ВЛАДИСЛАВ КОНДРАТЬЕВ
ЗАПИСКИ СТРЕЛКА РЯДОВОГО КОНДРАТЬЕВА
ГЛАВЫ ИЗ “АРМЕЙСКОГО РОМАНА”
(В ВИДЕ ОТРЫВКОВ ИЗ ОБРЫВКОВ)
О НЕМЦАХ, КОТОРЫЕ ФРАНЦУЗЫ,
О ЦЕЛЫХ МАЙОРАХ,
О КУСКАХ И О ПРОЧЕМ ТАКОМ ЖЕ…
Когда рядовой Кондратьев был ещё учеником четвёртого класса средней школы, то на уроке русского языка усвоил, что существуют так называемые профессиональные жаргоны (арго). Оказалось, что и неудивительно, в Армии таких арготических словечек – огромное множество. Некоторые из них рядовой Кондратьев слышал ещё до службы, даже не подозревая, что они –словечки из армейского жаргона.
Так, как-то он услышал от пожилого мужчины (тому было лет тридцать пять или около того, но семнадцатилетнему допризывнику Кондратьеву тот мужик казался, хоть и не ветхим, но уже “сильно пожившим” человеком) рассказ, как во время службы приходилось, чтобы выспаться в неурочное время, прятаться в каптёрке, но так, чтобы не спалили немцы. Про каптёрку допризывник узнал во время службы, хотя из контекста рассказа догадался, что каптёрка – это какое-то помещение (оказалось, что в казарме). Прятаться, чтобы не спалили – означало прятаться так, чтобы, иными словами, не выципили. То есть – не засекли. Словом, и так понятно, что это означает.
Другое дело – немцы. Допризывник Кондратьев решил, что рассказчик проходил службу на территории братской, так сказать (как сказать, как сказать…), ГДР, а потому приходилось осторожничать: немцы есть немцы. Хоть и гэдээровцы, но всё же…
В Армии выяснилось, что немцы – это не национальность, а профессиональная группа – офицеры. Ну, то есть, враги. Враги солдатам. Они, конечно, с одной стороны – отцы-командиры, но, с другой стороны – немцы. И со всех сторон немцы, как на них не посмотри.
Как-то, когда рядовой Кондратьев уже был капэпэшником (то есть контролёром КПП), от некоторых солдат из прикомандированных он услышал, что офицеры (их офицеры, прикомандированные) называются французами. Рядовой Кондратьев поинтересовался у прикомандированных, почему они немцев называют французами и оказалось, что прикомандированные солдаты ответ на этот вопрос не знают. И очень удивляются: отчего это немцы – французы. Французы и вдруг – немцы.
Склонность к рефлексии и отсутствие условий для интенсивного интеллектуального процесса заставили рядового Кондратьева задуматься и попытаться найти ответ на этот праздный вопрос. За неимением точных сведений пришлось удовольствоваться предположением, что французами своих офицеров прикомандированные прозвали потому, что они оказались не то, чтобы менее вредными, чем местные, кап-яровские, но какими-то не такими упорными в преследовании солдат и отравлении им и без того не особо сладкой жизни. Вроде бы и враги солдатам, но… какие-то менее упорные. Одно слово – французы.
Действительно, Великую Армию Наполеона русский солдат вместе с русским партизаном разгромил за полгода, а с армией Третьего Рейха пришлось воевать почти четыре года. Вот и сравните теперь французов с немцами. Никакого сравнения. Вот прикомандированные сравнили и вышло, что против наших немцев их офицеры оказались не более, чем французами.
Прапорщиков солдаты называют кусками. Не без презрения. Немцы, хоть они и офицеры (а, может быть, именно поэтому), прапорщиков тоже называют кусками. И тоже не без презрения. Хотя кусок куску – рознь. В роте охраны куски занимали немецкие должности – командиров взводов. Немцев же в роте охраны было двое: командир роты и его заместитель по политической подготовке (замполит).
Когда командир оказывался в отпуске, то замполит оставался в роте единственным немцем – исполняющим обязанности командира роты.
Один раз замполит остался командиром, когда в роте охраны случилось первое убийство (младший сержант, исполнявший обязанности начальника караула, застрелил, шутки ради, рядового – караульного, не то бодрствующей, не то отдыхающей смены), а командиру повезло – он успел уйти в отпуск и убийство его как бы не касалось.
После второго (через год после первого) убийства замполит в роте вообще остался всего одним офицером: командира с командования сняли и пока в роту не назначили другого офицера, обязанности командира роты охраны исполнял командир первого взвода – старший прапорщик Цыма.
И получилось, что офицер – старший лейтенант – оказался в подчинении у прапорщика (хоть и старшего, но не офицера, а куска).
В то же время начальником штаба тыла был майор. Его замом – подполковник (но это ещё не самое интересное, ведь командиром части тогда был подполковник, а у него в подчинении были полковники: начальник штаба, начальник политотдела, зам по вооружениям…). А заместитель начальника штаба тыла, по должности, был командиром хозяйственного взвода, непосредственно подчинявшегося штабу тыла. И оказалось, что в “пятнадцати тысяч” взводом командует подполковник, а ротой – прапорщик… Ах, если бы немцы (не советские офицеры, а настоящие немцы) знали бы, что в Армии страны, на которую они дерзают напасть, ротами командуют прапорщики, а подразделениями рот (взводами) – подполковники, то они вряд ли осмелились бы задирать страну с такой армией…
Кроме того, что офицеры – немцы, а прапорщики – куски, существовало ещё множество правил именования званий и должностей.
