Да, делали когда-то и у нас вещи… Такие, что – кремень. Ты его бросаешь, топчешь ногами, аж до потолка при этом подпрыгиваешь, а им… Хоть бы хны! Только продавцы, видно, доля у них такая, время от времени страдают. Ну, как?! Не помните, что ли?..
Мать игрушку выбирала для трехлетнего юнца,
А игрушка та упала и убила продавца.
И названия изделиям тем, между прочим, подбирали соответствующие. «Петрокрепость», например. Крепость! Понимаете?.. "Гвозди бы делать из этих людей! Крепче бы не было в мире гвоздей". Вот так как-то.
Правда, "Петрокрепость", то и не крепость совсем. Лесовоз ледового класса постройки Выборгского судостроительного завода. Ходил я как-то на нем.
Хотя, согласен, под игрушку теплоход можно отнести только с определенной долей условности. Всё-таки, как ни как, без тридцати сантиметров сто двадцать один метр в длину. Да почти семнадцать в ширину. Как загрузимся по полной… А это, между прочим, больше шести с половиной тысяч (!) тонн лесных грузов. Как загрузимся, осадка – семь метров семнадцать сантиметров. Борт – на метр с небольшим над водой.
И чтобы такая махина шла с крейсерской скоростью 15-16 узлов, на ней – главный дизель Брянского машиностроительного завода, мощностью в пять тысяч двести лошадок. Вот из-за него-то всё и случилось.
Из-за него и ледокольного носа. Лесовоз-то ледового класса. Т. е. до определенной толщины льда он может идти самостоятельно, ломая стоящую у него на пути ледовую преграду с помощью собственного веса и усиленного носа, который должен выдерживать неслабые удары откалывающихся от ледяного поля глыб. Но нос – это уже потом. А изначально – главный двигатель. А вернее, одна из особенностей тех судовых двигателей, что устанавливались на суда проекта 596М. В т. ч., естественно, и на нашу «Петрокрепость».
Дело в том, что большинство силовых установок, эксплуатируемых последнюю четверть прошлого века на сухогрузах самых разных пароходств Союза, запускалось при помощи сжатого воздуха, подаваемого в цилиндры. А для того, чтобы изменить направление вращения винта… Ну, нужно нам, например, дать задний ход! Для того, чтобы винт стал вращаться в другую сторону, двигатель нужно, в первую очередь, остановить. И только после этого снова запустить, предварительно перекинув реверс. Вот такая шняга.
Она-то и подвела нас в Таранто. Только не надо путать с тем Торонто, что в Канаде. У нас дело было в южной Италии. Мы как раз разгрузились в югославском Копере и у итальянцев должны были забрать трубы большого диаметра на Ямбург. На входе в порт нас буксиры подхватили и повели… Повели к зарезервированному местечку у причальной стенки.
Всё – как обычно. Первый раз что ли швартуемся?! Но… Это ж итальянцы! Народ горячий, нетерпеливый. Мы ещё скорость погасить не успели, а на портовых буксирах взяли… И раскантовали нас. Отдали буксирные концы. Да рано… Рано отдали! Мы, как шли вперед, так и продолжили это поступательное движение. В направлении… Причальной стенки! До которой и осталось–то… Всего ничего! Времени на то, чтобы заглушить двигатель, перекинуть реверс и подать сжатый воздух в цилиндры… Нет его у нас. Стенка… Вот она! И всё ближе, ближе…
Нет, так-то конечно, не со всей дури, но потихоньку, потихоньку наезжая, наша «Петрокрепость» и впилилась своим штатным ледовым носом в причальную стенку. На причале все глаза позакрывали, руками за голову схватились, всё, мол, трындец русским. Если честно, то и мне примерно так же подумалось. Чуть было не заголосил про то, что наверх, мол, товарищи, все по местам. Последний наш парад перед честным итальянским народом наступает.
А оно – нет. Оказалось, что и не последний совсем. Въехали мы в причал и уже по инерции, на откате, чуть назад подались. Подались, подались и… Слава богу, наконец-то! Встали.
На всё про всё – дольше рассказываю! – буквально несколько секунд понадобилось. И вот после всего этого, смотрим… А от причальной стенки… Начинает отделяться огроменная глыба… Какое там глыба?! Глыбища!! Во-от такая бетонная глыбища. Сначала потихоньку, потихоньку, а потом – бу-у-ух и с фонтаном брызг чуть ли не до клотика – в море.
Нам повезло, что в причал мы впилились не скулой, а килем. А киль у лесовозов ледового класса ого-го! Кремень. Чтобы чего нештатного не случилось, когда сами, без ледокола идем, собственным носом ломая ледовые поля. Порт-то приписки, сами понимаете, – Архангельск. А это вам не Херсон или Одесса. Арктика! Северное морское пароходство, как-никак.
Потом приезжали с какой-то местной газеты. Фотографировали причал с отколовшимся от него куском и нас, как мы нос шкерим и красим. Боцман-то... Не удержался, загнал поработать часть палубной команды малярами по ржавому железу. Его ведь хлебом не корми, если есть возможность сначала зашкрябать, а потом свежей краской по этому месту пройтись.
Вот мы и болтались на деревянных «качельках», принайтованные к фальшборту. Шкрябали и красили. Так что если порыться в архивах тарантовских газет, может, где и всплывает моя довольная физия с зажатой в правой руке и чуть приподнятой вверх малярной кистью. Знай, мол, наших. Изделия «мейд ин уэсэсэр», куда прочнее вашего хваленого итальянского бетона!