили по горсти песка, а затем минут за 50 закопали. В пятом часу утра вернулись в палатки. В 6.00 подъём и целый день занятия, в том числе и на полигоне, в 3-х км. от расположения.
           Вот теперь и ответьте мне на вопрос, дедовщина это или метод воспитания? Напоминаю, это был июнь 1951 года! Рукоприкладством никто не занимался. У наших командиров, по моему твёрдому убеждению, и в мыслях этого не было.
           Во второй половине июня мы приняли Присягу и стали полноценными защитниками Родины. Первый выход на боевые стрельбы. Перед боевыми стрельбами было несколько занятий по огневой подготовке, в основном по правилам прицеливания в мишень. Сержант, который со мной занимался этим упражнением, всё время удивлялся, что я прицеливаюсь неизвестно куда, Я сейчас забыл, как этот прибор назывался. Но там было всё очень просто, я прицеливался, а сержант имел возможность видеть, куда я прицеливаюсь. Короче говоря, несколько дней так со мной помучились и решили попробовать меня на огневом рубеже, из карабина образца 1944 года, на стандартную дистанцию 100 метров по грудной мишени. Дали мне 3 патрона, я их все выпустил, после этого пошли к мишеням. Мишени наклеивались на деревянный щит размером метр на метр. Подойдя к мишеням, мы не обнаружили пробоин не только в мишенях, но и в щитах. В таких случаях в армии говорят, стрелял «в белый свет, как в копеечку». Отцы командиры забеспокоились, отправили меня к бригадному врачу, проверить зрение. Выяснилось, что у меня сильнейший дальнозоркий астигматизм, без очков я для армии слепой. Врач меня спрашивает:
                - Как же тебя с таким зрением в армию взяли?
                - Обыкновенно, как и всех.
                - Тебе надо немедленно выписывать очки, с такими глазами ты стрелять не сможешь. Я напишу своё заключение, а решение пусть принимают твои командиры.
           Пока тянулась вся эта канитель с моими глазами, незаметно наступил июль месяц. Оказалось, что мои очки могут изготовить только в Москве. Пока рапорты ходили по инстанциям, меня вызвал начальник школы и говорит:
                -  Кареев, в штаб бригады пришла разнарядка в военные училища.
                -  Интересно, в какие же, если не секрет?
                - Да нет никакого секрета. По-моему, в харьковское танковое, во владимирское связи и в московское пехотное. Рапорта по команде необходимо оформить в течение недели. Что ты на это скажешь? Образование у тебя подходящее, с поступлением, я думаю, проблем не будет. Все училища 2-х годичные. Пока ты тут 3 года будешь париться, через два года уже лейтенантом будешь. Ну, что думаешь?
                - Товарищ майор, я очень благодарен за вашу заботу и участие в моей судьбе, но мне необходимо позвонить в Москву, моей невесте!
                - Ну что ж, я дам команду командиру взвода, чтобы тебя отпустили в Ильино, там есть переговорный пункт, я думаю после обеда и до ужина ты управишься, ты же ведь, по-моему, спортсмен?
                - Так точно, был спортсменом. Я даже с собой привёз спортивный костюм и шиповки. А за переговорный пункт большое спасибо, я управлюсь.
                - Да, вот что, иди-ка ты сейчас в офицерскую палатку, передай командиру взвода, что я вызываю, и вместе с ним сам приходи.
           Всё было исполнено, как приказано и после обеда я «собачьей рысью» помчался на Инженерную. Не вдаваясь в подробности, всё мероприятие прошло исключительно успешно. Мне доже повезло с транспортом в оба конца. Решение вместе с Аденькой было принято однозначное, ехать в Московское училище!
           Время на оформление всех документов оставалось в обрез. Зачем-то потребовалась моя фотография и опять я сталкиваюсь с армейским идиотизмом. Несмотря на то, что я оформлял документы для поступления в военное училище, я постоянно находился в строю, наравне со всеми. Идти к начальнику школы я не мог, для этого нужно было сначала спросить разрешения у лопоухого, потом у командира взвода. И всё это только в «личное время» согласно распорядку дня, а оно наступало после ужина, вечером, когда уже на службе никого нет. Замкнутый круг. Мне тогда это в голову не приходило, но теперь, по прошествии многих лет и достаточного количества информации, мне кажется, что в уголовных зонах свободы у «зеков» больше, чем было в то время, у нас в армии. И опять меня выручил случай. Стоял я у грибка дневальным по школе,  мимо проходил начальник школы и, увидев меня, спросил:
                - Ну как с оформлением документов, задержки нет, а то время уже подпирает?
                - На какой-то документ нужна моя фотография,  в личное время фотография уже не работает, а в остальное время меня командир отделения не отпускает.
                - Вот злодей рыжий, ну-ка, позови его ко мне!
           Побежал в расположение взвода, нашёл «злодея», доложил, что начальник школы приказал явиться к грибку дневального. Побежали вместе. Доложились.
                - Вот что младший сержант, сегодня же обеспечить фотографирование курсанта Кареева на документы для поступления в училище и доставку фотографий по назначению, в штаб бригады! Всё понятно?
                - Так точно товарищ майор! Разрешите во время дневного отдыха?
                - Разрешаю, доложите командиру взвода и выполняйте!
                - Слушаюсь!
           После обеда, вместо того чтобы отпустить меня в фотографию, этот «злодей» вместе со мной побежал в клуб бригады, где помещалась фотография, за два километра от нашего расположения. Прибежали мы к фотографу, и мой сопровождающий говорит, что меня надо срочно сфотографировать. Фотограф посмотрел на нас и отвечает:
                - Сержант, посмотри на него, как я ёго фотографировать буду, когда с не го пот градом льёт? Дай ему отдышаться. А ты солдатик, пойди, умойся, вон на сосне рукомойник висит.
           Действительно, лето выдалось исключительно жаркое, все занятия на открытом воздухе, в основном на солнцепёке. У меня за два с половиной месяца полностью обгорели и отвалились в виде болячек верхняя часть ушей, те места, где ушная раковина заворачивается. Всё это напрочь отвалилось, так и живу, по сей день, с памятью о гороховецких лагерях.
           В штаб бригада из округа пришла телефонограмма, что все кандидаты для поступления в военные училища, должны прибыть в училища к 10-му августа. Пока я с «высунутым языком» и весь в поту занимался оформлением документов, подошёл конец июля. Душа моя ликовала! Господи! Неужели я через 10 дней буду в Москве, дома! Но мой рыжий «изверг» решил под конец выжать из меня все соки. Теперь предстояло получить проездные документы, продовольственный и вещевой аттестаты и сухой паёк на дорогу. И всё это в разных местах лагеря, и всё бегом в сопровождении его конопатой физиономии, и всё во время послеобеденного отдыха! И только когда я, в последний день, имея всё положенное на руках, попрощавшись с командиром взвода и начальником школы, вышел за границы лагеря и направился на Инженерную, я поверил, что весь этот ужас для меня закончился! Как я добрался до Ильино не помню. Но хорошо помню, как я в вагоне поезда, следующего на Москву, забрался на верхнюю полку и уснул, как под наркозом. И проснулся только на Курском вокзале с помощью проводника. Господи! Неужели это не сон, и я в Москве!               

                Глава 2. Поступление в военное училище.               


           Все мои близкие знали, что я возвращаюсь домой для поступления в училище, но точной даты моего прибытия не знали. Из Ильино телеграмму давать не стал, думал, что сам быстрее доеду. Моё возвращение в Москву произвело настоящий переполох. Прибыл я в Москву утром, часов в 11, пошёл на платформы пригородного сообщения, решил доехать до платформы «Серп и Молот», как раз до Рогожской заставы, а там и дом совсем рядом. Через две трамвайных остановки я был уже на своей родной Пролетарской. У меня были с собой ключи от дома, и звонить мне не надо было. Открываю входную дверь, взбегаю по лестнице на свой этаж, вошёл в прихожую, и тут из своей комнаты появляется бабка. У неё был такой вид, словно она увидела приведение, как-то тихо охнула, перекрестилась, пробормотала: « Господи, святы!» и спрашивает:
                - Славка! Это ты что ли?
                - А кто же, я, приехал поступать в училище. Ты, что, не узнала меня что ли?
                - Господи! Ты войди в комнату-то да посмотри на себя в зеркало! Тебя и мать-то не узнала бы. Ты и в 41-ом-то появился из деревни, как чёрт из табакерки, и теперь тоже. Никто не знал когда ты приедешь, мать-то на работе.
                - Не важно, я сейчас в «гражданку» переоденусь и к ребятам сбегаю, а с мамой вечером увидимся, да я ей из автомата позвоню.
          Я  открыл нашу комнату и сразу подошёл к зеркалу. А зеркало у нас в старинном шкафу было в рост человека. То, что я увидел, было не для слабонервных. Если бы вместо солдатской формы на меня надеть полосатую робу узников концлагерей, я бы мог вполне сыграть роль статиста в любом фильме на эту тему. Из зеркала на меня смотрел парень с физиономией и кистями рук коричневого цвета. При росте 182,5 см. весил он не более 60 кг. С носа и лба свешивались лоскутки, обгоревшей от чрезмерного загара, кожи. На ушных раковинах ещё не сошли болячки от отгоревших верхних частей ушей. Солдатская форма, бывшая когда-то цвета «хаки», стала почти белой от пота и частых стирок. На нём была через правое плечо надета шинельная скатка, за спиной вещмешок, на брезентовом поясном ремне фляга, а на ногах ботинки из свиной кожи и чёрные обмотки до колен. Сейчас очень жалею, что не пошел в фотографию, запечатлеть, увиденное в зеркале. Я быстренько переоделся в гражданскую одежду и пошёл к Вальке Волнову прояснить ситуацию в отношении наших общих знакомых и друзей. Валька был ещё в университете, Нинка где-то в командировке, дома я застал только тётю Пашу и дядю Петю. Они искренне обрадовались моему возвращению и по такому случаю достали свою традиционную «чекушку». Пока я рассказывал им о своём солдатском житье бытье, из университета вернулся Валька. Он теперь был студентом факультета журналистики. Войдя в комнату он радостно воскликнул:
                - Славка! Привет! Как хорошо, что ты вернулся, я тут без тебя совсем «засох», это дело надо немедленно отметить!
                - Привет! Садись студент, успокойся! Сегодня ничего не получится, мне завтра с утра в училище. Я с твоими родителями  уже отметился и баста! Тем более, я ещё должен к Аиде смотаться, а вечером с мамой провести вечер. Так, что извини, отложим до лучших времён. Мне ещё экзамены предстоит сдавать в училище. Завтрашний день всё определит, а посему откланиваюсь и покидаю Ваш гостеприимный дом, при первой возможности дам знать о себе. Будьте здоровы, до свидания!
           Весь остаток дня я провёл, как запланировал. Позвонил маме и Аиде, они обе были на работе. Было начало второй половины дня. С мамой мы договорились встретиться вечером, а Аида обещала отпроситься с работы и велела приехать на Каляевскую. Когда я появился на Каляевской, Аида была уже дома. Когда они меня увидели, то почти в один голос воскликнули:
                -  Господи! На кого же ты стал похож!?
                - На защитника Родины. Тонкий, звонкий и прозрачный, как говорили у нас в бригадной школе сержантов.
                -Аденька, посмотри, кожа и кости, а на уши обрати внимание. Чёрный, как эфиоп и не иначе, ещё и голодный!
                -Глафира Прокофьевна, я уже успел подкрепиться и не чувствую себя голодным. Правда, первый месяц в армии постоянно хотелось есть. Это, видимо от нагрузки и от свежего воздуха, почти, как на курорте.
                - Хорош курорт, от человека один скелет остался, обтянутый коричневой кожей! Ладно, вы тут поболтайте, а я на кухню.               

                Мы остались вдвоём. После объятий и поцелуев, обсудили создавшуюся ситуацию. Решили, что решение мы приняли единственно правильное. Если мы собрались строить совместную жизнь, то надо стать самостоятельными и не зависеть от родителей. Она привела в пример своих старших сестёр, все они после замужества покидали родительский дом. Да и у меня дома житья нам не будет с моей маменькой. Ну, а пока, надо сдать экзамены в училище, поступить, окончить, а там видно будет. Глафира Прокофьевна принесла с кухни холодной закуски и чай, вытащила из буфета свой любимый херес. Я начал было отказываться, ссылаясь на то, что завтра мне с утра в училище. Но мне было заявлено, что от двух рюмок со мною ничего не произойдёт, там более все знают мои способности по этой части.         
           С этим домом на Каляевской, 33( теперь Долгоруковской) в моей последующей жизни будет очень много связано, но ни я ни Аида этого ещё не знали.
           Дома меня радостно встретила мама, конечно со слезами. За ужином я рассказывал ей о моей нелёгкой службе, о природе среди которой проходила моя служба, о бытовых условиях, в общем, о всякой всячине, которой интересуются матери, когда сына долго не бывает дома. Она уже заранее разузнала, как мне добираться до моего училища. Оказалось, что оно находится почти за городом, в Кузьминках, но туда от Абельмановской заставы ходит автобус № 46 и делает там конечную остановку, а дальше надо идти пешком километра два, вдоль большого пруда. И я подумал, опять тупиковый маршрут! Так, что из дома утром пришлось выходить рано, около 7 часов. Автобус, ещё зиловский, шел по Нижегородской улице, которая переходила в Рязанское шоссе, шёл далее почти до теперешней МКАД, поворачивал направо, на просёлочную дорогу ( теперь это улица академика Скрябина), шел мимо Ветакадемии и заканчивал свой маршрут у главного здания усадьбы Голицыных и развалин домового храма князей Голицыных. Вся дорога от Рязанского шоссе и до самого конца, была обычной загородной просёлочной дорогой, со всеми её «прелестями». Сейчас это место узнать не возможно, кругом жилая застройка,  асфальт, восстановлен Храм Влахернской Божьей Матери, восстановлены многие постройки имения Голицыных, вычищен Большой Кузьминский пруд.
           От конечной остановки автобуса мне показали дорогу, и я пошел по правому берегу Кузьминского пруда до самого его конца.  Дальше начался сосновый лес, и, пройдя ещё с километр, я вышел на опушку и увидел местами поваленный забор из колючей проволоки и понял, что пришел туда, куда мне надо. Перешагнув через поваленный забор, я попал, как я догадался, на территорию училища. В голову пришла мысль, а не получу ли я свой первый «втык» за проникновение на территорию училища в неустановленном месте? Но отступать было поздно, там более я был в полном солдатском снаряжении. И действительно не прошел я и 50 метров, как повстречал солдата с ведром и метлой под мышкой. Окликаю:
                - Слушай друг, как мне пройти к штабу?
                - А ты кто и зачем тебе в штаб?
                - Я брат, как и ты солдат срочной службы, приехал из части поступать в училище.
                - А ты что, чокнутый, в пехоту лезешь, получше ничего не нашёл?
                - Да ты не кипятись, во-первых, я москвич, а во-вторых, у меня в Москве невеста и дом родной, соображаешь?
                - А-а-а! Ну, тогда это другое дело. Только учти, 2 года по асфальту будешь ногами колотить.
                - А что, так много строевой?
                - Хватит на всю жизнь. Училище-то на парады 2 раза в год ходит.
                - На какие парады?
                - Ты что, совсем не волокёшь?
                - Да ты не темни, скажи толком, я ж в армию попал только в конце мая.
                - Да ты, я смотрю, совсем салага. Училище наше считают кремлёвским и оно участвует в парадах на Красной площади на майские о ноябрьские праздники, а перед каждым парадом полтора месяца тренировки до упаду.
                - Обрадовал, нечего сказать! Ну, так, ничего не поделаешь, парады, так парады. Так, говори где всё-таки штаб, мне ж представляться надо идти.
                - Да вон, за теми соснами, иди вдоль казарм и упрёшься прямо в него. Тебе там в строевой отдел надо сразу идти.
                - Ладно, спасибо за информацию. А ты сам-то, что тут делаешь?
                - Я-то, из батальона обслуживания, поступишь, всё узнаешь, желаю успеха!
                - Спасибо, наверное, ещё увидимся, будь здоров!
           И я направился в указанном мне направлении. Добрался я до штаба без приключений. В штабе доложил дежурному по штабу цель своего прибытия. Он направил меня к начальнику строевого отдела. Нашёл нужный мне кабинет, постучал, вхожу. В довольно просторном кабинете сидит подполковник небольшого роста, довольно полный, с лысиной во всю голову и очень добродушного вида. По всей форме, четко и громко докладываю о цели своего прибытия и представляю все имеющиеся у меня документы. Хозяин кабинета отрывается от чтения каких-то бумаг и внимательно смотрит на меня. По его выражению лица я понимаю, что он чем-то озадачен и удивлён. После пристального изучения моей особы, как-то очень тихо и мягко, по-домашнему, говорит:
                - Голубчик, ты откуда прибыл, я что-то не уловил?
                - Из школы сержантов ковровской мотострелковой бригады, а сейчас прямо из гороховецких лагерей!
                - Так, понятно, это там тебя так измордовали, что даже уши отваливаются? Да, лагеря эти знаменитые. Особенно они прославились в 1941-42 годах, когда там готовили маршевые роты для фронта. Подготовка фронтовая, а харч тыловой, вот солдатики там и мёрли, как мухи. На косточках этот лагерь стоит. Но ты этого не знаешь и не слышал, понял?
                - Так точно, товарищ подполковник!
                - Ну и как там сейчас обстановка?
                - С подъёма до отбоя занятия на полигоне, жара, песок, сосны и комары.
                - Так-так, всё по-прежнему, и сержанты с войны ещё не уволенные есть, так?
                - Так точно, есть, почти все с орденами.
                - Вот, вот, я всё это уже слышал от одного знакомого майора, но скоро всё это кончится, всё встанет на своё место. Вот что, сынок, я внимательно просмотрел твои документы, особенно диплом и оценочный лист твоего техникума. По предметам обучения это почти институт. И я думаю, что экзамены вступительные тебе сдавать не обязательно. Выпишу я тебе сейчас отпускной билет на 10 суток, ты за это время подкормись у матери, а то та тебя тоска смотреть. Тут такие маменькины сыночки поступают, холёные и откормленные, что тебя с ними в один строй ставить стыдно. Ты будешь выглядеть среди них, как ржавый гвоздь. Так, что отдохни от гороховецкого лагеря и откормись немного и к 21 августа прибудешь опять ко мне, а я к этому времени определю тебя в подходящую роту. Иди, погуляй пока, а я оформлю тебе отпускной, минут через 30 заходи. Да смотри, за эти 10 суток не натвори чего-нибудь, а то и сам пострадаешь и меня старого подведёшь. Всё понял? То, что я тебе сказал, запомни очень хорошо. Это тебе моё напутственное слово. Выходишь в большую и самостоятельную жизнь.
                - Не беспокойтесь товарищ подполковник, я к дисциплине уже приучен и Вас не подведу, огромное Вам спасибо!
           Я вышел из штаба счастливым человеком, и экзамены сдавать не надо, и целых 10 дней отпуска после гороховецкой каторги! Ура! У штаба, не  далеко была курилка, я сел, закурил и начал предаваться мечтам о предстоящем отпуске. Потом я стал думать о странном расположении и доброжелательности ко мне со стороны этого добряка подполковника. И ещё его неосмотрительная откровенность, что бы это могло ознчать? По возрасту он принадлежал к довоенному офицерскому составу. По орденским колодкам было видно, что на фронте он не был. Мне было известно, что довоенные офицеры сильно отличались от своих коллег, прошедших всю войну, которые были гораздо жёстче. Видимо у этого подполковника при виде меня, возникла какая-то ассоциация со сходной ситуацией или с ним самим или, может быть, с его сыном. Неважно, что там произошло, но я был действительно искренне ему благодарен за его участие и доброжелательность.
           Выждав определённое мне время, я вновь явился в кабинет начальника строевого отдела. Он встретил меня так же доброжелательно и приветливо:
                - Ну, вот твой отпускной  отдыхай на здоровье. Когда вернёшься в назначенный срок, сдашь все свои аттестаты и встанешь на все виды довольствия уже в училище. У нас в училище взводами командуют штатные офицеры, а должности командиров отделений и помкомвзводов замещают курсанты. Поскольку ты уже прошёл некоторый курс обучения по сержантской программе, то готовься стать младшим командиром в своём взводе. Ну, с Богом, отдыхай и не опаздывай к назначенному сроку.
                - Слушаюсь, товарищ подполковник! Еще раз большое спасибо. Разрешите идти!
                - Ступай!
           Домой я летел буквально на крыльях! Это было всё так неожиданно, что я с трудом верил в свершившееся. Фактически, я был уже принят в училище, а всё остальное, после отпуска, чистая формальность. Я курсант Московского Краснознамённого пехотного училища им. Верховного Совета РСФСР! Как нас называют все дикторы, комментирующие парады с Красной площади «Кремлёвские курсанты». На рисунке представлена приблизительная схема размещения основных объектов училища на 1951-1953 годы. Она необходима для понимания последующего текста. Номера в прямоугольниках обозначают номера курсантских рот.
           Когда я вернулся на Пролетарскую, сразу же позвонил маме и Аиде. Радости их не было придела. Подробности обещал рассказать при встрече. Пока все были на работе и на учёбе, я решил сходить в баню и смыль с себя всю гороховецкую коросту. Пошёл в Рогожскую, благо она была ближе всех. По-моему, за всю свою жизнь, я не мылся с таким удовольствием, как в этот раз. Народу было мало, пар отличный, и я проблаженствовал там более двух часов. После баньки конечно побаловался пивком. В общем, всё по полной программе.
           В подробности проведения моего неожиданного отпуска вдаваться нет смысла. Время я провел с большой пользой и для поправки здоровья, помня о наставлении подполковника, и для души. Большую часть времени мы проводили с Аденькой. У неё на работе был тоже очень душевный начальник, и она выпросила у него неделю за свой счёт. Программа наша была самая разнообразная, кино, театр, парки, подмосковные музеи-усадьбы. Время пролетело очень быстро, и нужно было возвращаться в училище. Но той тоски и безысходности, как перед уходом в армию уже не было.
           По прибытию в училище я опять пошел в строевой отдел к своему благодетелю. Увидев меня, он заулыбался и сказал:
                - Ну вот, теперь совсем другое дело, сразу видно, что побывал у мамочки. Теперь, ни своих командиров, ни сослуживцев курсантов, которые почти все из гражданки, своим видом пугать не будешь. Определил я тебя в 1-й батальон, в 3-ю роту на должность помощника командира взвода. Не робей, я думаю, ты парень не из робкого десятка. Ответственность большая, но зато сразу начнёшь получать командирские навыки, не подведи меня. Командир батальона у вас подполковник Швидченко, хохол, служака, образец строевой выправки, но крут, ему лучше лишний раз на глаза не попадаться. Зато командир роты у тебя, добрейшей души человек, прикидывается только суровым, а в курсантах души не чает. Капитан Полыгин Александр Данилович. Командир взвода Юра Сухачёв, уже опытный офицер, наш выпускник, недавно старшего лейтенанта получил, парень нормальный, ты с ним сработаешься. Так что, иди представляйся по команде и врастай в жизнь училища, на 2 года это твой дом родной.               
            
                Глава 3. Курсант военного училища.               

           Все последующие дни до начала плановых занятий с 1-го сентября, были заняты обустройством на новом месте. А этим новым местом, и, как сказал подполковник из строевого отдела, моим родным домом стала казарма 3-й курсантской роты 2-го батальона. Первые два дня я всё ещё носил свою солдатскую форму. Заявившись в казарму роты, командира своего взвода я не нашёл, а налетел сразу на командира роты, капитана Полыгина Александра Даниловича ( полного тёзку князя Александра Даниловича Меньшикова). Пришлось представляться вначале ему:
                - Товарищ капитан, представляюсь по случаю зачисления в училище и назначения в 3-й взвод, вверенной Вам роты, курсант Кареев!
                - Докладываешься лихо, а вот почему не по команде, командиру взвода представлялся? И потом, какой ты курсант, если разгуливаешь в солдатской форме?
                - Виноват, товарищ капитан, я выяснил, что командира взвода на территории училища нет и, что он в офицерском городке у себя дома. Идти представляться на дом счёл не совсем удобным!
                - В данной ситуации поступил ты правильно, Сухачёв не ко времени заболел, а сейчас самая запарка, идёт формирование роты, и твой взвод оказался бесхозным и не смотри на меня, как на новые ворота, ты, что ничего не знаешь?
                - А что я должен знать?
                - Что приказом начальника училища тебе присвоено звание сержанта, и ты назначен помощником командира взвода, сиречь, Сухачёва. А поскольку он болен, то его обязанности должен выполнять его помощник, т.е., сержант Кареев. А сержант Кареев до сего времени разгуливает в солдатской форме и не знает чем заняться!
           Тут он поймал какого-то курсанта и приказал вызвать к себе сержанта Медведева. Прибегает сержант в курсантской форме с тремя лычками на погонах:
                - Товарищ капитан, сержант Медведев по Вашему приказанию прибыл!
                - Ну вот, знакомьтесь, он тоже со срочной прибыл, назначен командиром 1-го отделения вашего взвода. А это ваш помкомвзвода, сержант Кареев, прибыл из сержантской школы Ковровской мотострелковой бригады. Так что поручи пока все дела по взводу Медведеву, а сам, чтобы завтра к утру был в полной курсантской форме, и тогда уже сможешь навестить Сухачёва, а заодно, представиться, познакомиться и получить указания на дальнейшую работу. А от меня передай, чтобы долго не залёживался, нет времени сейчас болеть. Свободны оба!
           Мы с Медведевым вышли из канцелярии роты, в течении 15 минут всё выяснили друг о друге, договорились о дальнейших действиях и разошлись по своим делам. Я сначала зашёл к старшине роты, кстати, эта должность тоже исполнялась штатным курсантом с присвоением соответствующего звания. Им оказался тоже срочник, но уж успевший, в отличии от меня, окончить в войсках сержантскую школу, старшина Стогов. Я представился и доложил, что по приказу командира роты должен сегодня закончить своё переодевание, а завтра с утра приступить к исполнению своих обязанностей. Он посоветовал, идя на вещевой склад, взять со взвода курсанта в помощь. На мой вопрос «зачем?», ответил, что когда я получу всё имущество, то один его не унесу. Больше вопросов задавать не стал, а пошёл во взвод и попросил у Медведева курсанта в помощь, сказав, что сам не понимаю зачем. Тот засмеялся и спрашивает:
                - А ты представляешь, сколько тебе там барахла выдадут?
                - Ну, наверное, не больше чем солдату.
                - Так, вот, в этом училище у каждого курсанта три формы одежды: повседневная, для занятий; Выходная, для увольнения в город и парадная, для участия в парадах на Красной площади. И все эти формы выдаются сразу на всё время обучения и хранятся они в ротной коптёрке. Вот и считай, шинелей-3, мундиров-3, брюк 3 пары, сапог 3 пары, фуражек-3, шапок-3, ремней-2, вещмешок-1, плащ-палатка-1, сумка полевая офицерская-1, перчатки-2пары, рукавицы 3-х палые зимние-1 пара. Вроде всё, а может быть чего и забыл. Кстати, тут в училище рассказывают такой анекдот: Звонит зампохоз начальнику училища и просит машину на хозработы. Начальник училища говорит, что машина в ремонте. Тогда тот просит лошадь с телегой. Начальник училища отвечает, что лошадь отправили на «Белую дачу» в качестве шевской помощи. Тогда зампохоз взмолился, и попросил дать хоть 2-х курсантов. Соображаешь, какова тяглая сила 2-х курсантов? Так что, бери 2-х курсантов, и идите на вещевой склад, только-только управитесь. Спорить не стал, взял двух курсантов и пошёл с ними на вещевой склад. Завскладом, старшина сверхсрочник, посмотрел на меня оценивающим взглядом и изрёк:
                - 52-й, 4-й рост. Может быть сначала великовато будет, но через месяц тебя тут откормят, это не линейные войска. И начал выкладывать на прилавок моё «приданое». Начал с шинелей. Я примерил одну, оказалась, действительно, немного великовата, но решили, что по предсказанию завскладом, через месяц полтора, будет в самый раз. Но меня поразила длина шинели, она доходила мне до щиколоток. Я посмотрел на старшину, а он, поняв в чём дело, пояснил:
                - В нашем училище, по старой традиции, курсанты носят кавалерийские шинели, длинные и с разрезом сзади до самого хлястика, так что, не удивляйся, а привыкай.
           За полчаса на прилавке образовалась такая куча, что я засомневался, унесём ли мы всё это втроём. Дошло дело до сапог. Две  пары хромовых, одна выходная и одна парадная, и немецкие солдатские сапоги, подмётка которых сплошь была покрыта металлическими шипами. В училище говорили, что в таких сапогах немцы маршировали по всем столицам Европы. А к нам они поступали в счёт репарации. Парадные мундиры у нас были б/у, с участников Парада Победы и сшиты они были из английского сукна, подаренного специально для этого парада Английским Королём Георгом УI. Так что, после такой информации, я, естественно проникся глубочайшим уважением к своему училищу. Притащили мы всё эту «рухлядь» в роту и я до самого отбоя разбирался, что и когда носить, и где это всё хранить. Каптенармусом у нас был старшина сверхсрочной службы, уже почтенного возраста, и узнав о моём положении в роте и о моём солдатском прошлом, как-то сразу проникся ко мне уважением и помог мне разобраться со всем этим огромным количеством обмундирования. Коптёрка представляла собой, что-то вроде артистической гардеробной, у каждого курсанта был свой платяной шкаф, куда помещалось всё его имущество, на верхней части шкафа размещалась бирка с фамилией владельца. Всё это для меня было чрезвычайно удивительно и ново. А каптенармус мне поведал, что за всем этим хозяйством моего взвода должен следить я, помкомвзвода. Я его спросил, я никогда не стеснялся задавать вопросы, если чего-нибудь не знал, в чём заключаются мои обязанности по надзору за имуществом курсантов моего взвода. И получил самый удручающий и прозаический ответ:
                - Ты должен следить за тем, чтобы на всём обмундировании курсантов были «бирки» с указанием фамилии и взвода, т.е., точная принадлежность хранящегося в коптёрке имущества. Чтобы вся форма одежды висела не «распялках» однообразно, как во всей роте. Короче говоря, вся наша одежда должна быть тоже, как бы в строю. Однообразие это неотъемлемая часть армейского порядка, Меня тогда это приводило в состояние уныния, и сразу вспоминался мой лопоухий рязанец. Только по прошествие некоторого времени, я понял, что это кажущееся унылое однообразие, составляет главную основу дисциплины и безукоризненного порядка в армии. Без всего этого армия просто не может быть армией. Квадратной формы подушки, одеяла, разглаженные с помощью винтовочных шомполов, койки, выровненные по шнурку, повседневная форма одежды, висящая на вешалке возле дневального по роте и «заправленная» в одну сторону, всё это элементы необходимого воинского порядка и дисциплины. Я очень быстро осознал, что моё пребывание в сержантской школе начинает мне очень помогать. Я чрезвычайно быстро адаптировался к условиям казарменной жизни, которая была гораздо терпимее армейской, гороховецкой.
           После личного обустройства, при первой возможности, я пошел представляться командиру взвода. Офицерский городок был рядом с училищем и представлял, в то время, небольшой посёлок из финских домиков на две семьи. Это что-то вроде современных каркасных дачных домиков, отделанных вагонкой и крытых зелёным шифером. Встретил меня Сухачёв очень приветливо, познакомил с женой и сыном, годовалым карапузом. Я не буду описывать эту, с позволения сказать офицерскую квартиру. Но по тем временам, когда офицеры, как правило, не имели своего жилья, а снимали частные квартиры, жилище Сухачёва могло показаться просто идеальным. Я думаю, что в Финляндии, в то время, в этих домиках жили, как во времянках, какие-нибудь строительные рабочие в летнее время. Мне потом, много лет спустя, пришлось жить в таких же «шедеврах» русского зодчества, а проще говоря, в каркасных «засыпухах» о чём я расскажу несколько ниже.  Моё представление и наше знакомство закончилось, любезно предложенным женой Сухачёва, чаепитием. Он был очень доволен, что я уже прошёл почти половину курса школы сержантов в войсках. Кстати сказать, он, оказывается, тоже попал в училище из войск. И это нас как-то сближало. Полыгину он просил передать, что через сутки выйдет на службу. С этим я и отправился в роту, в теперишний свой дом. Выбрав подходящее время перед ужином, я попросил Медведева собрать весь взвод в, выделенном классе, для знакомства и взаимного представления. Взвод состоял из трёх отделений и, практически был полностью укомплектован. Командирами отделений, помимо, уже знакомого мне Виктора Медведева, были Иван Нечаев, волжанин, с меня ростом,  но в полтора раза шире меня и Геннадий Жерздев, оба с гражданки, но по своим качествам, каким-то образом попавшие на командирские должности. В последствие, я убедился, что выбор начальства был сделан правильный. В течение всего срока обучения между нами не возникало никаких недоразумений, и взвод у нас был один из лучших в училище, до определённого момента, но об этом позже.
          На фото первая курсантская фотография для удостоверения личности, ещё без знаков отличия, и, по-моему, в чужом мундире, потому, что нужно было очень срочно, а я ещё ходил в солдатской форме. На второй фотографии я уже при полной форме и сержантских погонах в ленинской комнате позирую перед корреспондентом газеты «Красная Звезда», отличник учёбы, помощник командира взвода. Если первая фотография была сделана в начале сентября 1951 года, то вторая, где-то перед ноябрьским парадом этого же года. Рассматривая эту фотографию, я вспомнил, что у нас были помимо мундиров, ещё и гимнастёрки.
          Наконец все организационные мероприятия и обустройство закончились, и рота вместе со всем училищем приступила к плановым занятиям.
           Училище имело в своём составе два батальона по три роты в каждом, общей численностью 600 человек. Срок обучения 2 года с присвоением звания «лейтенант». В каждой роте было по 4 взвода. Наш взвод был самым малочисленным, всего 20 курсантов, и готовили из нас командиров миномётных взводов 82-х мм миномётов. Наш взвод был единственным в училище по подготовке миномётчиков. Преподаватель по теории артиллерийской стрельбы называл нас «младшими братьями» артиллерии. Нас в шутку называли «ишаками», поскольку миномёт в походном положении переносился расчётом из 4-х человек на себе на специальных вьюках. Таких вьюков было три: ствол, двунога-лафет и опорная плита. Кроме этого к миномёту было положено 3 кассеты по 3 мины в каждой. Каждый вьюк переносился одним человеком на спине при помощи плечевых ремней, примерно, как рюкзак. Каждый такой вьюк весил примерно 20 кг. Самым неудобным для переноски был вьюк с двуногой-лафетом, самый удобный, с опорной плитой. Так что нагрузка на каждого члена расчёта была весьма солидная. 20 кг. за плечами, личное оружие в виде АК-47 и в руке у каждого по кассете с минами, весом более 10 кг. Командир отделеия, кроме личного оружия ничего не носил, но мог по своей инициативе помогать кому-либо из членов расчёта, когда тому становилось совсем не в моготу. Так что, «пехота» нам не завидовала. Но это всё было потом, а сейчас, с 1-го сентября и до средины октября мы всей ротой проходили что-то вроде «курса молодого бойца». Все это заканчивалось боевыми стрельбами. Зная заранее всю эту программу, я доложил Сухачёву о моей проблеме с глазами. Он велел мне немедленно обратиться в училищный медпункт, чтобы на стрельбы выйти «зрячим». Меня там проверили, сильно удивились, как я вообще попал в армию, но направили в Москву, в ГВГ им. Бурденко, в котором, впоследствии, мне частенько придётся бывать по разным причинам. В то время, в госпитале при 6-ом глазном отделении была своя оптика и мне изготовили мои первые очки, буквально за один день, и даже очечником снабдили. Когда я впервые надел очки, я увидел мир совершенно другими глазами. Во время этой «операции», я, естественно, сумел повидаться с Аидой и мамой и рассказать им о своих первых впечатлениях. Но свидания эти были короткими, так как к ужину мне нужно было возвратиться в училище.
           На следующий день я доложил Сухачёву о результатах поездки и своём нетерпении испытать своё новоё качество на стрельбище. Поскольку до стрельбища было ещё недели три, он пообещал взять меня с собой в офицерский тир, где офицеры училища упражнялись еженедельно в стрельбе из пистолета. Сводив меня несколько раз на пустырь в стороне от казарм, Сухачёв дал мне возможность потренироваться по грудной мишени на дальности 25 метров. Показал мне несколько подготовительных упражнений, похвалил за хорошую восприимчивость к обучению и пообещал в ближайшее время сводить меня в тир.
           Когда мы пришли в тир, начальник тира спросил:
                - А это что за явление!
                - Это мой помощник, прибыл к нам из войск, были проблемы с глазами, Сейчас обзавёлся первыми очками и нетерпится опробовать новое качество глаз, дай три патрона за счёт моего ресурса.
                - Да ладно, стреляйте оба, не жалко, посмотрим, как стреляют очкарики.
           От результатов моей стрельбы тихо обалдели все. Впервые стреляя из ТТ, я выбил 26 очков! Оказалось, что это норматив на оценку «отлично». Начальник тира со смехом сказал:
                - Слушай, Юра, да твой помощник, кажется, тебя перестреляет!? Вот это очкарик, молодец! Слушай, ты приводи его иногда, пусть руку набивает, будущий офицер всё-таки!
                -  Хорошо, посмотрим, как он на стрельбище из штатного оружия отличиться.
           С этого времени у нас с Сухачёвым установились доверительные, почти дружеские, отношения. Узнав, что я москвич, и что у меня в Москве невеста, он безоговорочно подписывал мне увольнительные на выходные, но это уже после принятия Присяги. А Присягу мне пришлось принимать и в училище. Таким образом, я дважды присягал на верность Родине и народу!
           Со средины сентября началась подготовка к параду, полтора часа ежедневно, исключая выходные. Строевой асфальтированный плац располагался между казарм во всю их длину и был протяжённостью не менее 250 метров, не плац, а наказание Господнее! Училище формировало для парада две «коробки», так на жаргоне назывались два батальона. Каждая «коробочка» 10 человек в глубину и 20 человек по фронту. И равнение нужно держать во время прохождения на Красной площади и по фронту, и по колоннам, и по диагонали! А этого можно достичь только длительными изнурительными тренировками.
           В связи с участием училища в парадах ребят в него принимали не ниже 1м.75см. И при таком росте десятые шеренги в шутку называли «карандашами». Забегая несколько вперёд, должен сказать, что прохождений по Красной площади в составе парадного расчёта, за всю свою службу, я совершил более 20-ти раз, из них, 14 парадов, а остальные в составе почётных эскортов на похоронах высокопоставленных государственных деятелей и крупных военноначальников. От И.В. Сталина и до Маршалов Советского Союза. Так вот, через 25 лет, все эти экзерциции вышли мне боком, а вернее сказать, обернулось всё это больными ногами и 2-й группой инвалидности. Вот, что я заработал за всю мою добросовестную службу в армии. Ну, это просто так, к слову, а пока я здоров, жизнерадостен и полон радужных надежд на будущее! Я курсант одного из престижных военных училищ, я уже командир, уважаемый человек в роте, учусь рядом с домом, невеста тоже рядом, ну что ещё нужно  молодому парню!
           После принятия Присяги нас повели на стрельбище проверять наши боевые качества. Стреляли из штатного оружия АК-47, первое упражнение, лёжа, одиночными выстрелами, по грудной мишени, на дистанции 100 метров, тремя патронами. Взвод отстрелялся на оценку «хорошо». Я выполнил упражнение на «отлично». Сухачёв был доволен и взводом и мной. А на парады мы ходили с 3-х линейками Мосина образца 1891/30 года, длиною от земли до подбородка и весом 4,5 кг. Таскать такую «бандуру» на парадных тренировках дело не лёгкое. Правда, будучи курсантом сержантской школы в армии я, из-за своего роста, во взводе ходил правофланговым направляющим и по этой причине носил ДП( Дегтярёв пехотный ), пулемёт весом без малого 12 кг. Так что  парадная винтовка после этого, казалась мне тросточкой. За неделю до парада тренировки в училище прекращались, и нас, дважды до парада, вывозили в Москву на Центральный аэродром ( Бывшее Ходынское поле) на генеральные репетиции. Там нас смотрели командующий МВО и один из заместителей Министра обороны. Перед самым парадом двое суток нас не трогали, давали отдохнуть. В день парада подъём в 5 часов утра. В 5.30 завтрак без чая. В 6.00 погрузка на автомобили ГАЗ-64 с тентами и боковыми скамейками, специально для перевозки личного состава. В каждую машину усаживалось 20 курсантов. Колонна получалась более 20 автомашин, специально прибывавшая откуда-то для перевозки нас в Москву для участия в параде. Нас высаживали  на Москворецкой набережной, там мы строились в колонны по 10 и шли к Красной площади. На Красную площадь мы прибывали за полчаса до начала парада. Наше училище стояло во втором эшелоне общего парадного расчёта войск Московского гарнизона. Наше училище всегда шло за училищем пограничников, а кто шёл за нами уже не помню. В настоящее время «кремлёвские курсанты» идут замыкающими пеших войск, принимающих участие в параде. Все войска, оснащенные боевой техникой: Танковая Кантемировская дивизия, 2-я гв. Краснознамённая Таманская дивизия, зенитно-ракетные, десантные, артсистемы залпового огня, ракеты средней дальности и стратегического назначения,  размещались на Манежной площади. Сейчас, принимающий парад объезжает только войска, расположенные на Красной площади, а на Манежной площади войска остаются без приветствия. Всё упростили до предела. После прохождения торжественным маршем наше училище проходило мимо Храма Василия Блаженного. Спускалось по Васильевскому спуску, поворачивало на Москворецкую набережную и следовало к стоянке наших автомашин.
            По прибытии в училище, весь парадный расчёт выстраивали на плацу и начальник училища, генерал-майор Бурмасов, объявлял нам оценку, данную за прохождение на параде Командующим МВО. После этого нас распускали, давали отдохнуть, а после обеда, кто куда, кто в увольнение, а кто отсыпаться, смотря по наклонностям. Оценка, как правило, была «отличная».
           По причине привлечения училища ещё и на похороны высокопоставленных государственных деятелей, в среде курсантов ходило прозвище училища, как «парадно- похоронного». Чтобы закрыть тему парадов и других мероприятий на Красной площади, расскажу несколько казусов, которые иногда случаются и там тоже.
           Стоя в строю, в составе парадного расчёта на Красной площади, особенно во время объезда войск принимающим парад, некоторые курсанты, особенно молодые, нового призыва, от сильного физического и эмоционального напряжения теряют контроль над собой и готовы свалиться на брусчатку площади. Чтобы этого не случалось, наши командиры постоянно напоминали нам о необходимости постоянно «водить» глазами по наблюдаемым предметам, кремлёвским башням, трибунам, соседним подразделениям и т.п., чтобы не смотреть непрерывно в одну точку, а рассеивать своё внимание, т.е. постоянно менять свои зрительные восприятия. Но при этом сохранять полную неподвижность. Занятие это, прямо скажем не из лёгких. Некоторые курсанты всё же пытались «завалиться». Поэтому было строгое указание в этот период внимательно следить друг за другом. Например, если я видел, что впереди меня стоящий курсант начинал пошатываться, я брал его одной рукой за хлястик шинели и спрашивал, всё ли с ним в порядке и если не получал утвердительного ответа, то передавал по «цепочке» курсантов командиру роты о случившемся. Через некоторое время я получал от соседа ватный тампон, внутри которого находилась ампула с нашатырём. Я раздавливал ампулу, и промокший тампон подносил к носу ослабевшего курсанта и он быстро приходил в чувство. Этих тампонов командиры рот носили на парад целые карманы.
           Однажды, на майском параде, будучи слушателем военной академии и стоя в строю парадного расчёта, я видел, как, впереди, в знамённой группе академии БТ, рухнул, как подкошенный, ассистент у знамени. Для таких не ординарных случаев, каждая академия имеет запасных, которые находятся за последней шеренгой парадного расчёта, и положение быстро восстанавливается. На каком-то из парадов, у нас из «коробочки» «выпали» сразу два слушателя, а запасной был только один. Тогда наш начальник курса, исполнявший роль командира роты, полковник Фомин, схватил слушателя из запасных инженерной академии, благо у нас форма одинаковая, разница только в эмблемах, и силой затолкал его к нам в строй, несмотря на его сопротивление. Проходить торжественным маршем мимо мавзолея с «дыркой» в строю это «ЧП».
           И ещё один, последний, самый немыслимый случай на майском параде 1952 года. Решило Министерство обороны во время парада пустить над Красной площадью авиацию. Зрелище конечно впечатляющее, особенно для иностранных наблюдателей. Но сделали непростительную промашку. Пустили авиацию с пешими войсками, которые идут по Красной площади под звуки сводного оркестра из 1000 музыкантов! Они обычно стоят в центре площади строем 100 х 10. Красная площадь представляет собой почти замкнутое пространство. Теперь представьте себе такую картину. Войска, находящиеся на площади в пешем строю начинают, по команде командующего парадом, движение торжественным маршем под звуки сводного оркестра и все начинают движение с левой ноги. Когда первая «коробочка» поравнялась или только подходила к мавзолею, из-за Исторического музея, на большой скорости и малой высоте с оглушительным рёвом проносится первое звено реактивных истребителей, за ним следом, второе и третье. На площади, кроме рёва моторов ничего не слышно, звуки тысячного сводного оркестра полностью исчезают. 5-6 секунд участники парада кроме рёва моторов ничего не слышат. Происходит самое страшное для участников парада, «потеря ноги». Между пролетающими эскадрильями образуется «звуковой просвет» в 3-4 секунды. И этого становится достаточно, чтобы услышать оркестр и понять, что все войска потеряли ногу и идут в «разнобой» под звук барабана, кто левой, а кто правой. В «коробках» начинается паника, участники шествия начинают наступать друг другу на ноги, начинают на ходу подстраиваться под бой барабана. В таком строю это можно сделать только единственным способом, слегка подпрыгнув, быстро сменить ногу в такт барабану. Я ходил направляющим третьей шеренги 1-го батальона, т. е. я шёл на виду всей почтеннейшей публики, на виду у всех гостевых трибун и мавзолея, на котором стояло всё Политбюро во главе со И.В.Сталиным. От направляющих колонн «коробочек» до гостевых трибун не более 10-12 метров. Между трибунами и нами стояли линейные, с флажками на СВТ, до них, вообще, было не больше 2,5 метров. И в этом пространстве, между колоннами марширующих и линейными, бегает военный комендант г. Москвы, генерал-лейтенант Синилов, за огромный рост которого, все военные Москвы звали его «полтора Ивана», и что есть мочи орёт во внутрь строя проходящих:
                - Сынки, родненькие, что же вы делаете, ногу возьмите! Левой! Левой! Левой! Лево-о-ой, мать вашу…! Нас же всех от сюда, как декабристов, пешим строем в Сибирь отправят! Левой! Левой! Лево- о-ой, чёрт бы вас всех забрал!
           И так продолжалось до тех пор, пока из-за Исторического музея не выскакивала, как из преисподней, следующая эскадрилья! Синилов в отчаянии махал рукой и, отходя от колонн, нещадно матерился, это хорошо было видно по его губам и мимике! Но из-за налетевшего грохота его никто не слышал, даже мы! И всё начиналось сначала! Так продолжалось всего 3-4 минуты, но половина парадных колонн были полностью дезорганизованы. Когда мы прошли мавзолей, я посмотрел на командную и знамённую группы и пришёл в ужас! Начальник училища, знамённая группа, и командир батальона бесформенной группой были фактически втиснуты в впереди идущую «коробочку». Это был кошмар, я сразу вспомнил слова Синилова о Сибири. Наконец весь этот кошмар закончился, и мы вышли на Васильевский спуск, почти бегом промчались мимо Василия Блаженного, свернули на Москворецкую набережную и побрели к ожидавшим нас машинам. Шли молча. По правилам парада, начальник, возглавляющий парадный расчёт, выходит из строя у подножия мавзолея и ждёт там «разбора полётов» со всеми остальными начальниками в конце парада. Все думали и шушукались об одном и том же, что будет с начальником училища и с училищем вообще, после этого позора.
           Наконец добрались до училища. Нас, как всегда построили на плацу. За нами следом подъехал Бурмасов, вышел из машины и улыбается. Мы ничего не понимаем. Подошёл поближе к строю и дал команду перестроить парадный расчёт в «каре». Это делалось всегда, когда старший начальник хотел поговорить с курсантами доверительно. Бурмасов вошёл в центр «каре» и обратился к курсантам:
                - Курсанты, подымите головы! Перестаньте хмуриться, всё обошлось, пронесло! Мы выглядели не самым худшем образом, но были случаи и похуже. В Академии БТ, начальник, знамённая группа и командная группа были вынуждены покинуть строй, чтобы их не смяли батальоны слушателей! В какой-то академии, начальник споткнулся и упал, его из строя вытаскивали ассистенты при знамени! На этом фоне мы выглядели почти прилично. Командующий при разборе намекнул, что товарищ Сталин ни войска, ни авиацию не обвинил, а всю вину отнёс на счёт организаторов этого новшества и, якобы, сказал:
                - Поскольку организаторы парада мне всё это докладывали, и я это утвердил, то наказывать никого не будем, но учтём на будущее, авиацию с пешим строем не пускать! Остатки парадного расчёта, которые шли уже без авиации, прошли отлично. Я уверен, не будь авиации в начале парада, и остальные, прошли бы не хуже. Объявите это войскам, участвовавшим в параде, и успокойте их на этот счёт.
           После такого заявления, настроение участников парада, и даже тех, кто там не был, стало радостным, в строю был слышан смех и шутки. Не сговариваясь, весь парадный расчёт, выстроенный на плацу училища, прокричал троекратное «УРА»! После роспуска и переодевания, состоялся праздничный обед.
           И авиацию вообще сняли с участия в парадах на Красной площади. И только в этом, 2009 году, этот вариант опять попробовали, и вроде получилось совсем неплохо, потому, что пустили её с техникой, кто-то из старых военных, видимо, помнил май 1952 года.
           На первом своём параде на Красной площади, в ноябре 1951 года, я в первый и последний раз видел, как принимала участие в параде кавалерия. Очень красиво и эффектно это прохождение. А оркестр играл им краковяк. Да, парады на Красной площади впечатляющее и торжественное зрелище, но сколько эмоционального и физического труда нужно вложить его участникам при его подготовке, знают только его участники. Закончим с парадами и вернёмся к повседневной жизни и учёбе курсантов.
           Отвлекшись на участия в парадах, а сделал я это сознательно, чтобы к ним больше не возвращаться, я, наконец, должен поведать о самом знаменательном событии в моей и Аиденой жизни. После отличного завершения первого года обучения в училище, и имея на этот счёт, не менее отличные перспективы, мы с Аденькой пришли к обоюдному согласию пожениться. Но при этом, решили никого об этом событии не оповещать, даже своих родителей. Мы решили это сделать по прошествии некоторого времени, а  потом рассказать обо всём, как о свершившемся факте. Я, как и положено, подал по команде рапорт, т.е. на имя командира взвода, Сухачёва. Тот знал, что у меня есть девушка и, что встречаемся мы с серьёзными намерениями. Сухачёв доложил Полыгину, а тот, в свою очёрёдь, комбату, «Таракану». За несколько дней до «Старого Нового Года», Полыгин вызвал меня в канцелярию роты и сказал, что мой рапорт находится в строевом отделе с визой начальника училища и, что я могу идти туда и получить справку-разрешение на заключение брака. Поскольку паспортов у нас не было, то для солдат и курсантов выдавали такие справки. Дали мне на женитьбу три дня отпуска. Мы с Аденькой прекрасно понимали, какие сразу возникнут осложнения, но решение наше было твёрдое. Я заехал к ней домой, Глафире Прокофьевне сказали, что пойдем погуляем, а сами пошли разыскивать ЗАГС. У нас не было определённой цели, мы от Каляевской пошли к центру города и решили, какой первый попадётся на пути, туда и зайдём. Так мы дошли до Пушкинской улицы (теперишней Б.Дмитровской) и начали спускаться к Театральной площади. В арке какого-то большого дома мы увидели вывеску с надписью «Бюро ЗАГС Свердловского района». Это был как раз район проживания Аденьки. На этой улице дома все дореволюционной постройки. Вошли под арку, открыли огромные двухстворчатые двери с тамбуром, вошли внутрь. Попали сразу в огромную комнату, не менее 50кв. метров площадью, у противоположной стены стоял очень большой старинный письменный стол, из-за столешницы которого виднелась маленькая головка очень милой доброжелательной старушки, видимо из «бывших». В помещении не было больше ни души. Она приветливо посмотрела на нас с доброй, немного иронической улыбкой, и спросила:
                - Что желают молодые люди?
                - Мы желаем расписаться?
                - Вот так, сразу? Я не помню, чтобы Вы подавали предварительно заявление?
                - Вы правы, мы действительно не подавали предварительного заявления, Дело в том, что, как Вы успели заметить, я человек военный, учусь в военном училище. Кроме этого занимаю должность помощника командира взвода и прибавьте к этому ещё и участие в парадах на Красной площади, с длительной, полуторамесячной тренировкой к каждому параду. Едва вот выпросил у начальства трое суток на женитьбу, когда уж тут подавать заранее заявления. Войдите пожалуйста в наше положение.
           Аденька стоит и помалкивает, предоставив мне самому выкручиваться из этой ситуации. А я, прикидываясь «сиротой казанской», продолжаю давить на психику этой симпатичной старушки.
                - Так Вы из тех «кремлёвских курсантов», которые ежегодно ходят на парадах на Красной площади?
                - Совершенно верно, из Московского Краснознамённого пехотного училища им. Верховного Совета РСФСР.
           Произнеся полное наименование училища я, кажется, полностью покорил бабулю. Она с пониманием глубоко вздохнула и произнесла:
                - Сядьте, голубчик, ради Бога, у меня шея уже отламывается на вас смотреть. У вас в училище, что, все такие гренадёры.
                - Практически да, ниже 1м. 75см. не берут.
                - Вот и прекрасно, сейчас мы Ваш рост используем с пользой для дела. Вы видите, какие у нас потолки, около 5 метров, а часы висят почти у самого потолка и они уже двое суток стоят, а это не порядок. Завод у них двухнедельный, вот и приходится просить высоких молодых людей заводить их. Вы не откажетесь оказать эту маленькую услугу нашему учреждению?
                - С большим удовольствием, у Вас есть лестница?
                - Голубчик, откуда в нашем заведении лестница, это всё делается самым варварским способом. Вы двигаете мой стол к стене, где висят часы, на стол ставите стул, ну, а остальное зависит от вашего роста и бесстрашия.
           Я сделал всё так, как сказала хозяйка ЗАГСа, часы пошли, она была в полном восторге и немедленно приступила к процедуре регистрации брака, уже не вспоминая о предварительном заявлении. Она нас от всей души поздравила и нажелала нам всяческих благ. А мы вышли из ЗАГСа взволнованные и счастливые. Это свершилось 13 января 1952 года! Мы чуть ли не хором воскликнули «Это надо срочно отметить! Наши семейные очаги исключались. Мы к этому времени уже хорошо изучили московские рестораны, в то время с этим проблем не было, тем более Аида работала, и денежки у не водились. Мы выбрали один из лучших ресторанов Москвы, «Асторию», на улице Горького. Время было дневное и народу было немного, и это нас устраивало. После нашего «свадебного пира» встал вопрос, где проводить первую брачную ночь. Каляевскаю исключалась категорически. Помимо тёщи и тестя, там обретался наш племянник Юра Ладогин 12 лет. Жизненного пространства ещё для двоих просто не было в физическом выражении. Оставался единственный вариант, ехать ко мне, объявлять о нашем новом качестве моей матушке, и, пользуясь её пристрастием ходить по гостям, попытаться спровадить её к какой-нибудь подружке с ночевой, она это иногда практиковала. Мы так всё и сделали, результат был положительный, но при этом нам пришлось выслушать целую тираду упрёков, всякого рода неудовольствий с причитаниями и всхлипываниями, но, в конце концов, всё разрешилось миром и согласием. Вот так началась наша урывочная полупоходная семейная жизнь, но мы выбрали её сами, и ни кого не винили в этом. Так незаметно прошло время до весны, между учёбой и домом. Наступила пора подготовки к параду. Теща с тестем купили телевизор КВН с линзой. И теперь они имели возможность смотреть трансляцию с Красной площади во время проведения парадов. А поскольку телевизионщики любили показывать крупные планы, а я ходил в третьей шеренге направляющим, то они утверждали, что иногда им удавалось видеть меня. Но мне казалось, что это просто их фантазия, поскольку при таких просмотрах присутствовали почти все соседи, то тёще очень хотелось, чтобы все видели её зятя на параде. В это время наше инкогнито было раскрыто, а из-за участия моего в парадах престиж мой в семье значительно вырос.
           После майского парада у нас начиналась весенняя экзаменационная сессия, по кончании которой всё училище выезжало в летний лагерь для отработки задач, ребующих выхода в поле. И надо же быть такому, летние лагеря размещались под…Ковровым! В районе ж.д. станции Федулово. Туда выезжали все пехотные училища МВО: наше Московское, Рязанское, Шуйское и Арзамасское. Вот сколько училищ было только в МВО. В летних лагерях основными дисциплинами были: тактика, огневая подготовка, физическая подготовка, военная топография( отработка упражнений на местности), вождение различного вида транспорта, ну и конечно политическая подготовка. Учили нас очень основательно. К примеру, по огневой подготовке нас учили стрелять из всех систем стрелкового и артиллерийского вооружения, находившегося в то время в мотострелковом полку. То же самое происходило и с вождением различного рода техники: учили вождению от мотоцикла до среднего танка.
          Экзамены за год обучения мы сдавали в лагерях и возвращались из лагерей из расчёта приступить к занятиям с 1-го сентября. Все экзамены за год обучения я сдал на «отлично» и стал кандидатом на выпуск с «первым разрядом». В то время в военных училищах, по примеру дореволюционных, золотых медалей не выдавали, а выпускников оценивали по «разрядам». При выпуске, в зависимости от успеваемости, выпускникам присваивался первый, второй или третий разряды.
           После окончания 1-го курса меня вызвали в политотдел и после вступительной беседы предложили вступить в партию. Желания у меня не было никакого. Я перед посещением политотдела, встретился с Сухачёвым, кажется у него дома, за чашкой чая. Он мне объяснил, что вступать в партию всё равно придётся, потому, что офицер без партбилета не имеет никакой перспективы по службе. И посоветовал мне, не очень там демонстрировать свою кислую физиономию, могут не понять. Он же и дал мне первую рекомендацию. Вторую рекомендацию дал мне командир роты, Полыгин Александр Данилович. Так я стал кандидатом в члены ВКП(б). Кандидатская карточка у меня была ещё со старой аббревиатурой, а буквально через некоторое время, в этом же, 1952 году, партия была переименована в КПСС.
           На личную жизнь жаловаться было грех. Почти все выходные, с после обеда субботы и до вечера воскресенья, а иногда, особенно на втором курсе, до утра понедельника я проводил в Москве, дома и с Аденькой. Если выпадали занятые, по служебным делам, выходные, то Аденька навещала меня в училище. Раза два, она приезжала вместе с мамой. Один из таких приездов был запечатлён на фото. Учёба в училище не была для меня обременительной, сказывался солидный «фундамент» техникума.
           Приближался 1953 год, год моего завершения учёбы в училище. К этому времени у меня сменился командир взвода, к моему сожалению. Юра Сухачёв ушёл во второй батальон на роту. Я, конечно, был рад его повышению, но расстоваться было жаль. Пришёл новый молодой лейтенант, в прошлом году окончивший наше училище по первому разряду и сам попросившийся оставить его в училище. По возрасту, он был на год моложе меня, звали Слава Стологоров, мой тёзка. Но самое интересное выяснилось позже, когда он увидел нас вместе с Аидой около училища. Оказалось, что они знакомы, как соседи по проживанию. Он был тоже москвич и жил на Каляевской в доме под тем же номером 33, но в другом корпусе и двор у них, фактически, был общий. А к ноябрьскому параду мне присвоили звание старшего сержанта. На ноябрьском параде, когда мы стояли на своём месте в общем построении парадного расчёта во время исполнения фанфаристами сигнала «Слушайте все!», перед командой на движение торжественным маршем, образуется пауза минуты полторы. И в это время, откуда-то выскочил фоторепортёр, как «чёрт из табакерки», подскочил ко мне, благо я крайний в ряду стоял, и, представившись фоторепортёром журнала «Огонёк», начал меня фотографировать крупным планом. Во время этого занятия он постоянно обращался ко мне с просьбами в отношении ракурса моей головы, и что этот снимок пойдёт в ближайший номер на обложку журнала. Я в то время не придал этому серьёзного значения, откровенно говоря, не очень доверяя болтавне репортёра.
           Вернувшись в училище после парада, и занявшись своими обычными делами: переодеванием, проверкой порядка в курсантских шкафах, оформление увольнительных на выходные. Занявшись передачей управления взводом одному из командиров отделений, чаще всего им был Иван Нечаев, не большой охотник шататься по Москве, я напрочь забыл случай с репортёром на параде. А после праздников по училищу поползли слухи, что портрет помкомвзвода миномётчиков по всей Москве в киосках в журнале «Огонёк». Пока я собирал информацию и выяснял что к чему, наступил выходной. Приехав в Москву кинулся по окрестным киоскам, но везде получал один и тот же ответ: «недавно кончились». Съездить в редакцию не догадался, да и занят я был совсем не этим. В настоящее время есть возможность найти этот журнал в «Ленинке», но пока недосуг.
           Для меня лично, кроме парадов на Красной площади, прибавилась ещё одна «шабашка». В то время все торжественные заседания, посвящённые годовщине Октября и Дню 1-ое Мая, проходили в Большом театре. На сцене размещался праздничный Президиум, а в зале приглашённые гости. В глубине сцены был оборудован подиум для знамёнщиков и караульных при каждом знамени. А знамён было не мало. Помимо Государственного флага, выносили знамёна всех Видов и родов войск, и получалось не менее десятка. Между знамёнщиками стояли часовые с винтовками, такими же с какими мы ходили на парад. Так вот, в качестве часовых стояли солдаты из роты Почётного караула Московского гарнизона, которая, в современных условиях, трансформировалась в Президентский полк охраны. Поскольку эта рота была постоянно «нарасхват» из-за большого количества приезжающих на праздники именитых гостей, и для них нужно было выстраивать Почётный караул, то нехватку на эти мероприятия покрывали за счёт курсантов нашего училища. В число таких «счастливчиков» попал и я. Мне пришлось участвовать в этих мероприятиях дважды: в мае и ноябре 1952 года. Поскольку все эти мероприятия проводились не в сами праздники, а накануне, то я успевал побывать и там и тут, прямо, как Фигаро. Стоять под прожекторами на высоченном подиуме на виду всего многотысячного зала, я должен сказать, удовольствие весьма сомнительное. Зато видишь на расстояние 10 метров всех членов Политбюро со Сталиным вместе, правда, в основном, со стороны спины. Но некоторым ребятам это нравилось. Ширина подиума была рассчитана таким образом, что смена, меняющая, стоящую на подиуме, спокойно проходила у них за спинами. Вся смена менялась одновременно, по команде полковника КГБ, по определённому сигналу и смена проходила почти незаметно для зрителей зала, всё рассчитано было по секундам. Продолжительность смены, 15 минут, которые казались вечностью. Было условлено, если, вдруг, кто-то почувствует себя плохо или неуверенно, то смену меняли немедленно. Все мы, стоящие на подиуме, держали в правых руках знамя или винтовку и могли незаметно для зрителей пошевелить мизинцем правой руки, это и было сигналом к экстренной замене всей смены. Поэтому и выходили мы на подиум с правой кулисы. А само стояние в составе смены было похоже на стояние на раскалённой сковороде! В это время обязательно зачешется нос или ухо. «Закон подлости» действовал чётко, как земное тяготение!
           Помимо занятий, командования взводом, несения внутренней службы, парадов и этих «дурацких» стояний в Большом театре, я ещё успевал заниматься и личными делами. Второй год обучения был самым богатым на неординарные события, как в стране, так и в моей личной жизни. Опишу только самые главные и по порядку следования. Всё остальное рутина и внимания не заслуживает. Я стараюсь изо всех сил написать интересный и содержательный текст, но не совсем в этом уверен.               
               