Так, старшего лейтенанта звали не иначе, чем старлей. И исключительно за глаза. В глаза – только товарищ лейтенант. И никогда – товарищ старший лейтенант:
– Товарищ лейтенант, разрешите обратиться?
– Я не лейтенант, а старший лейтенант. Вам понятно, товарищ солдат?
– Так точно, товарищ лейтенант. Товарищ лейтенант, разрешите обратиться?
Лейтенанта за глаза называли летёхой.
Правда, младшего лейтенанта (за глаза – младшой, как и младший сержант) тоже никогда в глаза не назвали бы товарищем младшим лейтенантом. Только товарищем лейтенантом. Вот и выходило бы, что всех лейтенантов: и младших, и старших, и … средних, что ли, называли бы одинаково… Но в восьмидесятые годы младшие лейтенанты в Армии повывелись, стали редкостью, как буква ижица, которую так никогда из русской азбуки и не удалили (просто про неё забыли). Младшим лейтенантом мог стать прапорщик, закончи он специальные курсы (Абрек, который стал помощником начальника штаба по службе режима, был раньше куском, потом выучился на офицера, то бишь немца, – вот он был младшим лейтенантом, но это было ещё до того, как рядовой Кондратьев был призван в ряды ВС СССР, при Кондратьеве он уже был старлеем, а потом и капитаном; капитанов в Советской Армии кэпами никто не называл, только капитанами – не иначе, как из-за уважения к Александру Сергеевичу, в Армии неслужившему, и его “Капитанской дочке”), или, даже, младшим лейтенантом мог стать и сверхсрочник.
А ещё…
А ещё младшим мог стать лейтенант, если его разжалуют. В “Пятнадцати тысяч” был один такой младший лейтенант (младшой).
Про этого лейтенанта рассказывали такое: чуть ли не в первый день службы он отправился в ресторан, чтобы гусарским разгулом начать службу. Разгул удался. Даже слишком удался. Наутро, проспавшись от вина своего, лейтенант Птицын (настоящую его фамилии предпочитали не вспоминать, а кое-кто даже и не знал, слышал только, что фамилия какая-то птичья) обнаружил то ли в своей постели одну известную на всех площадках особу женского пола, не обременённую излишними путами в виде морали и прочей интеллигентской чепухи, то ли себя – в постели означенной особы, которая и заявила, что теперь он, лейтенант Птицын, как честный человек (а ведь он – честный человек? Ведь не может же офицер Советской Армии оказаться бесчестным человеком? Другие многие, правда, оказались бесчестными, но он-то, можно надеяться, что окажется небесчестным? Он же – офицер, а не немец, прости Господи, какой…), обязан на ней жениться.
Лейтенант Птицын уже знал о репутации претендующей на птицынские руку и сердце (и офицерское жалованье) особы и проявил неожиданную даже для себя твёрдость, вместо ожидавшейся от него честности, порядочности и прочей такой же гражданско-интеллигентской мути.
Особа пригрозила, что пожалуется командиру части, ожидая, что такой угрозы Птицын испугается. Птицын испугался, но твёрдость духа сохранил.
Тогда особа предположила, что Птицын не верит, что она угрозу нажаловаться командиру приведёт в исполнение. Птицын, как оказалось, в глубине души не верил и надеялся, что угроза так и останется угрозой. В то время существовали угрозы и пострашнее: ядерная мощь НАТО, к примеру. Но НАТО свою мощь против Советской Армии применять побаивалась. Вот Птицын и понадеялся, что и скандальная особа окажется неглупее НАТО…
Надежде летёхи Птицына сбыться не было суждено. Угроза в исполнение приведена была. Командир вызвал летёху Птицына и, как непосредственный начальник и старший по званию, приказал жениться. Птицын сообразил, что в военное время дальше фронта не пошлют, а сейчас даже и войны-то нет (Афганская-то именовалась и не войной вовсе, а исполнением/выполнением интернационального долга), следовательно, пугаться особенно и нечего, а потому сам послал командира куда подальше (по всем известному адресу), правда, молча, а вслух заявил, что командир – командиром, а устав – уставом, а по уставу…
Командир и сам знал, что по уставу от подчинённых можно требовать, а что – нельзя, потому приказ жениться повторять не стал, зато он знал, как командир может подчинённого наказать.
В наказание подполковник Лаврик лейтенанта Птицына разжаловали в младшие лейтенанты. Секретчик Чобик потом рассказывал (или врал), что, якобы, видел этот приказ и в нём было сказано, что летёху (в приказе, разумеется, стояло слово “лейтенант”) Птицына разжаловать за недостойное поведение с женщиной. А, может быть, это рассказывал (или врал) секретчик Кирюша. Теперь уж точно и не вспомнить …
Этот ли случай повлиял, и не в лучшую сторону, на характер Птицына, изначально ли Птицын обладал характером, хоть и стойким к матримональным притязаниям кап-яровских доступных женщин, но гадливеньким, или на не самый лучший характер наложились переживания, связанные с разжалованием, только все (ВСЕ!): и солдаты, и куски, и немцы (и даже сержанты – известные всем подхалимы) стали обращаться к Птицыну не иначе, как:
– Товарищ младший лейтенант.
Казалось бы, раз Птицын – младший лейтенант, то и обращаться к Птицыну нужно по званию, но Птицын обижался, требовал, чтобы к нему обращались бы:
– Товарищ лейтенант.
Но никто, даже самый последний из подчинённых ему духов, не звал Птицына лейтенантом. Птицын стал настаивать. Но добился только того, что к нему стали обращаться или:
– Товарищ МЛАДШИЙ лейтенант.
Или:
– Товарищ младший лейтенант.
Или и вовсе:
– Товарищ младший…
Иногда, даже, слышалось в этом и вовсе такое:
– Товарищ младшой…
А младшому Птицыну хотелось бы, чтобы его звали лейтенантом. И мечта его сбылась, но… есть ли что-нибудь печальнее сбывшейся мечты?
Дело в том, что всё время, что Птицын должен был служить лейтенантом, он отслужил младшим. А когда пришло время получать старшего лейтенанта, командир вернул Птицыну звание лейтенанта. Но не успел Птицын прикрепить к погонам по одной звёздочке на каждый и сообщить всем, что он теперь уже не младший, а лейтенант, как командир присвоил лейтенанту Птицину звание старшего лейтенанта.
И стал Птицын, как бы из грязи в князи, из младших – старшим лейтенантом. Но старлеев, как мы уже знаем, иначе, чем лейтенантами солдаты не называют. Ещё вчера Птицына называли младшим, а ему страстно хотелось быть лейтенантом, и вот – его называют (как ему и хотелось) лейтенантом, а ведь он – уже старший… Он – старший, а его зовут просто лейтенантом…
Прапорщиков называют кусками. Старших прапорщиков – исключительно страшными прапорщиками. Некоторые и не страшные, а просто гадливенькие, но… нет в Армии старших прапорщиков, а есть – страшные.
Младший сержант, как и младший лейтенант – это младшой. Старший сержант – это старшой. А вот старший лейтенант – не старшой, а старлей. Казалось бы, старшина – это страшный. Но нет. Пошутить так можно, но как термин – нет, не используется.
С подполковниками и полковниками картина, как и с лейтенантами и старшими лейтенантами. Но только наоборот. Никогда солдат не обратиться к подполковнику по званию правильно (товарищ подполковник), а только:
– Товарищ полковник.
И не было случая, чтобы подполковник поправил солдата и сказал бы:
– Товарищ солдат, я не полковник, а (всего лишь) подполковник.
Считалось, что в этом выражается солдатское уважение к послужившим офицерам Советской Армии и дослужившимся до немалого, в сущности, звания подполковника. Дескать, хоть подполковник и не полковник (в просторечии полкан или полконавт), но уважение ему оказывается как полковнику (настоящему полковнику). Утверждение это небесспорное.
Во-первых, как показывает Михаил Афанасьевич в “Белой гвардии”, подполковников полковниками называли ещё в досоветское время. Вспомним, командир Алексея Турбина полковник Малышев был, на самом деле, подполковником: два просвета и три звезды на погонах (точь-в-точь, как у советских полковников). У царских полковников звёзд на погонах не было. Просветы – были, звёзд – не было.
Во-вторых, если любой старлей был летёхой (конечно, могли быть и исключения, старлеем мог стать младший летёха, получив внеочередное звание (но были ли такие случаи в реальности, рядовой Кондратьев поручиться, конечно, не может), то отнюдь не каждый подполковник станет полковником (настоящим полковником).
Следовательно, в наименовании подполковников полковниками скрывается едкая ирония, но неявная , дескать, хоть мы тебя и называем полковником, но ты – подполковник и полковником никогда не будешь. Или – будешь. Но точно – неизвестно. Да, ирония… Оттого и особенно едкая. Но подполковники предпочитали считать иначе и не обижались. Станешь ты полковником, или не станешь, тебя полковником уже называют…
Вряд ли кому приходилось видеть в Армии офицеров, так сказать, в некомплектном состоянии. Тем не менее, майоров, почему-то, называли целыми. И было непонятно, называются ли они так в противовес прапорщикам, то есть кускам, или ещё по какой причине. Но только не бывает в Армии целых: капитанов, лейтенантов, полковников… А вот целых майоров – хоть пруд пруди. И, что удивительно, никто из майоров не обижался, что он, майор, целый. Вот прапорщики на слово кусок обижались. К майорам официально, конечно так не обращались:
– Товарищ целый майор.
Зато чуть не любой майор, обращаясь к солдату, почти всегда говорил:
– Товарищ солдат, к Вам обращается (Вам приказывает) целый майор.
Как-то само собой подразумевалось, что и сам майор, и его приказ – существеннее, весомее, если майор не просто майор, а целый…
Рядовые солдаты о себе любили говаривать:
– Чистые погоны – чистая совесть.
Утверждение, конечно, сомнительное, но никто не брался его оспаривать. Оспорить такое утверждение – это как обидеть юродивого, отнять копеечку. Грех это.
Отличный солдат – это солдат, именуемый словом иностранного происхождения, – ефрейтор. Ефрейторов традиционно называют собаками, псами.
– Ему на погоны пса (собаку) кинули! – говорит рядовой о другом и все знают, что рядовому солдату присвоили звание ефрейтора. И реагировать на такое известие нужно было так:
– Ффу-у! Да лучше иметь дочь проститутку, чем сына – ефрейтора.