                Глава 4. Смерть И.В.Сталина и арест Л.П.Берии.               

            Предваряя эти самые события, сначала хочу ещё раз проиллюстрировать армейскую жизнь с её совсем не парадной стороны. В начале я уже упоминал о всех своих командирах, вт.ч. и о командире батальона, подполковнике Швидченко, по курсантскому прозвищу «Таракан». Курсанты, практически с ним не контактировали, за исключением небольших эпизодов при подготовке к параду. Но карающую его десницу мы периодически ощущали. Жилые казармы курсантов были финскими сборно-щитовыми казармами на 100 курсантов каждая. С обоих торцов были коридоры, с одной стороны курсантские классы, а с другой служебные помещения: канцелярия роты, коптёрка, ленинская комната, комната для личного времени курсантов и что-то ещё. Не помню. Пространство между этими коридорами занимало спальное помещение. Посредине был проход для построений, а между проходом и внешними стенами стояли в два ряда, с каждой стороны от прохода, курсантские койки, голова к голове, между рядами коек стояли прикроватные тумбочки. Вот эти-то тумбочки и были объектом повышенного внимания «Таракана». Он не реже двух раз в месяц устраивал внезапные проверки в каждой роте, которые в среде курсантов назывались «тайфунами».  Если его замечали приближающимся к казарме роты, то дневальный у тумбочки  кричал на всю роту: « Таракан идёт». Поскольку казармы были одноэтажные, и если это было тёплое время года, то окна в туалетной комнате были постоянно открыты. Вот через эти-то окна, все кто в это время находился в расположении роты, удирали на улицу, как мыши от кота. Он входил в расположение роты, требовал к себе командира роты, если того не было, то командира 1-го взвода или любого офицера, находящегося на данный момент в роте. Затем шёл в спальное отделение, и начинал своё любимое занятие. Он открывал первую по ходу курсантскую прикроватную тумбочку, и если там, вдруг, личные вещи курсантов лежали не в установленном порядке, то это тумбочка с грохотом летела на пол, а всё её содержимое рассыпалось и раскатывалось под соседние кровати. И так почти все 100 тумбочек. Без погрома оставалось не больше десятка тумбочек. По ходу следования на выборку поднимались матрацы коек, и если там что-нибудь лежало, вроде старых портянок или носков, то этот матрац со всей постелью летел в казарменный проход для построений. Обычно эти «тайфуны» приходились на последний час занятий, когда курсантов в казарме не было. Придя с занятий, курсанты, вместо того чтобы 20 минут отдохнуть перед обедом, начинали в авральном порядке наводить порядок в казарме, для того, чтобы, хотя, было где построиться для следования на обед. А после обеда, вместо дневного отдыха по распорядку дня, начинали мыть полы во всей казарме от рассыпанного зубного порошка, о котором сейчас никто не знает. Вот ещё одна иллюстрация к теме о «дедовщине» в армии. Дедовщине сверху! Но это так, чтобы к комбату больше не возвращаться.
           А события начали происходить прямо-таки эпохальные. У нас в центре казармы на стене висел старенький репродуктор, кто-то по-моему принёс из дома, и Александр Данилович разрешил нам им пользоваться без вреда для учёбы. Дежурный по роте обычно включал его за несколько минут до подъема, и подымались мы утром, фактически под звуки Гимна Советского Союза. А в этот день, 6-го марта, вся рота уже почти встала, а знакомых звуков нет. И, вдруг, из репродуктора раздаётся зловещий голос Левитана, с интонациями голоса ничего хорошего не предвещавшими. Торжественно-трагическим голосом он объявлял о кончине Великого и Родного. В роте стало тихо до звона в ушах. И, вдруг я улавливаю звук, похожий на скуление сопровождающееся всхлипываниями. Рядом на койке сидит Иван Нечаев, мы с ним все два года проспали на одном месте, я у печки, а он у прохода, его койка замыкала ряд. Я его спрашиваю:
                - Иван, ты чего-нибудь слышишь?
                - Не только слышу, но и вижу!
                - Чего, где?
                - А ты поверни свою физию вон туда, к репродуктору. Видишь Ковалевский весь скорчился носом хлюпает и сопли кулаком по физии размазывает!
                - А что это, его так-то разобрало, ведь это не весть какая новость, уже несколько дней передают о тяжёлом состоянии?
                - А ты, что, не знаешь его, он и здесь хочет свой навар снять, надеется, что начальство увидит и оценит, и куда нужно доложит!
                - Иван, ты бы звук-то убавил бы, а то ведь если такие особи у нас в роте водятся, помилуй Бог!
                - Да плевать я на них хотел! Только вот теперь, наверняка, потащимся мы в почётном эскорте по мартовской хляби и за сутки жрать ничего не дадут, вот это меня больше всего волнует.
                - Ладно, ты тут порули взводом, а я попробую начальство какое-нибудь отыскать, надо узнать чего делать-то в такой ситуации.
                - Валяй, мне так, чтобы завтрак во время был, а об остальном пускай у начальства голова болит!
           При выходе из роты я наткнулся на Полыгина, он спросил:
                - Далеко ли направился?
                - Да вот узнать, что нам в этой обстановке делать?
                - Ну, и у кого же ты собирался выяснять обстановку?
                - Так вот, хотя бы у Вас?
                - Я сам ничего не знаю, иди во взвод, и занимайтесь по распорядку дня. Стологоров на месте?
                - Нет, ещё не пришёл!
                - А вот за Стологоровым пошли курсанта, и остальных взводных чтобы поднял, а то они проспят там всё на свете!
                - Слушаюсь!
          День выдался суматошный, но занятий не отменили. Как и предсказал Иван, после обеда начали собирать парадный расчёт, построили на плацу, и началась проверка наличия расчёта и состояния обмундирования. Погода стояла мерзкая, дороги расквасились, воздух промозглый, временами шёл снег. Нам официально объявили, что похороны состоятся 9 марта стоять нам у Дома Союзов с 3.00 напротив главного входа, со стороны Охотного ряда.
           Потом мы узнали, что Сталин умер 5-го марта, около 10 часов вечера, а отбой у нас в 22.00, так что ничего удивительного, что мы о смерти узнали только 6-го  в 6.00. Собственно для нас это было не очень важно, а важно было наше участие в похоронах. Естественно до 8-го включительно все занятия были отменены, а били только одни построения, тренировка, проверки и прочая бестолковщина.
           Накануне похорон ужин нам устроили в 6 часов вечера, вместо 7, чаю не давали, но у нас у всех бал заранее заготовлен лимонад из курсантского магазина. Спать уложили в 20.00. Подъём в час ночи, 20 минут завтрак опять без чая. В 1.30 построение и погрузка в машины. В 1.45 выход колонны машин из расположения училища. Разгрузили нас на нашем старом месте, на Кремлёвской набережной. К Дому  Союзов мы подошли в 3.10. Встречал нас Командующий МВО генерал- полковник Артемьев. Встали мы, как на Красной площади по-батальонно, развернутым строем, фронтом на вход Дома Союзов. Вынос гроба с телом был назначен на 9.00 9.05.53г. Нам предстояло стоять на мартовском холоду, почти 6 часов в полном бездействии. Такого армейского идиотизма нормальному человеку трудно представить. Но это был факт. Мы буквально окоченели и, не вытерпев, начали прыгать на месте. Наши командиры начали было шикать на нас, но Артемьев, видимо тоже промёрзший до костей, остановил их усердие и, подойдя к нам вплотную, сказал:
              - Ребятки, я всё прекрасно понимаю, не по делу вас такую рань сюда пригнали, но что делать, так было приказано всем. Потерпите, ещё осталось 2 часа, попрыгаете, потолкайтесь, только строя не ломайте. А я попрошу вашего начальника училища дать вам завтра день отдыха. Уже совсем светло, вот возьмите свежую газету, почитайте. Так нам пришлось ещё 2 часа мыкаться. На фото И.В.Сталин, 1945 год. Портрет. Мы хорошо видели Пушкинскую улицу битком заполненную, скорбящими, многие из которых потом были раздавлены неуправляемой толпой, как неукротимым селем или снежной лавиной. Это было ужасно. Во время войны я пережил весь ужас озверевшей толпы.
           Мы услышали, как на кремлёвских курантах забили часы. Около дверей Дома Союзов сразу наступило оживление, стоявшей там толпы офицеров МВД, КГБ и людей в штатском. Наконец двери медленно начали открываться. Генерал Артемьев, срывающимся голосом, то ли от холода, то ли от трагизма момента, скомандовал: « Смирно! Для встречи с фронта! На кра-а-ул». Двери окончательно распахнулись и на улицу вышли военные с орденскими подушками.  За генералами, несшими ордена на подушках, показался гроб с телом И.В.Сталина, он лежал в гробу со стеклянным колпаком над изголовьем, а на крышке гроба была  прикреплёна   его фуражка.  В это время подъехал бронетранспортёр с артиллерийским лафетом и остановился недалеко от нашего строя                Выносившие гроб, установили его на лафет, кому было положено,  поправили его, и траурный картеж медленно тронулся в сторону Красной площади. За лафетом пошли те, кто нёс гроб и те, кто потом вышел из зала Дома Союзов: члены семьи члены Политбюро, Секретари  ЦК, члены Правительства и проч. После прохождения этой высокопоставленной процессии, когда освободилось место для нашего перестроения, Артемьев скомандовал нам: « К траурному маршу! На пра-а-во! По- ротно! Дистанции на одного линейного! Шаго-о-м марш!». И мы, еле шевеля застывшими членами, медленным, совершенно не привычным для нас шагом, пошли следом за траурной процессией. В то время, любому нашему курсанту от места стояния до Красной площади 10 минут ходьбы, мы шли 30 минут. Это было просто ужасно, не ходьба, а какой-то балет. Таким шагом сейчас ходят солдаты Президентского полка при возложении венков к мемориалам. И таким шагом мы прошли до самой Красной площади. Вся траурная процессия прошла на Красную площадь, а наше училище остановили в Кремлёвском проезде, между Историческим музеем и кремлевской горкой с угловой башней  ( забыл как она называется). Катафалк с гробом остановили напротив входа в мавзолей, а все кому положено поднялись на мавзолей для проведения траурного митинга. Когда училище вошло в Кремлёвский проезд, командование и знамённая группа остановились на самом верху этой горки, у выхода на Красную площадь. А поскольку мы были построены в колонны по-ротно, то всё училище растянулось вниз, по всему Кремлёвскому проезду. Вначале всё училище стояло замерев, в пристальном внимании к происходящему на площади. Поскольку эта горка достаточно крутая, то даже мы,  стоявшие в первых шеренгах, видели только «макушку» Мавзолея, а остальным не было видно и этого. Красная площадь представляет собой, практически замкнутую «коробку» и звуки в ней, из-за многократно отражённого эха, воспринимаются довольно плохо. По этой причине всё происходящее на площади мы не только не видели, но  почти и не слышали. Все главные сведения о происходящем на площади поступали к нам, как по эстафете, от знамённой группы через наших командиров.
           Ещё стоя в ожидании окончания траурного митинга, мы знали, что митинг открыл Н.С.Хрущёв и передал слово Г.М. Маленкову. После Маленкова произносил прощальную речь с рыданиями Л.П.Берия, а после него солидно клялся в верности В.М. Молотов. После этих «тяжеловесов» выступали представители культуры, общественности и иностранные гости. Минут через 20 после начала митинга, в районе нашей «стоянки» разыгралось трагикомическое происшествие, могущее иметь, по тем временам, очень серьёзные последствия, если не для всего училища, то, во всяком случае, для его командования. Рассказ мой носит исключительно эксклюзивный характер, поскольку, свидетелей этого события или очень мало, или не осталось вообще!
           Во всяком коллективе обязательно найдётся весьма находчивая личность, по определению Льва Гумилёва, личность пассионарная. Нашлась такая личность и среди 400-от участников нашего эскорта. Для наглядности произошедшего, необходимо поместить рисунок с обозначением главных элементов:
1- наше училище в Кремлёвском проезде;
2- Общественный туалет в насыпе кремлёвской горки, почти под башней;
3- Мавзолей В.И.Ленина;
4- Смотровые трибуны;
5- Войска Московского гарнизона, построенные на площади для прохождения траурно-торжественным маршем
           Так вот, эта самая пассионарная личность, в тайне от отцов-командиров, провела разведку сооружения очень похожего на общественный туалет. И выйдя из него с чувством неизъяснимого облегчения, сообщила эту чрезвычайную новость своим соседям по строю. Не смотря на все ухищрения наших начальников, содержать наши мочевые пузыри пустыми,  затея эта потерпела полное фиаско. От выпитого ещё в училище, заранее заготовленного лимонада, наши мочевые пузыри просто лопались от желания немедленно опорожниться. Сначала по нескольку человек, а потом целыми шеренгами, курсанты начали 2-х стороннее движение, к туалету и обратно. Наступил момент, когда в строю остались только первая шеренга и правофланговая колонна. Всё это событие совершалось со стремительной скоростью, курсанты чувствовали всю ответственность момента и старались всё делать это как можно быстрее. Но, к сожалению, скорость эта определялась в основном скоростью истечения жидкости из переполненного мочевого пузыря. Наши командиры, поглощенные событиями, происходящими на площади, не сразу заметили эти преступные действия курсантов. А когда они это обнаружили, то, буквально, пришли в ужас. И для того, чтобы прекратить это безобразие их оказалось слишком мало, всего-то 6 человек, два комбата и четыре ротных. Прошу читателя меня извинить за подробности, но не могу удержаться от искушения лишний раз продемонстрировать армейский идиотизм. Памперсов в то время не было, не знали даже такого названия. Но ведь организаторы этого мероприятия знали, что имеют дело с живыми людьми. И все это можно было предусмотреть и организовать, а не надеяться на русское «авось». Наши командиры в панике кинулись в туалет, чтобы выдворить оттуда курсантов, дело доходило до смешного. Офицеры пытались некоторых курсантов оттаскивать от писсуаров, хватая их сзади за пояс, а курсант в это время продолжал своё эанятие и кричал, что осталось совсем немножко! При этом главным аргументом, постоянно  напоминаемым курсантам офицерами, было слово «Колыма». Если при «проколе» на параде с участием авиации, комендант Москвы обещал всем Сибирь, то наши командиры сделали уточнение о месте нашего пребывания за это безобразие. Уже потом, когда всё закончилось благополучно и никто на Колыму не попал, курсанты и офицеры, обсуждая этот случай не могли понять, как могли так проколоться КГБешники, оставив этот туалет открытым в момент проведения такого мероприятия. И пришли к заключению, по теперешнему выражению, от нахлынувших на страну проблем у всех «крыша поехала».
           На фото: Почётный караул, следующий за гробом.
           Пока наши командира решали «писсуарную» проблему, настало время двигаться и выполнять свое предназначение на этом мероприятии.
          Первый раз наше училище открывало торжественный марш парадного расчёта гарнизона. На Красную площадь мы так и вышли в ротных колоннах, в таком же строю прошли и мимо Мавзолея. Остальные войска шли, как и на парадах, в батальонных колоннах. С трудом разыскал в Интернете фото нашего прохождения. На нём видно, что день пасмурный, а площадь покрыта раскисшим снегом. Идти было очень трудно. На снимке видно, как левофланговый курсант в передней шеренге заметно «вывалился» из общего строя. Слава Богу, что никто не свалился на такой «подстилке». Правофланговый в первой шеренге очень похож на автора этих строк, но я не вполне уверен в этом. По возвращении в расположение училища нас построили на плацу и устроили разбор-разнос. За участие в мероприятии похвалили, а за туалет, отругали, но с оттенком некоторого юмора. И, как обещал Командующий, следующий день объявили выходным. Я, конечно, отпросился у Стологорова домой, он почти никогда мне не отказывал. В редких случаях, когда ему выпадало дежурить по училищу в Воскресенье, он брал меня в помощники, говоря при этом:
             - Не расстраивайся, пусть Аида сама приедет, здесь пообщаетесь, ничего не поделаешь, служба есть служба. Пусть привыкает, что у неё муж военный. Да я и не обижался, жили мы с ним душа в душу. Взвод был на хорошем счету по всем показателям, а что ещё надо командиру взвода? Не успели «очухаться» от похорон, как подошло время тренировкам к майскому параду, моему последнему параду на Красной площади. Так я думал, но оказывается совсем зря, и это показало будущее.
           Подготовка к параду и сам парад прошли как обычно, учебное полугодие закончилось, экзамены сданы, началась подготовка к выезду в Федулово. Там же, в летних лагерях, мы должны были сдавать выпускные экзамены. Возвращение в Москву, ориентировочно, намечалось на конец августа. Таким образом мы с Аидой расставались на 3 месяца.
           Никто из нас тогда не предполагал, какие события ждут нас в скором будущем. Прибыли мы в Федулово, восстановили свой летний лагерь и приступили к обычным своим делам: полевые занятия, стрельбище, автодром, внутренняя и караульная службы, в общем, всё, как всегда, одно слово, повседневная рутина.
           Но вот, однажды, в нашей повседневной жизни произошло событие равноценное взрыву бомбы! Для тех, кто понятия не имеет, что такое воинские летние лагеря. Когда меня призвали в армию на действительную военную службу в мае 1951 года, в то время все Сухопутные войска на летний период выходили в летние лагеря, главным образом для отработки полевых нормативов и «сколачивания» воинских подразделений( взвод, рота, батальон), частей ( полк, отдельный батальон ) и соединений ( дивизия, бригада ). Т.е., для проведения взводных, ротных, полковых и дивизионных войсковых учений в обстановке максимально приближённой к боевой. На зимних квартирах, как правило, в городах, эти мероприятия проводить невозможно. Войска в них находились, как бы в полевых условиях. Когда я после училища получил назначение в войска, то вплоть до 1960 года мне каждое лето приходилось выезжать в эти лагеря. Поэтому, чтобы несколько раз не объяснять, что такое   летний воинский лагерь, я решил поместить в тексте его примерную схему, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Поскольку «бомба», о которой я собираюсь повествовать, «взорвалась» в лагере «Федулово», то надо  хорошо представлять и место действия. Главные события развернулись на «Генеральской линейке», это что-то вроде красной ковровой дорожки в Каннах, для встречи и демонстрации лагерного «марафета» высокопоставленному начальству. Все училища, выезжавшие в этот лагерь, располагались в одну линию, и эта линейка могла тянуться на несколько километров. Но это для общего развития.
           Станция Федулово от палаточного лагеря находилась не далее полутора километров. Там у них на столбе висел репродуктор, такой же, как были в Москве. И он вещал круглые сутки московское радио. Был такой же репродуктор и у нас в лагерном сборе, но вещал только днём, а с 22.00 до 6.00 молчал. Руководил этим процессом дежурный по лагерному сбору. А вот теперь о главном. Как-то в начале июля ( потом эта дата определилась точно- 10 июля), полусонный курсант перед самым подъёмом выскочил из палатки по малой нужде. Возвращаясь в палатку, он заметил что-то необычное в районе грибка дневального на «Генеральской линейке». Когда он из-за любопытства подошёл поближе, сон его вмиг пропал. Картина, увиденная им, привела его в неописуемый ужас. Дневальный стоял у портрета Л.П.Берии и с остервенением резал его штык-ножём от АК-47, с которыми обычно дневальные стояли у грибка. Курсант, наблюдавший эту картину, не своим голосом заорал: « Ро-о-та подъём!!!». Как раз в это время включили репродуктор, и из него изливалась мелодия Гимна Советского Союза. Вся рота, как разворошённый муравейник, высыпала из палаток и, не понимая в чём дело, вся кинулась к месту событий. Когда я выскочил из палатки, стоявшей в тыльном ряду жилой зоны и, подойдя к месту происшествия, я во все этой толпе сразу увидел Ивана Нечаева, своего командира отделения. Палатка его отделения находилась совсем рядом с местом происшествия, я подбежал к нему и спрашиваю:
                - Слушай! Что тут происходит, в чём дело, что за бедлам?
                - Дневальный у грибка с ума сошёл, разрезал портрет Берии!
                - А что там  за куча мала, на линейке?
                - Курсанты дневального лупят, чтобы он в себя пришёл!
                - А что, это новая методика лечения сумасшедших? Ну ка, быстро разгони всю эту компанию патриотов, надо разобраться во всём. Дневального немедленно доставить дежурному по лагсбору! Подожди, а что это там передают по радио? Ты слышишь? «…арестован враг народа, агент международного империализма… Берия». Слушай! Ты понимаешь, что происходит, я например, ничего не понимаю!
          Курсанты подводят потрёпанного курсанта, дневального по роте. Тот, всхлипывая и размазывая слёзы по лицу, говорит, что курсанты полные идиоты или глухие, потому, что из Федулова уже давно идёт эта передача, и я не виноват, что никто ничего до сих пор не знает. Я его успокоил и сказал, что сейчас пойдём к дежурному по лагсбору, и там во всём разберутся. Но никуда идти не пришлось, откуда-то появились Полыгин со Стологоровым, забрали несчастного пострадавшего, а нам приказали заниматься по распорядку дня.               

                Глава 5.Завершающий этап обучения. Военная карьера под угрозой.               


            Целую неделю училище жило этой новостью, но, как часто бывает, любая новость теряет свою остроту и уже перестаёт быть новостью, а переходит в категорию повседневной жизни. Особенно у курсантов выпускных курсов, к категории которых относилась и наша рота. До выпускных экзаменов оставалось не более месяца. И тут произошло событие, касавшееся только нашего взвода, а авторство которого, можно без натяжки отнести на мой счёт, поскольку я был старшим начальником у курсантов в отсутствии командира взвода.
           Дело в том, что на госэкзамены выносились не все предметы обучения, а только те, которые относились к области теории, некоторые же сдавались в виде зачётов с выходом в поле. Одним из таких зачётов был зачёт по военной топографии. Зачётное упражнение, « хождение по азимутам на пересечённой местности», проводил сам начальник кафедры, довольно пожилой, интеллигентного вида полковник, совершенно не допускавший каких-либо каверз от курсантов. В подробное описание этого упражнения я вдаваться не буду, но выполнили мы его все успешно, не без моей помощи, поскольку я неплохо знал и геометрию и тригонометрию. День был субботний, упражнение мы выполнили на полчаса раньше нормативного времени, погода была жаркая, и я попросил преподавателя дать разрешение курсантам зайти в станционный буфет утолить жажду лимонадом. Разрешение было получено и обусловлено:
                - Товарищ старший сержант, я думаю, минут 15-20 вам хватит на посещение буфета. Я потихоньку пойду в лагерь, а вы меня догоните, вы люди молодые и меня старика догоните быстро. Потому что по правилам, как руководитель занятий, я обязан доставить ваше подразделение в расположение лагеря.
                - Так точно, товарищ полковник, все будет выполнено, как Вы сказали!
                - Ну, вот и хорошо, но кроме лимонада ничего, ни-ни!
                - Только лимонад, не беспокойтесь!
           Полковник неспешно пошёл в сторону лагеря, а мы всей гурьбой в станционный буфет. А в то время в станционных буфетах, насчёт поесть, было не густо, а вот всякого «пойла», хоть залейся. Я буфетчицу предупредил, всем этим воинам, кроме лимонада ничего, она понимающе улыбнулась. С жаждой мы управились быстро. И тут подходят ко мне оба командира отделений, Иван Нечаев отсутствовал по служебным обстоятельствам, был дежурным по роте. И начинается такой разговор:
                - Слушай, Вячеслав, завтра выходной день, после завтрака неплохо сходить на Клязьму, культурно отдохнуть всем взводом, ведь месяца через полтора можем разъехаться кто куда. И потом, сегодня успешно сдали госзачёт, врага народа недавно изловили. Все эти события неплохо бы отметить.
                - Не тяните резину, что предлагаете, а вернее по сколько? Я уже сообразил к чему клонится разговор. Генка Жерздев, с физиономией и улыбкой Вельзевула, отвечает:
                - Традиционно, бутылку на троих.
                - Хорошо, согласен, но как понесём, вещмешков у нас нет?
                - Уже всё продумано, по расчёту нам надо 6 бутылок, на 18 человек. Освобождаем 6 противогазовых сумок, противогазы разбираем и размещаем по остальным 12-ти. А в 6 пустых сумок войдёт всё, и водка и закуска, а хлеба и селёдки достанем в столовой.
                - Ладно, только быстрей, а то деда нашего подведём, я ему обежал, что всё будет в порядке.
                - Так, так оно и будет, прибудем в роту чистыми, как ангелы. А насчёт быстрей, считай, что уже всё готово.
                - Ну и проходимцы, кто же из вас это всё спроворил?
                - Да вот Витя мысль подал, а уж организовали мы вместе, всё в самом лучшем виде.
                - Сколько уже времени прошло, может быть полковник нас ждёт и на солнце парится?
                - Время прошло всего 18 минут, действительно надо торопиться.
           Мы нагнали преподавателя за полкилометра от расположения лагеря. Пришли в расположение роты, и я приказал всё спрятать в палатках так, чтобы никто ничего не заподозрил, и даже Ивану Нечаеву ничего не говорить, а то он обязательно начнёт свои душеспасительные речи. Первая часть «преступного» замысла прошла успешно.
           Как говорит армейская поговорка «…война шла своим чередом, пока не вмешался Генеральный штаб…». В нашем случае это выглядело так. Во время завтрака ко мне подошёл Стологоров, он дежурил по лагсбору, и сообщил, что после завтрака к 10.00 вся рота должна быть на стадионе. Будут проводиться соревнования по лёгкой атлетике, участвуют желающие, а остальные в роле зрителей и болельщиков. Когда Стологоров ушёл у моих соседей по столу, а это были Медведев и Жерздев, вытянулись физиономии:
                - Вот это хохма, изрёк Жерздев.
                - Чистой воды подлянка, дополнил его Медведев, что будем делать, командир?
                - Может это и к лучшему, а то как-то с утро пораньше напиваться не очень здорово? А заодно капитальней соберёмся. На обед возьмём два вещмешка, зайдём в лагерный магазинчик, купим бутылок 12 лимонаду, печенья, конфет, из столовой прихватим хлеба, я схожу к повару выпрошу у него пару селёдок ,т.е., этот мешок хорошо нам поможет в переноске нашей «контрабанды» к месту послеобеденного отдыха. Столорогов в наряде, «Таракан» в отпуске, а Александр Данилович нас не съест. Так что всё нормально, причин для уныния не вижу.
          Подробности этой авантюры опускаю. Всё сделали, как было задумано, до Клязьмы немного не дошли, а остановились на её старице. Погода прекрасная, рядом чистая прохладная вода, зелёная привлекательная лужайка, ну что нужно для отличного отдыха? Всё началось очень пристойно, расстелили, принесённое с собой одеяло, разложили всю снедь, расставили бутылки, и с лимонадом тоже. Налили по полстакана, и Генка Жерздев предлагает первый тост:
                - Друзья! Мы уже вместе почти два года, не меньше 2-х котлов каши съели нашим минометным взводом. Осталось совсем немного времени, нам присвоят «лейтенантов» и мы разъедемся в разные концы нашей необъятной Родины. Так давайте же выпьем за то, чтобы наша память, на долго сохранила эти совместно проведённые годы! Ура!
            Все солидарно опустошили свои стаканы и также солидарно крикнули «Ура!».
Заработали молодые курсантские челюсти, и закуска стала исчезать с катастрофической быстротой. Тонус всей компании заметно повысился, водка стала исчезать с быстротой закуски. Настроение у всех было превосходное. Мы, фактически впервые собрались в таком коллективе, почти всем взводом, мы искренне радовались этому непринуждённому общению, забыв о том, кто начальник, а кто подчинённый, хотя все эти качества были временные, на время учёбы в училище.
           Эта идиллия продолжалась часа полтора два. Потом ко мне подошёл Витька Медведев и на ухо говорит:
                - Слушай Вячеслав, ещё бы парочку бутылок, и было бы, в самый раз!
                - Ну, предположим, я дам согласие, и где же вы их здесь возьмёте?
                - Так никаких проблем, за старицей деревня, а в кастах лодка!
                - И вы всё это обмозговали с Генкой, так? Так! Я же говорил, что вы проходимцы! Пошли самых крепких, а лучше сам ступай, от двух бутылок не надорвёшься!
            Это была самая большая моя глупость, и, к сожалению, не последняя, как показала моя последующая жизнь. Авантюризм, свойственный моему характеру, ещё с раннего возраста, что-то вроде игры в рулетку, только не на деньги, а на жизненные обстоятельства. Знаете, как бывает в детстве: перепрыгну-не перепрыгну, залезу-не залезу, спрыгну-не спрыгну, попаду-не попаду и т.п. И всё на спор с ребятами. Вот этот азарт игрока с судьбой переходит из безобидной детской забавы во взрослую жизнь и ещё помноженную на русскую бесшабашность. А если прибавить к этому ещё и слабые внутренние тормоза, то дело может кончаться совсем плохо. Этот, по началу, безобидный «мальчишник», мог стоить всем нам очень дорого. Подробности не совсем интересны и не совсем приятны. Единственное, что я помню из пикниковой ситуации, так это только то, что я приказал добираться до расположения роты по одному по два, с разных направлений и в разное время. На наше счастье офицеров в районе курсантских палаток не было, а наряд по роте был на 80% из нашего взвода и дежурил Иван Нечаев. Всё остальное со слов Ивана. Он был в курсе нашей вылазки на природу. На следующее утро, он пришёл в нашу, помкомвзводовскую, палатку и спрашивает:
                - Ты чего-нибудь помнишь, что было вчера?
                -  Ваня, голубчик, раз ты задаёшь такой вопрос, то ты и ответ на него знаешь! Не томи душу рассказывай, что было и чем кончилось!
                - Вы вчера мелкими группами все приволоклись за два часа до вечерний проверки, я всю эту пьяную братию рассовал по палаткам, тебя не видел, ты, видимо, сразу ушёл в свою. Приказал всем быть тише воды и ниже травы, из палаток, ни ногой. Самыми баламутными оказались наши тихони, Горошко и Шимонович, пришлось пригрозить им быть связанными. К несчастью на вечернюю проверку пришёл Полыгин. Вся рота в строю а нашего взвода нет. Спрашивает:
                - А где миномётчики, что происходит?
                - А тут уже старшина роты крутится со списком для переклички и с готовностью отвечает:
                - Они, товарищ капитан, после обеда всем взводом под руководством Кареева на речку ходили и видимо сильно переутомились!
                - Что значит, переутомились?
                - Да пьяные они все!
                - Что-о-о!! Как пьяные! Кареева немедленно сюда!
                - Мы его втроём пытались поднять с койки, а он постоит секунд 5-6 и опять валится на койку. Мы три попытки делали, результат один и тот же.
                - Та-а-к! Нечаев, а ты чего стоишь, всю эту пьянь вытащить из палаток и поставить в строй, немедленно!!
           Иван прекратил рассказ и рассмеялся, успокоившись, продолжил.
                - И тут начался настоящий цирк! Со мной дежурили Косичкин и Прокопенко, ребята крепкие. Я им велел идти по палаткам, будить всех и тащить в строй, и самое главное, чтобы шума не поднимали, и поняли  в чём дело. Минут за 15 в строй поставили почти всех. Некоторые уже слегка продрыхлись, а некоторые ещё покачиваются. Тех, кто шатается, держали те, кто потрезвей. Смотреть на них без смеха не было никаких сил. Старшина начал перекличку. И эти два обормота, Горошко и Шимонович, отвечали каждый за другого. Полыгин повернулся ко мне и сказал:
                - Укладывай всю эту пьяную команду спать, а разбираться завтра будем.
                - Вот такие дела командир, так что, готовься к расправе. Счастье ещё, что «Таракана» нет.
           После всего, что рассказал Иван, я представил эту ужасающую картину, и мне до такой степени стало тошно и стыдно, что я попросил его заменить меня на всех утренних процедурах, вплоть до завтрака, сказав, что пойду на реку освежиться и собраться с мыслями.
          Пришел на реку, утро прекрасное, солнечное, вода в старице, как зеркало, рыбёшка плещется. Вспомнилось милое Мухино, а на душе, как в чёрном болоте. Разделся, прыгнул в воду. От утренней холодной воды начали проясняться мысли. Вылез из воды, погрелся на, ещё не жарком, утреннем солнце. Оделся, сижу на берегу, думаю и прикидываю варианты последствий. Нам всем было хорошо известно, что за такие «подвиги» могли запросто отстранить от выпускных экзаменов и отправить в войска сержантами на срочную службу, без учёта 2-х летней учёбы в училище, в срочную службу она не засчитывалась. Это был самый страшный, по своим последствиям, вариант, учитывая, что я был женат и нёс ответственность последствий не только за себя. Потом, как-то спонтанно, мысли вдруг приняли совершенно другой оборот, подсознание инстинктивно начало услужливо предлагать другую версию развития событий. За 5 месяцев в стране произошли, одно за другим, два чрезвычайных события. Смерть Сталина и почти сразу арест Берии, в Правительстве идёт борьба за власть не на жизнь, а на смерть, всё руководство страны, и военноначальники в том числе, вибрируют в предчувствии больших перемен, и наш начальник училища не является исключением. Тем более, начальник, фактически «придворного» училища. Ему крайне не выгодно в такое время выставлять своё училище в невыгодном свете, а об этой коллективной пьянке ему придётся докладывать в округ. И окончательное решение о нас будет принимать округ. Напрашивался утешительный вывод. Нас всех выдерут, как «сидоровых коз», но здесь, в училище, не вынося «мусора из избы». Снятие с должности помощника командира взвода, разжалование в рядовые курсанты, выговор по партийной линии, всё это «семечки» по сравнению с отправкой в войска. Вот так сидел я на берегу и перебирал в уме различные сценарии развития событий.
           Так я, в невесёлых раздумьях просидел более 2-х часов. Слышу, как кто-то со стороны лагеря подходит и садится сзади меня и… молчит. Не оборачиваясь я понял, что это Стологоров. Спрашивая:
                -  Ну и что надумали с нами делать?
                - Пока всё крутится на уровне начальника училища, сейчас пойдём с тобой к Полыгину, там всё и узнаем, он уже бал у начальника училища и пришёл от туда чёрнее тучи.          
           Я поднялся, и мы пошли с ним в сторону лагеря.
                -  Ну а ты-то, помощничек, что по этому поводу сам-то думаешь, не зря же ты тут два с лишним часа сидел.
            Поскольку мы с ним были, в общем-то, в хороших, товарищеских отношениях я без всяких обиняков выложил все мои версии развития событий.
                - Да, мозгами тебя природа не обидела и первый разряд ты точно получишь. Я уже слышал, что начальник училища упросил начальника политотдела в округ об этом случае не докладывать. Обстановку ты понял правильно, сейчас начальство боится размахивать кулаками, а предпочитает пересидеть это время как можно тише.
            При встрече у Полыгина, я подтвердил версию, сочинённую находчивым Иваном Нечаевым об отсутствии, заранее спланированного, сговора об устройстве коллективной пьянки. В этой ситуации моя организующая и руководящая роль отпадала. Версия о заблаговременной закупке водки в Федулове вообще не рассматривалась. За ночь Иван подготовил всех курсантов к этой «святой брехне». Дознаватели не могли от них добиться, кому первому в голову пришла мысль о выпивке, кто покупал водку и в каком составе были группы. В общем, Иван поработал на славу. После того, как он закончил меня «чихвостить», он сказал:
                - Тебя, да и нас тоже, спасли от лютой расправы два человека, Л.П.Берия и Иван Нечаев. Я хоть во всю эту вашу брехню и не верю, но раз она спасает многих людей, чёрт с вами, пусть будет по-вашему. А теперь готовься к встречи с начальником училища и политотдела, да смотри, ври уж со всеми одинаково. Я смотрел в его суровое лицо с добрыми глазами и готов был от стыда провалиться сквозь землю.
           Я получил два строгача, по службе и партийный, остальные отделались выговарами. Строгачей по службе получили и Полыгин со Стологоровым. К средине августа мы сдали госэкзамены и стали готовиться к отъезду в Москву. Курсантов перевозили в «теплушках», офицерам подавали классные вагоны. Эшелон обычно стоял на путях довольно долго, а место представляло собой огромную, вытянутую вдоль полотна, котловину, видимо старый песчаный карьер. 600 курсантов размещались в 12 «теплушках» по 50 человек в каждой, т.е., протяжённость нашего эшелона составляла около 600-700 метров. До отправки оставалось не более 15 минут. И вдруг, откуда ни возьмись, от головных вагонов, вдоль эшелона несётся ошалелый от улюлюканья заяц, от куда он взялся никто не видел, он уже пробежал половину длинны эшелона, как вдруг, из вагонов высыпались все 600 курсантов. В течение каких-то полминуты-минуту поймали этого злощастного зайца Что с ним стало не помню, но, видимо по настоянию офицеров, отпустили. Это было наше последнее приключение, под самый занавес!
           По приезде в Москву по училищу пронёсся зловещий слух, что училище переводят на трёхгодичное обучение, и, вроде бы весь наш выпуск задержат до окончания 3-х летнего курса. Унынию нашему не было придела, все ходили, как в воду опущенные. Командиры нас утешали тем, что 3-х летнее обучение будет давать высшее образование. Но и этот аргумент не мог исправить нашего настроения. Но на ближайшую вечернюю проверку пришёл наш родной Александр Данилович и объявил, что с завтрашнего дня весь выпускной курс будут командами по 100 человек возить в Москву в ателье для пошива офицерской формы. От криков «УРА!», чуть было не развалилась наша казарма. Положение наше чётко определилось и наступили спокойные и радостные дни ожидания приказа Министра Обороны о присвоении нам первичного офицерского звания «лейтенант». Делать практически было нечего. Выпускников начали ежедневно вызывать в строевой отдел для определения нашей дальнейшей судьбы. У перворазрядников было право выбора, и когда очередь дошла до меня, начальник строевого отдела, хорошо помнивший меня со времени поступления, хитро улыбаясь, сказал:
                - Ну что, голубчик, командир пьяниц, повезло вам неслыханно, фактически, отделались лёгким испугом, и всё благодаря «агенту мирового империализма». Я думаю, урок для вас для всех был хороший. Ну, а поскольку ты москвич и перворазрядник, ты, конечно, выберешь Москву? Ведь ты вдобавок ещё и женат, и жильё есть, всё складывается,  как нельзя лучше. Направление получишь в штаб МВО, и я уже знаю, куда они тебя намечают. Службу начнёшь в гвардии! Пойдёшь в 1-й гвардейский мотострелковый полк, 2-й гвардейской Краснознамённой Таманской дивизии. Она дислоцируется половина в Москве,  а половина в Алабино, по Киевской ж.д. А твой полк размещается в «коробочке» на Красноказарменной. Так что, поздравляю и желаю успехов в службе и личной жизни, и не забудь лагерный урок! За направлением и отпускным билетом придёшь после приказа Министра Обороны и когда оденетесь в офицерскую форму.
                - Большое спасибо Вам товарищ подполковник за всё, здоровья Вам и успехов по службе!
                - Ну, спасибо, зови следующего.
           Не успел я порадоваться хорошему назначения и, придя в расположение роты, узнаю новость, повергшую меня буквально в панику. Новость эту сообщил мне один из моих курсантов:
                - Вячеслав, тут из Центральной Группы Войск в Германии прибыл «вербовщик», набирает выпускников, ранее проходивших срочную службу в войсках. От нашей роты вас только двое, ты и Витька Медведев, его уже «уговорили» ищут тебя.
                - Стологоров где?
                - Кажется в канцелярии роты.
           Кидаюсь в канцелярию, Стологоров действительно там, заполняет какие-то бланки на курсантов. Я к нему:
                - Выпишите ради бога увольнительную,  в самоволку никогда не ходил, мне нужно до завтрашнего утра исчезнуть из училища!
                - Да ты успокойся, сядь, в чём дело-то?
                - Вербовщик из ЦГВ рыщет, в Германию набирает с опытом срочной службы до училища, Медведева уже отловили!
                - Я с ним разговаривал, он вроде, доволен. А ты-то чего перепугался, служба-то там, не то,  что у нас, и материально никакого сравнения.
                - Я это всё знаю, но туда с жёнами не пускают, мне, что жену бросить?
                - Так это, наверное, ненадолго, потерпите немного, зато потом всё наверстаете!
                - А «немного», это сколько, на год, два, три, кто знает? А я уже назначение получил, в «Тамань», и это меня устраивает! Так что выписывайте увольнительную, а не то всё равно смоюсь!
                - Ну, как знаешь, увольнительной не жалко, с женой-то, всё-таки, посоветуйся!
                - Ладно, посоветуюсь, благодарю за «аусвайс». Пока. До утра!
          А потом мы узнали, что через полгода разрешили въезд жёнам, Так была потеряна прекрасная возможность действительно начать безбедную самостоятельную жизнь. Последующая жизнь показала, судьбе было угодно постоянно лишать меня таких возможностей. Астрологию рождения, видимо, изменить невозможно! Но я никогда ни о чём не жалел, занятие это скучное и не продуктивное. Моим девизом стал лозунг «Что ни делается, всё к лучшему». Это спасало от уныния и самоедства. Всё в руцех Божьих!
           Наконец  пришёл приказ Министра Обороны о присвоение нам воинского звания «лейтенант», все виды форм нам пошили, мы переоделись, и в бытовую комнату невозможно было попасть из-за постоянной толчеи курсантов ни как не могущих налюбоваться своим новым видом. Когда командиры выпускных рот доложили командованию училища о получении всеми выпускниками надлежащих документов, ( предписаний к новому месту службы, отпускных билетов, вещевого и продовольственного аттестатов, удостоверений личности офицера, аттестатов об окончании училища) и положенного вещевого имущества, нас построили,  в последний раз, на строевом плацу. Перед нами выступили с напутственным словом начальник училища и начальник политотдела. Что говорят в таких случаях всем известно и об этом можно не писать. Самое главное, мы вышли в свою новую самостоятельную жизнь, и какой она будет, теперь зависело, в основном, от нас самих.
           С самого начала обучения в училище, у меня появился друг, тоже москвич, но пришедший из гражданки, Юрка Воеводский. Из-за своего роста 1 метр 98 сантиметров он был зачислен в первый взвод нашей роты. В парадном расчёте он занимал место 3-им в 1-ой шеренге. Я был ниже него почти на голову. Пока я не был женат, в увольнения мы ходили, как правило, вместе и вместе же проводили время в Москве. Покуролесили мы с ним изрядно, в Москве не осталось ни одного приличного, по тем временам, ресторана где бы мы с ни не побывали. Но наибольшее предпочтение мы отдавали «Арагви» и «Астории». Кстати, «Астория» находилась тогда на улице Горького, недалеко от «Елесеевского» магазина. На 100 рублей того времени мы вдвоём могли очень неплохо провести вечер в «Астории» или «Арагви». Вот такая «плохая» была тогда жизнь. А сейчас в такие рестораны могут ходить только «новые русские»: воры в законе, проститутки, чиновники, и остальной «бомонд» нового «разлива», представителям которого я бы никогда не подал руки. Несчастная, обворованная, изнасилованная, оплёванная и поруганная Россия и, главным образом, русский народ, основатель и защитник государства.
           Так вот, с этим самым Юркой Воеводским, когда нас, наконец, окончательно отпустили, свернув, в выданное нам одеяло, свои пожитки и ощущая в боковом кармане парадного мундира пачку подъёмных, выданных одними пятёрками, мы направились к тыльному КПП. Выйдя из училища, как ненормальные прокричали троекратное «Ура!» и бегом направились в сторону автобусной остановки, потому, что собирался дождь. Добежав до Кузьминского пруда, перешли на противоположную сторону, т.к. она была короче и спрятались под кроны деревьев, поскольку дождь полил не на шутку.
          Добравшись до Москвы, мы расстались в надежде снова встретиться, потому, что он получил назначение в полк охраны Министерства Обороны. В этот полк ниже 1м. 90см. не брали.
           Аида уже всё знала и ждала меня у меня дома, на Пролетарской. Они с мамой приготовили праздничный стол для встречи молодого лейтенанта. За этим столом было принято решение, не совсем лёгкое, о нашем месте жительства. Не без вздохов и ахов со стороны матушки, решили, что пока будем жить у нас дома. Мама переселялась на мою подростсково-юношескую кушетку типа оттоманки, а мы с Аидой на её 2-ух спальную кровать, на которой я в далёком детстве видел маленького домового, радовавшегося моему выздоровлению, толи от кори, толи от скарлатины.
          Не другой день, теперь мы оба были в отпуске, а я в своём первом, состоялось моё представление на Каляевской. Из Удельной приехали Лида, старшая сестра Аиды, со своим мужем, тоже военным, инженер-майором авиации Степаном Васильевичем Ерофеевым. Не хватало третьего зятя Глафиры Прокофьевны, Бориса Борисовича Файерштейна, капитана пехоты, жившего в то время в Горьком с семьёй. За ним была замужем следующая за Аидой сестра Верочка. Из всех 3-х зятьёв военных, только я окончил нормальное полное военное училище. После первого тоста за счастливую семейную жизнь и успехи по службе, мой тесть Николай Максимович ( в последствии НикМак, так его звали в семье) Ладогин, заговорил о моём будущем поступлении в военную академию. Тёща моя от выпитого хереса или мадеры, не помню, и от таких речей на перспективу моей карьеры, просто млела от счастья. От бывшей предвзятости ко мне не осталось и следа.
           Выполнив свой долг перед родителями, мы с Аденькой решили посвятить отпуск полезному занятию. Поездить по подмосковным старинным усадьбам, с целью культурного воспитания «неотёсанного» молодого лейтенанта. И идея эта, в общем-то, принадлежала Аденьке. Она уже раньше кое-где успела побывать, поэтому и меня решила приобщить к этому делу. Я с удовольствием принял её предложение, поскольку сам любил постранствовать ещё с детских лет. Таким образом нам удалось немногим менее чем за месяц побывать в таких старинных усадьбах-музеях как: Абрамцево, Архангельское, Останкино, Марфино, Кучино, Ильинское, Тайнинское, Богородское и что-то ещё, но уже не могу вспомнить. Отпуск прошёл на высоком культурном уровне. А поскольку моя матушка продолжала работать и весь день отсутствовала, то мы находили время и на «медовый» месяц. Всё, Слава Богу, пока шло гладко, что творилось в стране нас мало интересовало. Но всё имеет конец, и отпуск тоже. Надо было приступать к службе, на что и присягал целых два раза.
           А тут на нас, как с ясного неба, свалилась повышенная заинтересованность к Аиде со стороны…КГБ или МГБ, не помню, как это «контора» тогда называлась. Она была очень активна и коммуникабельна, как сейчас говорят, да ещё на своём заводе входила в состав бюро ВЛКСМ. Её вызвали в ЦК ВЛКСМ и предложили сотрудничество с КГБ (МГБ), но просили этот визит не оглашать, даже родственникам. Естественно она мне всё сразу рассказала и спросила, что ей делать дальше, У неё был номер телефона, на который нужно было позвонить в случае её заинтересованности. Я предложил ей продолжить этот контакт для выяснения сути дела, просто из любопытства. Она на следующий день позвонила по этому номеру и спросила, а что она должна будет делать? Ей ответили, что на этот вопрос ей подробно всё объяснят на Лубянке, и дали её номер контактного телефона. Она опять всё рассказала мне и попросила совета, что делать дальше. Я ей посоветовал позвонить и выяснить всё до конца, всё это становилось интригующе интересно. Она так и сделала. На другом конце провода, очень вежливый и доброжелательный мужской голос ей сказал, что на неё на завтра будет заказан пропуск. В пропуске будет указан № подъезда, № кабинета и время прибытия. А пропуск будет находиться в бюро пропусков, и указал, как и где его найти.
           На фото Аида в период переговоров с КГБ.
           На следующий день она отправилась на Лубянку, а мне уже через день надо было идти в отдел кадров на ул. Осипенко, в Штаб МВО за направлением в полк.
          Приехала Аида домой часа в 2 по полудни. Её рассказ достоин особого внимания.
                - Ну, рассказывай, что интересного тебе сказали твои «работодатели»?
                - Получила пропуск, нашла нужный подъезд, вошла в огромный мраморный вестибюль. Предъявила часовому документы и пропуск. Он любезно рассказал, как найти нужный мне кабинет. Поднялась по лестнице на второй этаж, коридор которого отделан красивыми деревянными панелями. Нашла нужный мне кабинет, постучала и вошла.
                - Ну,ну! Давай, самое интересное!
                - Кабинет огромный, у нас на заводе в таких сидят человек по 8-10, а в этом, за большим столом, у дальней стены, сидит молодой мужчина в гражданской одежде, и мило улыбается. Вышел из-за стола и пошёл мне на встречу:
                - Здравствуйте Аида Николаевна, очень рад с Вами познакомиться, меня зовут Александр Николаевич, пожалуйста, присаживайтесь к столу. Не смущайтесь, разговор будет откровенный и дружественный.
                - Я хотела бы знать, с чем связано моё появление здесь и что Вы хотите мне предложить?
                - Очень разумный деловой подход, это похвально. Для Вас, видимо, не секрет, чем занимается наше учреждение, хотя слухов о нашей работе ходит очень много, и не всегда они лестного характера.
            Нам известно, что Вы очень активны и в общественной и комсомольской работе, на хорошем счету у своего начальства, не так давно вышли замуж. Муж Ваш месяц тому назад окончил Московское военное училище с отличием, оставлен в Москве и начнет свою службу в гвардии. Это тоже очень похвально.
           Вы умная женщина и должны знать, что для успешного управления такой огромной страной, как наша, руководству страны необходимо знать настроение нашего народа, что его устраивает, а что не очень. Это необходимо для принятия правильных государственных решений, по разного рода вопросам: экономическим, социальным, национальным и целому ряду других.
           Вот мы и хотим, чтобы вы, как высокосознательный член нашего общества помогли нам в этой, чрезвычайно важной работе.
                - Так, всё же, в каком качестве и какую работу я должна буду выполнять, если дам на это согласие?
                - Вы совершенно правы, мы, если и возьмём Вас к себе на службу, то только с Вашего согласия. Характер Вашей постоянной роботы не изменится, Вы по-прежнему будете работать на своём заводе, из Москвы Вы никуда переезжать не будете, кстати, это косвенно коснётся и Вашего мужа, поскольку военных часто перемещают по службе с переменой места жительства. Вы со временем будете аттестованы, и Вам будет присвоено первичное воинское звание «лейтенант». С выслугой лет Вам будут присваиваться очередные воинские звания. Может случиться так, что Вы обгоните своего мужа, хотя в его прохождении службы мы тоже будем принимать участие.
                - Но всё-таки, я хочу услышать ответ на главный вопрос, что же я должна буду делать помимо моей основной работы?
                - Я буду с Вами полностью откровенен. Категория таких сотрудников официально проходит у нас как «офицеры действующего резерва», а в народе их называют «сексотами», т.е., «секретными сотрудниками», а уж совсем вульгарно «стукачами». Пусть это Вас не шокирует, это чисто обывательская точка зрения, и не имеет ничего общего с существом дела которому Вы будете служить. Я должен Вам по секрету сказать, что ни одно государство не обходится без этого института в их спецслужбах. Поверьте моей осведомлённости и опыту.
           И последнее, о ваших обязанностях перед нашим ведомством. После Вашего согласия и соответствующих процедур оформления, Вы будете обязаны один раз в две недели представлять нам небольшие письменные отчёты, размером не более одного листа, о настроениях вашего коллектива, о чём люди говорят, что их заботит, что, на их взгляд, руководство страны делает правильно, а что не совсем, можно даже без указания конкретных фамилий. Это общепринятая практика, рутина.
                - Вы сами понимаете, что это очень ответственное решение, и мне необходимо подумать, сколько у меня есть времени на обдумывание ответа?
                - Я думаю, что  трёх дней на это вполне достаточно. Вы даже можете посоветоваться со своим мужем, поскольку он не первый год в армии и наверняка знаком с аналогичной нашей работой в Вооружённых Силах. Но больше никто, даже Ваши самые близкие родственники не должны знать о характере Вашей будущей работы у нас и о теперешних переговорах.
                - Я знаю об этом, меня предупредили ещё в ЦК ВЛКСМ.
                - Ну что же, желаю Вам всего доброго и до скорой встречи.
           Я посмотрел на её взволнованное лицо и понял, что мы ввязались в очень серьёзную игру. И лично мне эта игра не совсем нравилась, не смотря на всю привлекательность её правил! Я тут же всё ей и выложил откровенно.
                - А что ты сама на этот счёт думаешь?
                - Откровенно говоря, несмотря на такие заманчивые условия, мне как-то, не по себе. Представь себе, со мною люди будут доверительно разговаривать на различные темы, а я потом должна буду обо всём этом писать отчёты. Ты знаешь, мне просто всё это противно.
                - Тогда давай придумывать, как выкрутиться из этого положения.
                -  Ну и как, по-твоему, это можно сделать?
                - Мне кажется, что надо прикинуться полной идиоткой, не способной долго что-либо хранить в секрете, что тебя так и подмывает разболтать своим подружкам мало-мальски сокровенные сведения, которыми ты обладаешь в результате своей чрезмерной общительности и природного любопытства. В общем, тут нужна вдохновенная импровизация. А то, что артистические способности у тебя неплохие это я знаю точно. И не раз убеждался в этом.
                - Ну, спасибо за нарисованный образ своей жены! Просто действительно, идиотка какая-то. Мне кажется, что вряд ли они в это поверят.
                - А это уж как им будет угодно, твоё дело им всё высказать, а поверят они тебе или нет, это их забота. Но то, что у тебя нет особого желания с ними сотрудничать, они поймут, а это самое главное. Ведь не скажешь же им открытым текстом, что ты не согласна на сотрудничество.
                - Ладно, ещё есть три дня, чего-нибудь придумаю!
           На этом, и порешили, а я начал подготовку к представлению на мою первую офицерскую должность, а это предстояло ровно через день.
           Через день я поехал на улицу Осипенко, где размещался штаб МВО, в отдел кадров. Там меня встретили на удивление приветливо, поскольку, видимо, этот вопрос уже был согласован заранее. И получение направления в 1-й Гвардейский мотострелковый полк, 2-й Гвардейской Краснознамённой Таманской дивизии являлось чистой формальностью. Меня поздравили с окончанием училища и с назначением сразу в гвардейскую часть, что является большой честью и доверием. Я поблагодарил моего «направленца» и его напарника по кабинету за оказанную честь и обещал оправдать их доверие. По полученному предписанию, я на следующий день должен быть в полку.               

                Глава 6. Первое назначение. Служба во 2-й гв. Таманской дивизии.               


 2-я Гвардейская Краснознамённая Таманская мотострелковая дивизия( в разговорной речи солдаты и офицеры называли её просто «Тамань» ) в то время дислоцировалась частично в Москве, частично в Алабино, Киевской ж.д. На схеме, не очень хорошо, но видно место начала моей офицерской службы.
           1.- т.н. «коробочка», старинные здания, в которых и до революции размещались казармы, построенные в форме каре, где в то время и размещался 1-й Гв. полк, комендантская рота и ещё какая-то мелочь. В здании, расположенном по Красноказарменной ул., весь первый этаж занимал штаб дивизии. Вход в штаб был со стороны улицы, а вход вовнутрь «коробочки» был через домовую арку со стороны 1-го Краснокурсантского проезда.
           2.- Почти весь квартал занимала дивизия МВД им. Дзержинского.
           3.- В этом комплексе размещалась Академия БТ ( Бронетанковая )
           Эта схема и основные её элементы потребуются для последующего повествования.
          Пройдя под, уже упомянутую арку, я увидел дверь и светящееся окно и понял, что это помещение дежурного по полку. Войдя в помещение, действительно, обнаружил все атрибуты полковой «дежурки». Предъявив дежурному своё предписание, доложил, что прибыл для прохождения службы в их полк. Дежурный, взяв моё предписание, куда-то позвонил и предложил мне подождать. Минут через 10 в дежурку вошёл высокий, симпатичный ст. лейтенант, подошёл ко мне, поздоровался и представился:
                - Заместитель командира батареи ст. лейтенант Шах Анатолий!
                - Выпускник МКПУ им. Верховного Совета РСФСР, лейтенант Кареев Вячеслав Николаевич!
                - Очень кстати, мы рады твоему прибытия, у нас, из 3-х коивзводов, в наличии, только один, ты будешь вторым. Пойдём представляться командиру батареи, а он уж дальше сам тебя поведёт по всем инстанциям. Скучать не придётся!
           Мы пересекли внутренний двор, представлявший собой сплошной строевой плац, размером не менее 100 на 100 метров, вошли в открытую дверь в углу штабного здания и поднялись на второй этаж. Я сразу обратил внимание на внутреннее устройство этого здания. От входа, почти сразу начинался широкий центральный лестничный марш, на средней, межэтажной площадке, переходящий в два боковых, пристенных, марша, которые вывели нас на площадку второго этажа. Лестничные марши все были выполнены из кованых металлических полос с крестообразной металлической насечкой. Всё это было отполировано солдатскими сапогами за многие десятилетия, а скорее всего, более чем за столетие. Казарменное помещение показалось мне огромным, высота потолков не менее 6-7 метров, большие окна давали много света, солдатские 2-х ярусные койки стояли в несколько рядов. Помимо миномётной батареи, в этом, как мне казалось без конца и края, помещении размещались ещё какие-то подразделения, создавая впечатление полной неразберихи. Как раз в это время шли всевозможные занятия и одни подразделения уходили, а другие приходили. Это «броуновское» движение солдат производило впечатление вокзала военного времени или пересыльного пункта. Всё это, видимо, ярко отражалось на моём лице и, подошедший лейтенант, представившийся командиром взвода лейтенантом Юдиным Володей, сказал с усмешкой:
                - Не пугайся, к этому «бедламу» ты через неделю привыкнешь и будешь считать, что так всё и должно быть, мы с Толиком тебя быстро перевоспитаем в гвардейца! Вон и комбат идёт, сейчас поведёт тебя всему начальству показывать, так, что, желаю успехов!
       На фото: Слева - моё фото на пропуске в полк;
                Справа – я и Шах на плацу «коробочки».
           Окончились все мои представления  начальству и началась повседневная армейская жизнь. Но кажущееся спокойствие продолжалось недолго. Под арестом в бункере во дворе штаба МВО на Осипенко, сидел Л.П.Берия под следствием. От нашего полка еженедельно наряжались для охраны два танка, стоявшие во дворе штаба, и два БТР, стоявшие по обе сторона такой же въездной арки, как и въезд в наш полк. Солдаты и офицеры, участвовавшие в этих мероприятиях, денежное довольствие получали по военным нормам. А во всём полку с 1-го ноября было объявлено «осадное положение» и полная боевая готовность. Выезды за пределы «коробочки» были запрещены, офицеры переведены на казарменное положение, во всех подразделениях на весь личный состав были получены боеприпасы к стрелковому оружию ( полный боекомплект ), ручные гранаты и гранаты к РПГ. Всё это стояло в спальных помещениях казарм в ящиках и цинках. А мне, в добавок ко всему этому, было приказано подготовить полный боекомплект мин для миномётов, а миномёты установить в боевое положение в кузовах автомобилей ГАЗ- -63. Одна треть мин должна была быть со снятой осалкой и ввёрнутыми взрывателями, и лежать в ящиках рядом с миномётами. Снимать осалку с мин это наказание Господне. Мы в батарее придумали ускоренный способ этого процесса. На плацу из кирпичей выложили площадку для костра, чтобы не испортить асфальт. Достали у тыловиков большой котёл типа казана, литров на 40, кипятили в нём воду и «варили» в этой воде мины. Осалка с них слезала мгновенно, а после протирки ветошью и просушки делали всё остальное.
           В полку вся эта возня с беспрецедентной боеготовностью вызвала среди офицеров самую негативную реакцию. На территории полка, в здании, выходящем своей тыльной стороной в глубину квартала, было офицерское холостяцкое общежитие. В этом общежитии жил Володя Юдин. Там меня принимали в гвардию с вручением нагрудного знака, вынимаемого зубами из стакана водки после его опорожнения. В этой-то «общаге» и приютил меня Володя до конца «войны» не известно с кем.
            Ещё 26 июня 1953 года, я в это время был ёщё в лагере Федулово, на заседании Президиума ЦК КПСС, после более чем 2-х часовой «разборки» Л.П.Берия был арестован, по версии Хрущёва, Г.К.Жуковым со своими офицерами, по версии В.М.Молотова, командующим МВО, генералом Москаленко со своими офицерами. Сразу после ареста он был отправлен на московскую гарнизонную гауптвахту «Алёшинские казармы». На следующий день, 27 июня его перевели в бункер во дворе штаба МВО. Вот этот-то бункер и охраняли наши 2 танка и 2 БТР. Вмевте с Берией были арестованы основные его высокопоставленные подчинённые: В.Меркулов( министр Госконтроля СССР);Б.Кабулов( первый зам. Берии в МВД);С.Гоглидзе(начальник военной контрразведки);В.Деканозов(министр МВД Грузии);П.Мешик(министр МВД Украины)и многие другие. А уж генералов и полковников МВД возили целыми машинами в «Алёшинские казармы» и «Матросскую тишину». Все кремлёвские караулы несли младшие офицеры МВД совместно с офицерами нашей дивизии. Все оружейные парки, вплоть до пирамид со стрелковым оружием солдат были опечатаны и взяты под охрану опять же офицерами и солдатами нашей дивизии. Кантемировская дивизия, из Наро-Фоминска, более 100 танков, вся стояла вокруг Кремля, двигателями к стене , а пушками в город! Чего ещё боялись наши «вожди», с кем собирались воевать силами нашей дивизии, от чего их пронял такой страх? Вот об этом, обо всём, и говорили мы открытым текстом, сидя в осадном положении в офицерской «общаге». К нам на свидания, как к «зекам» приходили наши жёны и знакомые женщины и приносили «передачи». В спиртном недостатка не было. И некоторые, после совместных ужинов, вместо того, чтобы встать и выключить выключатель, стреляли из личного оружия по выключателям. А стены у этих сооружений были метровой толщины и слышимость на улице нулевая. Так мы промаялись до 23 декабря, когда Берии бал зачитан приговор, и он тут же был расстрелян. Офицеры, которые ездили на охрану на Осипенко, хотя и давали подписки о неразглашении, кое-что нам, конечно, рассказывали. Охрана внутри бункера, непосредственно перед дверью камеры, где содержался Берия, осуществлялась исключительно генералами. Суд проходил там же, по процедуре, разработанной ещё при убийстве С.М.Кирова: прокурор и защита отсутствуют, апелляции и прошения о помиловании запрещены. Фактически это не суд, а обыкновенная расправа. На суде присутствовали: от ВС СССР, И.С.Конев и К.С Москаленко, представители от общественности, от профсоюзов и кто-то еще, всего 8 человек. Отвечая на поставленный выше вопрос, о страхе руководителей страны, я прихожу к твёрдому убеждению, что после смерти И.В.Сталина они боялись Берию, а после его ареста стали бояться друг друга. От этого животного страха и все эти военные приготовления, другого ничего не просматривается. Последующие события с совершенной очевидностью подтвердили эту версию. Когда в стае волков, построенной по строгой иерархии, слабеет доминирующий самец, то молодые и сильные самцы убивают его. До сего времени многие исследователи истории с Берией, и я в том числе, недоумевают, как он мог так легко «проколоться», если он действительно готовил в стране переворот. В уме ему не откажешь, в умении разрабатывать сложные «наступательные» и «оборонительные» операции, тоже. А он с такой легкостью позволил себя арестовать, не предусмотрев соответствующих ходов для своей защиты. В его распоряжении был огромный карательный аппарат и целая дивизия в Москве!? Напрашивается очень очевидный и единственный вывод. Берия никакого переворота в стране не планировал и все предъявленные ему обвинения, кроме увлечения женщинами, являются полным бредом! Я это написал не в защиту Берии, а просто ради справедливости и здравого смысла. А то, что в руководстве страны шла борьба за власть не на жизнь, а на смерть, показали все последующие события.
          Слава Богу, осада снята, войсковая жизнь вступила в своё обычное, повседневное русло. Сдали на склады весь «военный» боезапас и приступили к регулярной боевой подготовке.
           За время моего сидения на казарменном положении, с Аидой всё утряслось, как нельзя лучше. Когда она начала им рассказывать о своей чрезмерной врождённой словоохотливости и о сомнениях в отношении возможности проговориться невзначай, они всё поняли и на сотрудничестве настаивать не стали. Тем более, положение их самих, в то время, было не совсем определённое, и им было просто не до неё. Нас обоих это вполне удовлетворяло.
           Войсковая повседневная жизнь монотонна и не совсем интересна, если, конечно не случается каких-либо экстраординарных случаев и событий. А такие события случались, но в то время я не придал им особого значения, поскольку они не имели общесоюзного характера. Я имею ввиду, совершенно случайное, знакомство с начинающими композитором и будущей всемирно известной Примой, исполнительницей русской песни Людмилой Зыкиной и Александром Аверкиным. Я имею ввиду, естественно, не личное знакомство, а знакомство с началом их профессиональной деятельности. Весной 1954 года подходят ко мне Шах с Юдиным и спрашивают:
                - Ты русские народные песни любишь?
                - Люблю, я их в детстве наслушался от мамы и своей няни, а в чём дело. Вы, что ансамбль русской народной песни организуете?
                - Пойдём в наш дивизионный дом офицеров, там сейчас репетиция начнётся. Сашка Аверкин из полкового оркестра, баянист виртуозный, будет аккомпанировать молодой исполнительнице русских песен Людочке Зыкиной. Здорово поёт, голос классный. Ну, как?
                - Пошли, послушаем молодое дарование, я с удовольствием!
           На правом фото, Александр Петрович Аверкин, впоследствии, знаменитый советский композитор русских песен. Таким я его впервые увидел в доме офицеров, в солдатской форме. В то время он проходил срочную службу в «Тамане». Каким образом судьба свела их, в то далёкое время, я не знаю. В полку, да и в дивизии, поговаривали, что у них любовь. Утверждать этого не могу, поскольку видел их вместе только на сцене московского Дома офицеров и летом 1954 года в Доме офицеров Учебного центра дивизии в Алабино.
           Просмотрев в Интернете все материалы о них обоих, период с 1949г. по 1954г. в полном «провале». Такое впечатление, что кому-то нужно было этот период из биографии Людмилы Зыкиной полностью исключить. Упомянул я об этих двух эпизодах с единственной целью, показать, что мне повезло наблюдать становление и выход на «большую дорогу», двух замечательных, талантливых людей.
           Начиная с мая месяца, наша миномётная рота периодически выезжала в Алабино, Учебный центр дивизии. На фото, «парадный» вход и въезд в Учебный центр 2-й гв. Краснознамённой Таманской дивизии. С июля 1954 года по дивизии прошёл слух, что дивизию будут переводить на другой штат. А в конце месяца этот слух предстал передо мной в лице командира батареи, предложившего мне направиться в отдел кадров дивизии для выяснения моей дальнейшей судьбы. Я естественно задал вопрос:
                - Товарищ капитан, а что произошло, тут по полку всякое говорят, вплоть до расформирования дивизии?
                - Никакого расформирования не будет, просто дивизия переходит со штатов мотострелковой на штаты механизированной. А это означает, что 82-х мм миномётов в этой новой дивизии не будет, а они будут заменены 120-ти мм, что делает всех нас временно безработными, поскольку 120-ти мм миномёты это уже артиллерия, а не пехота. Поэтому всех 82-х мм миномётчиков дивизии выводят за штат, для последующего «трудоустройства». Так что, не волнуйся без работы не оставят, иди в отдел кадров, тебе там всё подробно объяснят.
           Так, фактически толком не начавшись, закончился мой первый этап служения в московской «Тамане».
           В отделе кадров дивизии мне вручили предписание и личное дело и предложили ехать в отдел кадров округа на ул. Осипенко,53 ( теперь это ул. Садовническая ), а ул. Осипенко теперь где-то в районе Ходынского поля, «перелопатили» всю Москву. Весь комплекс штаба очень похож на «коробочку» моего полка, тоже все здания выстроены в каре и один въезд под арку. Когда я вошёл во внутренниё двор, я увидел этот знаменитый бункер ( что-то вроде овощехранилища ), в котором до самого расстрела содержали Берию. Быстренько закончив свой «экскурсионный» осмотр достопримечательности, направился по назначению, в отдел кадров.
         Встретил меня ещё не старый лысеющий подполковник, настроенный весьма доброжелательно и с юмором. Разговор состоялся интересный с оттенком тревожного ожидания:
                - Здравствуй, приятель, присаживайся. Ты ведь москвич, квартира есть? Кончил по первому разряду? Всё это очень хорошо, если бы время было урочное. Сейчас лето, а все перемещения офицеров происходят, как правило, или осенью, или весной. Попали вы други мои в межсезонье, все крепко сидят на своих должностях, и куда вас всех девать, ума не приложу. А ты знаешь, сколько вас таких гавриков, 82-х мм по округу набирается. Из вас можно целый полк сформировать. Вот такие дела брат. Жалко тебя из Москвы выводить. У нас офицеры с московской пропиской на вес золота. Вот что, приятель, с ходу этот вопрос не решить, погуляй-ка ты денька три, а на четвёртый позвони мне, вот тебе телефон. В полк можешь не ходить ты теперь в нашем распоряжении, отдохни, пользуйся моментом!
           Поехал я домой, сильно озадаченный сложившейся ситуацией, начало моей службы начинало меня тревожить. Рассказал всё дома. Аида сразу вспомнила предложение её «работодателей». Я сказал, что жалеть об этом нечего, решение приняли по совести и вспоминать об это больше не следует, сами пробьёмся, и жить будем с чистой совестью, а это, по-моему, главное. Она сказала, что пошутила, а поступили мы действительно по совести и жалеть об этом не надо. На этом и закончили обсуждение этого вопроса и больше никогда к нему не возвращались.
           По прошествии трёх дней, я позвонил кадровику и он голосом, не предвещающем больших радостей, предложил  подъехать к нему. Наша встреча состоялась на следующий день. Разговор был короткий, без альтернативных решений:               

                Глава 7. Гримаса судьбы. Школа музыкантских воспитанников.               