Когда Кирюше (секретчику) присвоили звание ефрейтора, то Левый (контролёр штаба), часто гостивший на КПП № 4, как только появлялся Кирюша, начинал поводить носом, принюхиваться, допытываться у капэпэшников:
– Фу, а чем это вдруг так потянуло? Фу, да это псиной воняет. О, Кирюша, а я тебя и не заметил. Ну, теперь всё понятно, почему собакой воняет – ефрейтор явился. Вот псиной и завоняло.
Под самый дембель собаку на погоны кинули и самому Левому, а также и Шуше – начальнику КПП № 4. Но больше всего Левого после этого дразнил не Кирюша, а Байрам, который на дембель ушёл рядовым, говорил, что очень этим гордится, хотя и видно было, как ему обидно, что он за два года ни в отпуск не съездил, ни лычку (соплю) на погоны не заслужил.
Когда рядовому присваивали звание ефрейтора, то положено было не спешить украшать галуном (лычкой) погоны, потом – прикреплять лычку очень некрепко, чтобы легко было снимать… Словом, всячески демонстрировать отрицательное отношение к присвоенному званию. Как бы нехотя соглашаться с тем, что погоны больше уже не чистые, что на них уже виднеется собака (лежит пёс).
А вот Гостик, как только ему “кинули собаку на погоны”, сразу же приклеил лычки (галуны) и заявил, что коль скоро он из Хохляндии, коль скоро он хохол, то:
– Хохол без лычки, что вагина без затычки.
Нужно признаться, что Гостик сказал не совсем так. Слово вагина он не знал, а потому употребил другой термин, но уже не из медицинского жаргона, а более распространённый (и не только в солдатской среде).
Младших сержантов, кроме как младши;ми (ед. число младшо;й), звали ещё дважды псами (дважды собаками, собаками или псами в квадрате – во второй степени), а сержантов – трижды собаками (трижды псами, собаками или псами в кубе – в третьей степени). И всё потому, что сержанты и младши;е вместо сержантских лычек лепили себе на погоны более широкие и оттого красиве, на их вкус, смотревшиеся ефрейторские…
Особое отношение в Армии к праздникам. Не успеешь попасть в подразделение, как тебе уже объясняют:
– Для солдата праздник, как для лошади свадьба: грива в лентах, ж…па в мыле.
Из этого высказывания как-то особенно ясно, что Советская Непобедимая и Легендарная – наследница не просто Рабоче-Крестьянской Красной Армии, а, в первую голову, Крестьянской. Всё-таки нужно знать, как именно выглядит разукрашенная лентами лошадь, которую гоняли на свадьбе (как и солдата срочной службы – и в хвост, и в гриву). Про ленты догадаться можно: по картинам, кинофильмам, рассказам… А вот иные подробности лошадиной физиологии нужно знать на практике. Рядовым из крестьян было, с чем сравнить…
Отчего-то так сложилось, что в армии весьма популярен так называемый шофёрский жаргон. Когда в стране началось ускорение социально-экономического развития, сменившего эпоху застоя, оказалось, что никакого ускорения нет. Зато в телевизоре появились умные головы (одна – самая главная – со знаменитым, ретушируемым на фотографиях родимым пятном), пояснившие, что командно-административная система включила механизм торможения. Поэтому на смену ускорению пришла перестройка. И те же умные головы в телевизоре (с пятнами и без) во всём обвинили КАС (командно-административную систему), которая задействовала всё тот же пресловутый механизма торможения. Родилось понятие – тормоз перестройки.
Наверное, умные головы гордятся тем, что придумали новое… Нет, не слово, но целое понятие: тормоз, тормоз перестройки.
Ерунда! Слово тормоз в Армии использовалось давно и густо. Тормоз, ручной тормоз, он же – ручник. Вот популярные в Армии шофёрские слова для наименования глупого человека. Или того, кого кто-либо считает глупым. Это, и не только в Армии, не всегда совпадает.
– Эй, не тормози! – кричит кто-нибудь кому-нибудь, призывая, тем самым, не тупить.
Особый шик сказать, вместо тормозить (не тормозить), тормозить (не тормозить).
Но можно сказать (приказать):
– Растормозись!
А можно, подтверждая неограниченные возможности Великого и Могучего, сказать (приказать):
– Снимись с ручника!
И показать, при этом, руками, как это делается, как нужно не тормозить, не тормозить, растормозиться или сняться с ручника.
Итак, как бы ни расстраивались умные головы из телевизора, но ускорение и перестройка подарили стране другие выражения, понятия, словом - фольклор:
Ускоренье – важный фактор:
Первым ё…ся реактор!
Перестройке дали ход –
Потопили пароход.
Но, как сказал бы третий из Знатоков, ускоренье и перестройка: это – уже совсем другая история.
А шофёрский жаргон, употребляемый за пределами собственно шофёрской среды, этими словами, конечно, не ограничивается. Вот, например, плохо, если по той или иной причине происходит неудовлетворительное всасывание горючего. Далеко не уедешь. Вот и употребляется для понукания духов выражение иксово всасываешь.
Как только где услышишь про то, что кто-то плохо (иксово всасывает), так знаешь, что либо сержанты, либо деды учат уму-разуму духов. Чтобы они лучше думали и быстрее понимали (то есть – всасывали). Для большинства гражданских такой жаргон выглядит, как несколько сексуально-непристойный, а на деле – всего лишь используется шофёрская терминология. Хотя, если честно, определённый оттенок скабрёзности здесь имеется…
“Вешалка”. Кто не знает значения этого слова. Но вешалка – это предмет гардероба. А “вешалка” – это не предмет, а определение. Определение дел в том или ином подразделении: если в подразделении дедовщина, то там – точно “вешалка”. Для духов, для кого же ещё. А если дедов затянули, то есть – навели уставной порядок (ликвидировали дедовщину), то для духов в подразделении, скорее всего, нет ничего страшного, нет никакой “вешалки” (в идеале, конечно). Там зато, очень может быть, “вешалка” для дедов. Кстати, затягивают, прежде всего, духов. В этом усердствуют как деды, так и сержанты. А немцы и куски делают вид, что ничего не видят. Затягивают духов и в переносном, и в прямом смысле этого слова. Считается, что талия у мужчины строго соответствует голове. То есть, длина окружности в талии равна длине окружности головы. Но это – в теории. На практике всё бывает очень по-разному, индивидуально бывает. Но это – на практике, а в Армии всё должно быть, хоть и безобразно, но единообразно, а потому первое, с чем сталкивается дух, это то, что его “затягивают по голове”. Ремень обвивается вокруг головы и таким образом определяется длина окружности головы, а потом ремень затягивается на талии. И если ты стройный, или большеголовый (в идеале – стройный и большеголовый), то тебе повезло. А если наоборот… Не взыщи. Или умней (чтобы голова выросла), или худей. Умнеть удавалось не всем. Приходилось худеть. Впрочем, худели и толстые, и самые умные. Умные ещё и огребали чаще других. Потому, что:
– Не стой на умняке!
Это означает, что не надо умничать и вообще – не надо много думать, а делай, как велят: круглое – неси, квадратное – кати. Разгружая вагон, тащи алюмин, чтобы не заставили тащить чугуний.
“Порцуха”. Почему-то словом порцуха называлась только порция белого хлеба (кусок белого хлеба, полагавшегося, вместе с двадцатью граммами сливочного масла, на завтрак), полкуска белого хлеба, полагавшегося в обед, назывался полупорцухой. А вот кусок чёрного хлеба, выдававшегося в обед, порцухой не назывался. Кусок чёрного – это черняга. Дедам его есть не полагалось, но не по уставу, а по армейским понятиям. Но чернягу, зачастую, не ели и духи. Чёрный хлеб, таким образом, с солдатского стола попадал на подсобное хозяйство, где свиньи были советскому солдату за это, надо думать, весьма благодарны. Хотя, по зрелому размышлению, можно решить, что нет, не были благодарны. Есть солдатский хлеб – ели, а благодарность не испытывали. Но на то они и свиньи.
На ужин полагался только чёрный хлеб. Духи, подражая дедам, есть чернягу отказывались, но чаще всего, всё же, ели. Иногда чернягй ели не только духи, но и деды, правда, всегда придумывая этому отмазки, то есть оправдания.
“Отмазки”, как нетрудно догадаться, существуют железные, то есть неопровержимые (залепил железную отмазку – живи спокойно) и гнилые. Гнилую, хоть лепи её, хоть не лепи, толку мало. Человек может обойтись без многого. Солдат может обойтись почти без всего. Духу положено обходиться вообще без всего. И только без отмазки обойтись, особенно духу, вообще никак невозможно. Духу и с отмазкой-то, даже и с самой железной (со стальной, дамасской), нелегко, а без отмазки – вообще не жизнь.
“Шмон”. Этим жаргонным словом гражданские называют обыск. И в этом смысле слово – из арсенала воровского жаргона. А в Армии им называют всякое наведение порядка. Чаще всего в Армии, если ты не отмазался, то, значит, умираешь на шмоне. Рассказы про то, что яму (траншею, или что там ещё) копают отсюда (от забора) и до обеда (в идеале – до отбоя), не на пустом месте возникли. Словом, нам не нужна ваша работа (то есть – её результаты), нам нужно, чтобы вы устали. Вот и умирают солдаты, особенно духи, на шмоне от забора и до отбоя.
“Уроды”. Почему-то так сложилось, что этим словечком характеризовались личности совершенно разные по своим жизненным устремлениям: призывники, под разными предлогами уклоняющиеся от исполнения священного долга перед Родиной, а также те, кто поступает в военные училища. При этом существовала разница в том, как и кем этот термин употреблялся: уклонистов уродами называли все, а вот будущих курсантов уродами называли исключительно сержанты. И этому есть простое объяснение: сержанты, с одной стороны, решили испытывать чувство превосходство над солдатами, а с другой – понимали, что в глазах курсантов – будущих офицеров – они мало чем отличаются от рядовых срочной службы.
“Сто дней до приказа” – это понятие практически неисчерпаемое. Это предвестник “Приказа” – Приказа Министра обороны СССР (в СССР в ряды Советской Армии призывались и из рядов Вооружённых Сил СССР увольнялись приказом Министра обороны; рядовой Кондратьев был призван в ряды ВС СССР Маршалом Советского Союза Дмитрием Фёдоровичем Устиновым, что составляло предмет особой гордости рядового Кондратьева). Сто дней до приказа – понятие, с которым солдат сталкивался едва ли не с первым – не успеешь попасть в подразделение, как дед спрашивает:
– Эй, боец (дух, душок, душара, душман), сколько дней осталось до Приказа?