                - Вот что, голубчик, я обзвонил все подходящие для тебя части, но, к сожалению, в Москве обстановка весьма сложная из-за отсутствия плановых перемещений, тебе об этом известно. Но я нашёл место командира взвода-воспитателя в Московской школе музыкантских воспитанников. Работа там не сложная, контингент воспитанников от 8 до 14 лет. Они там учатся в общеобразовательной школе и игре на музыкальных инструментах. Готовят их для войсковых оркестров. Но, теперь, самое главное. Школа хоть и называется московской, а расположена она в Томилино  Казанской ж.д. Я понимаю, что это не совсем удобно, в смысле дороги, но там, на курсе четыре человека, курс состоит из двух взводов по 25 человек в каждом. Я думаю вчетвером, с полусотней пацанов разберётесь. Всё равно, ближе ничего нет.
                - Я всё понимаю, товарищ подполковник, спасибо и за это, Вы сделали что смогли. Выписывайте предписание.
                - Сегодня у нас четверг. Предписание я тебе выписываю с понедельника, а ты за это время дорогу разведай, как добираться будешь. Ну, в добрый путь, предписание-то у меня уже готово, я ведь знал, чем дело кончится. Поздравлять не буду, но желаю успехов на новом месте. Свободен!
           Уйдя из отдела кадров я начал соображать, как мне из дома на Пролетарской добираться до Томилина. Казанскую дорогу я знал хорошо, на станции Удельная жила старшая сестра Аиды, Лида с семьёй. А потом, я учась в техникуме, ездил с платформы «Новая», тоже Казанской дороги, до «Фрезера» на практику. Получался тот же путь , что и на «Фрезер», только гораздо дальше.
           Вернувшись домой, я всё рассказал Аденьке. Она всё превратила в шутку, сказав, что может быть и я стану музыкантом. Мы решили в ближайшее воскресенье съездить в Томилино, узнать, сколько поездка будет занимать времени. А заодно и навестить Ерофеевых, семью Лиды в удельной, от Томилино это не далеко.
           Когда все мои родственники и друзья узнали, где я буду проходить службу, то реакция у всех была разная. Некоторые пошучивали надо мной в духе Аиды, некоторые, откровенно смеялись, над такого рода занятием, некоторые иронически сочувствовали. Никто, и я в том числе, не могли подумать, что я попаду в настоящий ад.
           Короче говоря, в конце июля, в понедельник я прибыл в эту, будь она неладна, школу. Времени на дорогу уходило около полутора часов. Представился начальнику школы, довольно пожилому полковнику. Откомандировали меня на курс. Школа состояла по-моему из 3-х курсов, по 50 «гавриков» на каждом. На каждом курсе 3 офицера и один сверхсрочник. Начальник курса, подполковник, почти ни чем не занимался, работал с 9.00 до 19.00, иногда, в рабочее время, проверял занятия по музыке, и всё. Старшина курса, сверхсрочнослужащий, работал по распорядку начальника курса и отвечал только за обмундирование и постельную принадлежность воспитанников. Вся остальная работа с воспитанниками ложилась на командиров взводов-воспитателей. Мы должны были находиться с ними от подъёма в 6.00 и до отбоя в 22.00. С 8.30 до 13.30 мы водили их в общеобразовательную поселковую школу. Присутствие наше там было не обязательно. С 14.00 до 14.30 мы водили их в столовую и там присутствовали. До 16.00 у них был «мёртвый» час, а мы в это время следили за тем, чтобы они спали, а не хулиганили. С 16.15 до 18.45, музыкальные классы, они переходили в подчинение своих музыкальных руководителей. Всё это происходило в помещении казармы в спецклассах. С 19.00 до 19.30, ужин. С 19.30 до 21.00, самоподготовка по школьным предметам и музыке. В это время начинался подлинный «бедлам». С 21.00 до21.45, личное время, продолжение «бедлама». Мы с напарником, таким же бедолагой лейтенантом, должны были отвечать за их внешний вид, вплоть до вытирания соплей, за успеваемостью в общеобразовательной школе, дисциплиной на всех видах занятий, за чистотой и порядком в казарме, особенно, в спальном помещении. Короче говоря, мы отвечали за всё. Я приезжал домой около 12.00, а то и позже. Уходил на службу в 4.50 утра, к подъёму. После первой недели такой службы у меня в голове начали зреть планы по выходу из этого ада. Когда у нас было свободное время, мой напарник рассказывал мне всякого рода занимательные истории из жизни этой школы, больше напоминающей колонию малолетних уголовников. Вот только одна из самых безобидных историй.
           На входе в школу стоит КПП с помещением для дежурного по школе. Всё как в воинской части. Суточный наряд на КПП: дежурный по школе, офицер; сигналист и посыльный, из воспитанников. Надо оговориться, что все преподаватели музыки, офицеры, весьма преклонного возраста, ввиду ограниченных возможностей служебного перемещения. К примеру, офицеру в звании капитана, могло быть под 50 лет. Для такого учреждения это не экзотика. Так вот, стоял такой капитан-дедушка в наряде дежурным по школе. Начальник школы, как правило, приезжал довольно рано. Оговариваюсь, все эти истории были до моего прихода в школу. Самым ответственным моментом в любой воинской части для дежурного по части, это утренняя встреча командира и бодрый доклад о прошедшей ночи.
           Ночь прошла спокойно, без происшествий и дежурный со спокойной совестью ждал приезда начальника школы. Но бессонная ночь взяла своё. И на свою беду этот бедолага дежурный, тоже весьма преклонного возраста, непростительно задремал. А утренний сон обычно очень сладкий и крепкий. Что же сотворили эти два мерзавца, сигнальщик и посыльный, просто так, для хохмы. Дело было зимой и дежурный был одет в шинель, застёгнутую на все пуговицы и с портупеей. На ремне, естественно кобура с пистолетом. Эти два маленьких негодяя намяли хлебного мякиша и залепили им все пуговицы на шинели, звёздочки на пагонах и звезду на фуражке, из кобуры вынули пистолет и вложили в неё корки хлеба, чтобы их было видно. А когда услышали, что к воротам подъезжает начальник школы, как полоумные заорали:- « Начальник школы-ы-ы!». Бедный капитан, как очумелый вскочил со стула и кинулся встречать начальника школы. По-молодецки подбегает, к вышедшему из машины начальнику школы, громким голосом докладывает о прошедшем дежурстве без происшествий. Начальник школы смотрит на дежурного, как на привидение. Придя в себя спрашивает:
                - Капитан, вы давно видели себя в зеркале?
                - Да минут 15 тому назад, когда готовился к вашей встрече!
                - Идите в дежурку и ещё раз посмотрите на себя!
                - Слушаюсь!
           Пока дежурный встречал начальника школы, эта малолетняя «банда» смылась. Капитан вошёл в дежурку, подошёл к зеркалу и когда увидел своё отражение, инстинктивно схватился за кобуру, открыл её, и увидев, что из неё посыпались хлебные корки, рухнул на пол. Услышав грохот в дежурке, туда вбежал начальник школы и увидел результат своей рекомендации. Капитан кончил инфарктом и увольнением по болезни, начальник школы сердечным приступом, а малолетние негодяи душеспасительной беседой воспитателя и начальника курса.
           И ещё мне рассказали, что незадолго до моего прихода в школу, один начальник школы застрелился. После таких интригующих рассказов я окончательно утвердился в мысли, как, впоследствии в фильме «Бриллиантовая рука» герой Папанова сказал:- « Надо менять точку и рвать когти». Теперь это стало моей главной личной задачей и целью. Шёл я к этой цели целых 2,5 месяца.
          О моей семейной жизни в это время не могло быть и речи, я уходил из дома, когда и мама и жена спали, а когда я возвращался  со службы, они уже спали. Такая жизнь было противоестественной, даже для армейских условий. Я в очередной раз столкнулся с армейским идиотизмом, основанном на полной несостоятельности начальствующего состава армии, чинопочитании, подхалимстве и шкурничестве. А что можно было ожидать от потомков щукарей, швондеров, шариковых, нагульновых и размётновых. Довоенная армия была совершенно другой, офицерский корпус был намного интеллигентней и грамотней, как бы сейчас сказали, обладал большим проффесианализмом. Но к великому сожалению для нашей армии этот офицерский корпус перед войной был практически уничтожен. Во время войны и в послевоенный период офицерами часто становились совершенно случайные люди. У меня ещё будет возможность на конкретных примерах показать, как падал авторитет офицерского состава в армии из-за его низкого профессионального и морально-этического качества. К сожалению, эта проблема актуальна и чрезвычайно болезненна  и в настоящее время.
          Я не мог смириться с мыслью, что в этой совершенно непрофессионально сформированной и организационно построенной военной организации, где общее число офицеров и сверхсрочнослужащих достигало более 50-ти человек, всю самую ответственную и тяжёлую работу выполняли шесть человек командиров взводов-воспитателей! Привыкнув с детства и унаследовав от своих питерских предков ко всякому порученному делу относиться добросовестно и с полной ответственностью, даже эти качества не удержали меня от фактического бунта. Через две недели моего пребывания в этом военизированном «дурдоме», где 6 человек света белого не видят, а остальные жир нагуливают, я начал атаку на начальство. В течение всего последующего времени я засыпал начальство рапортами  об освобождении меня от занимаемой должности  и направлении меня в распоряжение отдела кадров округа, мотивировав это тем, что у меня назревает развод с женой. После подачи двух или трёх таких рапортов, начальство, буквально озверело, и за каждый рапорт я получал от начальника школы по 10 суток ареста. Отправлять меня в Москву на гарнизонную гауптвахту никто не собирался, поскольку работать за меня было некому. Наконец, по прошествии двух с половиной месяцев, на очередном «разносе» в кабинете начальника школы, последний вызвал своего заместителя и буквально проорал:
                - Выдойте этому м…ку его личное дело с соответствующим сопроводительным письмом и отправьте его к чёртовой матери из школы!!
            Мне велено было явиться за документами в штаб на следующий день. Я вышел от начальника школы счастливейшим человеком. Рассказал о случившемся своему напарнику. Он искренне порадовался за меня и сказал, что через некоторое время после моего ухода начнёт такую же атаку на начальство. Я пожелал ему успеха. Вернувшись в этот день домой необычно рано, я привёл жену и маму в полное изумление. А узнав от меня, в чём дело, были чрезвычайно рады моему освобождению от этой каторги.
           На следующий день я позвонил в отдел кадров округа.  На мою удачу мой направленец был на месте и велел приехать с утра на следующий день.
            Встретил он меня на удивление приветливо и со смехом:
                - Я не удивлён, это уже не первый случай. Там совершенно бездарно организована работа с воспитанниками. Нагрузка на офицеров совершенно непропорциональна, но мы не можем ничего сделать, т.к. школа подчиняется одновременно и округу и Министерству образования, фактически это полувоенная организация. Вот такие дела брат! Ну, а поскольку, ты свалился на мою голову совершенно неожиданно, тебе опять придётся немного побездельничать, пока я буду искать тебе место. Я думаю, возражать ты не будешь, особенно после школьного режима работы. Телефон ты мой знаешь, звони каждые три дня.
           Неожиданный мой отпуск продлился две недели. За это время я пришёл в себя от этого «сумасшедшего дома». Кстати сказать, в настоящее время это элитное подразделение Министерства обороны, и читатель, который смотрит по телевизору ежегодные парады на Красной площади, может обратить внимание на фанфаристов и колонну юных барабанщиков, открывающих торжественное прохождение войск по Красной площади. Это та же самая школа, но совершенно на другом уровне и другого качества.
          Всё свободное время до нового назначения мы с Аденькой использовали на культурные мероприятия: кино, театр, концертные залы. Словно чувствовали, что всё это очень долго будет для нас недоступно. За время пребывания в музыкальной школе, я несколько раз побывал, в рамках программы обучения этих «охламонов», в Московской консерватории и в зале Чайковского. На этих посещениях программа состояла из произведений исключительно русских композиторов: Чайковского, Мусоргского, Бородина, Глинки, Рахманинова и др. Единственный раз, при очередном посещении консерватории, исполнялись произведения Моцарта и Баха.
           Наконец, при очередном моём звонке в кадры, меня пригласили приехать. То, что я услышал от моего, довольно доброжелательного направленца, меня мало обрадовало:
                -  Понимаешь, ты опять попал в неурочное для перемещений время. Сейчас конец октября, а все перемещения офицеров заканчиваются к концу сентября, к началу зимнего периода обучения войск. На этот раз я нашёл место вне Москвы. На Волге есть такой город Кинешма, и там дислоцируется технический полк. Так вот, в этом полку есть вакансии командиров взводов, если согласишься, то конкретное назначение получишь на месте. Думай голова, даю тебе ещё три дня, посоветуйся с женой. Ты учти, что в Москве вообще очень трудно продвигаться по службе. Нужно иметь сильных покровителей, все хотят в Москву, а возможности ограниченные, всё забито сыночками, племянниками и даже внуками. Это я тебе по секрету, ориентирую на будущее, думаю, что ты парень не трепачь. Так что, иди и думайте вместе с женой, как жить дальше. Я сделал всё, что мог, не обессудь.
                - Я всё понимаю, товарищ подполковник, Вы и так долго со мной занимались, и в первый раз и сейчас, большое спасибо за участие. Буду решать эту проблему с женой. Мне ведь не только место жительства придётся сменить, но, как я понял, и военную специальность, которой меня не учили?
                - Ты всё правильно понял, не зря ты перворазрядник, я думаю, и новую специальность освоишь без труда. Ступай дорогой, встречаемся через три дня, пропуск будет заказан, можешь не звонить.
           Выйдя из «коробочки» округа, я стал думать, что буду говорить Аиде, ведь она так привязана к Москве и семье. В памяти опять всплывают строки из «Поднятой целины», где Щукарь разглагольствует о своём появлении на свет Божий. И как бабка повитуха при его рождении сказала:- « что у него и пузцо сытенькое и головка тыковкой, не иначе быть ему енералом!». Да ещё при крещении его пьяненький попик ошпарил. После этой невесёлой констатации своего рождения и безответственных заявлений бабки повитухи, Щукарь заключил эту повесть словами:- « И с тех самых пор вся моя жызня пошла наперекосяк!». У меня ничего подобного при рождении не было, но я почувствовал, что не лучше, чем у Щукаря, моя и жизнь и служба тоже пошли наперекосяк, за год службы, я меняю третье место, не слишком ли быстро идёт моя «карьера»? Вот с такими мыслями я возвращался домой. По дороге позвонил Аиде и вкратце рассказал суть дела. Восторга я в её голосе не услышал, но она предложила встретить её с работы и пойти в Арагви, чтобы там всё обсудить без участия моей матушки. Я с ней полностью согласился, тем более, что моё настроение полностью соответствовало её идеи с рестораном.
           Под салат с сулугуни, цыплят «табака» и «Вазисубани» мы решали, что нам делать в этой ситуации. Пришли к выводу, поскольку других вариантов нет, соглашаться на предложение и ехать мне сначала одному для выяснения обстановки, и главным образом в отношении жилья. На том и порешили. Рассказали обо всём своим родителям, которых это не очень огорчило. А моя-то маменька так, по-моему, было очень даже довольна. К этому времени она уже успело обзавестись очередным кандидатом в мужья. Начали меня собирать в путь дорогу. Пришлось ещё раз позвонить своему знакомцу в кадры и узнать, как в эту «Тмутаракань» добираться. Он мне сказал, что с Курского вокзала, через Владимир, Иваново, а Кинешма это тупик. Здорово обрадовал для начала. Если любознательный читатель посмотрит карту сети железных дорог центральной части России, то не найдёт ни одной прямой дороги, там такое накуролешено, что сам чёрт не разберёт, как и куда ехать! У тестя был атлас железных дорог СССР, и мы там нашли мой маршрут следования: Москва - Павловский Посад –Владимир –Шуя –Иваново -Вичуга-Кинешма. Дальше железная дорога действительно кончалась.
           Здесь хочется сделать небольшое отступление от главной темы и поговорить о магии. Раньше, в середине прошлого столетия ни я ни тех кого я знал или с кем встречался, понятия не имели о всех этих премудростях: магии, эзотерики, биополе, карме, чакрах и т.д. и т.п. А после контрреволюционного переворота в СССР, устроенным Ельцыным и его подручными, в стране появилось огромное количество колдунов, магов, экстрасенсов, астрологов, прорицателей, ясновидящих и прочей малопочтенной публики, охотно занимающейся отъёмом денег у доверчивой и полуграмотной публики. Появилось и очень большое количество литературы на все эти темы. И ваш покорный слуга, не без греха, почитывал эту литературу. Наша страна, как бы погрузилась в раннее средневековье. Одно слово «демократия».Не вдаваясь в глубину проблемы, могу только сказать, что доля истины во всём этом есть, но как всегда в нашей стране обязательно всё доводится до абсурда. Действительно существует магия чисел, магия слова, магия имени. На мой взгляд, существует магия места, в географическом смысле, связанная с определённым человеком. Разберём эту версию на примере моего тяготения к Востоку. Моё место рождения Москва. Примем её за главную опорную точку, т.е., «моё место». Что дальше происходит со мной, а вернее с моим жизненным перемещением по географическому пространству страны. Моя судьба с самого рождения связывается с Востоком от места моего рождения. Мой дед по матери родился в Нижнем Новгороде. Переехав на постоянное местожительство в Москву, в начале ХХ века, поселился рядом с Нижегородской железной дорогой, и до конца своих дней проработал на ней, от слесаря до инженера. Я родился и прожил всю свою жизнь, до ухода в армию, рядом с Нижегородской ( Горьковской) железной дорогой. В армию я отправился по Горьковской ( Нижегородской) железной дороге. В летние лагеря, учась в военном училище, я отправлялся по Горьковской ( Нижегородской) железной дороге. К первому месту службы, вне Москвы, я отправился опят. По Горьковской железной дороге. Проходя службу в Калинене (Твери), на полигон вместе с зенитчиками, я опять еду по Горьковской железной дороге в Костерёво. В 1967 году меня отправляют на Дальний Восток, и опять по Горьковской железной дороге. Возвращаясь с Дальнего Востока на службу в посёлок Фролищи, опять же, расположенный на Горьковской железной дороге. Основатель моего рода и фамилии, выходец из Золотой орды, опять Восток! Вот, как хотите, так и понимайте, есть магия места или нет! Но это так, для мозгового тренинга.               
               
                Глава 8. Ещё одна гримаса. Переквалификация в химики. Кинешма.               