И не дай тебе Бог ответить, что до Приказа ещё почти два года. Ведь дедушку Советской Армии совершенно не интересует, сколько дней до твоего Приказа, его интересует свой Приказ. А Приказ дедов будет ровно через сто дней, после Ста дней до Приказа. Очень легко запомнить: Сто дней до Приказа бывает ровно за сто дней до Приказа, так как Приказ всегда бывает после того, как истекут эти Сто дней.
На Сто дней нужно… А вот здесь следует оговориться, что единых правил, как отмечать Сто дней до Приказа, в Армии не существует. Так, Пятнадцать тысяч на Сто дней отказывается в пользу духов от масла (деды масло не рубают, то есть не едят). Это делается для того, чтобы духи тоже ощущали Сто дней как праздник. Дед и без масла счастлив – подходит его Приказ об увольнении в запас. Потом масло деды отдают духам на Девяносто дней. На Восемьдесят, на Семьдесят… И так до Приказа. На Приказ – тоже отдают масло и больше его не едят. Но – до первой партии (до первой партии уволенных в запас). После первой партии есть масло можно. Основание? Уволенные в запас вольны есть, что пожелают, в том числе и масло – они же вольные люди, а потому несправедливо, что те, кто служил с ними (тащил службу), будет отказываться от масла, когда счастливчики, уволенные первыми, могут маслом объедаться.
А вот в Девяносто семь существовал другой порядок: там деды вовсе отказывались от масла за полгода до увольнения в запас. Осталось тебе служить полгода – всё, мало не рубаешь. Отдаёшь духам. А вот на Сто дней, чтобы отметить праздник, масло есть можно. Потом – на Девяносто дней, потом на Восемьдесят, потом на Семьдесят… И так до Приказа. Вышел Приказ об увольнении – всё, ешь масло. В Девяносто семь, как нетрудно заметить, деды отказывались от масла гораздо большее время, чем в Пятнадцать тысяч, что составляло предмет особой гордости для них и похвальбы перед солдатами Пятнадцать тысяч. Особенно похвалялся этим один солдат из пожарной части, которая относилась к структуре Пятнадцати тысяч, но в которой, почему-то, оказался осенний призывник – из Девяносто семь. Он бы мог служить по правилам части Пятнадцать тысяч, но так как его перевели в Пятнадцать тысяч из Девяносто семь, то он скрупулёзно соблюдал солдатские правила материнской части и каждый раз не упускал случая этим похвалиться.
На Сто дней до Приказа – кровь из носу, а обрейся наголо: наголо бритым призвался, наголо побрейся и на Сто дней. В Пятнадцати тысяч с этим строго боролись, в роте связи эту традицию задавили на корню. Рота охраны пыталась сопротивляться, но позиции не удержала. Рядовой Кондратьев был последним в роте, кто носил складку. И единственным из Призыва май 84-86, кто на этот праздник традицию исполнил. Недели две после этого солдаты из отделов, а там служили почти исключительно дагестанцы, при каждом удобном случае высказывали рядовому Кондратьеву уважение, так как обычай бриться наголо считался не только армейским, но и кавказским. А традиции – вещь святая. Кавказцы это остро чувствовали, а рядовой Кондратьев был с Северного Кавказа. И то, что армейскую (она же и кавказская) традицию рядовой Кондратьев исполнил, дагестанцы оценили.
Кроме того, на Сто Дней нужно существенно изменить свой внешний вид. Так, как только тебя распустили (перевели, то есть перевели из духов в чижи), ты ушиваешь хэбэшку, но при этом так, чтобы можно было носить (делать, или дро…ить/надр…вать) складку, сгибаешь дугой бляху (а также звёздочку на пилотке и кокарду на фуре, то есть на фуражке), делаешь гармошку на сапогах… Так вот, на Сто дней нужно всё переделать наоборот: бляха распрямляется, причём до полностью плоского состояния (то же делается и с кокардой, и со звёздочкой), гармошка убирается, складка больше не носится.
Неношение складки после того, как ты почти два года отдал Родине – целая наука. Носить складку больше уже не то, чтобы нельзя, но и не нужно. Но и вовсе уподобляться духам не стоит, не подумали бы, чего доброго, что тебя, почти перед дембелем, снова затянули. Приходится сначала делать складку, потом распускать её, но так, чтобы было видно, что это ты сам её распустил, а не кто-то лишил тебя этого права. Ты вроде как и без складки, а вроде как и с ней.
При этом не существовало твёрдого мнения, нужно ли это делать именно на Сто дней, или на Приказ. Приходилось эту метаморфозу проходить дважды: и на Сто дней, и на Приказ.
На Приказ ещё нужно было пилотку носит задом наперёд. В этом тоже есть свой сакральный смысл. Духи нередко, впопыхах или по непривычке, надевают пилотку именно так – задом наперёд. Если слышишь:
– Майор сзади – знаешь, что кто-то из духов надел пилотку звёздочкой назад.
За это полагается удар в лоб. И поделом. Не подпускай майора в тыл. Помни, что майор (звёздочка на пилотке) должен быть всегда спереди.