            Итак, я отправляюсь к новому месту службы с Курского вокзала, ставшим мне уже родным, на Восток, в город на Матушке Волге, Кинешму, город невест, как и вся Ивановская область. Провожая меня, Аденька сказала:
                - Смотри, едешь в край невест, не забудь про жену!
                - Есть проблема посерьёзней, поскорее обустроится, особенно с жильём и забрать тебя к себе. Я думаю, что туда я попал не на месяцы, как было до этого, а на долго! Не ленись писать, не расслабляйся теперь, рядом с любимой мамочкой!
           Вспоминая то время, я очень чётко вижу те события и свои ощущения, которыми эти события сопровождались. Я постоянно, или, вернее сказать, в большинстве случаев был в ровном хорошем настроении, В армейской среде нельзя быть отшельником. Я быстро сходился с людьми, у меня появлялись друзья и не только для застолья, но и для совместного проведения свободного времени, особенно если товарищ тоже увлекался охотой и рыбалкой, это был идеальный вариант. Что-то будет на новом месте, как встретят, что за коллектив и,, не мало важно, что за город эта Кинешма, город невест! Я прибыл в Кинешму, кажется, утром. У первого попавшегося прохожего спросил, где военный городок. Он рассказал и показал мне дорогу. Я сразу же имел удовольствие пройти пешком, фактически через весь город по улице Комсомольской, центральной улице города. Схема представленная на рисунке из Инета и отражает лишь общую конфигурацию тогдашнего ландшафта. Горьковского водохранилища ещё не было и Волга была значительно уже. Залив или затон, образованный р. Кинешемкой бил гораздо короче и уже. Северного залива вообще не было. Весь город был, как и большинство волжских городов, вытянут вдоль Волги и фактически имел две улицы, не считая набережной. Жилая застройка одно-, двухэтажная с большим массивом частного сектора. С дореволюционного времени, видимо, мало изменился, и представлял собой классический волжский купеческий уездный городок. С главной, когда-то базарной, площадью, имеющей естественный диагональный уклон от набережной в сторону конца Комсомольской улицы. В верхней части  площади в ряд стояло несколько магазинов, переделанных, видимо, из старых купеческих лабазов. Всё это я успел разглядеть, следуя в часть. Базар или колхозный рынок, располагался между площадью и рекой. На противоположной базару стороне стояло несколько 4-х этажных, серых домов, 2 из которых, как я потом узнал, принадлежали части. Свернув с площади вправо я направился в сторону затона Кинешемки, перешёл через мост и начал подъём на   пологую гору, «тягун», протяжённостью не менее километра. Дорога, фактически шла по дну оврага. Дорога грунтовая, разбитая машинами, и в дождь представляла совершенный кошмар. И по этой дороге мне пришлось ходить почти три года, четыре раза в день!
           Выйдя из оврага, я увидел перед собой арочные ворота с лозунгом на арке, «Слава Советской армии». Мимо таких ворот не пройдёшь. Войдя в помещение КПП, я обнаружил там дежурного по части. Представился, подал свои документы. Узнав, что я из Москвы, заулыбался:
                - Что-то к нам москвичи зачастили, и все из пехоты, у вас, что, там полный разгон?
                -  Да нет, частичный, разгоняют только миномётчиков 82-х мм, мотострелковые дивизии на новый штат переходят.
                - Понятно! Посыльный, проводи лейтенанта в штаб, в строевое отделение! Оно у нас и отдел кадров тоже. Желаю успеха!
           Пришли в строевое отделение. Принял меня ст. лейтенант Митрофанов Владимир Николаевич, принял довольно приветливо (впоследствии мы стали хорошими товарищами). Забрал мои документы и сказал, что сейчас представит меня начальнику штаба полка, а тот решит, куда меня направить.
           Так, я впервые увидел и познакомился со своим покровителем и наставником подполковником Озерковым Николаем Михайловичем. Личное дело я привёз с собой, мой направленец в Москве сказал, что так быстрее меня пристроят к месту. Познакомившись с моим личным делом Озеров похвалил за хорошую учёбу и в техникуме и в училище, сказав:
                - С таким образованием у нас не густо, а с почти институтом вообще никого. Я думаю, Вы быстро освоите новую технику и у Вас появится перспектива продвижения по службе. Ведь для человека, избравшего своей профессией военную службу, это немаловажный фактор. Так что, желаю успеха в службе. Направим мы Вас во 2-ой батальон специальных машин, в З-ю роту ст. лейтенанта Полякова, командиром взвода боевых машин.
           Должность моя называлась весьма внушительно, «боевых машин», а когда я увидел эту боевую технику, мне плакать захотелось. Технический полк, куда я попал по воле судьбы, фактически , был полком химическим с комплексным назначением. Маскировка и защита войск, применение огнемётно-зажигательных средств,  БХВ (боевые химические вещества, в т.ч. отравляющие) и, дегазация и дезинфекция отдельных участков местности и дорог. Т.е., я полностью сменил специализацию своего военного образования. Из пехоты с артиллерийским уклоном, я превратился в химика. В течении 8 месяцев я командовал взводом боевых машин, в солдатской среде, да и в офицерской тоже, называемых просто «говновозками». Прошу извинить,  но «из песни слова не выкинешь». На базе ЗиС-5 была укреплена цистерна на 2,5т жидких продуктов с соответствующим оборудованием, позволяющем закачивать этот продукт в цистерну, а затем его распылять.  В отличие от поливальных машин, у наших, распыляющие приспособления были сзади. На полигонной практике, при тренировке расчётов цистерны сначала заполнялись ипритом, а после его отработки, дихлорэтаном. Когда я стал знакомиться с этой техникой, то обнаружил продукцию своего завода. На этих машинах стояли насосы «Красный Факел». Привет «ребята, вот и встретились! После полигонной практики вся машина разбиралась до винтика Дегазировалась в специальном жидком дегазаторе(смесь серной кислоты с серным ангидридом, адская смесь). Любая железка, опущенная в такой «коктейль», вызывала его бурное кипение и через несколько минут вынималась оттуда, как новенькая. А про чистку цистерн изнутри лучше не рассказывать, это не для слабонервных.
           Офицерский состав всех категорий на 80% не имел полного военного образования, а ускоренные офицерские курсы. Процентов 60 не имели среднего школьного образования и поэтому половина младших офицеров училась в вечерних общеобразовательных школах города. На момент моего прихода с высшим военным образованием был только начальник штаба, Николай Михайлович Озерков, окончивший за год до моего появления ВАХЗ, будущую мою академию.
           Полк был 3-х батальонного состава: батальон дымовых и огнемётно-зажигательных средств, фугасный батальон и батальон боевых машин. Но это я узнал всё потом, а сейчас я отправлялся к своему взводу «боевых машин» в 3-ю роту 2-го батальона. Весь полк располагался по-батальонно в больших рубленых казармах, поскольку роты, в отличии от мотострелковых, были небольшого состава.
           Нашёл канцелярию ротных командиров, представился своему, ст. лейтенанту Полякову. Приняв от меня доклад о представлении, с сарказмом заметил:
                - Опять пехота, и откуда вас столько берут?
                - А что, так много?
                - Ты уже четвёртый, кстати, тут прибыл месяца три тому назад из твоего училища, Прибылов, во вторую роту, может быть знакомы?
                - А как же, из моего взвода, два года вместе курсантскую кашу ели.
                - Ну, вот и хорошо, будет о чём поговорить, у него уже кой, какой опыт по части химии есть.
                - Женат?
                - Женат, но жену пока не взял, прибыл один.
                - Это ты правильно сделал, с квартирами у нас туго. Кстати, ты устроился с жильём или прямо с вокзала?
                - С вокзала.
                - Так, всё ясно, тебя надо срочно пристраивать на ночлег. После Москвы-то, в казарме ночевать, не больно здорово?
                - Да и в Москве, в прошлом году, пришлось почти месяц в казарме жить по случаю суда над Берией, весь полк на казарменное перевели, так что, это не в новость.
                - Это интересно, потом при случае расскажешь, а то у нас тут столько всякого «трёпа», что не разобрать, где, правда, а где сказки. Вот и хорошо, Тимофеев подошёл, сейчас мы тебя ему на поруки сдадим. Виктор, ты у нас человек опытный по части расквартирования, помоги нашему новому товарищу пристроиться в городе, в смысле квартиры. Ступайте оба в город, я думаю, полдня вам хватит что-нибудь найти?
                - Постараемся, ночевать-то всё равно где-то надо.
           Так, я познакомился с Виктором Тимофеевым, моим товарищем по службе и по жизни. Он был тоже командиром взвода нашей роты, мой ровесник, но в звании ст. лейтенанта, в армию, видимо, пошёл вовремя, в отличие от меня. Характером оказался, доброжелательным и приветливым. Мы быстро с ним подружились, а на новом месте это немало важно. Выйдя из городка, сразу же перешли на «ты» и обращались по именам. Впрочём, в армии это происходит довольно быстро, характер службы располагает. Спускаясь с горы, он заметил:
                - Я за два года по этой горке, наверное, не один раз на Эльбрус поднялся. Можно бы было квартиру найти и на горе, но здесь, ни магазинов, ни столовых, всё равно без города не обойтись. Я вот что подумал, Вячеслав, сейчас мы пойдём ко мне на квартиру. Живу я на Комсомольской, недалеко от площади, ты ведь по ней с вокзала шёл, улица тебе уже знакомая. Поговорим с хозяйкой, может быть, она что посоветует.  В этом городе не заблудишься, всего две улицы, да на горе небольшой посёлок.
          Так в разговорах, мы незаметно подошли к месту назначения. Дом, к которому мы подошли, был двухэтажный, с кирпичным первым этажом и деревянным рубленым вторым. Дом в длину по фасаду был метров 60, с одним входом в  углу дома со стороны улицы. Войдя в подъезд, если это можно было назвать подъездом, мы попали на площадку первого этажа, прямо перед нами находилась лестница, ведущая на второй этаж, а с правой стороны была входная дверь на первый этаж. Виктор прокомментировал особенность этой архитектуры:
                - Хозяйка рассказывала, что до революции это был доходный дом, или как их тогда называли, меблированные комнаты. По центру коридор, а по бокам жилые комнаты и две  большие кухни по концам коридора. Всё это было конечно для небогатого люда. Туалеты, слава Богу, в доме, по два на этаже. Водопровод на кухнях. Считай, что гостиница «люкс».
           Запах на лестничной клетке стоял специфический - смесь пережаренного лука, керосина, гнилой картошки и сырой плесени. Увидев отражение этого «аромата» на моей физиономии Виктор философски изрёк:
                - Не пугайся, «снюхается, стерпится». На нашем этаже воздух полегче. Хозяйка доброжелательная, ещё не старая бабка, живёт с 17-ти летним сыном Сашкой, оба компанейские и весёлого нрава. Комната большая, белее 30 кв. метров, не тесно. Есть у неё ещё и маленькая комнатушка, видимо, бывшая кладовка, метров 9-10, рядом с кухней, там Сашка обретается. Парень ещё в школе учится, кажется в 9-ом классе. Да сейчас сам всё увидишь.
           На второй этаж шли два лестничных марша через среднюю площадку, вся лестница деревянная, но хорошо ухоженная, это уже обнадёживало. Вошли в тускло освящённый коридор, постучали в третью дверь от входа. Дверь открыла миловидная моложавая бабуля с седеющими волосами, улыбнулась белозубой, приветливой улыбкой и с удивлением спросила:
                - Витюша, поштой-то ты стучишь-то:
                - Говорят в приличном обществе, стучать положено.
                - Клавдия Михайловна, да я не один, а с гостем, товарищем со своим новым.
                - Гость это хорошо, мы гостям  завсегда рады. Сашка! Нуко, быстренько спроворь нам кортошек, да сальца за окном возьми, гостя-то угостить надо!
           Я обратил внимание, как она сильно по волжски окает. Мне потом много лет подряд пришлось слышать этот волжский, окающий говор, и в Кинешме и в Калинине (Твери), после нашего туда переезда.
                - Клавдия Михайловна, мы ведь по делу, а не ради угощения. Посоветуй, нет ли у тебя на примете чего подходящего, в смысле квартиры для приятеля и теперь сослуживца моего Вячеслава, он только сегодня приехал из Москвы.
                - Стало быть москвич, эко тебя занесло. А угощение делу никогда не мешает. Да и искать-то я думаю, нет нужды. Витюш, ты у меня как князь на двуспальной постели почивашь, мог бы и другу местечко дать. И мне прибыль и ему дешевле встанет, да и веселей вам вместях-то будет. Как думаешь?
                - Я-то не против, а вот как напарник мой на этот счёт думает, ты по ночам спишь спокойно, не брыкаешься?
                - Да нет, жена не жалуется.
                - Господи! Да ты и женатый в добавок, а пошто жену-то не привёз ?
                - Клавдия Михайловна, мне самому надо обжиться, в части с начальством поговорить, а уж потом решать о переезде. Раз Виктор согласен и Вас это устраивает, то считайте, что договорились.
                - Ну и ладушки, а вон и Сашка сковороду несёт, сейчас мы это дело и отметим, у меня тут своя припрятана!
            Так я был неожиданно пристроен вместе с Витей Тимофеевым, правда, в не совсем  обычном варианте. Но мы были молоды и некоторые неудобства нас не смущали. Народ тогда был совсем другой, не было еще извращённого представления о подобных ситуациях. Наши сослуживцы, узнав о нашем совместном проживании, не обратили на это никакого внимания. Забегая немного вперёд, скажу больше, когда осенью 1955 года Аида приехала ко мне в Кинешму на ПМЖ, поселились мы у этой же хозяйки и жили теперь втроём. Только Витя переехал на пол, а своё место на кровати с пуховой периной уступил Аиде. Подробнее ниже.
           Раз судьба сыграла со мной такую шутку, сделав меня химиком, ничего не оставалось делать, как приступить к новой должности и добросовестно делать своё дело. По природе своей я натура увлекающаяся и любознательная, и со школьного детства, беря пример со своих домашних, и особенно с деда, привык выполнять порученное мне дело или выбранное по своему желанию, добросовестно и со всем тщанием. Поскольку моя новая служба требовала от меня освоения совершенно новой специальности, то я и принялся с усердием этим заниматься, хотя мне и не всё нравилось. Я прибыл в период, когда мой батальон занимался приведением боевой техники в порядок после полигонной практики. Я вначале уже упомянул, в каком состоянии она приходит с полигона после работы с БХВ и как её потом чистят для постановки в автопарки. Но меня поразила, буквально варварская технология очистки цистерн. После длительной работы с ипритом цистерна внутри покрывается слоем ржавчины. Если с наружным снимаемым оборудованием всё довольно просто, то с цистернами всё намного сложнее. С этой целью, солдата одевали в тяжёлый защитный костюм, надевали противогаз, отвинчивали противогазовую коробку и вместо неё прикручивали до 5-6 гофрированных соединительных трубок. В таком снаряжении солдат через люк цистерны залезал  внутрь, а трубки оставались снаружи, и он там, согнутый в три погибели, работал не менее получаса. Через полчаса солдат меняли. После выхода из цистерны из каждого резинового сапога выливалось не менее литра пота. Чтобы вычистить одну цистерну необходимо было не менее 8-10 заходов. Только после этого в цистерну заливали жидкий дегазатор (хлористый сольфурил) не менее 200 литров. Машину разгоняли, а затем резко тормозили, и так много раз. При таком способе, цистерна внутри «обмывается» вся полностью. Конечно, всё это мне показалось «средневековьем» в чистом виде. Но так было принято и это не обсуждалось.
           Пришлось побывать и на зимнем полигоне и походить по «живому» иприту в резиновых сапогах. И даже без противогаза, иприт малолетуч при отрицательных температурах.
           Командир роты, как-то вызвал меня и говорит:
                - Послушай Кареев, ты ведь ещё умудрился до училища и техникум окончить. Наверное, и рисовать и чертить умеешь?
                - Чертить точно умею, а насчёт рисования не очень, война помешала способности развить, а потом не до рисования было. А что нужно?
                - Ты что, не в курсе, майские праздники надвигаются, а у нас ротная стенгазета старая, политотдел грозится проверить во всех ротах. Бери в помощники кого найдёшь, и приступай немедленно, а взвод поручи пока помощнику. Если что надо из материалов, к замполиту, я ему команду уже дал.
                - Всё понял, будет сделано, думаю, что не хуже других.
                - Ну, давай, вперёд, не подведи!
           Набрал я у замполита всяких журналов и из картинок сделал праздничный коллаж. Название газеты и заголовки написал гуашью плакатными перьями, все заметки написал чертёжным шрифтом. Получилось совсем неплохо, ротный был доволен. А замполит прошёл по всем батальонам и заявил, что наша газета самая лучшая. Накануне праздников часть обходила целая комиссия во главе с начальником политотдела и при участии начальника штаба Озеркова. Пришли и в нашу роту. А ротный меня предупредил, чтобы я из роты никуда не уходил на случае если спросят, кто делал. И действительно, прибегает дневальный и передаёт приказание начальника штаба подойти к газете. Я подошёл и доложился. Озерков поздоровался со мной за руку и говорит:
                - Отличная работа, похвально, с такими способностями надо в штабе работать, карты и схемы рисовать. Знакомы с этими видами работ?
                - В училище мои карты висели в кабинете тактики, как образцовые. Начальнику кафедры тактики учебные схемы рисовал.
                - Вот и прекрасно, карьеру взводного скоро закончите, желаю успехов.
          При этом разговоре присутствовал ротный:
                - Чёрт меня дёрнул тебя заставить газету делать, теперь точно тебя в штаб заберут, опять я без взводного! Повезло тебе, Озерков слов на ветер не бросает.
           После всех этих разговоров, подходит ко мне замполит, Женька Голубев, мл. лейтенант, из бывших сверхсрочников, после курсов мл. лейтенантов, была такая практика в то время. Говорил всегда с очень серьёзным видом, а ростом «Метр пятьдесят с кепкой», видимо для солидности и предания сказанному значения особой важности, что-то вроде рефлекса самозащиты. Так вот, подходит и с искренней озабоченностью говорит:
                - Товарищ лейтенант, если Вас переведут в штаб, то опять прерывается Ваш кандидатский стаж, а вы уже и так почти три года в кандидатах ходите.
                - Ну, так, что, моей вины здесь нет. Я что, виноват, что после выпуска четвёртую парторганизацию менять буду, А потом, забота это не твоя, а Латышева, секретаря партбюро части, не переживай понапрасну. Я у вас в роте 8 месяцев, можете и рекомендации дать.
                - По Уставу не положено.
                - Тогда подойди к Латышеву и переговори с ним, что делать.
          Откровенно говоря, я не очень торопился в партию, я согласен платить взносы, но партсобрания были для меня сущей пыткой. И, по-моему, я был не одинок. Но, как сказал мне один начальник:- « партбилет для офицера, это всё равно, что портянки и котелок для солдата». Без партбилета карьеру в армии не сделать. А после майских праздников, не позднее 10-го мая весь полк выходил в летние лагеря.
            Делать было нечего, пришлось ехать в Иваново на парткомиссию.
            В конце апреля на Волге начинался ледоход. Такого впечатляющего зрелища я никогда до этого не видел. В то время Волга ещё свободно несла свои воды в низовья реки, Горьковского водохранилища ещё не было. Вернее сказать, оно было, но заполнение его только началось и продолжалось до 1957 года, года нашего отъезда в Калинин. Такой ледоход на средней Волге я видел в первый и последний раз. Зрелище грандиозное. Начался он во второй половине дня, как-то сразу, внезапно. Город хоть и стоит на высоком берегу, но даже с городской площади, не видя реки, хорошо слышно его могучее дыхание. Всё начинается с «артиллерийской подготовки». Вскрытие реки сопровождается грохотом, действительно, напоминающим выстрелы из артиллерийских орудий, так происходит разрушение ледяного панциря реки. Потом «стрельба» прекращается, и вся пойма реки заполняется громким шорохом, трущихся друг о друга льдин. На начало этого «представления» природы собирается почти весь город. Вся набережная заполняется народом. Чего только не  увидишь на проплывающем мимо города льду. И зимние накатанные дороги, и всякий хлам вдоль них, и сорванные половодьем береговые мостки и причалы, и копны соломы, невесть как туда попавшие, и собак, застигнутых врасплох, кучи брёвен, по какой то причине не довезённых до берега, и сваленных у речной дороги. А среди смотрящих на ледоход начинались воспоминания о том, как в таком-то годе на льдинах проплывали сани запряжённые лошадью, а на них мужик, орущий не своим голосом, а вот в позапрошлом годе проплыли две коровы и лошадь, а вот тогда-то три овцы и поросёнок. И этой брехне не было конца, всё зависело от фантазии рассказчика и количества принятой водки перед просмотром этого «шоу». Общий настрой всех присутствующих при этом зрелище был вполне весёлый и задорный, видимо, от принесённого с собой спиртного и это событие стихийно превращалось в незапланированное народное гулянье. И то сказать, с развлечениями в этом городе было не густо. Сразу же, после майских праздников началась подготовка к выезду, а вернее сказать, к сплаву, в летние лагеря на р. Оку, в район пристани «Досчатое», недалеко от г. Выксы. Для меня это тоже было внове. Таких протяжённых вояжей по воде я не совершал.
           Одновременно с этим событием произошло другое, предсказанное моим ротным. Меня вызвал Озерков и объявил о моём новом назначении. И опять я увидел насмешливую улыбку моей судьбы, Меня назначили начальником метеостанции полка! Опять меня пригласили к новому танцу, в котором я «ни уха, ни рыла». Но в этот раз Озерков разговаривал со мной не просто доброжелательно, а доверительно. Кабинет у него был в самом центре штаба. Штаб, как, впрочем, и все остальные строения полка представляли собой рубленые одноэтажные строения коридорной системы, но разной длины, в зависимости от назначения. Кабинеты были довольно просторные, стеснения никто не испытывал. Я много позже узнал, откуда такая щедрость с площадями. Окна были большие 3-х створчатые, в кабинетах было светло. Кабинет Озеркова находился в самом центре здания, площадью не менее 40 кв. метров. Напротив входной двери два окна, вдоль оконной стены стояли стулья числом не менее 10. Стол его стоял у левой от входа стены, за спиной книжные шкафы. С левой стороны от входа вешалка. Вот и весь интерьер кабинета начальника штаба полка. Когда я вошёл он указал мне на стулья у окна и сказал:
                - Бери стул и садись к столу.
           Я обратил внимание на то , что он впервые обратился ко мне на «ты».
                - Вячеслав Николаевич, я ещё раз познакомился с твоим личным делом и поэтому принял такое решение, командир его утвердил. Кстати, я обратил внимание, что за без малого 2 года ты изменил 3 профессии, не считая первоначальной, по образованию. Побывал миномётчиком, «музыкантом», химиком, а теперь будешь метеорологом. И все профессии, исключая первоначальную, не соответствуют твоему образованию и способностям. Но твоей вины в этом нет, так сложились обстоятельства. Я уверен, что ты человек серьёзный  и обязательный, я всё это время наблюдал за тобой, и с тобой можно разговаривать доверительно, ты меня понимаешь?
                - Так точно, товарищ подполковник, я всё понимаю Я не трепач!
                - Не горячись, бережёного Бог бережёт, а в личной беседе со мной, теперь мы часто общаться будем, без посторонних, можешь обращаться ко мне по имени и отчеству, понял?
                - Так точно, Николай Михайлович, понял, мне дома воспитание неплохое дали.
                - Я это уже давно вижу, поэтому и забрал тебя от этой недоученной компании, там тебя ничего хорошего не ждало, а тебе обязательно надо в академию поступать, думаю годика через три. Должность твоя новая, временная, долго ты на ней не задержисся. Скажу тебе по секрету, через год наш полк переформируют в бригаду, будут увеличены штаты, в том числе и в штабе. В штабе будет сформировано оперативное отделение, чистая тактика, в составе трёх человек: начальника, старшего офицера и офицера оперативного отделения. Первые двое придут из ВАХЗ, которую я кончал 2 года назад, а третьим я планирую тебя. Вот такая у тебя перспектива на три года вперёд. Теперь всё понял, и о нашем разговоре никто не должен знать.               
                -  Я всё понял, Николай Михайлович, а о последнем замечании можете не беспокоиться. Я не люблю обмениваться новостями и слухами, или, как в народе говорят, трепаться.
                - Для офицера это неплохое качество. Так что, принимай дела у Иноземцева и в лагерь поедешь в новом качестве. Твой непосредственный начальник по новой должности, я. Если всё ясно, желаю успехов, думаю, что справишься, и здесь у нас почище, чем у вас в батальоне.
                - Мне всё ясно, в училище у нас был маленький курс по метеоусловиям стрельбы, думаю, что разберусь и с этой задачей. И большое Вам спасибо за заботу и поддержку!
           Я вышел от Озеркова в прекрасном настроении, во-первых, у меня была уже совершенно определённая перспектива на будущее, а во-вторых, было приятно осознавать, что и в армии есть нормальные люди, и что таким человеком оказался мой непосредственный начальник.
           Я сначала направился в роту и доложил ротному, о состоявшемся решении и приказе по части в отношении меня и спросил, кому передать взвод. Поляков, как всегда, в моменты эмоционального напряжения, приплясывая одной ногой и насмешливо улыбаясь, сказал:
                - Ну, что ж, поздравляю, выйдешь в большие начальники, нас грешных не забывай! А взвод передай помощнику, начните с ружпарка, а закончите автопарком, и объясни ему, что и как. Закончите, придёте, доложите.
           Техника и оружие оказались в полном порядке. Я поблагодарил своего помощника за совместную работу и за помощь, оказанную мне при изучении новой техники. До обеда мы всё закончили и доложили командиру. При докладе присутствовали почти все офицеры роты, и я имел возможность поблагодарить всех за помощь при освоении новой специальности и товарищескую поддержку. А по случаю нового назначения, в ближайший выходной пригласил всех в ресторан, отметить это событие. Да, в Кинешме был ресторан, на берегу Волги, с гостиничными номерами на втором этаже. Мы туда даже, иногда, ужинать ходили, а в выходные-то дни, обязательно. В то время всё это было для нас вполне доступно, особенно для холостяков, или таких, как я, временно одиноких.
          Лейтенанта Иноземцева я уже знал и был хорошо знаком с ним, поэтому дела я у него принял в течении одного дня, и в это же время он научил меня работать на всех приборах метеостанции. Дело облегчалось тем обстоятельством, что у него был помощник, единственный подчинённый, ефрейтор Корниковский Борис, польский еврей из Львова. В первое наше знакомство с очаровательным еврейско-польским акцентом он мне заявил:
                - Товарищ лейтенант, (ударение делалось на последнюю гласную и она сильно растягивалась) Вам почти нечего будет делать( ударение на первую гласную с сильным растягиванием), все измерения делаю я (с сильным ударением и растягиванием), а Вы только подписываете сводки.(ударение на первой гласной с таким же растягиванием).
                - Прямо-таки не должность , сплошная синекура!
                - А что это такое.
                - Нам с тобой ещё долго работать вместе, успею объяснить. Я обратил внимание на стенд метеосводок, который висит на стене в коридоре штаба, он что-то не очень мне нравится, ты не возражаешь, если мы его с тобой подновим? И потом, друзья мои, на метеоплощадке, около штаба, решётчатая будка для инструментов тоже требует, на мой взгляд, серьёзного вмешательства, как ты думаешь ефрейтор от метеорологии?
                - Я с Вами полностью согласен, товарищ лейтенант!
                - Хорошо, взаимопонимание достигнуто, почти без усилий. Начнём работу, если успеем до отъезда в лагерь.            На фото: Вверху - после перевода в штаб.
                Внизу -  в служебном кабинете.
                - Только я должен Вас предупредить, что столярка подчиняется зампохозу, если только Подполковник Озерков подпишет заявку, тогда можно надеяться, что сделают, и то, если чертежи будут.
                - Я смотрю, ты тут все ходы и выходы знаешь. Я так понимаю, что у тебя и в столярке есть связи?
                - А как же можно без связей, иначе ничего достать не возможно.
                - Теперь, я точно зная, что с тобой не пропаду. По твоему выговору я догадываюсь, что ты сын иудейского народа? Улыбается во весь рот:
                - Вы правильно определили, я еврей, как мои папа и мама, они из Гданьска, а незадолго до присоединения Западной Украины к СССР, наша семья переехала во Львов, папа работает машинистом на паровозе. А школу я кончал в Львове, десятилетку.
                - Ну, тогда я спокоен за нашу службу, на эту тему поговорим ещё в лагере. Кстати, а что там у нас есть по нашей службе, здешняя метеоплощадка перевозится в лагерь?
                - Нет, там всё есть, перевозим только походное оборудование. В лагере у нас хорошо, есть собственный домик под метеостанцию. Мы с лейтенантом Иноземцевым там и жили. Я думаю, Вам тоже понравится.
                - А что за местность там, в смысле природы, я ведь рыбак заядлый?
                - О! Место там чудесное, весь лагерь расположен в сосновом лесу. От посёлка Досчатое не больше полутора километров и до Оки столько же, так что рыбалка Вам обеспечена. В посёлке есть клуб, а по узкоколейке маленький поезд ходит 2 раза в день до Выксы. Там прекрасный парк с танцплощадкой.
                - Да ты, друг, в химики зря попал, тебе нужно было в разведке служить. С такими-то способностями. А каким образом полк сплавляется до лагеря?
                - Вы знаете, это самое замечательное время, время полного разлива и Волги и Оки. Я постоянно удивляюсь, как капитаны в этом «море» находят фарватер, иногда проходим такими местами, что берегов не видно ни справа, ни слева.
                - А чем там местное население занимается, там, что, колхоз?
                - Нет, этот посёлок, фактически, большая деревня, а местные жители,  в основном, работают на металлоделательном заводе. Завод этот выпускает листовой прокат, фактически, кровельное железо. А плывём мы на теплоходах, знаете, на таких, как в «Волге – Волге», типа «Севрюги», но всё равно прогулка замечательная! А технику всю на баржах перевозят, специальными буксирами. Скоро сами всё увидите, главное, чтобы погода не подвела, в дождь, удовольствие маленькое.
                - Ну что же, на сегодня допрос закончен, иди, готовь наше имущество к отправке.
           В конце первой декады мая погрузка техники и имущества была закончена и баржи ушли раньше нас. А весь личный состав посадили на теплоходы через два дня, и мы тоже, тронулись в путь. Раньше я плавал только на московских речных «трамвайчиках» по Москве реке, а это путешествие было первым.
           Из Кинешмы мы вышли утром, не помню точно, но, наверное, не позже 10.00 и пошли вниз по течению. Пока шли вдоль высокого кинешемского берега, половодье не слишком ощущалось, но часа через 2, на равнинной местности, берега начинали уже теряться. Корниковский немного приврал, упомянув «Севрюгу» из «Волги-Волги», теплоход был вполне приличный, с кают-компанией и хорошим рестораном на кормовой части верхней палубы. Офицеры размещались в каютах 2-го класса, начальство в каютах 1-го класса, а «нижние чины» в 3-м классе на нижней палубе. Офицеры питались в ресторане, для солдат была развёрнута кухня в помещении камбуза на нижней палубе.  На фото: На верхней палубе, на какой-то стоянке. В районе Юрьевца мы повернули строго на юг и в районе Городца, Заволжье вошли в Горьковское водохранилище. Далее наш путь пролегал на юго-запад до Горького (Нижнего Новгорода), где наш теплоход вошёл в Оку. Теперь мы уже шли против течения до самого Досчатого. Ока шла в общем направлении на юго-восток. Мы прошли Дзержинск, Гарбатов, Павлово  (откуда павловские автобусы), Муром. С учётом непрямолинейности нашего маршрута, по Яндекс-карте я подсчитал примерную протяжённость его. Получилось, от Кинешмы до Горького по Волге километров 250, и от Горького до Досчатого по Оке, более 300. И если мне память не изменяет, то «плюхали» мы пароходными плицами не менее 2-х суток.
           Таким образом, прибыли мы в Досчатое тоже утром, к исходу вторых суток. Фотографией я тогда не увлекался и большинство снимков сделано Корниковским из его «Смены». А по приезде в лагерь он и меня «заразил» этим увлекательным занятием, и до первого отпуска домой я пользовался эго «Сменой».
           Когда мы сошли на берег и пошли в лагерь, то я сразу вспомнил Мухино, те же сосны, тот же песок под ногами, и река не так уж и далеко. На душе стало тепло и уютно. В те годы, и, наверное, до начала 60-х годов все войска на лето выходили в летние лагеря. Там отрабатывались все тактические задачи по «боевому сколачиванию» подразделений и соединений то роты и до дивизии. В условиях зимних квартир этого сделать невозможно. Вырабатывалась т.н. полевая выучка, а офицеры приобретали опыт управления войсками в полевых условиях. Проводились взводные, ротные и батальонные учения с боевой стрельбой. Т.е. выполнялись все задачи необходимые в настоящих боевых условиях. Прошу извинить за маленький экскурс в военное дело, без этого нельзя будет понять некоторые моменты моей жизни из дальнейшего повествования.
           Все летние воинские лагеря устроены на один манер, описанный в Уставе Внутренней службы. В нашей части офицеры жили тоже в лагерных палатках и офицерский палаточный городок размещался отдельно от общего солдатского расположения. А наша с Корниковским «бунгало» стояло вообще на «отшибе», за зданием штаба полка. Избушка была сделана добротно. Площадь проживания составляла около 14 кв. метров. В торцовых стенах били дверь и окно, у которого стоял стол, а вдоль боковых стен стояли две солдатские койки и несколько табуреток. Впоследствии мы с Борисом в углу,  у входной двери, оборудовали фотолабораторию площадью в 1 кв. метр. А чтобы там не задохнуться, вместо двери повесили занавеску из старого солдатского одеяла.
           Борис оказался прав, по прямым моим служебным обязанностям делать мне было нечего. Основным моим работодателем был мой непосредственный начальник, Озерков Николай Михайлович. В штаб пришла официальная директива из округа о развёртывании на базе нашего полка, бригады химической защиты. Эту новость по секрету мне сообщил… Корниковский, и это оказалось истинной правдой, после того, когда меня вызвал Озерков, и поручил выполнить большое количество графических документов. Работы хватило на всё лето и без особого напряжения. Поскольку в штабе эта работа относилась к работе высшей квалификации, поэтому меня никто не торопил, главное было качество. Так что, и на рыбалку и на другие интересные занятия время хватало.
          А потом, как гром среди ясного неба, пришла ещё одна директива, по военной подготовке контингента, отсидевшего в тюрьмах и колониях сроки в то время, когда им надо было проходить срочную службу. Это быль июнь месяц. Вызывает Озерков и, смеясь, говорит:
                - Вячеслав Николаевич, придётся тряхнуть стариной!
                - В каком смысле, Николай Михайлович?
                - Слышал, наверное, присылают к нам на военную выучку зеков недавно освободившихся и не успевших обратно попасть. Так вот, командиров взводов не хватает, не обессудь, покомандуй месячишко этой братией. Только учти, взвода по 35 человек и на весь взвод лет по 500 тюрем и колоний. Но я думаю, ты к ним подход найдёшь. Главная задача, научить их стрелять из штатного оружия и научить работать на нашей технике. На это и отпускают нам один месяц.
                - Всё верно рассчитано, за месяц они научатся стрелять, а по уходу от нас им легче будет грабить!
                - Ты, брат, так не шути где-нибудь в другом месте. Приказ есть приказ, мы его должны выполнить, а остальное не наша забота, понял?
                - Так точно, понял, где и у кого принимать «банду»?
                - Вячеслав Николаевич, мы же договорились, об этом ни слова. Иди к Митрофанову, этим строевой отдел занимается. Всё! Разговор закончен. Да ты там с ними поаккуратней.
                - Всё понял Николай Михайлович.
           Прихожу к Митрофанову, начальнику строевого отдела, спрашиваю:
                - Володя, привет, ты «банды» формируешь и главарей утверждаешь?
                - Слава, и ты попал в это мероприятие, как же Николай Михайлович допустил?
                - Так он меня сам и уговорил, говорит, что с командирами взводов совсем плохо, а сержантов нельзя назначать, могут быть неприятности.
                - Они завтра прибудут, мы их на стадионе принимать будем, там,  на взвода и роты разобьём. Их присылают 200 человек, вот и сформируем две роты по 3 взвода в каждой, приходи, выбирай, какие понравятся. Там же и обмундируем их в х/б и ботинки с обмотками, сапог не дали. Одной ротой будет командовать Поляков, вот ты к нему по старой памяти и иди. Поляков тебя и просветит, чем вы с ними заниматься будете.
           Выйдя от Митрофанова, я подумал, миномётчиками командовал, музыкантами командовал, химиками командовал, а теперь доверили рецидивистов, интересно, кем ещё придётся покомандовать?
           На фото: В таком виде я предстал перед криминалом.
           Всё оказалось не так страшно, как представлялось. Мужики оказались на редкость покладистые и понятливые. Возраст в среднем по взводу за 30 лет, половина семейные(когда только успели). На первом занятии по инженерной подготовке, отрывка индивидуальной стрелковой ячейки для стрельбы стоя, один из подопечных (в возрасте за 40 лет) заявляет мне:
                - Ты сынок расскажи, что нам тут рыть надо, а сам иди, отдыхай, чего ты тут с нами на жаре париться зря будешь, а я гонца пришлю, когда всё готово будет.
           Они и во взводах и ротах, видимо, уже успели организоваться по лагерному принципу, и разговаривал со мной их «набольший», другими словами, «теневой» командир взвода. Я ещё со своих юных лет, по опыту своего двора, хорошо разбирался в этой уголовной субординации, и поэтому, принял это совершенно спокойно. Лучше все проблемы решать со «смотрящим», чем разбираться с каждым охламоном. Я поделился этим опытом с Поляковым. Он, естественно сразу спросил, откуда у меня такие познания. Пришлось рассказывать, какое окружение было у меня в юности во дворе моего родного дома. После нескольких дней занятий моя версия подтвердилась, вопросы командирам на различные темы, задавали одни и те же люди.
           Всё шло, вроде, благополучно, до первого выходного дня. В палаточном городке для солдат, в соответствие с устройством летнего лагеря, за линией палаток оборудуются так называемые «погребки» для питьевой воды. Сооружение это представляет собой яму, глубиной около метра, облицованную досками или тонкими жердями. Над этой ямой ставится укрытие в форме шалаша и прикрывается дёрном. Для входа в это сооружение делаются в земле наклонные лесенки до самой ямы. В этом сооружении на специальной деревянной подставке ставится 50-ти литровый оцинкованный бак, закрытый на замок с, прикреплённой к нему цепочкой, кружкой. Такие баки можно было наблюдать на всех ж/д вокзалах страны, наверное, до конца 50-х годов прошлого столетия. Эти погребки делались один на взвод. Всё это нудное объяснение необходимо, чтобы понять дальнейшие события. Спиртное можно было достать только в Досчатом, а единственная дорога до него было перехвачена на время «партизанских» сборов патрульным нарядом. Во второй половине дня ближайшего воскресенья, я и другие командиры обратили внимание на повышенное весёлое настроение наших подопечных. Начали проводить расследование и устанавливать причину такой повышенной весёлости. Потом в нескольких палатках обнаружили спящих в неположенное время, и которых невозможно было разбудить. Причина была установлена. На всей территории расположения «партизан» стоял сильный запах Тройного одеколона. Я случайно заглянул в один из погребков. Всё свободное пространство около бака с водой было усыпано пузырьками из-под Тройного одеколона, а бак совершенно пуст. Я показал всё это Полякову, и мы вместе пошли в военторговскую палатку. Спросили продавщицу:
                - У Вас Тройной одеколон есть?
                - Ой! Вы знаете, был, но вчера «партизаны» весь раскупили, больше сотни пузырьков. Я ещё подумала, зеки, а какие культурные, все одеколоном пользуются.
                - И водой из погребков запивают.
                - Как, они его, что, пьют!
                - С превеликим удовольствием и в больших количествах. У Вас ещё что-нибудь из парфюмерии на спирту осталось?
                - Только цветочный одеколон и духи разные.
                - Никому не продавать, ни под каким видом, даже офицерам, скажите, всё кончилось, а на базе нет! Сегодня же получите распоряжение начальника лагерного сбора. Понятно?
                - Понятно, товарищ капитан, я же не знала, для чего они его берут. Господи, как можно это пить?
           На удивление, эта братия вела себя совершенно тихо. Устроили им досрочную вечернюю проверку и уложили спать. Доложили начальнику лагерного сбора, т.е., командиру полка, полковнику Петренко. О! Эта личность заслуживает особого внимания, но о нём несколько ниже. Особо напившихся, 2-х или 3-х человек, он арестовал на 10 суток с отсидкой на лагерной гауптвахте. Это сооружение необходимо описать особо. В тыльной части лагеря, на опушке мелкого сосняка было возвышение в виде небольшого холмика, высотой метров 6-7, с крутыми склонами, обращёнными в сторону лагеря. Вот в этом-то крутом склоне и были вырыты «барсучьи норы». Это были небольшие пещерки, диаметром не более метра и до 2-х метров в глубину, облицованные внутри тонкими жердями. Отверстия закрывались задвижками из жердей же, с квадратными отверстиями около 15 см. в поперечнике. По средневековой терминологии это были земляные мешки, только не вертикальные, а горизонтальные. Человек мог в них проникнуть только на четвереньках, а внутри, только сидеть или лежать. Арестованные за дисциплинарные проступки «заходили» туда, как правило, задом, чтобы голова была обращена в сторону задвижки с отверстием. Таких гауптвахт я не видел больше нигде за всё время службы в войсках. Современным правозащитникам такие казематы не могут присниться даже в кошмарном сне. После отсидки арестованных «партизан» в этих ямах, они все, до единого, пришли к заключению, что лучше отсидеть год в колонии, чем 10 суток на полковой гауптвахте. Запрет продавать спиртные парфюмерные снадобья в военторге, был компенсирован разрешением приглашать на выходные свои семьи и знакомых дам, поскольку весь прибывший к нам на выучку контингент был из ближайшей округи (Выкса, Муром, Навашино, Кулебаки и прочие близлежащие населённые пункты).
           Когда закончился срок их пребывания в нашем лагере, нашу часть обязали доставить их ж/д транспортом до г. Мурома, до районного военкомата и сдать их там военкому для последующего оформления воинских документов и роспуска по домам. Меня Озерков освободил от этой миссии, по причине полного завала работы по оформлению документов по переформированию полка. У меня в это время, помимо Вити Тимофеева, появился ещё один приятель, Коля Демиденко. Он тоже прибыл из пехоты на полгода позже меня. Вот он попал в эту экспедицию, на своё несчастье, как потом выяснилось. До Выксы эту братию довезли по узкоколейке. От Выксы до Мурома был сформирован специальный эшелон из «теплушек», всего-то 5 вагонов, да и расстояние немногим более 40 км. Но другой дороги просто не было, поэтому и выбрали железную дорогу. Маршрут следования: Выкса – Навашино – Муром. На станции Навашино наш эшелон остановили. На соседнем пути уже стоял эшелон с целинниками. Пассажиры обоих эшелонов были изрядно на веселее, В эшелоне целинников присутствовали и женщины. И те и другие находились в «теплушках». Расстояние между вагонами 1,5 метра. Сначала начался обычный в таких случаях «трёп». Всё это я пересказываю со слов Коли Демиденко. Потом разговор начал приобретать более крутой характер, послышались брань и оскорбления. Из эшелона в эшелон полетели пустые бутылки. Видя такое дело, наш старший офицер побежал к начальнику станции. Того нашли только через полчаса. Нужно было срочно разводить эшелоны. Но когда прибыли к месту действия, там происходило настоящее кровавое побоище. Наших 200 и целинников не менее 300. В ход пошла крупная щебёнка с насыпей путей и всё, что попадало под руку. Одновременно дрались около полутысячи человек! Эшелоны в такой обстановке вообще нельзя было трогать с места, потому, что драка происходила уже на путях, между эшелонами и вокруг. Начальник станции в панике бежал. Офицеры ничего не могли сделать, если бы они ввязались в эту кутерьму, их просто перебили бы, они были без оружия. Кое-как с помощью дежурного по станции дозвонились до Мурома, просили немедленно доложить обстановку начальнику гарнизона. Слава Богу, там народ нашёлся расторопный и решительный. Через полчаса на двух дрезинах прибыл взвод вооружённых солдат во главе с офицером. И только стрельба из автоматов поверх голов этой ревущей толпы положила конец этой бойне.
           Впоследствии, это событие вошло в Приказ Командующего округом, как «навашинское побоище». Говорили, что начальника станции отдали под суд. Вот так закончилась «партизанская» война на ст. Навашино. Забегая несколько вперёд, могу сказать, что в г. Муроме у меня лично, тоже было не менее «интересное» приключение, но о всём в своё время.
           А я сразу же приступил к документам по «реформации». Фактически, я уже исполнял должность, которая должна была только появиться, и которую мне обещал Озерков.
           Наконец у нашего партийного секретаря лопнуло терпение и зайдя ко мне в кабинет сказал:
                - Кареев, больше волынку тянуть нельзя, ты уже три года ходишь в кандидатах, это выходит за всякие рамки. Тебя надо или исключать или принимать. И то и другое надо делать немедленно. Я уже переговорил с Николаем Михайловичем, и он не возражает против нашей с тобой поездки в Иваново, в Политотдел спецчастей. Одну рекомендацию даёт тебе Тимофеев, твой приятель, а вторую согласился дать Озерков. Завтра в управлении партсобрание по твоему вопросу, а после завтра мы едем в Иваново. Дорога, правда, не совсем удобная, но, что делать, обстоятельства.
           Дорога действительно была вся в «загагулинах». Маршрут проходил от Выксы через Навашино, Муром, Ковров, Шую. Всего-то 250 км., но в основном на местных поездах и с пересадкой. Но тогда я таких дорог не боялся. Обернулись мы с ним за две ночи и один день. В Политотделе подивились такому случаю, 3-х летнему кандидатскому стажу, но сочли причину уважительной, связанной с обстоятельствами службы. Теперь я был член КПСС в «законе».
           Еще в Кинешме я познакомился с интересным мне человеком, старшиной сверхсрочной службы  Михаилом Довгалем. Он заведывал  мастерской по ремонту средств противохимической защиты. У него там было много всякого интересного. Например, там были, неизвестно, даже ему, откуда взявшиеся индивидуальные средства переправы через водные преграды. Представляли они из себя надувные пояса цилиндрической формы диаметром сантиметров 30 с надувным и спускным клапанами и вставлявшимися в них прорезиненным комбинезоном. К такому средству полагались два весла, размером и формой напоминающие ракетки для игры в настольный теннис. Руки у него были золотые, как у моего деда. Да и по возрасту, он был более чем в два раза старше меня. Но это не мешало нашей дружбе, потому, что он тоже был заядлый рыбак. Как-то я зашёл к нему в очередной раз, а он достаёт это чудо переправочной техники и говорит:
                - Вячеслав Николаевич, смотри, если эту штуку разрезать ровно пополам, что получается? А получается, дорогой мой, нос и корма надувной лодки.
                - Ну, допустим, а всё остальное, бока, днище, дополнительные клапана и межсекционные перегородки?
                - Мыслишь ты правильно, а поскольку ты у нас человек учёный, делай чертежи, а по чертежам-то можно и надувного слона склеить. Теперь, надо грузоподъёмность как-то определить, и решить, одно- или двухместную делать. Ну, как берёшься, а материал на всё есть. Даже лепестковые клапана к этим «колёсам» есть, целая коробка. Вы не беспокойтесь, этот хлам у меня не числится, и вообще, никто не знает, откуда это всё взялось. И потом, это всё давно надо было сжечь, чтобы место не занимало.
                - Хорошо, я рассчитаю грузоподъёмность на 2-х человек, в одежде и со снаряжением, короче, на 200 кг. Закон Архимеда я ещё не забыл. Сделаю чертежи на лодку и на клапана из бронзы. У тебя в механической мастерской знакомцы есть?
                - Есть один парень, на все руки мастер, выточит на токарном станке.
                - Тогда договорились, жди чертежи.
           Чтобы не «тянуть резину» скажу сразу, лодки мы с ним сделали отличные, всем на зависть. Я со своей лодкой побывал в Твери, на Дальнем Востоке, в Нижегородской губернии и подарил её своему приятелю уже после увольнения из армии, аж в 1995 году. На фото: мы с Довгалем за любимым занятием.
            А в лагере я, тоже на почве рыбалки, познакомился и подружился с дирижёром полкового оркестра, майором Решетниковым Юрием Давидовичем. Его любимым изречением было:
                - Славик, мне ничего особенного не надо, была бы корочка хлеба, чёрная пречёрная икра и старый престарый коньяк. Скромное желание было у нашего музыканта. Мы часто вместе ходили на рыбалку, но не на Оку, а на её старицу, и ближе и клёв получше. Как-то в выходной пришли на старицу, взяли водочки, закуски, а стаканы забыли, Я, когда обнаружил это упущение, спрашиваю:
                - Юра ты водку из горлышка пить умеешь?
                - Славик, ну за кого ты меня принимаешь, я же музыкант , а не алкаш!
                - Ты представляешь, я тоже не могу, но из других соображений, просто её родимую из стакана-то не очень, а уж из горла, просто гадость!
                - А ты к чему этот диспут затеял?
                - Мы стаканы забыли, и из посуды у нас есть только чайная банка с червями.
                - А банка не ржавая и навоза в ней нет?
                - А где это ты у нас в лагере навоз видел, червей добывать целая проблема, на луг ходил, там копал, и землицы чистой положил. А что, если для червей соорудить кулёк из лопуха, баночку помыть, и, пожалуй, сойдёт за стакан?
                - Предложение принимается, не идти же обратно в лагерь за стаканами, пропади они пропадом!
           Как-то мои друзья выказали мне своё неудовольствие тем, что я постоянно хожу на рыбалку,  а уху они ни разу не пробовали. Я пообещал им устроить уху, не хуже Демьяновой. За 3 месяца пребывания в лагере, я достаточно хорошо изучил окрестности вдоль нашего берега Оки. Познакомился я и с бакенщиком, жившим недалеко от старицы. Выбрав время как-то вечером, я прогулялся до него, потолковали про то, про сё, а потом я спросил его:
                - Слушай, Михалыч, нельзя ли тут у тебя рыбки половить, я приметил тут заливчик удобный, не очень широкий, а у тебя наверняка сеточка имеется. Друзья мои ушицы запросили, а с поплавочной удочки разве на уху для такой оравы рыбы натаскаешь?
                - А компания-то большая, любителей-то ухи?
                - Да, не более 4-5 человек, рыбаков-то только двое будут, а остальные так, нахлебники.
                - А когда собираетесь?
                - Думаю в ближайшую субботу, часикам к 5-ти вечера, как, подходяще?
                - Да, по мне когда ни придёте, я завсегда здесь, а если на реке буду, то жена меня вмиг высвистает.
                - Тогда будем считать, что договорились, а об остальном не беспокойся, всё будет.
                - Ну, вот и добре, до встречи.
           После моего сговора с бакенщиком, я предупредил ребят, что в ближайшую субботу они отведают ухи. На расспросы отвечать не стал, а сказал, что в субботу всё сами увидите. И велел приготовить три бутылки водки. Это требование возражений не вызвало.
           Как и было условлено, в субботу после послеобеденного отдыха, минут 15 пятого потихоньку направились к Оке. Немедленно последовал вопрос:
                - Слушай, Вячеслав, а чем ловить-то будем?
                - Штанами!
                - Нет, мы серьёзно, мы же никаких снастей не взяли.
                - Вы прямо, как дети, всё вам покажи, всё вам расскажи.
         Так, незаметно, за разговорами, дошли до избы бакенщика, опять вопрос:
                - А кто тут живёт отшельником, на самом берегу?
                - А сообразить не можете, вы хоть раз не реке были, кто и чем фарватеры рек обозначает?
                - Бакенщик что ли?
                - Он самый, да вот он, из под берега выходит.
           Подходит Михалыч, здоровается:
                - Привет, рыбачки, как настроение, у кого есть желание поплавать на лодочке, пару человек надо.
                - Ну что, друзья, пошли за рыбкой.
           Спускаемся к реке и идём в конец залива. Там уже всё готово, выход из залива перехвачен сеткой, а в конце залива, у берега стоит весёльная лодка. Михалыч командует:
                - Залазьте в лодку двое, один гребёт, другой шестиком по воде шлёпает по обеим сторонам лодки. И так двигайтесь к сетке, а мы с остальными пойдём по берегу следом за вами.
           Всё было исполнено по задуманному сценарию. Михалыч с берега командует:
                - Теперь подплывайте к нам и забирайте ещё одного, да ведро под рыбу. Мелочь не берите, там и крупной хватит.
          Прибыли мы вчетвером, я, музыкант, Витя Тимофеев и Володю Митрофанова пригласили. Володю оставили на берегу в качестве зрителя, а Виктора забрали к себе в лодку. Технология простая, один подымает сеть, а двое выбирают рыбу. Начали с дальнего берега. При первом подъёме у всех вырвался возглас изумления от увиденного. Сеть, на закатном солнце, сверкала серебром «бели», процентов на 70 в сеть попала плотва, подлещик, краснопёрка, густера, то, что рыбаки называют «белью» за серебристую чешую. Кроме «бели», попалось несколько щурят, крупных окуней. В общем, за полчаса набрали полное 10-ти литровое ведро вполне приличной рыбы. Сеть снимать не стали, Михалыч сказал, что завтра утром сам всё выберет и выпустит, а за ночь ей ничего не сделается. Полчаса ушло на чистку рыбы, участие принимали все. Пока мы чистили рыбу, Михалыч принес нам чистую посудину и сказал, что у хозяйки всё уже готово, осталось только рыбу положить. С шутками и обменом впечатлениями поднялись на берег к дому и предали рыбу хозяйке.
           Ухи оказалось столько, что, наевшись всей командой «до упора», осталось ещё и хозяевам на завтрак. Кстати сказать, уха, оставленная до утра, становится ещё вкусней. Я удостоился коллективной благодарности своих приятелей, а все мы получили возможность ещё несколько дней вспоминать и переживать это событие.
           Читатель должен был заметить, что я больше пишу о событиях не связанных непосредственно со службой. Повседневная воинская служба мало интересна для её описания, если конечно в её монотонном и однообразном течение не появляются какие-то необычайные случаи и события. Вот один из таких случаев, который для моего единственного подчинённого, Бори Корниковского, обернулся сплошным кошмаром. У нас в части практиковались по утрам, ещё до завтрака, физподготовка и стрелковые тренажи, чередуясь через день. Проводились эти мероприятия и для офицеров штаба, и руководил ими сам Озерков, начальник штаба. Занятия по физподготовке среди офицеров назывались «индийским часом». Название это появилось после поездки тогдашнего Министра обороны, Маршала Советского Союза Г.К. Жукова, с визитом в Индию. Он там обратил внимание на подчёркнутую подтянутость и стройность офицеров индийской армии, в результате регулярной физической подготовки офицеров. В этом смысле офицеры нашей армии сильно уступали индусам. По этой причине, вернувшись на родину, Г.К.Жуков немедленно издал строжайший приказ о физической подготовке офицеров Советской Армии, не взирая на занимаемые должности и возраст. Этот приказ как раз совпал с началом нашего лагерного периода. Озерков сам ходил по палаточному городку офицеров с тростью и очень убедительно приглашал всех на физподготовку.
          Стрелковые тренажи по утрам были  введены приказом командира части, и тоже проводились лично Озерковым. Чтобы не делать специального щита для крепления мишени, последнюю крепили на стене моей избушки-метеостанции, находящейся поблизости от штаба. Накануне я сменился с дежурства по лагсбору, пистолет сдал в комнату хранения у дежурного, моего сменщика. После суточного почти бессонного дежурства я с друзьями слегка расслабился и ушёл домой отдыхать, когда горнист играл «Вечернюю зорю». Утром меня разбудил Борис:
                - Товарищ лейтенант, вам на тренаж пора!
                - Спасибо дорогой, я точно бы проспал после вчерашнего дежурства!
                - И отдыха с друзьями!
                - А что, было заметно!
                - Не очень, но запах, его не скрыть.
                - Ладно, трезвенник, не бухти, я пошёл!
           Пошёл в штаб, к дежурному, взял пистолет и отправился к месту этого бессмысленного занятия. Смысл этого занятия заключался в прицеливании по мишени и спусканию курка. Всё это проходило, естественно с пустыми магазинами. Куда кто целился, никто не контролировал, и вся эта канитель теряла всякий смысл. Нас на тренаже присутствовало человек 6-7, подошёл Озерков и начались занятия. После первого прицеливания и спускания курка мой пистолет выстрелил боевым патроном. Все кинулись врассыпную, Озерков кричит: - « Отберите у него пистолет!». Из моей избушки выскочил ошалелый Корниковский и кинулся, зачем-то,  в лес. Я тоже слегка «прибалдел», опустил пистолет и вынул магазин. И я понял, что вчера, сдавая пистолет на хранение,  не вынул из него магазин с патронами. Когда все успокоились, подошёл Озерков:
                - В чём дело, что случилось!?
                - Вчера дежурство было не лёгкое, сдавал пистолет и забыл вынуть магазин, виноват! Извините!
                - Товарищи офицеры, учтите этот горький опыт, внимательней относитесь к личному оружию. А вы зайдите ко мне, теперь вашего ефрейтора надо искать в районе Оки.
            Я отделался нравоучением и выговором, а Корниковский явился минут через 20 всё ещё напуганный:
                - Товарищ лейтенант, а что это было!?
                - А было это то, что твой начальник полный идиот, забыл вчера при сдаче пистолета  вынуть магазин с патронами. Пойди, посмотри, куда хоть я попал?
           Борька быстро выскакивает, и возвращается уже улыбающийся:
                - Поздравляю, Вы попали в «9»!
                - Сталобыть, стрелять на зачёт теперь надо ходить с похмелья!
            Вот так закончилось маленькое происшествие на службе.
            А почему попадание в «9» привело Корниковского в такое весёлое расположение духа, это легко объясняется моей врождённой слепотой и плохим подбором очков, вследствие чего, я стрелял из пистолета только на «3». Трудно поверить в то, когда после увольнения из армии, я серьёзно занялся своим зрением,   и мне подобрали правильные очки, а я в это время работал уже в своей «Альма  матер» в качестве вольнонаемного служащего Советской, а потом Российской Армии, я стрелял из «Макарова» лучше многих офицеров с которыми я работал и дружил. Вот так во время прохождения службы своей Родине и народу, относятся к офицерам их старшие начальники и руководство страны. Не могу удержаться, по этому поводу, от оценки, давно уже бытующего в стране мнения, что офицерам Советской (послевоенной) армии, а потом и Российской, зря платят деньги, поскольку им там делать нечего. Это могут говорить только обыватели с синдромом олигофрении или враги русского народа. Альтернативы моему выводу нет! Нравится вам это или нет, это ваша проблема. Я шёл в армию не по призванию, а по обстоятельствам жизни, Но раз уж я встал на это поприще, то должен был его исполнять добросовестно и с полной ответственностью за взятые на себя обязательства в виде Воинской Присяги. Это моё убеждение, переданное видимо, моими предками, служившими верой и правдой своему Отечеству. Прошу извинить за столь резкое суждение в отношении армии и её руководства.
           А о современной армии вообще говорить не хочется, это самая нищая, «замордованная» и униженная армия в цивилизованном мире, доведённая до полной потери боеспособности. Можно только сказать словами героя всем известного кинофильма: - «…за державу обидно!». Моей Родине ещё предстоит воевать, и совсем в недалёком будущем. Эта война будет для России последней и с самыми позорными последствиями. Но, слава Богу, я до этого позора не доживу.
          Рассказывая о прошлом, я не могу полностью отвлечься от настоящего и будущего, это вполне естественно, так воспитано моё поколение. А поскольку настоящее отвратительно, то и будущего у такой страны быть не может. Русский народ, создатель и многовековой защитник Государства Российского, за последние 20-ть лет, насильственным образом поставлен на путь полнейшего вырождения с полной потерей инстинкта самосохранения себя, как государствообразующего этноса. И что самое печальное, процесс этот принял характер необратимости. Увы!
           Для того чтобы отвлечь читателя от столь мрачных мыслей, вернусь в прошлое и расскажу забавный случай на первой моей охоте. Я уже упоминал о Мише Довгале, страстном охотнике и рыболове, с которым я подружился ещё на зимних квартирах, в Кинешме. Как-то зайдя к нему в походную мастерскую в лагере, я увидел, висящее на стене охотничье ружьё. Спрашиваю:
                - Да ты брат, не только рыбак, а ещё и охотник?
                - Так, балуюсь помаленьку, в основном по уткам, для этого и  лодку сделал, собаки-то нет, вот и приходится самому дичь доставать. Утку-то стреляешь над водой, она и падает туда, так что, или собака нужна или лодка надувная, лёгкая. Между прочим, сейчас вторая половина августа, утка вдоль Оки на пролёте идёт, если есть желание, сходи на Оку, там озерков полно, утка на ночь на вечерней зоре на них садится. Я там и курочек водяных видел. Если ты знаком с бакенщиком, то можешь у него собаку взять, у него сеттер чёрный, молодой, азартный, ни одной кочки не пропустит.
                - Спасибо друг, в ближайшую субботу с удовольствием воспользуюсь твоим предложением. А с бакенщиком, Михалычем, я знаком на почве рыбалки, недели две тому назад мы с ребятами уху у него делали, а рыбки он нам помог наловить, сеткой конечно.
          Сказано, сделано, в субботу, после обеда, наверное, около 16.00, взяв у Михаила ружьё и патронташ с патронами, направился к бакенщику за собакой. Увидев меня с ружьём на плече, пёс начал носиться вокруг меня как угорелый. Михалыч, засмеявшись, сказал:
                - Эта скотина, как только увидит ружьё, начинает, буквально, сходить с ума. Страсть как любит носиться по полю. Забирай его, походите, может чего и добудете на ужин. Не пуха, ни пера!
                - К  чёрту!
           Формула удачи была произнесена и мы с Джеком отправились искать охотничьего счастья. Надо отдать справедливость собаке, носился он действительно добросовестно, но только не там где было надо. Вдоль Оки, в её пойме,  было много пойменных озёр. Они располагались цепочкой по заливному лугу, на расстоянии 50-70 метров друг от друга. Вся трудность добычи дичи заключалась в том, что все эти озерки по всему периметру были густо заросши ивовым кустарником. Свободных подходов к воде практически не было. Джек добросовестно ходил по всему лугу с высоким профессионализмом, чёткими, равномерными галсами, обыскивая всю местность от одного озерка до другого. К сожалению, я не мог ему объяснить, что полевой дичи здесь нет, ни куропаток, ни кроншнепов, ни перепелов, а вся наша потенциальная добыча сидит на воде за кустами. Мне нужно было, чтобы собака добралась до воды и подняла на крыло, укрывающуюся там дичь. Самому продираться через кустарник не было смысла, поскольку, поднятая мною дичь, была бы для меня не досягаема из-за кустов. Мне нужно было как-то загнать Джека к воде, чтобы он поднимал дичь на крыло, а я бы контролировал воздушное пространство над озером. Озерки были небольшие, не более 40-60 метров в диаметре. Наконец, мне пришла в голову мысль, о готовности всех собак приносить, брошенные палки. Эта находка тут же была испытана. В плавниковом мусоре там недостатка не было. Я поднял подходящую палку, подозвал Джека и бросил палку в сторону озерка. Он тут же бросился за ней и принёс, положив, метрах в 2-х от меня. Это уже вселяло надежду. Тогда я взял эту же полку и запустил её прямо в озерко, через кусты. Джек опять кинулся за ней, но перед кустами остановился и посмотрел на меня. Я ему скомандовал: - «Ищи!». Он без особого энтузиазма начал пробираться через кусты. Через некоторое время я услышал слабый всплеск воды, а ещё через пару минут появился Джек, весь мокрый и с палкой в зубах. Он стряхнул с себя воду и побежал ко мне. Бросив около меня палку, он еще раз встряхнулся, обдав меня брызгами, и начал валяться по траве, перекатываясь сбоку на бок. Я посмотрел на весь этот цирк и сказал:
                - Да, собака ты хорошая, но не для такой охоты, на полевой охоте от тебя, наверное, и была бы польза, но ходить самостоятельно в воду, ты не приучен. Так что, давай будем выгонять уток с озерков палками, а будешь ты за ними плавать или нет, это уж как хочешь, толку, от твоей беготни, нет. Он выслушал мой монолог очень внимательно, с высунутым языком и «улыбаясь», слегка наклонив голову на бок.
           В таких условиях хорошо охотиться вдвоём, обходя озерки с противоположных сторон, но поскольку я был один, а от Джека толку было мало, пришлось прибегнуть к такому необычному способу охоты, как бросание палок в воду. Охотник я был ещё совсем не опытный, и не знал, что из таких «крепей» утку поднять не всегда удаётся. Мне уже потом, по возвращении домой, Миша Довгаль объяснил, что утку, севшую на ночлег в током укромном месте, поднять очень трудно, она забивается под нависающие кусты и сидит там, как в «Брестской крепости». Но мы с Джеком этого не знали и поэтому отправились на ужин в лагерь только с одной водяной курочкой. Добытый трофей я отдал солдатам на кухне, а взамен Джек получил отличный ужин. Но я сделал, и опять по неопытности, серьёзную ошибку, не предупредил солдат, чтобы они не давали собаке ничего солёного. А в этот день, как назло, на ужин давали какую-то кашу и селёдку каспийский заломом. Этой прекрасной сельди нет у нас в продаже уже лет тридцать. Кстати сказать, до войны в Москве, в рыбных магазинах, главными представителями этой продукции были сельдь иваси, каспийский залом и анчоусы. Но это просто так, к слову. Офицеры, находящиеся в лагере без семей, столовались из солдатского котла, но в отдельном помещении, если просто навес от дождя, можно считать помещением.
           Поужинав, мы с Джеком направились к его дому. А чем его солдатики накормили, я узнал только когда мы вышли в пойму Оки, с озерками и маленькими болотцами. Он не мог пропустить ни одного источника воды, и при подходе к дому бакенщика он до такой степени раздулся от выпитой воды, что я стал опасаться за его здоровье. На последних ста метрах, я вынужден был снять ремень с ружья и прицепить к его ошейнику Джека. Мне даже казалось, что я слышу, как у него вода булькает в животе. И он уже не бежал, а шёл вперевалку, как сука на сносях.
          Когда мы подошли к дому, Михалыч сидел на крыльце и курил, увидев нас, спросил про успехи:
                - Ну, как охота, что добыли? А Джек-то, чёй-то так растолстел, как сука беременная?
                - Добыли одну водяную курочку, а уток согнать не удалось, видимо, надо ходить на утренней зоре, когда они сами снимаются с воды. А мы с Джеком уже сходили в лагерь и там поужинали. Солдатики, видимо перестарались, лишнего ему дали, каши переел, его всё на питьё тянет.
                - Ну, да ладно, чай не лопнет, отлежится.
                - Спасибо, Михалыч за собачку, пёс отличный, но ему больше подходит, по боровой дичи ходить, а здесь мы ничего не высмотрели и не вынюхали.
                - Ну да, он ещё молодой, его натаскивать надо, а мне всё недосуг. Вот в будущем годе приедете, поохотитесь, а я его по весне натаскаю.
\           На этом наш разговор закончился, и я направился в лагерь, уже начинало смеркаться.
           Лагерный период обучения заканчивался, началась подготовка к плаванию. Опять по Оке, а потом по Волге, обратно  в Кинешму. Теперь мы уже плыли по малой воде, реки были в своих берегах и картины представали перед нами совершенно другие. Можно было хорошо разглядеть города и крупные населённые пункты, к некоторым пристаням мы приставали, и можно было сойти на берег поразмять ноги и купить чего-нибудь на местном базарчике, в основном, вяленой рыбы, малосольных огурчиков, помидор. Иногда, каким-то образом, попадались и астраханские арбузы, мимо них мы тоже не проходили. Погода стояла хорошая, солнечная и теплая, плыть было приятно. С солдатских харчей дорвались до ресторанной стерляжьей ухи, да на остановка прихватывали кое-что на причальных базарчиках. Обратно плыть было сытней и веселей. Наконец путешествие закончилось, и мы пришвартовались у кинешемского дебаркадера. На следующий день, во второй половине дня, притащились баржи с техникой и имуществом. Озерков отрядил несколько офицеров от штаба, присматривать за процессом разгрузки барж, попал в их число и я. На наше счастье дороги были сухие, и проблем с техникой практически не было. Я обратил внимание, что рядом с баржой, гружённой лагерным имуществом, стоит большая баржа со свежим круглым лесом, и на ней копошатся солдаты. Неподалёку стоял мой приятель, Витя Тимофеев. Я подошёл и по-простецки спросил:
                - Слушай, Витюша, это куда такую прорву кругляка приволокли, там ведь не менее, как полтораста кубиков, и, главное откуда?
                - А ты «ветродуй», потише разговаривай на эту тему, а ещё лучше, совсем замолчи. Придём домой, я тебе вечером, за «прибытным» столом расскажу. Интересная история, но опасная, учти. Хотя все знают, но молчат, «как рыба об лёд». На этом разговор закончился до вечера, как было рекомендовано старшим товарищем.
           Разгрузка закончилась благополучно, как раз, где-то уже перед ужином. Виктор сразу пошёл домой, к Клавдии Михайловне, на Комсомольскую. А я пошёл вместе с коллегами докладывать Озеркову о благополучной разгрузке и доставке всей техники и грузов в городок. После доклада я тоже двинулся домой. Мы с Виктором по-прежнему жили у Клавдии Михайловны. Она искренне обрадовалась нашему возвращению. Она ещё с утра начала приготовление к вечернему пиршеству по случаю нашего возвращения, Мы дали ей денег, чтобы она сходила на базар и купила что-нибудь мясного.
На фото: На верхнем - вид с Волги на каф. Собор.
                На нижнем - площадь, центр города, если убрать все машины и рекламу, то будет так, как было тогда. Самое высокое здание с башенкой, одной своей стороной стоит на Комсомольской, где был дом нашей хозяйки.
           Вечером состоялось застолье по случаю нашего возвращения из лагеря обменивались новостями, городскими и лагерными, через некоторое время я вспомнил об обещании Виктора рассказать о происхождении, а главное о предназначении леса, который я видел в порту.
                -  Послушай, Витюша, ты обещал рассказать про дровишки, что притянули на барже? У нас, что, в городке затевается грандиозное строительство?
                - Какое там строительство, это всё махинации начальства. Ты всего-то года ещё не служишь в части, а я уже почти 3 года здесь обретаюсь, насмотрелся. За это время, наверное, тысячи кубов ушли в Москву. Такие масштабы в мешке не утаишь. Штабные говорят, что всё идёт на окружные базы, а от туда, по Подмосковным дачам окружного начальства. Надо думать, что все окружные начальники живут в новых дачках. Я слышал, что уже пришёл приказ и новые штаты на бригаду. По этому поводу здесь обязательно объявятся начальники из округа, вот тогда и посмотришь на них. Один главный окружной химик, полковник Шишов чего стоит, фигура весьма примечательная. Приедут за хорошим угощеньем, поскольку принимали непосредственное участие в мероприятии по переводу полка  в бригаду. Ты знаешь, какое у нас подсобное хозяйство, там одних свиней не меньше 3-х десятков, а уж поросят вообще не считано. В солдатскую столовую хорошо если попадает процентов 50, а остальное то же, частью местным начальством потребляется, а часть в Москву уходит. Вот такие дела, брат! И ты лучше в эти дела не суйся, спокойней жить будешь. Ты лучше подумай, когда жену перевозить будешь,  и где Вы с ней жить будите.
                - Я уже на эту тему с Озерковым разговаривал, он сказал, что пока не привезу жену, он не может на эту тему ни с кем разговаривать. Говорит, надо создать наглядную причину для разговора.
                - Тогда делай так, как советует шеф, Озерков мужик нормальный, у него слово твёрдое, и авторитет большёй, его даже Петренко слушает.
                - Так, что же, мне квартиру искать надо, а то куда вести-то. Михайловна, присоветуй что-нибудь? Ты ж тут сторожил, всё улицу насквозь знаешь.
                - Я-то, конечно, поспрошаю баб, но больно у вас холостяков много, вся наша улица ими забита, никуда в другое место не хотят селиться, тут же, у нас всё рядом, и столовые и ресторан и кино. А вдоль Кинешемки-то, там хоть улица и городская, а почитай деревня деревней, они там и скотину держат, да и свету на улице нет, темень кромешная. А я вот, что думаю, привози ты свою суженую к нам, Витюша у нас мужик покладистый, что ни то придумаем.
На фото: Верхнее – ул. Комсомольская( только нужно удалить людей и рекламу)
                Среднее – Городская набережная, центральная часть. Только тогда не было асфальта и скамеек.
                Нижнее –  Вид с Волги на часть города за Кинешемкой. ( За затоном)
                - А что, Михайловна  здорово сообразила, начальство, как только узнает, что офицер штаба с женой, в одной комнате с холостяком проживают, сразу зашевелятся, особенно политотдел, на моральное разложение тянет, а я твоей жене своё место уступлю. Мне и на полу, вон по ту сторону стола, нормально будет, а Михайловна мне, какую-нибудь  перинку из своих сундуков вынет?
                - Витюша, не беспокойся, спать будешь, как барин, не хуже чем на кровати.
                - Спасибо Вам, друзья, я думаю, такая ситуация продлится недолго, завтра же иду на переговорный, скажу чтобы увольнялась и собиралась сюда, хватит мне «холостяком» жить. Скажу, что девки вокруг меня, как пчёлы вокруг мёда вьются.
           На этом и порешило «семейное» собрание. На следующий день, как только я пришёл на работу, меня вызвал Озерков и заявил:
                - Вячеслав Николаевич, документы, весь пакет, на развёртывание бригады пришел ещё во второй половине августа. Меня больше всего интересует новое подразделение штаба, оперативное отделение. На днях прибывают из академии начальник и старший офицер отделения. Все должности заполнены, в том числе и твоя, и проведены Приказом по округу за подписью Командующего. Фактически ты уже назначен на новую должность, офицера оперативного отделения штаба бригады. Я пошёл к Петренко, теперь уже командиру бригады, подписывать Приказ о вводе в действие окружного приказа. На твоей фамилии он остановился, сказав:
                - Пока исключите, мне надо подумать.
           Перечисленные мною аргументы в пользу твоей кандидатуры, действия не возымели! Хотя предварительно твоя кандидатура с ним оговаривалась ещё раньше и возражений не вызывала. Мне кажется, начало действовать наш «бабий отдел кадров». Я знаю, ты в хороших отношениях с Митрофановым, подойди к нему, может быть, он что-нибудь прояснит. О результате доложишь мне.
           Я сделал всё, как велел Николай Михайлович. Подошёл к начальнику строевого отдела Володе Митрофанову, и, вызвав его в коридор, сказал:
                - Володя, мне Николай Михайлович посоветовал с тобой поговорить, и я думаю, ты догадываешься о чём?
                - Догадываюсь, назначай место и время.
                - Сегодня в «Волге», в 20.00, тебя устроит?
                - А чего в 20.00, давай прямо после работы, это получается в 19.00. Ты приходи туда и заказывай ужин, а я забегу домой и следом за тобой буду, пойдёт?
На фото: 1. Кафедральный собор. 2. Церковь в старом городе. 3. Набережная Волги.
                - Договорились! Жду тебя в 19.00.
           За столом, во время легкого ужина в ресторане, Володя мне поведал следующее:
                - Командир затевает какую-то «хреновину», пытается протащить на твою должность нашего начальника клуба, зачем неизвестно, он в штабной работе полный ноль. Штатная категория твоей должности старший лейтенант, а он уже старший лейтенант. Образования у него никакого, тоже из младших лейтенантов по 3-х месячным курсам, старше тебя на 5 лет. Никто ничего понять не может. Все против его кандидатуры, и Озерков, и Воробьёв, твой новый непосредственный начальник и я. Я так думаю, воду мутят, как всегда, бабы из ДОСов( дома офицерского состава). Это настоящее осиное гнездо, главной заводилой у них там жена Калиберды, нашего начальника разведки. А она в приятельских отношениях с женой Петренко. В общем, когда приходят новые штаты или дополнения к ним, то первым делом всё рассматривается там и доводится до ушей Петренко за дружеским ужином. Там все бабы группируются в зависимости от должностей и званий их мужей. Это судьба всех закрытых гарнизонов. Когда привезёшь жену и получишь там комнату, если дадут, то всё увидишь и услышишь сам. И жену свою предупреди о том, что я тебе рассказал. Короче говоря, есть вариант. Я сейчас передаю тебе бумажку, где указаны: параграф, пункт и номер приказа Командующего о твоём назначении. Ты завтра идешь на телеграф и отправляешь на имя Командующего телеграмму с текстом: Ваш приказ по параграфу № и пункту № не выполняется, и подпись. Терять тебе нечего, а это должно точно сработать.
           И сработало, и очень быстро по армейским параметрам. Через неделю вызывает меня Озерков и говорит, улыбаясь:
                - Вячеслав Николаевич, можете представляться своему непосредственному начальнику и приступать к исполнению штатной должности, Приказ по бригаде вчера подписан. Но учтите, что у Вас служба теперь будет не простая, за Вами будут внимательно следить. Чтобы обошлось всё благополучно, нужно добросовестно исполнять должностные обязанности и на личном фронте должно быть всё в порядке. Вы меня поняли?
                - Так точно, Николай Михайлович, я Вас прекрасно понял!
                - Ну вот, и хорошо, а месяца через 2-3 это всё забудется. Желаю успехов на новой должности, и в академию не забывайте потихоньку готовиться.
                - Николай Михайлович, решил жену вызывать из Москвы, надоело «холостяком» жить.
                - Решение одобряю, у офицера всегда тыл должен быть надёжный.
                - Но этому тылу надо где-то квартировать, пока я был один, проблем не было, приютили меня хорошие люди. Живу я с Тимофеевым не Комсомольской. Хозяйка хорошая, но одна комната, хоть и большая. Туда жену не привезёшь, хотя она у меня и компанейская.
            На фото: Верхнее - кинотеатр «Волна» (был), рядом с ним, на снимке не видно, ресторан с гостиницей «Волга». Нижнее - набережная Волги, но в моё время не было, ни ограждения, ни асфальта.
               .               
                - Это верно, но откровенно тебе скажу с жильём у нас неважно, а вообще-то привози, тогда и решать будем. Сам знаешь, пока нет предмета для разговора, нет и разговора. Она у тебя в Москве работает.
                - Естественно, мы оба из семей, где привыкли работать, безработных в наших семьях не было, и нет.
                - Короче, привозишь жену, будем разговаривать.
           От  Озеркова я вышел с противоречивыми чувствами. С одной стороны, назначение на нормальную, оперативную должность, где могут потребоваться училищные знания. С другой стороны, должность, добытая не совсем обычным способом, таит в себе негативные моменты, которые могут сказаться впоследствии. И последнее, пожалуй, самое главное, неопределённость с местом жительства при приезде Аиды. В таком состоянии я появился в кабинете оперативного отделения для представления начальнику. Встретили меня мои коллеги и товарищи по работе приветливо и доброжелательно. После официального представления, начались расспросы обо мне, о моём прошлом и настоящем, о городе, о части. Рассказали о себе, об учёбе в академии, предполагая, что именно в неё я буду поступать со временем. Кабинет нам выделил Озерков самый просторный, предполагая,  видимо, что нашему подразделению придётся работать с обширными графическими документами, картами и схемами. Предположения его вполне оправдались, нам иногда приходилось все столы задвигать в один угол, а схемы на 8-10 ватмановских листах выполнять на полу, лёжа. В основном этим занимался я. А карты-склейки иногда были из 36-40 листов, которые с трудом укладывались даже на полу. За качество выполнения и карт и схем, я даже удостоился внимания и похвалы командира бригады, Петренко. Но судьба опять сведёт меня с ним на бытовой почве, и,  конечно не в мою пользу. Начальником отделения был капитан Воробьёв Владимир Николаевич, а старшим  офицером ст. лейтенант Каплин Александр Алексеевич. Воробьёву было около 30, Каплину 27, мне 25. Вполне молодая команда, и как говорил Озерков, являлась мозговым центром штаба бригады. Повысились и категории званий штабных работников. Должность комбрига стала генеральской. Этот факт стал большой интригой для штабных работников. Ниже,  всё-таки придётся дать разъяснение, в связи с этим, учитывая образовательный ценз офицеров бригады.  На фото: Верхнее – старый город, вид с Волги; Среднее – Начало Комсомольской ул.; Нижнее – У речного вокзала.
           Полк, в который я прибыл, назывался «техническим», а на самом деле это был химический полк, предназначенный, как для применения химического оружия, так и для противохимической защиты. Поскольку немцы побоялись применить в войне с нами химическое оружие, этот полк всю войну пробыл в резерве ВГК(Верховного Главного командования). Кадровых перемещений в полку практически не было, он был как бы «законсервирован». В результате огромной убыли младших офицеров с начала войны и по ноябрь в результате пленения (около 150000) и убитыми (не менее 75000) в звене взвод-батальон, военные училища всех Видов Вооружённых Сил СССР (220), выпускали офицеров только для действующей армии. А все части и соединения, не принимавшие участия в войне, по тем или иным причинам, находились на «самообеспечении». Одним из вариантов такого самообеспечения, были 3-х месячные курсы младших лейтенантов, на которые принимали сержантов и старшин, как срочной, так и сверхсрочной службы. Поскольку этот контингент имел общее образование, в подавляющем своём большинстве, не выше 7 классов средней школы, можно догадываться о качестве таких выпускников.
           Вот почему, когда я прибыл в полк, то к своему удивлению, узнал, что до 80% офицеров полка, включая и батальонное звено, посещают общеобразовательную школу в городе, с целью получения законченного среднего образования, окончания 10 классов. Я эту практику, курсов мл. лейтенантов, наблюдал в войсках лично, вплоть до средины 60-х годов! Забегая вперёд, скажу, что, когда я, после окончания академии, прибыл на службу во 2-ю гв. Таманскую дивизию, то мой начальник, подполковник Григин Иван Григорьевич, при мне кончал 9 и 10 классы общеобразовательной школы.
          А теперь о командире бригады полковнике Петренко. Как он умудрился получить звание полковника, не окончив академии, а училище тоже было неизвестного происхождения, никто не знал, но догадывались. И теперь все с огромным интересом ждали, получит он генерала или на его место пришлют кандидата из академии. Неисповедимы пути Господни! Получил-таки Петренко генерала через год после введения этой штатной категории! Вот для чего полк, а теперь бригада, так много заготавливала леса и отправляла его в Москву!
           Так что, должен Вас разочаровать господа, коррупция возникла не сегодня и не вчера, и не среди гражданских чиновников, она, как и дедовщина, родилась и возмужала в армии. Я сейчас описываю конец 1955 года! А  более чем за полвека, эта болезнь пустила метастазы во все слои общества, и все уровни власти. Это моё убеждение. На фото: Верхнее – новый мост через Кинешемку, в моё время она была не шире 7-8 метров. Среднее – ледоход на Волге; Нижнее - волжские просторы.
           Теперь от политики можно опять переходить к повседневной жизни советского офицера, со всей её непредсказуемостью, обусловленной спецификой армейской жизни. Теперь передо мной стояла главная задача, передислокация Аиды из Москвы в Кинешму. Главными моментами при телефонных переговорах, были вопросы о месте проживания и как на месте обстоят дела с продовольствием. При подробном описании ситуации по самым главным вопросам, было принято совместное решение, везти из Москвы, из продуктов, только мясо и сливочное масло. Когда я рассказал Аиде, что здесь все магазины заставлены крабами и зелёным горошком, она пришла в полный восторг, салат из крабов с зелёным горошком была традиционная еда на Каляевской. Я и сам, там же, пристрастился к этой очень вкусной еде, к которой многие в то время относились, мягко говоря, неоднозначно.
           Наконец я получил телеграмму от Аиды с датой, временем прибытия и номером вагона. Я эту новость немедленно сообщил своей «семье», за ужином с традиционной жареной картошкой с луком. Сын Михайловны, Сашка, виртуозно владел искусством приготовления этого блюда. И хотя мы ели его довольно часто, оно нам не надоедало! Витя тут же вызвался помочь:
                - Я завтра буду весь день заниматься оборудованием спального помещения в казарме бригадной школы сержантов. Мне выделили, вместо грузовой машины, для перевозки имущества, БТР-152 (бронетранспортёр, во время венгерских событий  прозванные «бронегробами»). Я выберу момент, когда нужно будет ехать встречать твою супругу и загружу БТР матрацами, так что, о транспорте не беспокойся.
                - Да, действительно, встречать нужно уже завтра. Слушай, а кроме матрацев тута ещё что-нибудь войдёт, например, моя жена с вещами?
                - Не беспокойся, всё будет предусмотрено, поедет, лучше, чем в спальном вагоне. А самое главное, жена офицера приезжает к мужу на жительство на ЬТР, потом спросишь, привозил ли кто своих жён на бронетранспортёрах. Я думаю, что таких не найдётся, а она потом будет в Москве рассказывать, как её с вокзала на квартиру везли на броннике!
                - Ты знаешь, мне не до бронированной экзотики, лучше бы я её на такси встретил, да их тут днем с огнём не найдёшь. Витенька, а тебе не влетит, за такое использование боевой техники, и отклонение от маршрута?
                - Всё будет нормально, потому, что матрацы мы будем возить с городского мебельного склада, своих-то у нас столько не нашлось, пришлось покупать в городе.             
                -  Ну, тогда договорились, я пойду к поезду пешком и встречу её там, а ты не опаздывай, поезд приходит в 1100.
          На дворе средина октября, самое тусклое время года, впрочем, я тоже прибыл в Кинешму примерно в такое же неприглядное время, до прихода поезда оставалось не более 10 минут. Я справился у дежурного насчёт возможного опоздания. Ответ получил отрицательный, поезд приходит вовремя, вышел на перрон, подошёл к предполагаемому месту остановки нужного мне вагона. Сначала услышал шум подходящего поезда, а затем сигнальный гудок, показавшегося состава. Зазвенели буфера, раздалось шипение, спускаемого паровозом пара, и состав остановился. Нужный мне вагон остановился напротив меня своей срединой. Пробежав быстро взглядом по окнам вагона я, наконец, увидел в окне знакомое дорогое и любимое лицо. Аденька улыбалась и махала мне рукой. Проталкиваясь сквозь выходивших, я быстро пробрался в салон вагона, и наконец, добрался до своей любимой жёнушки. Объятия, поцелуи, а затем практические вопросы:
                - Ты на машине, один, а квартира хорошая, а ехать далеко и т. д., без остановки.
          Смотрю, на перроне появился мой спаситель, Витя Тимофеев, подходит, белозубая улыбка до ушей, отдаёт честь, здоровается:
                - Здравствуйте, Аида Николаевна, с приездом, Слава Богу, а то уж тут Ваш муженёк совсем извёлся. Давайте вещички, такси подано!
          Аденька, улыбаясь, смотрит на меня:
                - Познакомься, это мой товарищ по службе и хороший друг, старший лейтенант Тимофеев Виктор Николаевич, приехал за нами на своей машине.
                -  Очень приятно, Аида, да, впрочем, Вы уже знаете. Интересно, мы все трое Николаевичи, к чему бы это?
         Виктор нас торопит:
                - Давайте сначала я Вас отвезу на место, а вечером встретимся и поговорим на эту интересную тему.
           У Аиды было два больших фибровых чемодана, постельный «саквояж», в объёме не меньше двух чемоданов, и разная дорожная мелочь. Двух наших с Виктором рук не хватило. Мы оставили Аиду у оставшихся вещей, а сами ,загрузившись самыми тяжёлыми и объёмными, направились к машине. Виктор остался пристраивать поудобней вещи, и освобождать место для Аиды. Я вернулся за ней и остальной мелочью один, а она не преминула прокомментировать первые впечатления:
                - Слушай, а твой приятель весьма симпатичный парень, и мне кажется, что он и человек неплохой!
                - Я очень рад, что он тебе понравился, а то, что ты о нём подумала, сущая правда. Парень он замечательный, по прибытии сюда, я его первого встретил, и он отнёсся ко мне как к брату. У тебя будет возможность убедиться в этом.
           Мы вышли на привокзальную площадь. На площади не было ни души, и стояла только одна машина, и этой машиной был бронетранспортёр. Я с содроганием в душе ждал вопроса, и этот вопрос прозвучал, как вопрос прокурора:
                - Эй, а где же машина?!
                - А эта, что же, тебе не нравится? Такую не подают даже Английской Королеве!
            В это время открылись задние дверки бронника, и оттуда, буквально съехав по матрацам, вывалился смеющийся Витя, делая приглашающий жест.
                - И что, я должна в этом ехать, а танков у вас, что, нет, было бы ещё оригинальней!?
                - Извини, танков у нас нет, и потом в них неудобно залезать, да и места там мало.
           Подходим к задним дверцам бронника, нас встречает улыбающийся Витя.
                - Аида Николаевна, извините, с другим транспортом у нас не очень здорово. Не беспокойтесь, доставим в лучшем виде, как в спальном вагоне, но поспать не успеете, ехать всего 3 минуты.
           Аида подходит к отверстию вплотную и заглядывает внутрь:
                - Господи! Да там тьма кромешная, где-то вдалеке светится маленькая полоска света!
                - Это светятся передние окна бронника, а темновато от тента, с утра шел дождь, а мы матрацы для солдатиков возим, они новенькие, прямо со склада магазина. Вот Вы их и обновите, я солдатам скажу, что на них лежала очень красивая женщина, так они из-за верхних матрацев драться будут!
                - Вот этого лучше не надо, нечего их расстраивать, о доме вспомнят, загрустят. Слушайте, а как я туда залезу, нужна подставка, пол кузова вашего бронника очень высокий, а я не солдат?
           Витя быстро кидается к передней дверце и что-то кричит шофёру. Через минуту возвращается с деревянным чурбаком, подставкой для разгрузки рессор при длительном стоянии машин в парке. Чурка эта была высотой с четверть метра, как раз подходила заменить ступеньку лестницы. Витя установил её у входа в бронник.
                - Ну вот, теперь, кажись всё, можно усаживаться, а вернее укладываться.
                - Давай, одну ногу ставь на чурбак, а вторую на пол бронника, мы с Витей тебе с боков поможем. Только учти, там стоять и седеть негде, там только лежачие места, вставай на коленки и укладывайся.
           Все эти препирательства и трёп, заняли не более 5 минут, доехали почти за столько же. Аида задним ходом выползла из бронника, мы  с Витей её подхватили, и поставили на ноги.
                - Вячеслав, вы с Аидой подымайтесь к Михайловне, а я с водителем вещи перенесу, а то нас уже в городке заждались.
           Мы с Аденькой поднялись на свой этаж. Михална суетилось на кухне, Увидев нас, заулыбалась, вытерла покрасневшие, видимо от холодной воды, руки о фартук, вышла в коридор и пригласила в комнату:
                - Заходьте голуби, не стесняйтесь, будьте, как дома.
                - Михална, познакомься, это моя жёнушка Аида Николаевна.
                - Очень приятно, давно ждём, с дороги-то устали небось, я сейчас перекусить спроворю, а вы тут пока поболтайте, сколь не виделись-то, поди соскучились!?
           Михална вышла на кухню, мы остались вдвоём, у меня на душе «кошки скребут» от предстоящего объяснения. Главная интрига заключалась в том, что Аида до сих пор не знала, что жить нам предстоит втроём, в компании с Виктором. Пока, я в её лице особого волнения не наблюдал, и надеялся на её юмор и понимание ситуации. Да ситуация-то была больно не привычная. Начинаю разговор, как будто прыгая в прорубь с ледяной водой.
                - Ну, как первые впечатления?
                - Какие впечатления, когда вы везли меня, как кота в мешке. Машина конечно шикарная, будет, что рассказать впоследствии. Приятель твой очень приятный парень, и видимо хороший товарищ. Хозяйка, по-моему, неплохая женщина, и окает очень забавно. Так, что это и есть наша квартира?
                - Ну, во-первых, не квартира, а комната. Кухня, туалет умывальник, почти, как в Москве. И отопление тоже московское, печное. Мы с тобой выросли без центрального отопления и ванных комнат, как и в Москве в баню ходить будем, баня здесь совсем не плохая. Первый раз Михална тебя сводит, а потом решите, может так вместе и ходить будете, вдвоём-то сподручней, спинку-то потереть.
                - Вообще-то комната мне нравится, большая и светлая. Тебе не кажется, что она больше чем наша, на Каляевской? И даже потолки, совсем немного пониже наших. И хозяйка мне понравилась, по-моему, она женщина доброжелательная и приветливая.
                - Да, ты права, она настоящая русская женщина, не только доброжелательная и приветливая, но жалостливая, всегда готова помочь и поддержать советом и делом. Она(прыгаю в прорубь) нам с Виктором, как мать родная. Смотря с опаской на лицо Аиды, Оно сначала стало серьёзным, а потом губы сложились в ироническую улыбку:
                - Та-а-ак! Это ты меня, хмырь, в общагу привёз, и как я понимаю, Виктор будет жить с нами?
           Пришлось ей рассказать всю предысторию. И о нашем «семейном» совете, и о трудностях снятия квартиры в центре города, и о придумке Михалны, и о шансе в такой ситуации быстрее получить квартиру от части. И о том, что эта квартира была снята Виктором ещё до моего приезда, и как он приютил меня у себя, и как спали мы с ним на одной кровати «вольтами», и как мы почти всегда ужинаем все вместе, как одна семья жареной картошкой с луком и свиным салом.
                - А Клавдия Михайловна-то,  сама, где обретается?
                - У неё чулан есть, метров 9-10, они там с сыном себе спальное помещение оборудовали. Она работает где-то уборщицей, получает гроши, а сын ещё в 9 классе учится, его доучивать надо. Вот баба и вынуждена выкручиваться. Ты с ней поговори, она баба разумная, быстро тебя в свое веру обратит, а мне надо до обеда успеть в часть смотаться, начальству доложить, что предмет для разговора прибыл.
                - Это, что, я «предмет», и для какого разговора я нужна?
                - Да, речь шла именно о твоём приезде, чтобы была причина для разговора о получении квартиры.
                - А что с мясом и маслом делать, холодильников-то здесь нет?
                - Все твои проблемы решит Михална, у неё за домом сарай есть, типа ДОТа, а внутри по-моему погреб, да и по ночам уже подмораживает. А холодильники здесь у всех за форточками. Я пошёл, а ты все вопросы решай с Михалной, сходи на кухню, она нам наверное «прибытный» обед готовит, может помочь чего надо, лучше познакомитесь, ты ведь не из робкого десятка. Пока!
            Сбегал в часть, доложился непосредственным начальникам, зашёл к Озеркову, сообщил, что предмет для разговора прибыл. Он поздравил меня с воссоединением с семьёй и попросил передать моей жене наилучшие пожелания на новом месте. Воробьёв отпустил меня по такому случаю до завтрашнего дня. Пока я мотался по штабу, Виктор закончил все свои дела, и мы встретились с ним у КПП. Он передал мне привет от Полякова, моего бывшего командира, и сказал, что узнав о таком событии, тоже отпустил его до завтра.
            Придя домой, мы обнаружили, что наши женщины чувствуют себя весьма комфортно в обществе друг друга. Только и было слышно, «Николавна!», «Михайловна!». Витька посмотрел на меня, улыбнулся, и сделал жест рукой, с поднятым вверх большим пальцем. Я ему ответил тем же. Я рад был до смерти, что всё так благополучно завершилось. Рад был не только я, рады были все кто сидел за этим дружеским столом. Мы с Аидой радовались тому, что после продолжительной разлуки, мы были опять вместе, ведь мы были ещё молоды. Виктор радовался тому, что после опостылевшей казармы, можно вечером вернуться в «семью», хоть не родных, но близких людей. Михална радовалась тому, что она теперь не одна, и у неё появилось тоже что-то вроде семьи с приятными заботами и хлопотами, а кроме этого, ещё прибавилось и денежек, чтобы доучить сына и поставить его на ноги.
            Праздничный обед незаметно перетёк в праздничный ужин, все были радостно возбуждены, мы с Виктором от, привезённой Аидой  «Столичной», а Михална с Аидой, от,  привезенной ей же, любимой моей тёщей, мадеры. Напряжение первых ощущений было снято полностью и окончательно. Даже, когда мы с Аидой получили комнату в ДОСе, мы частенько заходили к Михайловне на «огонёк». Рассказан мною этот эпизод с переездом Аиды к новому месту моей службы с такой подробностью только с единственной целью, вспомнить и показать атмосферу, ощущения и запах того времени. Нам было не сладко, но мы были молоды, полны энергии и у нас было будущее. По моему глубокому убеждению, для молодого человека не так важно настоящее, как чёткое видение своего будущего и будущего своей Родины. И этого самого главного лишено современное молодое поколение, и это очень печально.
           Вдаваться в подробности последующих событий, как моей службы, так и нашей личной жизни не имеет смысла, поскольку это даже мне не интересно. Могу только сказать, что комнату нам всё-таки доли, перед самым новым,1956, годом. Комнату дали не без вмешательства Аиды, она была человеком не робким, и умело постоять за себя. Она добралась и до Озеркова и до Петренки, заявив последнему, что в Москве, работая на заводе, принимала активное участие в комсомольской работе, за что и была избрана членом районного Бюро Комсомола. А поэтому очень хорошо знает порядок формирования подобных комсомольских и партийных органов. И поскольку командир части не может не быть членом бюро Горкома КПСС, она туда и отправится для соответствующего разговора. Даже на непробиваемого Петренку это произвело ошеломляющее впечатление. По сравнению с членами женсовета его части, где хватало неугомонных жён офицеров, Аида, произвела на него впечатление Жанны Д*Арк. Впрочем, я очень сомневаюсь, чтобы это имя ему было знакомо.  Чтобы покончить со способностями моей жены, забегая вперёд, могу сказать, что и на работу в Кинешме она устроилась с помощью подобного демарша. Это уже было осенью 1956 года, после нашего возвращения из летних лагерей, где мы жили вместе, и, прихватив ещё с собой, нашего племянника, Юру Ладогина, которого воспитывала бабушка, Глафира Прокофьевна. Но подробно об этом несколько ниже. Так вот, возвратившись как-то со службу, она мне заявляет:
                - А я на работу устроилась!
                - Это куда же, здесь, по-моему, и заводов-то нет.
                - А я нашла! Шла по нашей улице и смотрела на вывески, смотрю на одной написано «Кинешемский Райком КПСС». Я туда и «впёрлась», набравшись нахальства. Прихожу в приёмную, секретарь спрашивает:
                - Вы, гражданка по какому вопросу?
                - По личному. Я жена офицера, приехала из Москвы. Недавно окончила техникум, молодой специалист, а работу нигде найти не могу. Вот мой диплом и характеристики.
                - Присядьте, пожалуйста, и подождите, я сейчас доложу!
                - Минуты через три выходит и говорит:
                - Проходите, пожалуйста, Вас примут.
                - Оказывается, я попала к первому секретарю. Он встретил меня весьма приветливо, сказав, что из Москвы к ним не часто приезжают, и сейчас он попробует чем-нибудь мне помочь. Позвонил куда-то, с кем-то переговорил и закончил разговор фразой: - «Тогда я направляю её прямо к вам», а мне сказал:
                - «Хотя мы и текстильный район, но у нас есть машиностроительный завод, бумагоделательного оборудования. Я разговаривал с директором завода, он Вас примет, пропуск уже заказан. Вам придётся пройти от сюда пешком, с городским транспортом у нас Вы, наверное, уже знаете, как. Идти надо в район вокзала, а там почти рядом, Вам всякий покажет дорогу. Дорога займёт минут 20-25. Желаю успехов, я думаю, Вас возьмут на работу.» Теперь я тоже трудящийся человек, а не тунеядец, сидящий на шее мужа!
                - Поздравляю с началом трудовой деятельности, о тебе скоро будут говорить, как о главном городском бунтаре.
                - Да, местные женщины на это не способны,  я чувствую, что у них и с образованием проблемы. Я уже побеседовала кое с кем, на меня здесь смотрят, некоторые с изумлением, а некоторые с явным недоброжелательством.
                - Не удивляйся и не огорчайся, они здесь, как пауки в консервной банке, это неизбежный результат закрытого коллектива, обременённый низким образовательным уровнем и элементарной невоспитанностью. Радуйся,  что комнату нам даль не в офицерской квартире, а в гражданской и, по-моему, с неплохой соседкой, не связанной с офицерскими жёнами.
          Этот эпизод, устройство моей жены на работу, тоже маленькая иллюстрация к тому времени, от которого так легко отказался наш народ, выбрав себе полунищую и не кем не защищённую жизнь.
            Ну, а теперь, о нашей первой «своей» комнате. Комнатка была не более 9-10 кв. метров. Но мы и этому были несказанно рады. Вся квартира была 2-х комнатная, и во второй комнате жила женщина с дочкой, по-моему, ученицей 8 или 9 класса. К нашей части эта семья отношения не имела, хотя дом принадлежал КЭЧ (квартирно-эксплуатационная часть) бригады. В обоих ДОСах, не менее 20% проживало гражданских, когда-то, видимо, там работавших, а впоследствии уволившихся. Соседка наша, Нина Фёдоровна, была женщиной во всех смыслах положительной и мы скоро подружились. Она была педагогом старших классов, не помню только, кокой предмет она преподавала. Квартира содержалась в полном порядке. В этом смысле нам здорово повезло, потому, что в квартирах, где проживало по нескольку офицерских семей, были постоянные неурядицы, в основном, из-за продвижения мужей по службе. Заводилы женского коллектива пытались, пока она не работала, затащить её в женсовет бригады, но она категорически отказалась. Тогда, узнав, что она москвичка, попросили один раз в полтора месяца ездить от женсовета в Москву в командировки за продуктами. Я уже писал, что ни мяса, ни сливочного масла в городе не было. Военторг снабжался плохо, а если, что и появлялось, то всё припрятывалось для начальства и «нужных» людей. Поэтому семьи младших офицеров оставались ни с чем. А при наличии 1-2 детей и неработающей жены, на офицерское жалованье жить было трудно. Жена согласилась, при условии оплаты дороги в оба конца и такси по городу, главным образом по Москве. А продуктов, мяса и масла, набиралось, иногда до 40-50 кг. Это два больших, неподъёмных, фибровых чемодана, а ёщё,  иногда, и сумка. Отправка из Москвы проблем не представляла. От дома такси, у вокзала носильщики до самого сиденья в вагоне. А в Кинешме, обязательно у кого-нибудь, в день приезда Аиды, оказывалась машина, а может быть, и уже знакомый ей БТР. Эти продовольственные командировки Аиде, вроде бы, даже нравились. Она всегда была рада смотаться в Москву, тем более без особых физических напряжений и особых хлопот. Когда нужно было привести что-нибудь особенное, к празднику, Озерков отпускал и меня.
            Вот так, первую свою нерабочую зиму, она и курсировала в Москву, и, по-моему, была очень довольна, потому, что и для нас она привозила продукты, фактически не тратясь на дорогу. А в то время для нашего семейного бюджета это было очень важно. И немало важный фактор, у любимой мамочки погостит, обычно её командировка длилась не менее пяти дней. Закупить такую прорву продуктов и в Москве было тогда не просто.
          На фото: Все шесть фотографий сделаны в новой кинешемской квартире.
           Единственное, что вначале нашего житья-бытья в Кинешме, радовало Аиду, ток это то, что во всех кинешемских продуктовых магазинах, все витрины и прилавки внутри магазинов, была заставлены банками с крабами и зелёным горошком. Этот товар у местного населения совершенно не пользовался спросом. А она от первого посещения городских магазинов, пришла домой в полном восторге, принеся дамой полную «авоську» крабов и зелёного горошка. Нина Фёдоровна, как увидела всю эту продукцию, с неподдельным ужасом спросила:
                - Аида Николаевна, Вы, что,  собираетесь есть, ЭТО, показывая на банку с крабами.
                - Нина Фёдоровна, это же такая вкуснятина, салат из крабов с зелёным горошком! Это любимое блюдо и мамы и всей нашей семьи в Москве. Скажите на базаре можно купить яйца, сметану, морковь и солёные огурцы?
                - Да, конечно, всё это там продают местные, и не так дорого, но большие базары у нас бывают только по средам и воскресеньям. Сегодня у нас вторник, вот, как раз завтра большой базар, на них все бывает дешевле, чем в обычные дни.
                - Вот и прекрасно, завтра у нас на ужин будет настоящее «Оливье»! Заодно отметим наше новоселье, а то всё как-то недосуг было. Мы Вас приглашаем, и кроме салата, будет и другая закуска, я же недавно вернулась из продуктовой командировки. Так что, может быть, рискнёте попробовать и салат из крабов. Согласны?
                - Большое спасибо за приглашение, мы придём с Верочкой, но в отношении салата не взыщите, я сомневаюсь.
                - Ладно, там видно будет, сами ещё делать начнёте! А что, у вас здесь вообще крабы никто не ест? Или это только Вы пренебрегаете?
                - Я лично никогда не видела, чтобы их кто-нибудь спрашивал или покупал, а зелёный горошек это баловство, а не еда. Его тоже не покупают.
                - Ну и хорошо, нам больше достанется.
           На этом гастрономическая дискуссия закончилась.
           А на следующий день, вечером, мы все собрались за столом у нас, в нашей комнате, приглашён был естественно и Виктор. Когда речь зашла о салате с крабами, Витя прокомментировал это по-своему:
                - Я, как дед Щукарь, могу и лягушку съесть, особенно, если под «Столичную», у Николавны она всегда в наличии!
           Первой из «новообращённых» попробовала Верочка и с восторгом, обращаясь к матери, сказала:
                - Мам, попробуй, действительно, очень вкусно!
                - Положи мне немножко на пробу, а то мне как-то совестно, все едят и нахваливают, а я вроде дикарки!
           Я сразу вспомнил историю с грибами, когда во время войны, в эвакуации, в деревне Баряшево, мы с мамой учили целую деревню, есть нормальные классические грибы: белые, подосиновики, подберёзовики, маслята и т. д. А жители этой деревни считали их поганками, а настоящими грибами признавали только грузди. Я сразу же рассказал эту историю, и Нина Фёдоровна вынуждена была отведать наш салат:
                - А Вы знаете, действительно, очень вкусно. Я-то уж точно буду его теперь делать, и тем более всё это не так уж и дорого. Сколько Вы сказали, стоят крабы и горошек, обратилась она к жене.
                - Крабы 2рубля 50 копеек, а горошек, 90 копеек.
                - Будем считать, что в нашем меню появилась новая, не дорогая и вкусная еда. Тем более что Верочке нравится.
           Так, фактически, мы ввели в пищевой обиход кинешемцев новое блюдо.
           Так, мешая дело с бездельем, протекала наша жизнь в Кинешме. У Аденьки главным развлечением были продуктовые поездки в Москву. Оказалось, что их было значительно больше, чем один раз в полтора месяца, не были учтены праздники осени, зимы и весны. Получалось,  что ездить приходилось чаще, чем раз в месяц, но ей это нравилось. Для неё это тоже были своего рода праздники души. Она не так сильно переживала отрыв от семьи и привычной московской жизни. Надвигалась весна, а с нею и новые заботы. Некоторые жёны офицеров не выезжали со своими мужьями в летние лагеря из-за маленьких детей. Жить с мая по сентябрь в полотняной палатке, это конечно для малолетних детей совершенно не подходило. Возникало много сложных проблем даже для взрослых. Главной проблемой было питание. Из лагеря в Москву за продуктами не поедешь, дорога по «железке» с несколькими пересадками. По воде-долго, не сохранить продукты, лето. В Досчатом и Выксе с продуктами ещё хуже, чем в Кинешме. Военторговское снабжение не лучше местного. Бессемейные питались из солдатского котла, 5 месяцев. Женские и детские желудки этого могли не выдержать. В мае и сентябре в палатке жить не совсем комфортно, при наличии ночных заморозков. У комбрига, его замов, начальника штаба и комбатов, были свои домики типа дачных, а об остальных у них душа не болела, им было наплевать, как живут их подчинённые. Если учесть, сколько часть заготавливала леса, то за многие годы выхода в лагеря в одно и то же место, можно было уже давно построить офицерский городок по образцу дачных домиков, где бы можно было жить с семьями. Но Петренке было ровным счётом наплевать на своих офицеров, его интересовали только личное благополучие и карьера. На это и уходил весь заготавливаемый лес.
           Всё это я рассказал Аиде, чтобы для неё не была неожиданностью обстановка в которую она попадёт, если примет решение ехать вместе со мной. Поехав, в очередной раз в Москву за продуктами, перед майскими праздниками, она всё это рассказала тёще. Та чрезвычайно обрадовалась возможности спровадить внука, Юрку, ему было тогда уже 15 лет, в «пионерский» лагерь, на наше с Аидой попечение. Аида восприняла эту идею, как должное. Договорились на том, что они вместе с Юркой приедут на теплоходе в конце мая, начале июня, когда я к этому времени там обустроюсь для семейной жизни. У меня возражений, естественно, не было, я за долгое ухаживание за Аидой и за время нашей совместной жизни, так привык к Юрке, что считал его членом нашей семьи, что-то вроде усыновлённого сына. Но тут, в конце апреля или начале мая, теперь уже не помню, приключилась новая напасть на мою голову. Вызывает меня как-то сам Петренко, а это было большой редкостью, через Озеркова, пригласившего меня для этого сообщения:
                - Вячеслав Николаевич, комбриг хочет с Вами побеседовать по личному вопросу, поэтому и попросил меня сообщить Вам об этом.
                - Николай Михайлович, а какие у нас с комбригом могут быть личные дела, если мы с ним видимся только, или на плацу при общих построениях , или в коридоре штаба мимоходом? Тем более, Вы знаете, что у комбрига нет причин испытывать ко мне тёплые чувства.
                - Совершенно не представляю, о чём пойдёт речь, но имею догадку. У него дочь кончает десятилетку и собирается поступать в московский институт. Может быть, его просьба, как-нибудь, связана с этим событием. Хочу дать дружеский совет, если Вас что-то не устроит, не отказывайте сразу, попросите время подумать, это всегда смягчает ситуацию.
                - Спасибо за совет и информацию, я хоть теперь буду готов к разговору, жена сейчас в Москве, это очень кстати, я, кажется, начинаю догадываться о предстоящей просьбе.
                - Ну что ж, тогда желаю успехов. В добрый час!
           Аида как раз в это время была в Москве, в продовольственной командировке. После разговора с Озерковым, я смотался в город на переговорный пункт. Позвонил на Каляевскую, объяснил ситуацию. Она нарисовала мне такую картину. «В нашей квартире, на Каляевской, сейчас затеяли капитальный ремонт, проводят по всему дому центральное отопление, разломали всю кухню, проводят газ и устанавливают газовые плиты, сняли с полов на кухне весь асфальт и кладут кафельную плитку, в общем, как ты выражаешься, сплошная «Хиросима». Твоя мама нашла себе мужа, будущего, но живут уже у неё, т.е., твоя квартира и наша для проживания постороннего человека, там более молодой девушки совершенно не подходят. И ещё учти, Петренко её одну не отпустит, а пошлёт или с матерью или с тобой, это ещё лишний жилец. Твоя квартира исключается, а в нашей, ты знаешь,  даже дед  без разгрома, спит на раскладушке. Не стесняйся, так всё и доложить, а там,  как получится.
           Я в этот же день всё сделал так, как рекомендовала жена. Сначала я зашёл к Озеркову, рассказал о разговоре с женой по телефону, обрисовал всю ситуацию, и сказал, что выложу всё, как есть. Он согласился с моим решением, сказав, что это, пожалуй, самый верный, и,  фактически, единственный вариант поведения в данной ситуации. Он при мне позвонил Петренке и доложил, что я нахожусь у него в кабинете и, если я ему по-прежнему нужен, то он готов направить меня к нему. Петренко приказал зайти к нему через полчаса.
           Реакцию Петренки на мою информацию я уже знал заранее, судьба в очередной раз нарисовала мне очень большую фигу.
           Когда, через полчаса я докладывал Петренке ситуацию в Москве, на его лице появилась улыбка, ничего хорошего мне не предвещающая. Завершилась наша беседа его словами:
                - Ну что ж, благодарю за хлопоты, но, как говорится, « на нет, и суда нет», будем изыскивать другие варианты. Спасибо, Вы свободны.
           Когда я вышел от комбрига, от его «спасибо» у меня почему-то засосало под ложечкой. В коридоре меня встретил Озерков, посмотрев на меня, улыбнулся, как всегда, и сказал:
                - Не переживай, завтра Вы, все оперы, придёте ко мне, получите серьёзное задание, и переживать уже придётся, о другом. Передай Воробьёву, чтобы завтра в 9.30 были все у меня.
           Перед самыми майскими праздниками из Москвы приехала Аида, кормилица офицерских семей, и привезла на этот роз 3 чемодана продуктов, её встречали как Деда Мороза в Новый Год. Всем хотелось иметь на праздничном столе что-то особенное, поэтому, третий чемодан был полностью посвящён деликатесной гастрономии: Копчёные колбасы, тамбовский окорок, сыр, чёрная паюсная икра с плёнками, самая дешёвая, московские конфеты. Всё перечисленное полностью отсутствовало в Кинешме. Женщины, встречавшие Аиду на вокзале, были очень рады и искренне благодарны ей за праздничные «подарки». Все наперебой звали в гости не праздник. Договорились застолья провести в кругу семей, а вечером всем собраться в помещении, не помню для чего предназначенного, но по праздникам, превращавшемся в танцевальный зал для жителей обоих ДОСов.
        Крабовый салат приобрёл популярность не только в нашей квартире, но быстро распространился почти по всем офицерским семьям. Маленький экономический экскурс в те далёкие годы. В Москве свежемороженая говядина стоила 1 рубль 20 копеек килограмм, свинина 1 рубль 50 копеек килограмм, масло сливочное, 200-т граммовая пачка, 72 копейки. Это продукты, за которыми ездила в Москву Аида. Масло в основном привозилось для детей. Мясо для жирного наваристого борща или щей и на второе. Между тем на кинешемском базаре, в базарный день, говядину парную можно было купить за 2 рубля 50 копеек за килограмм, свинину за 3 рубля, а телятину…за 1 рубль за килограмм. Всё население Кинешмы телятину вообще за мясо не считали, говорили, что из неё ни настоящего борща, ни щей не сваришь. Кроме того, были дёшевы все молочные продукты, почему-то тоже не пользовавшиеся у кинешемцев популярностью. А начиная с августа месяца, было полно самых отборных грибов, 1 рубль за ведро. Выводы делайте сами.
          Нам с Аденькой всё это было на руку, потому, что жирного мяса мы не любили и покупали телятину на базаре, а кроме того молочные продукты и яйца. Крабов и зелёного горошка, который мы часто использовали, как гарнир, было вдоволь. По этой причине, для себя из московских поездок она привозила только сливочное масло,  полукопчёную колбасу и чего-нибудь вкусненького.
           С экономикой покончили, переходим к повседневным делам. Утром, как и приказал Озерков, мы все втроём явились к нему за новым заданием. Это оказалось предупреждение о предстоящих, в августе 1956 года, командно-штабных учений на базе ВАЗХ( Академии химзащиты), когда слушатели уходят в отпуск и все преподаватели, командование, а главное помещения, в виде аудиторий, свободны. На эти учения приглашается и группа от нашей части. Мы восприняли эту информацию довольно спокойно, поскольку это мероприятие довольно отдалённое, а на повестки дня переезд в летние лагеря.
           С Аденькой мы договорились, что когда я отправлюсь в лагерь, она поедет в Москву и буде ждать моей телеграммы, когда отваливать от химкинского причала до Досчатого. На подготовку места для нашего проживания, тем более нас будет трое, мне потребуется не меньше 3-х недель со дня прибвтия. Этот срок падал где-то на начало июня, время уже без утренних заморозков, вполне подходящее.
          Прибыв обычным путём в лагерь, и обустроив свои рабочие места, в свободное время семейные офицеры занимались оборудованием своих семейных гнёзд. Это выражение принимала буквальный смысл, поскольку места для установки лагерных палаток назывались палаточными «гнёздами». Это гнездо представляло собой углубление в грунте от 0,5 до 1,5 метров в глубину, это зависело от возможностей и вкусов их владельцев. Вся хитрость заключалась в том, что, чем углублённее палаточное гнездо, тем в нём теплее и появлялась возможность установить внутри маленькую печурку, для обогрева в холодные периоды. Распределением мест в этих городках занимался начальник тыла бригады. А поскольку это распределение было давно завершено, то я обратился к Володе Митрофонову, задав ему вопрос:
                - Послушай, где мне можно занять гнездо на штабной площадке, в этот сезон ко мне приедет жена с племянником, ты уже здесь всё знаешь, кто, где традиционно живёт ежегодно, как бы мне не залезть на чужое место.
                - Хорошо, сейчас попросим пройти с нами Калиберду, нашего разведчика, он знает, по-моему, не только штабное место, но и проживание всей бригады, понимаешь, работа такая.
           Мы пошли втроём в офицерский палаточный городок, и, буквально за 15 минут нашли свободное палаточное гнездо, в третьем ряду от дороги, с довольно большим углублением. Место было отличное, под покровом соснового леса. Колиберда, показывая на  это место, сказал             
                - Вячеслав Николаевич, если нравится, забирай и обустраивайся. Володя ты не возражаешь?
                - Да нет, это место второй год пустует, здесь когда-то жил Глушко, командир 3-го батальона, а теперь все комбаты с разрешения Петренки построили себе домики и здесь больше не живут. Давай Вячеслав, обустраивайся, пока кто-нибудь ещё не присмотрел это местечко.
              По совету товарищей я не стал терять время даром и немедленно приступил к оборудованию палаточного гнезда. Встретив в штабе Корниковского, я попросил его помочь мне по старой дружбе. Он с удовольствием согласился, узнав, что ко мне приезжает жена и поэтому палатка должна выглядеть удобной и уютной. В последующие две недели в любое свободное время я ничем не занимался кроме нового лагерного жилья. Я уже упоминал, что у нас в связи с переформированием, было сформировано новое подразделение, бригадная школа сержантов, для подготовки младших командиров в развивающиеся химические войска. Начальником этой школы был назначен подполковник Кузнецов, личность весьма примечательная, но с отрицательным знаком. Огромного роста, с лошадиной физиономией, постоянно полупьяный, с полным отсутствием признаков интеллекта на лице, короче, классический армейский солдафон. К чему всё это? А вот к чему. На протяжении всей моей работы по обустройству моего нового жилья, эта одиозная личность несколько раз проходила в непосредственной близости от места работы. Борька Корниковский оказался наблюдательней и видимо опытней меня в вопросе армейской интриги:
                - Товарищ лейтенант, Вас не удивляет такая пристальная заинтересованность Кузнецова оборудованием Вашей палатки?
                - Я не обращал на него никакого внимания, ну ходит человек, и пусть ходит, может быть, он наш с тобой опыт перенимает, тоже хочет оборудоваться не хуже.       
                - Товарищ лейтенант, Вы очень хороший и поэтому очень доверчивый человек, этому пьянице здесь совершенно нечего делать, здесь нет объектов для его интереса, мне всё это очень не нравится.
                - Боря, ты такой молодой, а мнительный, как старая бабка, ты, став писарем в штабе, много слушаешь лишнего, и это делает тебя подозрительным, не бери в голову. Мы уже заканчиваем, пора палатку устанавливать и телеграмму давать.
                - Хорошо, если так, Слава Богу. Значит не за горами новоселье.
          Не успели мы с Корниковским закончить разговор и работу, прибегает посыльный из штаба:
                - Товарищь лейтенант! Вас вызывает командир бригады, он находится на веранде штаба.
                -  А что случилось, рабочий день уже закончился?
                - Не могу знать! Они там с начальником политотдела на веранде сидят, и начальник сержантской школы там же стоит.
           Отпустив посыльного, мы с Борисом посмотрели друг на друга, он печально улыбнулся и сказал:
                - Что я говорил, накрылась Ваше гнездо, а как замечательно мы всё сделали!
                - Не торопись с выводами, ещё ничего не известно!
                - Какой же Вы всё-таки наивный, Вячеслав Николаевич, идите, и через 10 минут вам всё станет известно.
           Что было делать,  я пошёл к штабу бригады, застал картину, нарисованную посыльным. На скамейке веранды рядом сидели Петренко с Каварским, начальником политотдела, а у веранды стояло это «чудо природы», Кузнецов. Петренко с Каварским о чём-то оживлённо беседовали, а этот 2-х метровый чурбан с подхалимским умилением поддакивал им и хихикал в унисон с ними. При виде этой троицы, отнюдь не святой, я всё понял и моя азиатская кровь начала закипать в моих жилах. Пертренко посмотрел на меня, ещё не перестав смеяться, я был уверен, что они все под «газами», и спросил:
                - Кареев, вы почему начали оборудовать палатку на чужом месте?
                - Товарищ генерал, я вообще никогда ничего не делаю без разрешения, меня так воспитали, а, во- вторых, мне это место показали, как свободное, начальник строевого отделения ст. лейтенант Митрофанов и начальник разведки капитан Калиберда.
                -  Ну, наверное, они ошиблись, а вот подполковник Кузнецов заявляет, что это его старое место.
                - Товарищ генерал, разрешите пояснить ситуацию?
                - Давайте, только побыстрей, нам всем уже на ужин пора!
                - Во-первых, подполковник Кузнецов видимо запамятовал, что в бригаду он прибыл в средине прошлого лета и в лагерях не был. Во-вторых, капитан Калиберда сообщил нам с Митрофановым, что это место всегда принадлежало подполковнику Глушко, который с этого лета живёт в домике и палаточное гнездо бросил. И последнее, подполковник Кузнецов с первых дней оборудования этого гнезда, видел меня там, и в течение двух недель наблюдал, как я восстанавливаю это гнездо и привожу его в порядок, почему же он сразу не заявил свою претензию на принадлежность этого места ему, как он утверждает, с давних времён.
           Генерал Петренко обращается к Каварскому:
                - Смотри-ка, замполит, прямо-таки прокурорская речь. И против кого, против старшего офицера. А заодно и против командира бригады. Я приказываю вам передать это место подполковнику Кузнецову, а себе выберете в другом месте.
                - Слушаюсь товарищ генерал, разрешите обратиться к начальнику политотдела.
                - Обращайтесь!
                - Товарищ полковник, как по вашему выглядит моральный облик старшего офицера-коммуниста в свете всего произошедшего?!
                - Товарищ Кареев, вам отдан приказ и вы его должны выполнить, а приказы командира бригады я не комментирую и не обсуждаю!
         В моей душе творилось такое, что об этом лучше не рассказывать, глаза стали влажными от беспомощности перед этим пьяным и облечённым властью быдлом. Моё человеческое самолюбие, достоинство и офицерская честь были втоптаны в грязь этой сволочью. Увидев моё состояние и не на шутку перепугавшись, Петренко сказал:
                - Идите к себе, лейтенант, и успокойтесь, ничего страшного не произошло, найдут вам место для палатки.
          Так, я получил свой главный армейский урок на тему: « Я начальник - ты дурак, Ты начальник – я дурак.» Это было девизом Советской Армии. По сути его  надо было бы вышить золотом на всех дивизионных и полковых знамёнах армии. Как я  в последствие убедился, хамство, «горлохватвтво» и откровенная грубость наблюдались в частях, где было  много офицеров с фамилиями на букву «О».
           Когда я вошел в свой кабинет, мои товарищи по работе были ещё на службе. Увидев меня, они почти хором спросили, что случилось? Сев за свой рабочий стол, я закурил и молчал, говорить я не мог. Они меня не тревожили. Минут через пять, я успокоился и рассказал им всё. Каплин сказал, что Кузнецов после этого просто подонок. Воробьёв, как мой непосредственный начальник, начал что-то вроде душеспасительной беседы, чувствуя, видимо, что этот инцидент и для него не останется без последствий. Я поблагодарил их за сочувствие и понимание и направился в свою временную «холостяцкую» палатку на ночлег. Утром, как я и думал, меня вызвал Озерков, единственный человек в части, который понимал меня и старался помочь. Когда я вошёл к нему в кабинет, он, как всегда, улыбаясь, пригласил меня сесть и попросил рассказать всё, как было. Выслушав меня внимательно и не перебивая, подвёл итог произошедшему:
                - Вячеслав Николаевич, хорошо зная Вас, а с некоторых пор и Вашу жену, я могу сделать совершенно определённый вывод. Получив хорошее воспитание в семьях, у вас выработались определённые принципы поведения в обществе и в отношениях с людьми. Вы оба образованные и хорошо воспитанные люди. И я Вас предупреждаю, в армии с такими качествами Вам будет нелегко. Я не знаю, как дела обстоят в других родах войск, но вы попали в самое неподходящее место для проявления своих человеческих качеств. Поэтому, я с самой первой встречи с вами это понял, и настоятельно рекомендовал Вам готовить себя для поступления в академию, и как можно быстрее. Вам надо выбираться из этого болота. А в отношении вчерашнего, постарайтесь побыстрей забыть всё это. Я уже говорил с Воробьёвым, он решит эту задачу непосредственно с начальником тала, а я это решение утвержу. Тогда не одна скотина не посмеет устроить, что либо, подобное. А сейчас отвлекитесь на работу, побыстрей оборудуйте жильё для семьи и вызывайте жену, с ней Вам будет спокойней. Она, по-моему, у вас женщина достаточно боевая. Идите и спокойно работайте, а в отношении жилья, сегодня же всё будет решено.
                - Спасибо Николай Михайлович! Я сделаю всё как надо, Ваша поддержка и советы мне очень дороги.
           Наконец все утряслось, палатку с Корниковским мы оборудовали не хуже отобранной, в первом ряду у самой дороги палаточного городка офицеров. Теперь дело оставалось за немногим, дать телеграмму и наметить день прибытия Аиды с Юркой в лагерь. Откровенно говоря, я не помню, каким путём оно добирались до Досчатого, но просмотрев по Интернету карту, я пришёл к твёрдому убеждению, что они могли плыть только по Москве-реке с переходом в Оку. Отправлялись они, видимо из Южного речного порта. Маршрут следования: Москва, Бронницы, Воскресенск, Коломна. У Коломны Москва-река впадает в Оку, и дальнейший маршрут проходит уже по Оке: Коломна, Белоомут, Рязань, Спасск-Рязанский, Исады, Тырново, Касимов, Елатьма, Ляхи, Досчатое. На фото: Досчатое с Оки. Когда я прикинул, протяжённость маршрута по карте, то получилось, что по Москве- реке они прошли около 200 километров, а по Оке, где-то около 700. Так, что, прогулка была довольно продолжительная и познавательная, при хорошей погоде.
           Когда я их встречал в Досчатом, и теплоход на моих глазах швартовался к дебаркадеру, Юрка бегал по верхней палубе и орал, как ненормальный:
                - С ла-а-в-а-а! Мы зде-е-есь! Ура-а-а! Приехали!
          После таких воплей, трудно было их не заметить в толпе пассажиров. Рядом стояла Аденька, и что-то говоря Юрке, махала рукой. Наконец швартовка закончилась, пассажиры, кто был налегке, быстро покинули теплоход, и только после этого я добрался до моих путешественников. Мы разобрали вещи и с помощью шафёра всё сразу перенесли в машину. Когда мы подъехали, по тыльной дороге, к нашей палатке, опять раздались Юркины комментарии:
                - А мы, что, в таком чуме будем жить?
                - Это не чум, а войсковая лагерная летняя палатка, и когда ты попадёшь в армию, то для тебя это уже не будет новостью.
                - Слушай, а мы тут не замёрзнем?
                - Смертельных случаев отмечено не было.
                - Нет, я серьёзно!?
                - И я серьёзно, у Вас у каждого по два суконных солдатских одеяла, ватные матрацы. И потом, когда ты будешь кухарничать на своей керосинке, в палатке вообще дышать будет нечем. В общем надо пожить немного, а потом делать выводы. Между прочим, в солнечную погоду приходится открывать полы палатки, иначе дышать нечем. Короче, поживёте, всё узнаете и приспособитесь, это Вам не Рио - де - Жанейро, как говорил Остап Ибрагимович.
           Так началась наша семейная жизнь в экзотических, для них, условиях, а я был человек уже привычный. Лучше всех, по-моему, чувствовал себя в этой обстановке Юрка, полная вольница. Кругом здоровый лес, много воды, прекрасный хвойный воздух, и, если отвлечься от некоторых бытовых неудобств, то просто санаторий средней полосы России. Постепенно жизнь наладилась, мои домочадцы ко всему привыкли и начали на «всю катушку» использовать местные условия, в смысле купания, загорания, прогулок по лесу. Научились самостоятельно ходить в Досчатое, в магазин. Я познакомил их с Михалычем, бакенщиком на Оке, он им давал лодку покататься по реке. Так что, скучать им не приходилось. Нас часто навещал Борис Корниковский, он с Аидой и Юркой моментально нашёл общий язык. Юрка, вообще, любил пошататься среди солдат, ему было всё интересно, ему даже давали попробовать разобрать и собрать АК-47, от этого мероприятия он был просто в восторге, как все мальчишки.
            В мои выходные дни, вылазки на природу совершались совместно. Фактически устраивали пикник со всеми его атрибутами: костром, печёной картошкой, ухой, если удавалось поймать рыбки, и напитками, нам с Аидой пиво, а Юрке лимонад. Фото комментариев не требует.
           Иногда выезжали в соседний, старинный город Выксу, в 10 км. от Досчатого, куда ходил, почти игрушечный составчик из 3-х вагонов и маленького паровозика, ходившего до города по узкоколейке. В Выксе был прекрасный старинный парк, много храмов, правда, в то время полуразрушенных. Сейчас там многое восстановлено.                Начало поселению (селу Выкса) было положено созданием в 1765 году Выксунского железорудного завода, основанного братьями Баташовыми, выходцами из тульских мастеровых. Этому событию предшествовал государственный запрет производственной деятельности всех без исключения заводов и фабрик в радиусе 200 км. от Москвы, а также обнаружение залежей железной руды в бассейне р. Выксунь и р. Железница. Недалеко от завода и поселений протекала небольшая река Выксунь (по другим источникам река Выксунка), откуда и произошло название села. К началу 19 столетия в Выксе и ее окрестностях действовали с десяток "железноделательных заводов". В связи с тем, что для выплавки железа и производства различных изделий необходима энергия, а ее в то время добывали "из воды" (путем возведения плотин), то в самой Выксе и в окрестных поселениях, где существовали заводы, были сооружены искусственные озера. В настоящее время водоемы представляют собой уникальную искусственную водную систему, которая является памятником природы.         
            В самом центре Выксы расположен старинный парк во французско-английском стиле, по образцу известных европейских парков в Версале, Летнего сада в Петербурге, парков Петергофа. Композиционная ось парка — главная липовая аллея — на юге заканчивается домом-дворцом Баташовых (1760—1770 гг). Сейчас дом Баташовых стал музеем, где посетители могут ознакомиться с редкими вещами из коллекции братьев, посмотреть убранства их комнат. Также в музее есть специальные комнаты, полностью посвящённые истории металлургического завода. Интересны и картинные галереи музея.
Это Ивановская область с уничтоженным отечественным прядильно-ткацким производством. Втридорога покупаем хлопок в дальнем зарубежье, а узбеки предлагают напрямую, в три раза дешевле – не берём. «Рыночно-воровская» экономика российских чиновников. Это так, к слову.
           В Выксу выезжали на весь выходной день, подкормиться там было чем, с собой ничего не брали. На местном базаре можно было купить молока, сметаны, яиц, даже варёных и местной выпечки. А нам больше ничего и не надо было. Знаменитая липовая аллея, только асфальта не было, а лип бело больше, и они были пушистей. Ничего удивительного полвека прошло! Гуляли по парку, осматривали достопримечательности, на выксунских прудах катались на лодках. Время проходило весело и незаметно. Возвращались домой к ужину. Были там какие-то и развлекательные сооружения, вроде качелей, каруселей и ещё чего-то интересного, уже не помню. На фото: В ПКиО г. Выксы.
            Поездки в Выксу разнообразили, до некоторой степени, нашу монотонную лагерную жизнь. В то время там были музеи с картинными галереями, мы и их посещали в плане культурного развития. Один раз опоздали на свой «экспресс», что делать. Решили идти пешком, вдоль узкоколейки была тропа, видимо не мы одни попадали в такое положение, подумали, что 9 км. это не расстояние. Но не учли, что мы в Выксе уже находились вдоволь. В Досчатое притащились в сумерках, а к себе домой уже затемно, и тут же повалились спать,  есть никто не просил. Зато проснулись не свет не заря и голодные, как волки. Николавна в завтрак нас особенно не баловала, у нас было железобетонное меню. Через день, оладьи со сметаной или манная каша с маслом, а кто желал, так и с хлебом. Один раз в неделю нам делали омлет с колбасой, если она была, а если не было, то омлетом заливалась, заранее отваренная в «мундирах» картошка. Интересно, я до сего времени очень люблю оладьи со сметаной и картошку залитую омлетом, но терпеть не могу, манную кашу. Видимо с кашей Аденька переусердствовала. Но «голодных бунтов» мы с Юркой не поднимали, поскольку хорошо представляли продовольственную проблему лагеря. Если мне не изменяет память, то обедать мы ходили в офицерскую столовую, к этому времени там уже был не солдатский стол, а готовили отдельно и вполне терпимо. Ужинали по настроению Аденьки, если   ей    надоедало    готовить,  то мы все отправлялись на ужин в офицерскую столовую. Иногда Боря Корниковский, у которого везде были свои люди, приносил нам каспийского залома, его часто в то время давали солдатам на ужин. Это была неописуемой по вкусу селёдка, весом не менее 1 кг. ширина спины в три мужских пальца и необыкновенно жирная и малосолёная. Когда я сейчас пишу эти строки, у меня уже начинает сосать под ложечкой. Странно, Каспийское море на месте, а залома каспийского нет вот уже лет 20. Рыночная экономика, дело тонкое.
           Так в трудах и отдыхе протекало наше время в лагере. В начале августа, я уехал с группой офицеров штаба в командировку, в Москву, на командно-штабные учения, которые проводились на базе ВАХЗ, пока слушатели были в отпусках.
           Вернулся я от туда к концу первой декады августа, пора было уже думать о возвращении Аиды с Юркой в Москву, ему ведь надо было в школу с 1-го сентября. Я ему говорю:
                - Догуливай, брат, последние денёчки, в Москву отправитесь, числа 25-26-го и не по воде, а посуху, по железке, через Муром, так в два раза быстрее будет, и, опять же, новые впечатления. Я попрошу у Николая Михайловича машину до Навашино. Никто возражать не стал, всем, видимо, захотелось побыстрее домой. В то время, от Досчатого до Навашино, шёл «грейдер», весьма прискорбного качества, но доехать было можно. Расстояние-то было всего 25-27км. По приличной дороге езды всего 30 минут, но в то время, ездили не менее часа, а то и с лишком. В настоящее время и новое шоссе построили, и даже «железку» протянули от Выксы до Навашоно. В Навашино шли только транзитные поезда с Востока, но билеты обычно заказывали прямо из части по телефону, Володя Митрофанов обещал всё устроить. Аида как-то меня спросила:
    - А почему ты отправляешь нас по железной дороге, а не по Оке, как сюда.
                - По воде до Москвы около 1000 км: по Оке около 700, а потом по Москве-реке 200. И шли Вы сюда больше суток на своей «Севрюге», это по обеим рекам вниз по течению. А обратно Вам пришлось бы «плюхать» весь путь против течения и всё это обернулось бы увеличением времени в пути в полтора раза, Вам это надо? А от Навашина до Москвы, всего 400 км., это 7-8 часов езды. Ну и как, разница есть?
                - О-о-о! Да, разница очень большая. Тогда и уезжать можно попозже, погода больно хорошая стоит. И грибков может в Москву насобираем, говорят, грибы ещё есть.
                - Ладно, уговорили, билеты попрошу заказать на вечер 28 августа, утром 29 будете в Москве, возьмёте такси и домой. Но долго я тебе там прохлаждаться не дам. Как только мы вернёмся в Кинешму, я тебя быстренько высвистаю к себе, теперь у тебя и в Кинешме есть дом.
                - А Володя не подведёт нас:
                - Ты, что, когда это было, чтобы Володя подводил?
                - Слушай, завтра ведь выходной, если ты нигде не задействован, поедем последний раз в Выксу съездим?
                - Да вроде, нет, я не возражаю, полюбуйтесь на старый город напоследок. Фото все сделаны в Досчатом. Ю.Б. печёт оладьи, очень ответственный момент. Наставление рожек его любимое занятие.
           В средине сентября из лагеря мы благополучно, как всегда, по воде, добрались до Кинешмы. Началась плановая служба. К концу сентября Аденька вернулась из Москвы, и сразу же начала поиски работы, чем вызвало неподдельное удивление офицерских жён. Каким образом она нашла себе работу в «прядильно-ткацком» городе, я, забежав несколько вперёд, рассказал на стр.202.
           Из райкома она прямо пошла на указанный завод. И действительно, как и сказал секретарь, на неё там уже был заказан пропуск и её принял сам директор завода. Принята она была довольно доброжелательно, а познакомившись с её документами, директор пригласил секретаря и попросил:
                - Пригласите, пожалуйста, Травкина.
          Это наш главный конструктор и начальник конструкторского бюро одновременно, штатами нас здесь не балуют. Вы в Москве работали в конструкторском бюро? Вот и прекрасно, значит, работа будет Вам не в новость. Только не смущайтесь, на вид Травкин кажется суровым дедом, а на самом деле, добрейшей души человек. Я думаю, Вы быстро войдёте в их коллектив, народ у нас здесь доброжелательный, не кичливый. А вот и Ваш новый начальник:
                - Иван Захарович, ты, кажется, жаловался, что у тебя конструкторов не хватает. Вот, знакомься, Ладогина Аида Николаевна, окончила Московский машиностроительный техникум. В Москве работала конструктором, а в Кинешму переехала вместе с мужем, офицером. Что скажешь?
                - А чего говорить-то, берём с удовольствием, это я ведь у нас единственный дед, а остальные молодёжь, быстро общий язык найдут. И работы хватит, скучать не придётся.
           Таким образом, Аденька оказалась на Кинешемском заводе бумагоделательного оборудования, конструктором конструкторского бюро этого завода. Эта новость с быстротой молнии и неотвратимостью цунами обрушилась на все сообщество офицерских жен обоих ДОСов. Шло бурное обсуждение необычайного события, жена офицера устроилась на работу, да ещё как, да ещё на какую должность! Комментарии до нас доходили самые разные, от самых отрицательных , до самых положительных:
                - И на кой чёрт, ей это надо, денег, что ли не хватает!?
                - А, что, молодец, не побоялась сходить в Райком, зато у них теперь две зарплаты.
                - Им хорошо, у них детей нет, а мы своих куда денем, в садик, что ли отдавать!?
                - Ладно, это всё не так важно, а вы подумали, кто теперь нам за продуктами в Москву будет ездить!?
           И всё в таком духе, на все лады и в разных интонациях. Наконец, поймали её, как-то во дворе, и напрямую спросили в отношении московских командировок:
                - Николавна, мы тебя, конечно, поздравляем с трудоустройством, ты молодец, что так поступила, а бабы вот теперь носы повесили, говорят кормилицы больше нет.
           Аида их успокоила, сказав, что начальник у неё сговорчивый, и раз в месяц, наверняка, даст пару дней за свой счёт и плюс выходные. Так, что раз в месяц можно будет организовать поездку, пусть женщины не волнуются. Все остались довольны. А через некоторое время мы узнали, что несколько женщин, из бездетных, тоже нашли себе работу, так, что не только «дурной» пример заразителен.
           Зима 1956-1957гг. прошла без особых событий. Как и советовал мне Николай Михайлович Озерков, начальник штаба бригады, я уже вторую зиму готовил себя для поступления в академию. Естественно, что этой академией должна была стать Военная Академия химической защиты, расположенная в Москве. Поступать я намеривался на инженерный факультет, поскольку к командным должностям у меня тяги не было. На инженерный факультет принимали до 27 лет, это как раз соответствовало, намеченному мною сроку, август 1957 года. Озерков одобрил моё решение и постоянно интересовался ходом подготовки и давал советы по части подготовки к сдаче вступительных экзаменов по специальным предметам: штатная организация химических войск, специальные машины и оборудование и проч.
           Ко всему прочему, он мне сказал, что академия хоть и химическая, но при поступлении главное внимание обращают на математику. Пришлось найти себе преподавателя по математике, и ходить к нему на дом по вечерам и осваивать экстерном сразу 8, 9 и 10 классы. А на занятия по химии, пришлось ходить в вечернюю городскую школу, и осваивать всю программу средней школы по химии за одну зиму. Так, что последняя зима в Кинешме была для меня очень напряжённая. По отзывам моих учителей дела у меня шли совсем не плохо. В такой напряжёнке, незаметно, прошла зима. На это лето в лагерь Аида могла приехать только в отпуск. Мы выбрали с ней июнь месяц, самый подходящий по всем параметрам. Договорились, что приедут они с Юркой не по воде, а по железной дороге, а в Навашино я их встречу. На вступительные экзамены в академию нужно было прибыть к 1 августа, а перед сдачей вступительных экзаменов мне был положен отпуск при части. Т.е., всё было рассчитано по дням.
           В начале мая я подал рапорт по команде, с просьбой о поступлении в академию. Рапорт подписали все мои непосредственные и прямые начальники. Мы с Аденькой уже строили планы. А Петренко всё это «зарубил» своей резолюцией:  «Отказать. Недостаточен стаж службы в войсках». Озерков прокомментировал это так:
                - Вот во что вылились две вши стычки с комбригом. На инженерный факультет Вам уже не попасть. В августе у нас будет инспекторская проверка. Комиссию возглавляет Начальник Химвойск округа, генерал Дегтярёв. Обратитесь к нему о переводе к другому месту службы, от нас Вы в академию не попадёте. Этот разговор только между нами, я Вас хорошо знаю, и поэтому доверяю Вам. Вы всё поняли, Вячеслав Николаёвич? По личному вопросу Вы можете обращаться, не спрашивая разрешения.
                - Да, Николай Михайлович, всё ясней ясного. Большое Вам спасибо за постоянную заботу обо мне, я сделаю так, как Вы советуете. Мне, действительно, здесь уже ничего не светит.
           Теперь наши планы резко поменялись, после того, как я  всё рассказал Аиде. Месяц для её поездки в лагерь мы теперь выбрали август из расчёта совместного возвращения в Кинешму по окончании лагеря. Аида с Юркой последний раз насладились лагерной экзотикой, хорошо отдохнули, надышались здоровым хвойным воздухом, назагарались и накупались, благо, что погода стояла отличная.
          В конце инспекторской проверки я обратился к Дегтярёву. Он меня внимательно выслушал, счёл мою просьбу обоснованной, личная неприязнь начальника к подчинённому, и велел подойти к нему на другой день. Я так думал, что он звонил в отдел кадров. На следующий день он сообщил мне своё решение и предложил должность помощника начхима мотострелкового полка в 23 гв. Таманскую мотострелковую дивизию, дислоцированную в г. Калинине  (теперешней) Твери. Я зразу же дал согласие, рассказав об этом вечером Аиде. Она была очень довольна, и главным аргументом служило то, что от Калинина до Москвы ходили электрички, т.е., на выходные дни мы могли ездить в Москву!
           Опять я в нормальных войсках, опять в гвардии, и был уверен, что по приезде на новое место встречу знакомую мне обстановку, знакомой мне уже, мотострелковой дивизии.
           Юрку мы отправили по железной дороге одного, дорога для него была уже знакома. А сами отправились вместе с частью, как всегда, на теплоходах, по Оке и Волге до самой Кинешмы. Комбриг водой не ездил, и поэтому Озерков разрешил мне взять Аиду с собой. Прибыли мы в Кинешму, где-то в первой декаде сентября. Аида начала процесс увольнения с завода, а я начал рассчитываться с частью. Новое назначение ничего не меняло в моей службе в смысле продвижения, но давало возможность на новую попытку для поступления в академию. Из округа пришла телефонограмма о моей отправке до 15 сентября (моего дня рождения). Я попросил Николая Михайловича отправить меня не позднее 13 сентября, чтобы день рождения не встречать в дороге. Он мне это пообещал и обещание выполнил. Всю свою жизнь и до сего дня, считаю из всех достоинств человека, а особенно мужчины,  самым главным, это обязательность и верность данному слову. Николай Михайлович Озерков, начальник штаба бригады, был именно таким человеком, настоящим русским офицером: выдержанным, корректным, доброжелательным и заботливым начальником для своих подчинённых. Я благодарен судьбе за то, что на начальном этапе моей службы, мне встретился именно такой замечательный человек и офицер!
           Уехали мы из Кинешмы 13 сентября утром, 14 утром были в Москве. Сразу отправились на Каляевскую. Отсюда же, я сразу позвонил в отдел кадров округа, и на моё счастье попал на моего старого знакомого, который уже три раза пристраивал меня к месту. До обеда времени было ещё много, и он велел мне приехать к нему сразу, чтобы успеть получить направление на новое место. Я быстренько помчался на Осипенко, пропуск был уже заказан. Когда я вошёл в кабинет, мой знакомый встретил меня как родного. А своему напарнику по кабинету сказал:
                - Ты понимаешь, я этого гвардейца уже четвёртый раз буду пристраивать к месту. 3 года, как окончил «Верховное» по первому разряду, а уже четвёртое место меняет! Ты что брат, такой непоседливый. Если начальству не научишься угождать, до генерала не дотянешь!
                - Товарищ подполковник, первые два случая, не моя вина, а обстоятельства. А угождать я могу только своей жене, а начальству не угождать надо, а уважать,  если оно этого достойно, тогда и угождать не надо будет.
                - Ну, парень, с такой философией тяжко тебе будет пробиваться по службе, поскольку такого начальства, о котором ты мечтаешь, у нас в армии не много, это между нами.
                - А Озерков Николай Михайлович!?
                - Да брат, таких, как Озерков, по пальцам пересчитать можно, дельный мужик, и обходительный, подчинённых уважает, а это сейчас редкость. Послушай, я вот смотрю твоё личное дело и вижу, у тебя завтра день рожденья! Поздравляю! От всей души желаю тебе на новом месте удачи. И чтобы мечта твоя исполнилась, я ведь знаю, ты в академию стремишься, так, что успехов тебе и в этом! А в качестве подарка ко дню рождения, выписываю тебе предписание на 19 сентября. 19 быть тебе уже в Калинине, на новом месте. Так что, успехов тебе и счастливой дороги, как говорят! Отдохните с женой несколько дней. И не опаздывать!
           Вышел я из окружной «коробочки» в прекрасном настроении.
           Вечером на Каляевской был собран «совет в Филях», с участием Глафиры Прокофьевны и Николая Максимовича. К этому времени Н.С. Хрущёв разогнал все министерства и понаделал везде Совнархозов, от, Всесоюзного, до областных. Николай Макчсимович долгое время работал в Министерстве пищевой промышленности, в должности начальника отдела и поэтому был вхож к А.И.Микояну. После ликвидации министерств и образования совнархозов, многие министерские работники перешли на работу в совнархозы. Когда НикМак ( так в семье называли Николая Максимовича),  узнал, что мы отправляемся в Калинин, он с большой радостью сообщил:
                - Аденька! Так это же очень здорово, у меня там приятель (называет его фамилию и имя и отчество), ты его должна помнить, он несколько раз был у нас дома, и ты его видела, и он, наверняка, тебя помнит тоже. Я созвонюсь с ним и попрошу, чтобы он помог устроиться там на работу.
           Короче говоря, пришли к заключению, что ехать в Калинин мне надо пока одному, выяснить ситуацию с жилплощадью (вечной головной болью офицеров в Советской армии), обустроиться самому, а уже потом заниматься семейными делами. Я с этим был полностью согласен, потому, что мне было так проще.
           Итак, после неожиданного кратковременного отпуска я отправляюсь к новому месту службы, в город Калинин, и опять на Волге.               
               
                Глава  9. Перевод в Калинин (Тверь). Подготовка к академии.               


           Во второй половине XII века Тверь была небольшой крепостью на западной границе Суздальского княжества, в первой трети XIII века входила в состав Переяславского княжества. В 1238 году город был разорён монголо-татарами, однако быстро оправился от разгрома. Воскресенская летопись утверждает, что восстановлением Твери после Батыева разорения руководил князь Ярослав Всеволодович. В исторической литературе существует гипотеза, что Тверь первоначально располагалась на левом берегу Волги при устье Тверцы и после разорения 1238 года была перенесена на правый берег в устье реки Тьмаки.                Около 1247 Тверь была выделена в удел князю Александру Ярославичу Невскому, между 1252 и 1255 перешла к его брату Ярославу Ярославичу — родоначальнику тверской княжеской династии. В 1247 году Тверь стала столицей Тверско княжества. Историческим ядром древней Твери был Тверской Кремль. Географическое положение Твери на важном торговом пути, связывавшем Новгород с северо-восточной Русью, и сравнительная удалённость от Орды способствовали притоку в край населения из других русских земель. Город быстро рос. В 1265 г. Тверь стала центром епархии. Росту города не смогли помешать даже опустошительные пожары 1276 и 1282 годов, типичные для деревянных древнерусских городов. Рост города объясняется, прежде всего тем, что изменилась политическая роль Твери. В 1264 тверской князь Ярослав стал великим князем владимирским, однако остался жить в Твери. При преемнике Ярослава его сыне князе Михаиле Ярославиче в Твери впервые на Руси после 50-летнего перерыва возобновились летописание и каменное строительство. Построены каменная Трёхглавая Успенская церковь в Отроче монастыре и Спасо-Преображенский собор. Наряду с кремлём росли посады тверские, заселённые главным образом ремесленниками. Свидетельством возросшей мощи Твери стал тот факт, что в 1293 году монголо-татарский полководец Дюдень не решился штурмовать город. Переход владимирского великокняжеского стола в 1305 году к Михаилу Ярославичу Тверскому свидетельствовал о том, что к тому времени Тверь стала столицей самого могущественного княжества в Северо-Восточной Руси. Тверские князья, ведя борьбу с Ордой и за великое княжение Владимирское, неустанно укрепляли город. В конце XIII — первой трети XIV века Тверь была крупнейшим центром национально-освободительной борьбы русского народа против ордынского ига.
           Краткая историческая справка необходима, на мой взгляд, читателю, чтобы понять атмосферу города, в котором я прослужил, без малого, 3 года.
           Приехал я в Калинин налегке, без большого семейного багажа, чтобы облегчить своё перемещение по городу во время моего обустройства на новом месте. Калинин сильно отличался от Кинешмы, это уже был настоящий современный город, административным центром одноимённой области. Как и все волжские города имел тенденцию к «вытянутости» вдоль Волги. Но здесь уже имелся трамвай, безусловный признак цивилизации. На привокзальной площади у первого попавшегося военного узнал, где располагается штаб 23 гв. Таманской дивизии. Это оказалось в центре города, и я доехал на трамвае. Нашёл отдел кадров, представился, подал свои документы и предписание. Начальник отдела кадров пригласил начальника химической службы дивизии, подполковника Девятова. Мы познакомились, и пока в кадрах оформляли на меня приказ, прошли к нему в кабинет. Там он поведал о моём новом месте службы:                На фото: район Пролетарки.
                - Твой полк расквартирован за Пролетаркой, в районе Мигалово, недалеко от аэродрома базирования стратегических бомбардировщиков Ту-16, как раз почти напротив вашего военного городка. Это практически окраина города. В городке расквартированы два полка: танковый полного состава и ваш, мотострелковый, кадрированный. В каждом батальоне развёрнуто по одной роте, спец. подразделений нет. Офицерами полк укомплектован полностью, до командиров рот включительно. Вся химическая служба полка представлена одним начхимом, капитаном Сметаниным. Возраст, далеко за 40. Образование: из химинструктаров батальона, 3-х месячные курсы мл. лейтенантов, посещает общеобразовательную школу, в эту зиму будет кончать 10 классов. Штаб полка размещается в тыльной части городка, в большой землянке, типа овощехранилища, офицеры полка прозвали свой штаб «метро». Офицеров полка, не занятых с личным составом, часто привлекают на работы, в виде командировок, не связанные с их непосредственными должностями и обязанностями. Всё это я говорю тебе для того, чтобы тебе было легче сориентироваться на месте, и не было, как «снег на голову». Сметанин мужик нормальный, с мягким характером и доброжелательный, проблем у вас с ним, я думаю, не будет. Короче говоря, поезжай в полк, найди там Сметанина, а уж он представит тебя кому положено. Сразу предупреждаю, про квартиру не заикайся, квартир в дивизии нет, большинство офицеров снимают квартиры в частных домах, в вашем районе сплошной частный сектор. Так что, начинай сразу с этой проблемы. Желаю успехов, по службе будем часто встречаться.
           С таким, прямо скажу, «заупокойным» напутствием я направился в полк.
           На нижнем фото: Обелиск у входа в гарнизон «Мигалово»
           Приехав в полк, я увидел и понял, что напутственное слово Девятова исполняется один к одному. После всех представлений и знакомств, я узнал, что многие офицеры живут в казарме и питаются в солдатской столовой. Для меня, на первое время в незнакомом городе, это было бы неплохим вариантом. Поэтому я попросил Сметанина выхлопотать мне эту возможность через командование полка. Начальник штаба полка подполковник Цыган, узнав, что я окончил «Верховное», так все выпускники нашего МКПУ им. Верховного Совета РСФСР звали для краткости своё училище, встретил меня как своего однокашника, и, узнав о моей просьбе, тут же дал команду начальнику вещевой службы устроить меня в казарме и на довольствие в солдатскую столовую.
           Таким образом, на первое время, до поисков и снятия комнаты в частном доме, две главные проблемы отпали. Сметанин оказался, действительно, человеком мягким и доброжелательным, но закомплексованным от сознания своей необразованности. Я целый месяц пребывания в полку не мог понять, кто и чем занимается. С переездом Аиды дело откладывалось на неопределённое время, поскольку  НикМак никак не мог связаться со своим приятелем в Калинене. Но в скором времени мне пришлось убедиться на практике в правильности слов Девятова. Этот случай придётся описать особенно подробно, поскольку он ярко характеризует весь армейский «бардак», непрофессионализм высшего командования и его низкий моральный уровень. На фото: Тверь, Проспект Ленина.
                               
                Глава 10. Необычная командировка до Новосибирска.


          
           А суть дела в следующем. Очередная плановая демобилизация, отслуживших свой срок военнослужащих срочной службы, должна была произойти в октябре месяце 1957 года. Только из двух подмосковных дивизий: Кантемировской танковой и московской Таманской, нужно было уволить 600 человек, в основном сержантский состав. Оба командира дивизии схватились за голову, а кто же будет участвовать в ноябрьском Параде на Красной площади? Как назло, из Кантемировки увольнялись 60% механиков-водителей танков, участников парадного расчёта, а из Тамани, почти столько же водителей БТР, и тоже из состава парадного расчёта. В обеих дивизиях срочно были собраны собрания личного состава. Командиры дивизий и начальники политотделов заливались соловьями на этих собраниях, обещая увольняемым, за отсрочку увольнения и участие в Параде, «манну небесную» и «золотые горы». Всё это сводилось к клятвенному заверению, что после Парада на Красной площади все они будут отправлены классными вагонами пассажирских поездов организованно и с полным комфортом.
           В нашем полку бала сформирована команда сопровождения воинского эшелона. В состав команды вошли: Начальник команды подполковник, он же, в последствие, начальник эшелона; 6-ть командиров рот, от ст. лейтенанта до капитана, из расчёта 100 человек в роте; замполит начальника команды (эшелона), подполковник; начальник пищеблока, майор, с походными кухнями, поварами и подсобными рабочими из солдат. Получив «фундаментальный» инструктаж-накачку от руководства дивизии мы отправились в Москву. Прибыли мы на Сборный призывной пункт московского гарнизона на Окружной московской железной дороге в районе Пресни. Это был настоящий военный городок, с казармами, столовой, складскими помещениями, автопарком и даже собственной гауптвахтой. Начальник Сборного пункта проинформировал нас о предстоящих мероприятиях. С первых же его слов нам стало ясно, что командованием Округа готовится крупная беспрецедентная авантюра:
                - Товарищи офицеры, в связи с задержкой сроков демобилизации контингента военнослужащих, принимавших участие в юбилейном Параде на Красной площади, в честь 40-летия Великой Октябрьской социалистической революции, командование Округа решило, весь демобилизованный контингент отправить в Восточную часть страны, централизованным порядком. Для этой цели в городе Муроме будет сформирован воинский эшелон их классных пассажирских вагонов.
                - А почему в Муроме, а не в Москве?
                - Потому, что Муром выбран центром сбора демобилизованного контингента: 400 человек из московских дивизий и 200 человек их горьковских дивизий, которые пребывают в Муром из Арзамаса.
                - А почему нельзя было сформировать эшелон из классных вагонов, здесь, в Москве, посадить в него москвичей, а горьковских забрать по дороге?
                - Товарищи офицеры, на этот вопрос я не могу Вам ответить, так распорядилось окружное управление ВОСО (военных сообщений). Мотивация вроде бы такая. Из-за интенсивного пассажирского движения на Московском ж.д. узле, не хватает классных пассажирских вагонов(!?).
                - Что-то это напоминает отъявленный не прикрытый обман!?
                - Ещё раз повторяю, это приказ, и наша с Вами задача его выполнить!
                - А на чём же их повезут до Мурома!?
                - До Мурома в «теплушках», я уже дал указание оборудовать их соответствующим образом.
                - А кто их будет сажать в «теплушки», после данных им обещаний!?
                - Команда сопровождения, прибывшая из Калинина.
                - Нет товарищ полковник, мы их сажать в «телятники» не будем, я (говорит наш старший), как старший команды, сейчас свяжусь со своим командиром дивизии, и доложу ему всю обстановку, и попрошу, чтобы он не принуждал нас участвовать в обмане, а отозвал  нас обратно и доложил бы Командующему округом.
                - Это Ваше право, но мы можем посадить их и сами, объяснив им всё по-человечески. На фото: Тверь - ул. Серебряная и Тверской проспект.
           На этом импровизированная дискуссия закончилась. Обе стороны остались при своём мнении. Демобилизованные должны были прибывать на следующий день, и наш старший разрешил нам разъехаться по домам, у кого были родственники или знакомые в Москве. Я ещё в части познакомился с одним капитаном, командиром не существующей роты, Сашей Кузнецовым, чем-то сильно напоминавшим мне моего товарища по училищу, Юрку Воеводского, такого же высокого и тощего. Он оказался тоже москвичом, и мы вместе направились на метро и разъехались по домам. На Каляевской уже знали о моём прибытии в Москву и о предстоящей командировке в Сибирь. За ужином я, к своему удовольствию, узнал, что НикМак наконец-то связался со своим приятелем в Калинине и тот обещал помочь в трудоустройстве Аиды. На семейном совете решили, что, как только я вернусь из командировки, то сразу начну поиски квартиры с целью переезда Аиды в Калинин. Забыл упомянуть, что из Кинешмы в Калинин я прибыл уже ст. лейтенантом. Так я выглядел по приезде в Калинин                (фото из л/д. , Стр. 220)
            На следующий день, по приезде на Сборный пункт, мы увидели то, что и предполагали увидеть. Из Кантемировки и Тамани демобилизованных доставляли «своим ходом». Москвичей привезли на автотранспорте, а нарофоминцев доставляли на пригородных поездах небольшими командами в сопровождении дивизионных офицеров. Те передавали их коменданту Сборного пункта и «сматывались». Комендант Сборного пункта начал со своими офицерами и нашей командой формировать «маршевые» роты, под командованием уже наших офицеров. Во второй половине дня роты были сформированы и назначены командиры. Одна из рот «таманцев» досталась мне. Узнав, что я начинал свою службу в «тамани», ребята приняли меня, как родного. Увидев на путях эшелон из «теплушек» и никаких классных вагонов, посыпались вопросы. Я, всю «лапшу», навешанную мне и моим товарищам, на уши, начальником Сборного пункта добросовестно перевесил на уши своих подопечных. То же, видимо сделали и мои коллеги по команде. К вечеру прибыли все 400 человек подмосковных дивизий. Многие были уже навеселе. В этой, практически неуправляемой толпе военнослужащих, являвшихся таковыми только по форме одежды, началось бурное брожение, они категорически отказывались садиться в товарные вагоны. Начались бесконечные совещания у начальника Сборного пункта, звонки по телефону и в округ и в дивизии, т.е., началась классическая армейская дурь. Никто никаких решений не принимал, а всё спустили на «стрелочников», Сборный пункт и нашу команду сопровождения. Вся эта канитель продолжалась до ужина. С приготовлением ужина опоздали на час. После ужина солдаты потребовали, чтобы их устроили на ночлег в казармах Сборного пункта. Опять начались бесконечные и безрезультатные переговоры. К этому времени на сборный пункт были присланы политработники из округа, Солдаты к этому времени были уже наполовину очень здорово навеселе. Из толпы в адрес уговаривающих, посыпались брань и угрозы, послать телеграммы в адрес Правительства. Наш начальник заявил начальнику Сборного пункта, что личный состав его команда примет только в вагонах для отправки, таково указание его командира дивизии. Вместо погрузки в вагоны, солдат отправили в казармы спать, от греха, в надежде, что к утру проспятся и всё встанет на свои места.               
          На следующее утро, вся эта протрезвевшая толпа была кое-как построена, и в течение длительного времени им объясняли, что ехать им в этих вагонах только до Мурома, а там их ждёт эшелон из классных пассажирских вагонов, в которых они поедут до своих мест назначения. Вся хитрость, а вернее, дурость, заключалась в том, что все увольнительные документы находились у нашего старшего команды сопровождения. Если бы, солдаты вздумали уехать самостоятельно, на свой счёт, а они об это заявляли неоднократно, без этих документов, они бы считались дезертирами!? В чью дубовую армейскую голову взбрела мысль отправлять демобилизованных солдат, участников юбилейного Парада на Красной площади, в подавляющем большинстве своём, «Отличников боевой и политической подготовки», вот таким скотским образом! Никто из нас понять этого не мог.
           Наконец, к средине следующего дня, совместными усилиями нашей команды и командования Сборного пункта, удалось уговорить и усадить в эшелон всех 400 человек. У нас, сопровождающей команды был свой отдельный вагон, в нём помимо команды сопровождения, начпрод хранил и часть продовольствия. Под кухню был выделен 4-хосный «пульман». Обедали мы ещё в Москве, а завтракали уже в Муроме. Вот тут-то и разыгрались главные, могущие закончиться трагически, события. Наш эшелон прибыл на полдня раньше арзамасского. Даже на согласование времени прибытия таких проблемных, как теперь уже всем стало ясно, эшелонов, у руководителей ВОСО мозгов не хватило.
           После завтрака, все 400 человек высыпали на ж.д. пути, вокзал и привокзальную площадь и начали проводить опрос железнодорожных работников, от начальника станции до дежурного по перрону, где тут для них формируется пассажирский литерный состав. Все опрашиваемые отвечали удивлёнными взглядами и пожатием плеч. Тогда они принялись за нас. Пока мы им объясняли, что начальник станции ждёт распоряжения сверху, подошёл арзамасский эшелон и из него вышли ещё 200 человек с таким же настроем, как и у наших. Начался обмен впечатлениями, проклятия в адрес своих «отцов-командиров». Арзамасские прибыли тоже в подогретом состоянии. По случаю встречи двух эшелонов началась повальная пьянка. Остановить этот хаос никто не мог. На фото муромский вокзал с перроном и главным ж.д. путём, за вокзалом привокзальная площадь. Всё это была занято почти 2-я батальонами пьяных солдат. Гражданские пассажиры были полностью вытеснены из здания вокзала. Откуда-то появились местные гармонисты, начались песни и пляски. Было полное впечатление, что мы перенеслись во времена революции и Гражданской войны. Местная милиция и начальник станции сбежали, найти их не было никакой возможности. Наконец наш старший команды, приказав нам ни во что не вмешиваться, из комнаты дежурного дозвонился до начальника гарнизона, начальника Муромского училища связи и доложил ему обстановку. Тот пообещал прислать вооружённых курсантов. А в это время солдаты штурмовали вокзальный телеграф, отправляя телеграммы в Москву, в Правительство, в Верховный Совет, Министру обороны и в ЦК КПСС. Я в это время ходил по вокзалу и смотрел, что там творится. Поскольку моя рота меня знала в лицо и знала, что я служил во 2-й гв. Таманской , а теперь служу в 23-й Таманской дивизии, взяла меня под защиту и не разрешала никому задавать мне провокационных вопросов. Когда я проходил мимо вокзального телеграфа, оттуда вышла взволнованная женщина с пачкой телеграмм и, обратившись ко мне, спросила, что с ними делать. Я провёл ёе в комнату дежурного по станции, где находилась вся наша команда, и представил её нашему начальнику. Тот попросил её, телеграммы эти не отправлять адресатам, а сделать вид, что всё отправлено. Пока мы совещались в комнате дежурного по станции, на привокзальную площадь подъехала машина с курсантами Муромского училища связи. Начальник училища выполнил своё обещание. К нам прибежал капитан, сопровождавший машину, и доложил о прибытии и о том, что машина полностью блокирована «дембелями», которые кричат, что если хоть один курсант вылезет из машины, то они их всех перебьют, а автоматы отберут. Ситуация складывалась прямо-таки неприятная. Было принято решение машину с курсантами отправить обратно в училище. Мы с Сашкой Кузнецовым вызвались сообщить «дембелям» эту новость.
           Когда мы выходили из вокзала, ко мне подошёл здоровенный сержант-таманец, уже знавший меня, и сказал:
                - Слушай, земляк, какого чёрта, вы этих сопляков сюда пригнали, мы их как котят всех передушим, и на автоматы не посмотрим!
                - Не горячись земляк, это не мы, а начальник станции,  сперепугу, а сам смылся. Сейчас мы дадим команду, и курсанты уедут обратно в училище. Иди, передай своим, и арзамасских успокойте заодно. Обманули ваши командиры нас всех и выхода ни у Вас, ни у нас нет. Ехать нам вместе в теплушках, ничего не поделаешь! Вот такие брат пироги. На фото: Памятник паровозу на вокзале.
                - А вы бы отдали нам увольнительные документы для военкомата, мы бы своим ходом уехали бы!
                - Вот, вот, вы бы уехали, а нашему старшему, как минимум, увольнение без пенсии, а у него трое детей, ну и прикинь, как это здорово получится?
                - Да, хреновина получается, куда ни кинь, кругом клин! Ладно не впервой нам по телятникам мотаться, доедем! А своим передай, сейчас братва пропьётся в дым, побузит, и к рассвету сами по вагонам спать пойдут, не валяться же на вокзале. Вы только не зевайте, как только все залягут дрыхнуть, двери на засовы и вперёд!
            Мы с Кузнецовым вернулись в комнату дежурного и доложили обстановку. Я передал свой разговор с сержантом. У нас не было иного выхода,  как ждать. Розыскали-таки начальника станции и приказали подать эшелон на 1-й путь. Не позже 4-х часов утра чтобы был прицеплен паровоз и стоял на полных парах. Весь наш маршрутный расчёт ломался, решили каждому командиру роты командовать двумя вагонами, как раз, в каждом помещалось по 50 человек. Перебор или недостачу решили устранять на маршруте. Как ни странно, но всё произошло, как предсказал сержант из таманцев.
           Начиная с 4.00 и до 5.00, почти все забрались в вагоны и улеглись спать. Тех, кто ещё колобродил, уговорили последовать примеру их товарищей. Минут за 40 проверили все вагоны, пересчитали всех буквально по головам. В 6.30 эшелон тронулся. На нижнем фото: Муром, Свято-Троицкий Новодевичий монастырь.
           Когда прощались с начальником станции, он нам сказал:
                - За всю мою службу на дороге, такое видел впервые! Не приведи Господи увидеть ещё раз! Маршрутный лист у машиниста до Новосибирска. Я прозвонил до Новосибирска всю линию, поедите по «зелёной улице», вся дорога до конца маршрута знает о вашем эшелоне. В больших городах останавливать вас не будут. Смена паровозных бригад и заправка водой и топливом только на небольших станциях. Для приёма пищи дайте график машинисту поезда, он будет делать остановки на полустанках, вдали от населённых пунктов.                Новосибирск Главный
                - Наш вагон сразу за паровозом, мы протянули машинисту полевую телефонную связь, в этом смысле всё в порядке. Будем вместе выбирать места остановок для раздачи пищи и для других нужд. Главное, чтобы нас без задержки пропускали через большие города. У нас есть связь и с нашим пищеблоком, так что, все остановки будем согласовывать и с машинистом и с пищеблоком.
                - Счастливого Вам пути и чтобы всё обошлось благополучно!
           Итак, даёшь Новосибирск. Военные без карты никуда не ездят. Мы просмотрели весь наш маршрут движения: Муром, Арзамас, Казань, Сарапул, Камбарка, Екатеринбург, Тюмень, Омск, Калачинск, Татарск, Барабинск, Новосибирск. Это только крупные города, а небольших городков и посёлков не менее сотни. На ровных участках машинист гнал наш состав со скоростью не менее 100 км/час, даже жутко становилось от раскачки вагонов.
          В больших городах нас пропускали по первому пути, машинист снижал скорость до 30 км/час и жезлами они с дежурным по станции обменивались на ходу. Маршрутный железнодорожный жезл представляет собой кольцо из проволоки диаметром около 30 см., с прикреплённым к нему цилиндром, в котором помещается маршрутный лист. Эту операцию они оттренеровали до автоматизма, поскольку такие передачи происходят и при движении товарных поездов. По маршруту следования мы выдавали документы нашим подопечным по мере прибытия их в район юрисдикции их военкоматов. Так что, в Новосибирск, мы привезли не больше 50 человек. Довольные тем, что наконец-то оказались дома, прощались оно с нами вполне дружелюбно и просили извинения за муромскую «бузу».
          Но «Одиссея» наша ещё не закончилась. Нашему начальнику эшелона предстояло передать все имущество и оставшиеся продукты местным военным и железнодорожным властям. На эту процедуру требовалось не менее 2-х суток. Поселились мы в привокзальной гостинице, нам, командирам рот делать было нечего, и мы использовали это время для знакомства с городом. Город произвёл на нас хорошее впечатление. Прошлись по главному проспекту, по набережной Оби и, конечно же, посмотрели Новосибирский театр оперы и балета, открытый в 1945 году, один из лучших оперных театров страны. Всё это представлено на фото: Набережная Оби, Оперный театр и Красный Проспект.               
            Поскольку во время Муромской заварухи у нашего хозяйственника скопились некоторые излишки продовольствия. А скопились они потому, что после одного выброса на рельсы приготовленной пищи и невостребованной нашим пьяным контингентом, начпрод перестал готовить,  пока они не протрезвели и не запросили есть. В Новосибирске он передал на склад все продукты, но оставил тушёнку, из расчёта одна коробка на двоих(50 банок) на обратную дорогу. Ходить в ресторан поезда у офицеров не было денег, а по пути следования, как нам сказали, до самой Москвы ничего не купить, кроме спиртного. Удивительный факт, от Новосибирска и до самой Москвы, во всех пристанционных магазинах и вокзальных буфетах, кроме «Рябины на коньяке», никаких других напитков небыло. Мы пришли к заключению, что начальник этого участка Транссибирской магистрали, ничего больше не употреблял. Мы оценили его вкус, нам тоже понравилось, тем более, тот напиток ничего общего с теперешней дрянью не имел.
           От Новосибирска до Москвы мы уже ехали, как «белые» люди, в купейных вагонах и развлекали себя воспоминаниями  о Мумомском кошмаре, «Рябиновкой» под свиную тушёнку и преферансом. Четверо суток обратной дороги прошли не заметно. В Москву мы, практически, вернулись уже зимой. Прибыли мы часов в 9 утра. С вокзала я позвонил на Каляевкую и доложил о своём благополучном прибытии. А за обедом, плавно перешедшим в ужин, я без устали рассказывал о наших приключениях и «мудрости» воинских начальников.
           Дома, конечно, хорошо, но необходимо возвращаться на службу. Поскольку вопрос с трудоустройством Аиды был решён, то мне оставалось только побыстрей найти жильё. Прибыв в часть,  я поделился со своим начальником впечатлениями от поездки и ближайшими проблемами в личном плане. Он посоветовал поискать жильё недалеко от нашего городка. Напротив нашего КПП, за трамвайной линией, начинался мигаловский посёлок, сплошь состоящий из домов частного сектора. Туда я и подался, искал, как говориться, методом «тык». Просто выбрал улицу, пролегающую вдоль соснового бора (воспоминания детства никак не отпускали) и заходил в дома, если хозяева были дома, и заводил разговор о найме жилья. Если у кого не было места у самих, указывали на дома, где такая возможность могла быть. В результате этой краеведческой экскурсии я обнаружил, что, как и в Кинешме, этот район плотно заселён нашим братом, офицерами. Только на другой день, войдя в дом, который накануне пропустил из-за отсутствия хозяев, я получил надежду на удачу. Дом был достаточно большой, кажется на три комнаты, не считая кухни, с внутренним двором и надворными постройками. Чувствовалось, что хозяйство было крепкое. Во всём доме проживали дед с бабулей пенсионного возраста, вдвоём, больше никого не было. Ну, думаю, то, что надо. Встретили меня улыбчиво, но с некоторой насторожённостью. Завожу разговор о том, как бы снять у них комнатку. Детей у нас с женой нет, я на службе, а когда приедет жена, тоже пойдет на работу, место уже для неё уже есть. Дома нас, фактически, целыми днями не будет. В общем, облегчаю старикам принятие решения, чувствуя, что в деньгах они не особенно нуждаются. Основным переговорщиком была, конечно, бабуля, дед всё больше помалкивал, но по его физиономии я видел, что против лишних деньжонок он лично, не против. Начинаю давить на деда, дескать, я, человек хоть и военный, но в хозяйстве толк понимаю, могу и помочь, если понадобится. Короче говоря, уговорил я стариков на сдачу нам с женой небольшой комнатки, метров10 кв. с окном, выходившим во двор. И комната и весь дом содержался очень опрятно. Вся необходимая мебель в комнате была, это значительно упрощало дело. На фото, как раз тот дом, в котором мы с Аденькой прожили почти 3 года и уехали из него в Москву, поступать в академию. Снимок сделан с соседнего участка, через забор, с видом на наше окно.
           После сговора с хозяевами я направился на телеграф, на переговорный пункт. Позвонил домой, договорились с Аденькой, что в ближайшие выходные приеду за ней. Много вещей сразу набирать не было смысла, поскольку можно было, как минимум, пару раз в месяц съездить в Москву и привести, что ещё необходимо, особенно конечно продукты. Калинин хоть и областной город, не то,  что Кинешма, и к Москве в два раза ближе, а с продуктами было тоже плохо, особенно с мясом и сливочным маслом. Кормиться с базара нам тогда было накладно.
           Где-то недели через две съездил я за Аидой, поселились мы в этом доме, всё пошло нормально. Взяли её в Калининский областной совнархоз на работу, с денежками стало полегче. А я в своём полку вступил в общество охотников. В конце ноября или начале декабря выезжали коллективом на охоту на лося по лицензии. Ездили постоянно в одно место, в одно охотхозяйство, в Кушалинский район. Настоящая «тмутаракань» тверская, тайга непроходимая, зверя было много, да и егерь был мужик нормальный. Пустыми никогда не возвращались. На первой охоте оказалось, что никто никогда не разделывал туши крупных животных. В моей жизненной практике были моменты, когда я наблюдал за этим процессом, от забоя, снятия шкуры и разделки туши. Сам лично, в 1947 году, будучи в своём Мухино, по слёзной просьбе тети Нюни, прирезал годовалую козу, которая постоянно залезала в огород и куролесила там, как хотела. И, как говорила тётя Нюня, никакого спасу от неё не было, одна потрава и разор. Я долго сопротивлялся этому занятию, но она чуть на колени не становилась, чтобы я извёл эту «змею». Я поделился с товарищами по охоте своими воспоминаниями. Это привело их в полный восторг, наконец-то нашёлся человек, который что-то видел и даже сам что-то делал, хоть и довольно давно. Я взял свой нож и приступил к работе, нужно было торопиться, начинало уже темнеть. Когда я начал свежевать тушу, ребята поняли, что это не так и сложно, и начали помогать. Когда шкура была снята до самой головы, егерь посоветовал побыстрей достать ливер и отнести хозяйке, чтобы она успела приготовить ужин. Когда со шкурой и внутренностями было покончено, опять встал вопрос, а как разрубать тушу. И опять пришлось взять топор мне и начать разрубать тушу по детским воспоминаниям. Заканчивал я уже почти в полной темноте и ребята подсвечивали мне фонариками. Когда мы разобрали свои доли и положили их в солдатские вещмешки, то свой я поднял с трудом.
           После трудов праведных пошли к егерю в хату на ужин. А в хате, на огромной сковороде, приобретённой, видимо, именно для таких случаев, на дровяной плите, пристроенной к русской печке, в нутряном сале шкворчали печень, легкое, сердце и почки. Аромат по всей хате стоял неописуемый, на столе моментально появились бутылки и стаканы. Настоящий охотничий ужин. О загонной охоте на копытных надо написать специальный рассказ, в этом повествовании места ему нет. После второй поездки на охоту Аида сказала, что она наелась лосятины на всю оставшуюся жизнь. Мы наелись не только сами,  но и накормили своих хозяев и соседей. Из костей хозяйка делала прекрасный холодец. А мы с Аидой ставили кастрюлю с лосятиной на злектроплитку на всю ночь, и только к утру, она была съедобна, в смысле её мягкости.
           Так, незаметно прошла зима 1957-1958 годов. Раза два в месяц, мы ездили в Москву, хотя это было не очень просто. Дорога в один конец, в то время, занимала немногим более 3-х часов. Выезжали после обеда в субботу, а возвращались поздно вечером в воскресенье. В то время неделя была шестидневная, с одним выходным. Так что, эти поездки были не увеселительные, а чисто практические, и, в основном, продовольственного содержания.
           В части занимались убиванием времени, начальник штаба, Цыган, придумал свою полковую «академию». Все начальники служб полка, по заранее составленному расписанию, читали друг другу лекции по своим специальностям. И всё это в нашем «метро», в полуподземном бункере. А все эти горе «лекторы» были без образования, специалисты-самоучки. Бедолага «лектор», бубнил с кафедры всё, что мог вспомнить,  а «аудитория» занималась своими личными делами, но зато все были при деле! Ещё один пример армейской заскорузлости. Слава Богу, зима кончилась, и из нашего полка начали опять формировать всякого рода «шабашные команды». В одну из таких команд попал и я. Об этом у меня написан целый рассказ, но думаю .что эта история достойна быть представленной и в этом тексте.               
            