Но вот ты дождался Приказа – можешь носить пилотку задом наперёд. А если запартизанишь (то есть переслужишь, хоть один день, то есть прослужишь больше, чем два года) – то пилотку положено носить, как треуголку – поперёк головы.
А ещё на Сто дней (или на Приказ – где как повелось) обязательно нужно расшиться (то есть разрезать нитки, которыми ушивалась хэбэшка), при этом так, чтобы было видно, что ты раньше ушивался. Вид у солдата при этом бывает карикатурным (впрочем, у части солдат он такой все два года службы), и немцы с кусками строго следят, чтобы этого не было. Им в этом прислуживают сержанты, которым, по обычаям, тоже нужно следовать этим правилам, но при этом пресекать проявления этих обычаев у солдат.
Казалось бы, это отнимает много времени – следование солдатским обычаям. Но нет, всё это очень разнообразит серость солдатских будней. А описать все солдатские свычаи и обычаи, разумеется, невозможно, как и привести весь солдатский сленг. Тем более, что он, как и любой другой идиом, постоянно обновляется…
С началом Великой Отечественной войны советского народа против фашистской Германии и её сателлитов, как и положено в военное время, в Красную Армию были мобилизованы миллионы советских людей. После Великой Победы советского народа в войне с фашистской Германией и её сателлитами была проведена демобилизация. Домой вернулись миллионы демобилизованных ветеранов – дембелей.
В мирное время на службу в Армию призывают, со службы – увольняют. Но так уж повелось, что увольнение называют дембелем (демобилизацией, даже зная, что это – именно увольнение, а не демобилизация), а уволенных в запас – дембелями (демобилизованными). И ничего здесь не поделаешь – традиция.
Особенно богат солдатский слэнг для обозначения военнослужащих разных сроков службы. И слэнг этот постоянно обновляется.
Вот раньше молодых солдат называли салабонами (солобонами?). В 80-х годах их стали называть духами (а если особенно презрительно, то – душарами). Иногда – душманами.
Рядовой Кондратьев, уже закончив учёбу в университете, озаботился тем, чтобы доискаться причин происхождения данного термина и установил: теорий на этот счёт немного, но все они сходятся в одном – духи, так как их гоняют деды, постоянно в работе (шмоне), постоянно недоедают, а потому – очень худы, как бы бесплотны. Словом, духи.
Очевидно, что это не так. Термин дух(и) появился в 80-е годы. А 31-го декабря 1979 года Советский Союз, после многочисленных просьб законного афганского правительства, ввёл ограниченный воинский контингент на территорию ДРА (Демократической республики Афганистан). То есть, термин дух(и) появился после того, как наши солдаты появились в афганистане, а потом стали возвращаться на Родину.
После того, отнюдь не значит, что в результата того.
Однако обратимся к фактам. Или к тому, что принято считать фактами об Афганистане. Афганистан – это страна, населённая множеством племён, самыми многочисленными из которых являются пуштуны, говорящие на языке пушту (одном из восточно-иранских). Носители языка называют его ;;;; ([pa;to:], [paxto:], [pa:;te:]).
В русскоязычной литературе диалекты этого языка принято делить на две ветви: западную и восточную. В западной ветви этот язык называется так: P;;te (Хост), Pa;to (Вардак), P;;te (Банну), Pa;to (Кветта), Pa;to (Кандагар).
В восточной: Paxto (Кабул), P;xto (Джамруд), Puxto (Пешавар).
Нетрудно заметить, что там, где в западной ветви есть звук, обозначаемый как русское ш, там в восточной – х.
То есть, слово враг – душман, где душ- означает плохой, в западных диалектах (и в этой форме слово и было заимствовано в русский язык) имеет звук ш, но в восточных оно звучит как духман, где дух- означает плохой.
Всё верно, молодой солдат – плохой солдат (пока не обучится военной премудрости и не станет солдатом хорошим), то есть душман/духман – дух. Думается, что из Афганистана пришло и присловье: как дух, так и несчастье. Что здесь возразишь? Действительно, какое же счастье с плохим солдатом (духом), если с ним приходится воевать против душманов/духманов (духов).
Через полгода службы в Советской Армии дух становится чижом. Ещё через полгода – кандидатом. За полгода до дембеля – дедом (дедушкой Советской Армии). После Приказа Министра Обороны СССР солдат уже промысел. Если солдат переслужил, то есть уволился позже того числа, в которое был призван в ряды ВС СССР(прослужил больше двух календарных лет, хоть на день, но больше двух лет), то такой солдат – партизан все те дни (недели, а то и месяцы), что служит больше двух лет. Услышал солдат приказ о своём личном увольнении, всё: солдат становится дембелем.
Да, Дембель пришёл, ты – дембель.
Но всё это приблизительно. Кроме звания дух и чиж есть ещё: помазок, черпак… Где-то употреблялся термин слон.
В части, расположенные на Площадке, где служил (нёс, или тащил службу) стрелок рядовой Кондратьев, пополнение приходило не два, а один раз в году: в Пятнадцать Тысяч – весной, в Девяносто Семь – осенью… Так что духам, даже став чижами, меньше пахать не приходилось, ведь пополнения через полгода не было, потому чижи и оставались на положении духов. Зато канидаты, коль скоро для них не было своих дедов, сами становились квазидедами и дедовать начинали на полгода раньше положенного срока.