                Глава 11. Очень приятная командировка. Вышний Волочёк.               


              На этот раз от нашей части скомплектовали команду для заготовки древесины на строительные нужды дивизии. Начальником этой импровизированной лесозаготовительной команды назначили капитана Юру Певзнера, а меня определили в интенданты. Я должен был отвечать за жизнеобеспечение команды в составе двух офицеров и пятнадцати солдат и сержантов. А для этого нужно было взять с собой: палатки для проживания, продукты питания,  спальные принадлежности, инструмент для обустройства лагеря и заготовки леса, кухонный инвентарь для приготовления пищи, в том числе и горячей и ещё всякого разного по мелочам. Порубочный билет нам дали в вышневолоцкий район, километрах в 30 от города. Изучая  место наших будущих лесозаготовительных подвигов по карте, я обратил внимание на изобилие озёр и речек в том районе, куда мы направлялись. По лесному покрову наш район мало чем отличался от сибирской тайги. При такой географической ситуации, я просто не мог не взять с собой рыболовные снасти и ружьё.
            Командировка наша была рассчитана на месяц. Наша задача заключалась в валке леса, раскряжёвки и штабелевании на делянке. Вывозом заготовленного леса должна была заняться другая команда. Сборы были не долгими, всё имущество и людей загрузили и посадили в самую проходимую, по тем временам, военнотранспортную технику, ЗИЛ-157, с тремя ведущими мостами. От Вышнего Волочка предполагалось ехать по неизвестным лесным дорогам, если таковые, вообще, были в наличии.
            Путь предстоял не очень длинный, но и коротким его назвать пока было нельзя. Нас очень беспокоил участок от Волочка до делянки. Правда, успокаивала высокая проходимость машины и наличие у неё лебёдки для самовытягивания. От Твери до Волочка около 130-140 километров по вполне приличному шоссе. Весь остальной путь был для нас сплошной тайной.
            До Волочка доехали без приключений. Проезжая через город, я был удивлён множеством речек и каналов, прорезающих город вдоль и поперёк, на ум сразу же пришла Венеция. Город располагался на восточном берегу довольно большого Вышневолоцкого водохранилища. Как потом рассказал нам лесничий района, все эти многочисленные водные артерии города и его окрестностей, наследие его далёкого прошлого, когда он выполнял своё непосредственное предназначение, «волока» судов из одних рек в другие. По выезде из города почти сразу попали, в буквальном смысле слова, в настоящую дремучую тайгу. Подозрения наши в отношении дороги оправдались. Грунт песчаный, дорога рыхлая, с бесконечными выходами корней деревьев, мачтовые сосны стоят вплотную к дороге. Не приведи Господи встретить встречную машину, съехать в сторону совершенно некуда. По колее было видно, что ездят здесь не часто, это немного успокаивало. Скорость продвижения снизилась до 10-15 км/час. И, действительно, часа через два с небольшим, впереди показался спасительный просвет. Через несколько минут томительного ожидания выехали на лесную поляну длиною около 100 и шириною не более 50 метров. Вся поляна уходила вправо от дороги и заканчивалась обрывистым берегом небольшой лесной речки шириной не более пяти метров. Остановились, спешились, пошли посмотреть, что и как. По карте определили, что наша делянка совсем рядом. Пока солдатики побежали к воде, помыться с дороги, мы с Юрой прошли вперёд по дороге к месту нашей будущей работы. Оказалось, что до делянки всего-то 20 минут ходьбы, но подходящего места для разбивки нашей стоянки там не было, кругом сплошной мачтовый лес.
            Решение на обустройство было принято без обсуждения и единогласно. Посланная нам судьбой поляна, представлялась идеальным местом для нашего «становища». Пока мы с Юрой отсутствовали, солдатики успели многое разглядеть. При загрузке машины нашим лесозаготовительным скарбом, ещё в городке, перед отправкой, солдаты видели, что я беру с собой удочки и ружьё. Теперь они подошли ко мне и сказали, что в речке плавают здоровенные пескари и на рыбацкий манер показали на руке размер чуть ли не до локтя. Я посмотрел на них и сделал предположение, что за время дороги они явно перегрелись и что таких пескарей не бывает. Обескураженные моим недоверием они предложили мне самому в этом убедиться. Река в конце поляны делала крутой, почти под 90 градусов, поворот. В таких местах течение обычно тормозится и, замедляясь, образует лагуну в виде спокойного, с почти незаметным течением, плёса. Я подошёл к берегу, встал на, валявшееся у самого уреза воды, бревно, и увидел следующую картину. Древесные кряжи валялись не только на берегу, но несколько и в самой реке в эдаком живописном беспорядке, иногда накладываясь одно на другое. Глубина в этом месте речки была немногим более метра, вода совершенно прозрачная, услужливая память сразу же напомнила, милую моему сердцу, Угру. В глубине воды мелькали темные тени размером со среднюю селёдку. Пескари сразу же отпали. Так, стоя несколько минут, я внимательно наблюдал подводную жизнь этой живописной лагуны. Вдруг, одна рыбина, ярка блеснув своим серебристым боком, развернулась так, что я явственно заметил на её боку пятнистый крап. Но если пескари таких размеров это чистой воды бред, то, что же, это такое? Познать истину можно только через практику. Дав сержантам указание где, что и как обустраивать для нашего временного поселения, я, взяв удочку, пошёл знакомиться с местной речной фауной. Общеизвестно, что рыба берёт на пустой крючок только там, где её больше чем воды. А где взять червяка, если кругом один песок? Речка оказалась мелководной, со средней глубиной 0,4-0,5 метра. Перебрался на противоположный берег, с большим трудом отыскал захудаленького червя, наживил крючок и, с замиранием сердца забросил удочку в речку, стараясь попасть наживкой между топляков. Через несколько секунд поплавок резко ушёл в воду. Подсечка! и таинственная незнакомка, ярко блестя серебристой чешуёй, резво трепыхалась на поднятой из воды леске. Захватив леску рукой, беру добычу в руку, и не верю своим глазам. Настоящая классическая ручьевая форель! Сзади меня стояло несколько солдат, то же, видимо, одержимых этой страстью. Раздался дружный вопль восторга, так, наверное, кричали наши далёкие предки, когда им удавалось завалить мамонта. В мгновение ока весь наличный состав во главе со своим командиром сбежался на берег. Но поскольку у нас у всех было много работы по нашему обустройству, то экспериментальный отлов местной водной фауны был прекращён, а форелька  отпущена с миром. Главное, была установлена истина. После обустройства, налаживания элементарного быта и начала работ на делянке, жизнь в лесу набрала определённый ритм, которого мы и придерживались до завершения работ. С  подъёма туалет, завтрак, построение. Лесозаготовители под командованием Юры Певзнера отправлялись на делянку выполнять основную работу. Я со своей хозкомандой оставался в лагере. С поваром составляли меню на обед, ужин и завтрак следующего дня. В остальном кухонная команда в надзоре не нуждалась, поскольку не первый раз выезжали на подобные «шабашки». У меня, практически, 3-4 часа до обеда было свободное время, и всё оно посвящалось рыбалке, и так в течение месяца. Можно было почти без натяжки считать это, своего рода отпуском. Подарок судьбы. В последующие обловы реки, я выяснил, что помимо форели в речке водится …сиг! и окунь. Впоследствии, при встрече с лесником, он как-то пригласил нас в гости, он полностью подтвердил все мои открытия. А его жена угощала нас жареными сигами. Дом его стоял на самом берегу Цны, куда впадала наша лесная красавица. И в Цне то же водилась форель и сиг, а кроме них ещё и другая, обычная для таких рек, рыба: щука, окунь, лещ, плотва и проч.
           Речку я облавливал постепенно. Мне почему-то больше нравилось ходить вниз по течению. Это, видимо, было связано с тем, что в этом направлении левый берег был более открытым, а, следовательно, и более светлым, что давало возможность выхода на берег и выбора удобного места для ужения. Правый берег представлял собой непроходимую «крепь» из зарослей шиповника, ежевики, малины, боярышника и вездесущей крапивы. Местами к этому изобилию добавлялись кусты чёрной и красной смородины. А за этой колючей стеной стоял матёрый лиственный лес, состоящий из ольхи, берёзы, липы, дуба и ели. Вверх по течению, берега реки были поросши густым лиственным лесом, а при ширине реки в 5 метров это приводило к тому, что кроны деревьев смыкались и образовывали сумрачный туннель, что мало располагало к прогулкам в таких условиях. К тому же и рыба предпочитала более светлые участки реки. Речка была тихая с умеренным течением, с песчано-галечным дном и совершенно чистой и прозрачной водой. Для приготовления пищи и питья воду мы брали из реки. На вкус она напоминала хорошую родниковую воду. Когда я пишу эти строки, и перед моим взором опять встаёт эта восхитительная картина величия и неповторимой красоты творения Господня, я начинаю ощущать и тот, до боли душевной, с детства знакомый, аромат, который всегда был неотъемлемой частью этой красоты: это запах свежей, прохладной воды; пряный запах прелых, прошлогодних листьев; скипидарный запах здорового соснового леса и цветущей липы. Господи! Почему люди это всё безжалостно уничтожают!?
            Так, день за днём,  ловя рыбу и любуясь окружающей меня природой, я до такой степени  изучил реку, что мог по «заказу» ловить форель, в её излюбленных местах обитания; или сига и окуня. Я точно знал места «прописки» своих подопечных. Я не вел учёт выловленной мною рыбы, но в обловленных местах появлялись новые жильцы и недостатка я никогда не испытывал. Много ловить не получалось, потому, что форель рыба чрезвычайно сторожкая и выловить две особи в одном месте практически было невозможно. Метрах в ста вниз по течению от моей любимой лагуны был небольшой перепад дна и образовался во всю ширину речки водопадик, сантиметров 40 высотой. За этим водопадиком образовался неглубокий омуток, сантиметров 70 глубиной. Из-за падения потока в этот своеобразный бассейн, вода в нём была слегка вспененной и имела голубовато-молочный цвет. С берега было хорошо видно, как у самого дна, как в аквариуме, беспрерывно мелькают силуэты форели. Иногда они молниеносно появлялись на поверхности, хватали проплывающий корм и с таким же проворством скрывались в глубине. На первый взгляд казалось, что поймать рыбу в этом природном «аквариуме» проще простого. Не тут-то было. Как я не исхитрялся, ничего не получалось. Из книг знаменитого любителя и знатока разных способов рыбной ловли, особенно на поплавочную удочку, Леонида Павловича Сабанеева, я вспомнил описанные им эпизоды ловли рыбы в сходных условиях. Породы рыб питающихся с поверхности воды, особенно на мелководье почти не дают поклёвок, если видят человека, стоящего в полный рост.
            На правом берегу у этого «аквариума», чуть-чуть вниз по течению был маленький пляжик, не больше 3-4 кв. метров площадью. Я разместился на этом пляжике на корточках и попробовал забросить наживку. Успеха не последовало. Тогда у меня лопнуло терпение и я просто лёг на бок и сделал заброс, и с первого раза был вознаграждён форелью граммов на 400. Так, почти ежедневно, обходя своё рыбное хозяйство до двух километров вниз по течению, я постоянно возвращался с неплохим уловом, во всяком случае, достаточным для полноценного ужина нам  с Юрой Певзнером. Но не редкими были случаи, когда рыбкой могли полакомиться и наши кухонные работники. А поскольку, к постоянному составу поваров ежесуточно выделялось по два помощника, то свежей рыбки попробовали практически все участники экспедиции.
            Думаю, не нарушая темы повествования, расскажу о нескольких происшествиях имевших  место за время нашего пребывания в лесу. Как-то раз, как обычно, я, возвращался  после очередного лова в лагерь и, как всегда, шёл посредине речки. Речка была чрезвычайно извилиста, редко попадались прямые участки длиною более 15-20 метров. Выйдя из-за очередного поворота, как раз метров за 15 до моего «аквариума» с водопадом, я обратил внимание, что привычная картина каким-то образом нарушена. Не обладая острым зрением, я сразу не понял в чём дело. Но, сделав ещё несколько нерешительных шагов, я отчётливо увидел, что в «аквариуме» кто-то лежит и весьма солидного размера. Я остановился, как вкопанный. Первая мысль была о косолапом, под ложечкой неприятно засосало. В такой безлюдной дремучке встретить мишку не было ничего удивительного. День выдался жаркий и почему бы ему не принять прохладительную ванну. Положение было, прямо скажем, не из приятных. Я знал, что от косолапого убегать бессмысленно. Во время погони за добычей он может развивать скорость до 50 км/час. Успокаивала мысль, что в лесу было полно всяких ягод, основной пищи медведя летом, и моё препятствие принимает ванну с полным брюхом. Пока я, таким образом, невесело рассуждал, это что-то с шумом и плеском поднялось на ноги. Это оказался здоровенный лось, матёрый бык с огромными рогами. Хотя, в первое мгновение от сердца и отлегло, но потом подумалось, что это чудище тоже не подарок. Он лениво повернул, увенчанную прекрасными рогами, голову в мою сторону и стоял, как памятник. Так мы стояли несколько минут, разглядывая друг друга. От переполнявших меня эмоций, я забыл даже воспользоваться фотоаппаратом, о чём жалею до сего времени. Наконец игра в гляделки ему надоела, он развернулся на 180 градусов и подойдя к высокому берегу, мощным толчком задних ног вынес своё красивое тело на полутораметровую высоту,  поросшего густым кустарником ,берега.
             Как-то, вернувшись с делянки, солдаты рассказали мне, что по пути на делянку недалеко от дороги они несколько раз видели глухарку с выводком, уже слётками. Разнообразить наше скромное меню ещё и «курятиной» было бы совсем неплохо. На следующее утро пошёл вместе с лесозаготовителями на делянку и по дороге они показали мне место, где чаще всего встречают глухариный выводок. Начались поиски. Глухарка обнаружила себя очень скоро. Перелетая с елки на елку, она уводила меня от выводка. Этот манёвр я знал давно. Что бы поднять на крыло весь выводок, на них нужно было буквально «наехать». На этом участке леса очень плотно росли столетние ели с густым и раскидистым лапником. Самая что ни на есть глухариная «крепь». Небо в вершинах елей мелькало маленькими «заплаточками». Самая настоящая игра в «кошки-мышки», только с выводком глухариных слётков. Патронов было изведено много, а результат нулевой. Только на второй день моей отчаянной охоты, мне удалось добыть одного глухарёнка, размером с небольшую курицу. В этот день, у нас с Юрой на ужин была дичь.
            И ещё один трагико-комический случай, уже на самой делянке. Как-то возвращается наша бригада из леса, и я вижу  в группе солдат что-то необычное, двое идут с намотанными на головы гимнастёрками. Выясняется, что, спилив очередное дерево, солдаты обнаружили в нём дупло диких пчёл. Сразу же выявились охотники выступить в роли пасечников. Соорудили дымарь, накрылись гимнастёрками и приступили к «грабежу». Ну, и, естественно, были сурово наказаны. Некоторые слегка покусанные, а двое с полностью заплывшими физиономиями. Пришлось мне обрабатывать им физиономии водкой и разрешить принять по 100 грамм внутрь с лечебной целью. Зато на ужин все пили чай с сотовым пчелиным мёдом.
            Вот так, с небольшими приключениями, закончилась наша лесозаготовительная компания. Приведя на месте нашего временного пребывания все в соответствующий порядок и дружески попрощавшись с лесником, бодрые и здоровые мы отправились в обратный путь, полные благодарности тому небольшому кусочку природы, который так гостеприимно принял нас!
           Были и такие светлые эпизоды в моей службе, которые позволяли на время отвлечься от повседневного, мягко выражаясь, совсем не интересного армейского быта. После такого откровения, читатель вправе задать вопрос:- « …а какого чёрта тебя понесло в армию, если она тебе в тягость..?». Если это читатель зрелый, и прошедший хорошую школу жизни, он знает, что нашими поступками и выборами часто руководят не наши пристрастия и желания, а обстоятельства. Теперь я точно знаю, что в армию я попал не случайно, а по генетической предрасположенности, поскольку, изучая свою родословную, я убедился, что род мой весь был служывым, а против генетики не попрёшь. Или, как сейчас говорят, «родовая карма». Я честно могу сказать, что никогда не жалел о своём выборе, не смотря на моё отношение к армейской действительности. Я «в здравом уме и твёрдой памяти», добровольно принял Воинскую Присягу (дважды!) и честно исполнял свой долг перед Родиной и народом. Хотя в Присяге записаны совсем другие слова. Это не в своё оправдание, а просто я так чувствовал раньше и чувствую сейчас.
           Откровенно говоря, я не помню, к какому именно лету относится этот эпизод, скорее всего, к лету 1959 года. Да это, наверное, не так и важно, главное, что это было и осталось светлым воспоминанием в моей памяти.               

                Глава 12. Повседневное житьё - бытьё в Твери. Приезд Юры.               
          

           А в феврале 1958 года в Калинине, не жданно не гадано, как снег на голову, объявился наш племянник Юра Ладогин. Он в Москве поступил в Московский торфяной институт, на механический факультет, и, проучившись один семестр, их факультет перевели в Калинин (наверное, поближе к торфу). Жил он в общежитии, в районе «Полиграфкомбината», почти рядом с нами. Поэтому мы часто встречались по вечерам или выходным. Иногда мы вместе ездили в Москву, к бабушке, маме и тещё, сиречь, к Глафире Прокофьевне, на Каляевскую. Летом вся дивизия выходила в летние, «Ворошиловские» лагеря, километрах в 15 от нашей окраины города, на самом берегу Волги. В отличие от лагерей в Досчатом, здесь для офицеров были построены летние домики, типа наших на садовых участках 60-х годов. Место было прекрасное, от домиков до берега метров 50.
           Чем мы том занимались, не помню совершенно, помню только, что по окончании рабочего дня ловили рыбу в Волге на закидушки, но ловились почему-то одни ерши, довольно крупные и в большём количестве. Так что даже уху можно было сварить, охотников этим заняться было достаточно. Весь идиотизм нашего положения заключался в том, что официально нам было запрещено ездить в город! Какая опять дубовая голова это придумала, и для какой цели, понять не мог никто, даже наши непосредственные начальники. Поэтому почти все офицеры, кому было необходимо, ездили с молчаливого согласия наших начальников. Сложность заключалась в том, что официального транспорта никакого в город не было, приходилось выходить на выездную дорогу и ловить попутку. Когда я первый раз вырвался из лагеря и рассказал Аиде тамошнюю обстановку, она посчитала, что у нас там настоящий курорт и попросила, чтобы я забрал с собой Юрку. Вернувшись в лагерь, я согласовал этот вопрос со своими товарищами по нашей  «общаге». Жили мы в нашем жилище втроём, и четвёртую кровать ставить было некуда, но зато была возможность пристроить к моей кровати 2-й ярус, солдатские кровати были приспособлены для такой метаморфозы. В течение недели, до следующей субботы, я эту проблему успешно решил, поехал в город, и в воскресенье вечером привёз Юрку. Приняли его довольно доброжелательно, а когда узнали, что он играет в преферанс, то были просто в восторге, но до определённого времени. Поскольку я в то время картами не увлекался, мои жильцы приглашали игрока из соседней «фанзы», тогда набирался полный комплект. После ужина они садились за стол, а я шёл на рыбалку. После вечерней зори я возвращался домой, а картёжная компания, и Юрка вместе с ними, могли играть часов до двух ночи. Спать, конечно, в такой обстановке, кто знает, что это такое, не возможно. Мне эта ночное бдение порядком надоело, и я начал принимать радикальные меры. С начала я пригрозил Юрке, что отправлю его в калининскую «общагу» под надзор тётки. За него сразу же вступилась вся картёжная братия. Тогда я, когда никого не было в домике, обесточил наше жилище таким образом, что при даже внимательном внешнем осмотре заподозрить ничего было нельзя. Картёжники достали где-то свечи и играли при свечах, говоря, что так даже романтичней. Эта «война» продолжалась недели полторы. Потом ко мне подходит один из картёжников и смущённо говорит:
                - Слушай, Вячеслав, ты кого к нам привёз, твой Юрка обчистил нас начисто, мы проиграли ему почти все свои зарплаты. Если так будет продолжаться, то он нас разует и разденет. Где он так «насобачился», ему всего-то 18?
                - Я вас не стал предупреждать в чисто воспитательных целях, теперь вы, кажется, поняли, что переоценили свои возможности и недооценили его. Играет в карты он с 8 лет, а тренировался он на своих бабке и прабабке, начиная с «девятки», выигрывая у них всю карманную мелочь. Потом, когда подрос, стал играть во дворе своего дома с взрослыми ребятами, которые, как и вы, не принимали его всерьёз. Кончилось тем, что дворовые ребята пожаловались на него его тётке, теперешней моей жене, сказав, что если он не перестанет их постоянно обыгрывать, то они «оторвут ему башку». На что жена посоветовала им не принимать его в свою компанию, поскольку их никто к этому не неволит. А я проведу с ним  разъяснительную работу по поводу вашего полного банкротства, и он вернёт вам деньги. И закрывайте этот карточный «шалман». На фото: Юрка за любимым занятием.
           Я действительно поговорил с Юрой, и объяснил, что нехорошо оставлять взрослых дядей, да ещё офицеров, без копейки денег до такой степени, что им в столовую пойти не с чем. Он посмеялся над этой ситуацией, а вечером раздал этим бедолагам их деньги. По этому случаю на следующий день в нашем жилище был накрыт «праздничный» стол.
          А осенью, кажется, Юркин факультет опять перевели в Москву, и кончал институт он в Москве. Лето заканчивалось,  нас перевели на зимние квартиры. И опять началась нудная «подземная» жизнь в штабе полка. Я начал потихоньку подготавливать своё начальство к мысли, что мне необходимо продолжать военное образование. Мне дали понять,  что я ещё не прослужил на новом месте и 2-х лет, и что раньше этого срока затевать разговор на эту тему бесполезно, никто меня не поймёт. Пришлось согласиться и продолжить подготовку. В Кинешме меня хорошо подготовил по математике отставной артиллерист, а химии я побаивался. Я твёрдо решил поступать в ВАХЗ. Поскольку мой непосредственный начальник, капитан Сметынин, в эту зиму ходил в вечернюю школу в 10 класс (отголоски послевоенной подготовки офицеров), то он познакомил меня с преподавателем  химии, и я по вечерам ходил осваивать весь школьный курс химии, в надежде сделать это в течение зимы. Ничего, заслуживающего внимания, в эту зиму не произошло, если не считать моего очередного «перевоплощения», в этот раз в адъютанта командира дивизии. Не знаю, какими уж соображениями руководствовалось командование, и на каком уровне, выбирая мою кандидатуру. Как-то утром, по приходе на службу, Сметанин передал мне, что меня ждёт к себе начальник штаба, Цыган. Захожу в кабинет-келью (все кабинеты в этом бункере были не больше 4-х кв.м.), Цыган встречает меня улыбкой и говорит:
                - Привет! Садись, есть разговор. Ты ведь знаешь, в конце февраля дивизионные учения, осталась всего неделя. Адъютант командира дивизии в отпуске, в каком-то санатории, отзывать не хотят. Секретаршу с собой на учения не возьмёшь. А комдиву на учениях без личного порученца никак нельзя. Комдив попросил кадровиков, на время учений, подобрать ему замену своему адъютанту. Кадровики принесли ему три личных дела. Когда он их просмотрел, то сказал:
                - Я выбрал вот этого старшего лейтенанта. Во-первых, он окончил «Верховное» в Москве, по первому разряду, а во-вторых, по фотографии видно, что парень толковый, я думаю, вполне подойдёт. Пригласите его ко мне для знакомства.
           Вот такие, брат, дела. Так что, сегодня тебя могут вызвать в штаб дивизии, никуда не отлучайся. И не переживай, с комдивом ездить будешь, много интересного увидишь, а то ты в этих химиках, наверное уже забыл, чему в училище учили?
                - Да, нет, не забыл. Батальоном могу хоть сейчас скомандовать. А в отношении переживаний, это не для меня, после 3-х месяцев «Тамани», кем я только не был: и музыкантом, и химиком, и метеорологом, и оператором, теперь опять химик. Потом, ведь это только на время учений, не беспокойтесь, не подведу.
                - Добро! Тогда свободен, жди звонка!
           Так, я попал на очередную «шабашку», хоть и кратковременную, но я не очень переживал, поскольку с позиции командира дивизии можно было увидеть много интересного и поучительного. Все учения описывать нет смысла, а вот один эпизод из них, нарисовать необходимо, потому, что он даёт представление о порядке и дисциплине в Советской армии, а в последствие, и Российской. Я ещё  много скажу об армии, и нелицеприятно и жёстко. Потому, что она мне не безразлична, и я ей отдал 45 лет своей лучшей жизни.
           Самым кульминационным моментом дивизионных учений, является атака переднего края «противника», когда пехота с криком «Ура» преодолевает первую траншею «противника», а её в это время поддерживают танки. Этот момент в армии называется время «Ч». В это время пехота и танки должны одновременно преодолеть первую траншею «противника». От этой кульминации на учениях на 90% зависит оценка дивизии за все учения. Но я немного забежал вперёд, вернёмся назад для знакомства с комдивом, Гвардии полковником Морозовым.
           Действительно, как и сказал начштаба, после обеда меня вызвали в штаб дивизии. Поехал в штаб дивизии. Вошёл в приёмную, не успел рта раскрыть, секретарь спрашивает:
                - Здравствуйте! Вы Кареев?
                - Так точно, он самый!
                - Очень хорошо, Вас комдив ждёт (и назвала его по И.О.), проходите!
           Я вошёл в кабинет и доложил о прибытии. Комдив сидел за большим столом, специально для больших склеек карт, и внимательно что-то изучал. Потом оторвался от карты, повернулся ко мне, посмотрел на меня внимательно, улыбнулся и подошёл поздороваться. По сравнению с нашим командиром полка, это был действительно представитель военной интеллигенции. Я обратил внимание на два академических значка, Наверное, академии Фрунзе и Генерального штаба.
                - Проходи, садись, будем знакомиться. Я познакомился с вашим личным делом. Вы окончили самое престижное военное училище по первому разряду, как вас угораздило попасть в химики?
           Я коротко рассказал ему все свои злоключения от «Тамани» и до Калинина. Он отнёсся к этому с сочувствием, и заметил:
                - Я видел в личном деле ваш рапорт о поступлении в академию, какова истинная причина отказа?
           Пришлось опять объяснять причину отказа и перевод в Калинин, как личную неприязнь командира части, и причину этой неприязни, основанную на личных мотивах. Выслушав меня внимательно, и сказал:
                - К сожалению, в армейских условиях, чувство собственного достоинства и офицерской чести, иногда, не могут отличить от завышенного самолюбия, не подтверждённого поступками и поведением в коллективе. Ваша служба, фактически, только начинается, и поэтому надо сделать вывод, что не все начальники хорошие психологи. А в академию вам действительно надо поступать, с таким стартом нельзя останавливаться. Я надеюсь и чувствую, что во время инспекторского учения вы достойно выполните свои обязанности. А сейчас вы зайдите к начальнику штаба, он подробно вам объяснит  ваши обязанности. Желаю успехов.
           После этой короткой беседы, я сразу вспомнил Н.М.Озеркова, начштаба кинешемской бригады. Спокойная манера вести диалог с собеседником, даже если этот собеседник подчинённый. Умение спокойно слушать собеседника, не перебивая. То есть, одно из многих качеств интеллигентного, воспитанного человека.
           Думаю, что нет нужды вдаваться в подробности прошедших учений, зачем читателю забивать голову не интересными сведениями. Скажу только, что комдив был доволен моей работой, и я получил от него благодарность. Кстати сказать, эта кратковременная встреча с комдивом очень здорово помогла мне в будущем, когда я подавал рапорт на поступление в академию.
           Аденька совсем неплохо чувствовала себя на новой своей работе. У неё появились там друзья, и мы иногда ходили к ним в гости. А иногда вместе ходили в театр или кино. Тверь всё-таки не Кинешма, а древний русский город, с развитыми культурными учреждениями. Было время, при Михаиле Тверском, когда Тверь претендовала на столицу Руси. На фото: Вверху – Драмтеатр;
Внизу – памятник Михаилу Тверскому.
          Близилась весна 1959 года. Я продолжал свои занятия для поступления в академию. Как всегда, после майских праздников, предстоял выход в летние лагеря, но в этот раз уже без Юры. Он уже учился в Москве, и ему предстояли свои лагеря, от военной кафедры. Тот эпизод, описанный мной выше, лесозаготовительная командировка, как раз и состоялся в это лето, 1959 года.
           По возвращении из лагеря я начал готовить начальство к мысли, что пора отпускать меня в академию. Но это, по времени, могло состояться только в 1960 году. Я до сего момента ничего не писал о своём командире полка, не было никакого желания, но придётся. Это была исключительно тупая, наглая и зловредная особь. Когда я пришёл в полк он был подполковником и ждал присвоения очередного звания. Мне рассказывали очевидцы, когда начальник вещевой службы полка привёз ему папаху со склада дивизии, он запустил свою шапку-ушанку в угол кабинета, напялил папаху на самые уши, и изрёк:
                - Нас теперь не возьмешь!! (в последнем слове ударение на «О»).
           Прямо, как в старом армейском анекдоте, когда полковник узнал, что ему присвоено звание генерала, вскочил с операционного стола и побежал переодеваться в генеральскую форму. А когда хирурги крикнули ему вдогонку: - «Товарищ генерал, вы забыли свои мозги!», а он, убегая, прокричал: - « А на кой чёрт они мне теперь нужны!».
           Я не знаю, в какой местности нашей необъятной Родины родилось это чудище, и каким-то образом окончило академию Фрунзе, но после первого знакомства с ним, я сразу вспомнил своего первого командира из Гороховецких лагерей, рыжего и конопатого мл. сержанта, с 5-ю классами образования. По своему интеллекту они были одинаковы.
           Когда я подал рапорт о поступлении в академию (ВАХЗ) и рапорт дошёл до него, он вызвал меня и сразу начал с критики моего выбора:
                - Я твой рапорт в эту академию не подпишу, на кой чёрт тебе сдалась эта вонючая химия. Ты окончил пехотное училище, пиши рапорт в академию Фрунзе. От туда выйдешь человеком, а что такое химик в войсках, ты посмотри на своего Сметанина. Ты знаешь армейскую байку: Служили в полку три дуба: начхим, начфин и начальник клуба! В общем, забирай рапорт, иди и думай!
           На фото: Академия ПВО им. Г.К. Жукова, Калининское Суворовское училище.
             Но судьба решила сделать мне подарок, и весьма оригинальным способом. Сразу после майских праздников, перед выездом в летние лагеря, в нашем «метро» неожиданно появился начальник ПВО дивизии, полковник Куценко, вечно улыбающийся хохол, с фуражкой или папахой, в зависимости от времени года, набекрень. Я с ним был немного знаком на почве моего адъютантского  служения. Подошёл ко мне, поздоровался, обнял меня за плечи и говорит:
                - Пойдём химик на свежий воздух, побалакаем.
           Вышли из подземелья на улицу, и, действительно, погода была чудесная. И он начал свою вдохновенную речь:
                - Слушай, дорогой, ты знаешь, у нас в зенитно-артиллерийском полку развёрнут только один дивизион. На всех инспекторских проверках по твоей дисциплине он постоянный двоечник.
             Мне надоело от комдива постоянно получать «втыки». Мне твой начальник сказал, что ты за час даже обезьяну можешь научить выполнять нормативы. У меня к тебе деловое предложение. Ты с дивизионом едешь на полигон на боевые стрельбы, в район Петушков по Горьковской ж.д. Там собирают всех зенитчиков округа на сборы, на месяц. Природа там прекрасная, лагерь недалеко от деревни Костерёво, на берегу Клязьмы, ты сам себе начальник, я в твои дела вмешиваться не буду. И если на итоговой проверке дивизион получит по химии тройку, считай, что ты в академии. Я твой рапорт сам комдиву доложу, он тебя помнит, ну а я такие дела устраивать могу, не сомневайся! Ну как, согласен?
                - Я-то согласен, там, наверное, и рыбалка хорошая, а как Сметанин с командиром полка?
                - Вот об этом ты не беспокойся, все приличия будут соблюдены, а решать будет комдив, своим приказом. Я просто хотел с тобой по человечески договориться. Я тебя на учениях видел, командовать ты можешь, и все мы будем при своих интересах. В Ворошиловские ты не поедешь, а будешь ждать отъезда дивизиона в Костерёво. С офицерами дивизиона и поедешь эшелоном, по дороге и познакомишься с коллективом. Всё, я считаю, что мы договорились, а сейчас иду к твоим начальникам ставить их в известность. Будь здоров, до встречи в Костерёво.                Вот таким-то образом, я и попал на окружной зенитно-артиллерийский полигон Московского военного округа, размещавшейся в живописнейшем месте Подмосковья, недалеко от  ж.д. стации Петушки, в районе деревни Костерёво, на реке Клязьме.
           До отъезда в Костерёво, я, естественно, успел хорошо познакомиться со всем коллективом дивизиона, и особенно с офицерским составом. Там уже знали о моей 220миссии и отнеслись ко мне весьма благосклонно. Среди прочих, я особое внимание обратил на очень колоритную фигуру, дивизионного светоча местной медицины, фельдшера дивизиона, ст. лейтенанта Василия Михеева, впоследствии, просто Васька. Каким-то внутренним чутьём мы ощутили, что наш временный союз неизбежен. В разговоре выяснилось, что мы подвержены одной и той же страсти, рыбалке. У меня была, привезённая из Кинешмы, мною самим склеенная, надувная двухместная лодка, а у Васьки, прекрасная капроновая сеть трёхстенка, привезённая им из Германии. Мы просто были обречены на нерушимый союз.
            По приезде на место,  нам с Васькой для проживания выдели небольшую избушку, буквально на самом берегу Клязьмы, настолько близко к реке, что с крыльца нашего «бунгало», прошу извинения за подробности, можно было справить малую нужду, что Васька частенько и делал, когда меня не было рядом. Я постоянно ругал его за это экологическое свинство и феноменальную лень. Васька был человеком не совсем обычным. При росте, как принято говорить в народе «метр с кепкой», имел голову неимоверных размеров, не менее 60-го размера. И мне представился случай убедиться, что умственные способности совершенно не зависят от размеров головы.
              В один из дней, мы с Василием пошли на огневые позиции, не помню уже по какой надобности. Наступает необходимость опять сделать некоторое отступление от основной темы. Боевые стрельбы зенитных подразделений осуществлялись в то время самым бесхитростным способом. За летящим на высоте до 2-3 километров пилотируемым самолётом, на стальном тросе тянется специальной  конструкции мишень, т.н. «конус». Вот поэтому-то «конусу», и ведется стрельба батареей в полном составе боевыми осколочными снарядами. Нацеливание орудий всей батареи синхронно производится специальной станцией орудийной наводки (СОН), у которой на крыше кузова расположена радиолокационная антенна в виде современной спутниковой антенны, на жаргоне зенитчиков, «друшлаг», а параллельно её оси прицеливания, приспособлен ещё оптический прицел. Назначение этого прицела, контролировать во время стрельбы кого «ведёт» «друшлаг», мишень или самолет. А перескоков с мишени на самолёт, чаще всего из-за изменения высоты прохождения мишени, не были редкостью. Трагизм ситуации заключается ещё и в том, что кода спущены пусковые механизмы для стрельбы, то начавшаяся стрельба не может быть остановлена ни какими средствами, орудия стреляют все одновременно и автоматически. Откровенно говоря, положение смягчалось тем, что естественное рассеяние снарядов было значительным и прямых попаданий ни в мишень, ни в самолёт практически не было. А если, крайне редко, несколько осколков и попадало в самолёт, то они не причиняли ему существенного вреда, чего нельзя сказать о морально-психологическом состоянии пилотов. Так вот, в этот злосчастный день мы с Васькой и оказались на огневой позиции. И воочию наблюдали всю эту катавасию от начала и до конца. После подачи команды на открытия огня, «стреляющий» на батарее прильнул к окуляру оптического прицела и через несколько секунд заорал не своим голосом:- «…отста-а-а-авить!!!», прекрасно понимая всю бесполезность этой команды. Пока орудия не отстреляли все обоймы, на огневой позиции не было слышно ничего кроме орудийной стрельбы. То, что началось потом, с участием, откуда-то выскочившего Куценко, я рассказывать лучше не буду, поскольку тем словам, которые употреблялись во время этого стихийного митинга-совещания, печатных аналогов нет.
             А мы с Васькой, стоя в стороне от этой разгорячённой компании не к месту и не ко времени рассмеялись, смотря на весь этот зенитно-артиллерийский бедлам. На нашу беду, за этим бесстыдным  занятием и заметил нас Куценко. Вид у него был такой, что все офицеры, стоявшие возле него, враз смолкли. Леденящим душу голосом он спокойно и медленно произнёс:- «… а этих м…..ов, с ОП  выгнать и больше не пускать, не чего им тут делать…». С этого момента, из-за появившегося большего количества  свободного времени, продуктивность нашей рыбалки значительно возросла.  Когда всё успокоилось с «заворухой» при стрельбе, я как-то спросил у комбата, как всё обошлось? Он ответил: - «…как всегда, Куценко взял 10-ти литровую канистру спирта и поехал на аэродром успокаивать пилотов и их начальство, через двое суток вернулся осипший, с опухшей физиономией и стрельбы через день продолжились. Обычные армейские будни. Я, не забыв, зачем сюда приехал, все дни, свободные от стрельб, занимался с солдатами и так их отдресировал, что их можно было показывать в цирке. Когда наступило время проверки, то мы с Васькой, так обиходили моего проверяющего, что он протрезвел только к утру проверочного дня.  Солдаты выполняли нормативы, как на показных занятиях. Проверяющий  старлей, с бодуна так расчувствовался, что хотел поставить пятёрку. Я категорически  воспротивился  и, объяснив ситуацию, согласился на четвёрку. Куценко был в восторге, но усомнился, не лишку ли я хватил с оценкой. Я предложил напомнить комдиву мою фамилию, т.к. был у него совсем недавно в адъютантах и вроде бы ему понравился.
           До отъезда в Колинин оставалось два дня, и мы с Василием постарались побольше наловить рыбки, чтобы достойно отметить наш отъезд. Все были довольны. Куценко сдержал слово. Он сам «протащил» мой рапорт по всем инстанциям, от Сметанина до комдива, и я получил, наконец, разрешение на поступление в академию. В Калинин мы вернулись в конце июня, а на июль месяц мне дали отпуск при части для подготовки к вступительным экзаменам. Аида была в восторге, ведь через месяц мы будем в Москве. И если всё благополучно закончится, то это на целых 5 лет!
           Лето 1960 года, и,  в особенности июль, выдалось жарким. Свою подготовку к экзаменам я совместил с отдыхом, перед нелёгким испытанием. От дома, в котором мы снимали комнату, до берега Волги было не более 500 метров. На снимке, на правом берегу Волги, виднеются высокие дома, тогда этого ничего не было, а левый берег был, вообще, совершенно пустынный. На него-то я и переплывал каждый день, и в полной тишине, лёжа на солнышке, готовился к экзаменам, часов до 4-х дня. Перекусить я брал с собой. Переплывал обратно, заходил в магазин и шёл домой готовить ужин к приходу Аиды. Так прошёл весь июль. Прибыть в академию я должен был  до 5-го августа.          Фото на стр. 239-240: 1. На набережной у главного моста. 2. Аденька на Тверской улице. 3. На набережной у памятника Афанасию Никитину. 4. Старый мост и памятник А.С.Пушкину. 5. Волга в районе Мигалова, там, где я её переплывал. 6. Церковь Белая Троица, у устья Тверцы.           С 1-го августа я начал рассчитываться  228с частью, а 3-го, во второй половине дня мы были уже в Москве на Каляевской. Тёща не скрывала своего удовольствия от сознания, что её самый «непутёвый» зять поступает в академию. Забыл упомянуть,  что в Москву я приехал уже капитаном.