А ещё в сложную систему отношений солдат части Пятнадцать Тысяч, друг по отношению к другу, припутывались сержанты. Часть из них приходила в подразделения из школы сержантов, часть была из выслужившихся солдат. Сержанты из школы были осеннего призыва, а выслужившиеся – весеннего, а это и вносило путаницу, так как выслужившиеся считались со своим сроком службы, а сержанты из школы их презирали как выскочек, считая себя некоей белой костью с образованием (как же, закончили школу сержантов). Вот и кадровые офицеры армии Австро-Венгрии, как свидетельствует бравый солдат Швейк, презирали и вольноопределяющихся, и офицеров из бывших гражданских.
И действительно, выпускник школы сержантов – это сержант с сержантским образованием, а выслужившийся… Ну, сами понимаете. А ещё среди сержантов были и такие, кто окончил институт, но в нём либо военной кафедры не было, либо такой умник уклонялся от учёбы на кафедре, а его возьми, да и призвали в Армию. С одной стороны – он с высшим образованием (пусть бы и неоконченным). С другой – не лейтенант, а призван солдатом служить. Зато не два года, как солдаты без высшего образования и офицеры – выпускники военных кафедр при вузах, а только полтора года (это, конечно, если высшее образование оконченное, при неоконченном высшем служить приходилось не полтора, а два года).
Но, всё же, не немцы. Но, всё же и не рядовые, а сержанты, да ещё и выпускники школы сержантов. И тем не менее – не офицеры, но и не просто сержанты – выпускники школы сержантов без высшего образования, и, уж тем более, не сержанты, выслужившиеся из рядовых. Среди которых были и выпускники техникумов, не пожелавшие выслуживаться. Словом, голова пойдёт кругом, если станешь во всём этом разбираться. А если бы ещё и призыв в Пятнадцать Тысяч был бы два раза в году…
А ещё говорят, что в Армии, как нигде, если ты начальник, то – я дурак, я начальник – ты дурак. Какое там. А ведь, кроме званий, есть ещё и должности.
Вспомним, куски командуют ротами, а полковники – взводами.
Но, надо признаться, страшный прапорщик Цыма, исполняя обязанности командира роты охраны, командиром взвода хозяйственного обеспечения штаба тыла подполковником Першингом не помыкал. Более того, он не помыкал и своим подчинённым – замполитом роты старлеем Колосом.
Останется старлей Колос ответственным по роте на ночь, утром в роту прибывает командир (пусть всего лишь исполняющий обязанности командира роты) страшный прапорщик Цыма. Ответственный по роте обязан доложить командиру о положении в роте. Но для немца встать навытяжку перед куском – это как на зоне стать опущенным.
И старлей Колос перед прибытием Цымы убегал из казармы подальше, как и нет его вовсе, а вместо замполита перед командиром тянется в струнку и докладывает сержант (младшой, старшой или с тремя собаками на погонах – с трёхсобачными погонами сержант)…
А ещё солдат, служивших в зенитно-ракетных войсках противовоздушной обороны страны, называли мазутой. Не мазутом, а именно мазутой.
Слово мазут, разумеется, мужского рода. Но слово мазут в войсках по отношению к солдатам зенитно-ракетных войск ПВО страны всегда употреблялось в форме женского рода – мазута. По трезвом размышлении приходится признать, что просторечная форма слова, для этих целей, лучше правильной. Действительно, если верно, что мазут – от арабского makhzulat в значении отбросы, то ведь диалектное мазутина в значении грязное, жирное пятно – от мазать.
Основанием для такого наименования солдат ЗРВ ПВО страны – мазута – послужило то, что погоны – чёрного, действительно, мазутного цвета.
Понятно, что мазутой солдат зенитно-ракетных войсках противовоздушной обороны страны называли те, у кого погоны были другого – немазутного цвета.
Как-то раз, уже на втором году службы, на КПП, где тащил службу рядовой Кондратьев, набились приехавшие в санчасть, расположенную на площадке, сдавать какие-то анализы солдаты с площадки, которая, даже по сравнению с Тридцать Первой, была нецивилизованной (нецивильной), совершенно дикой. Рядового Кондратьева неприятно поразили очень грязные руки этих солдат, траурные полоски грязи под ногтями, замызганный вид их хэбэшэк…
Погоны у прибывших были голубого цвета, что сразу же подсказало, что это бойцы ВВС наземных.
Увидев, что на КПП, кроме рядового Кондратьева, есть только пёс (собака – ефрейтор) Гостик и молодой – Валеха, а их, прибывших, больше трёх десятков, вэвээсники наземные стали задирать капэпэшников. Собака Гостик, по своей обычной шахтёрской привычке, поспешил сбежать от греха подальше, хотя время службы было как раз его. Бывший шахтёр, а ныне собака, Гостик всегда сбегал от всех проблем. Если к КПП приближались призывники из ДагССР, то Гостик мчался стремглав, только завидев приближающихся. И они его за это презирали.
В этот раз он поначалу остался, в надежде, что Бог милует. Но ВВС-ники решили иначе: что Бог не помилует. И Гостик сбежал (сдрыстнул – по его собственному выражению), только когда понял, что намечается конфликт. Валеха свалить не мог – служба.
Рядовой Кондратьев, хоть он и был в это время свободен от службы, остался и принял огонь на себя. Вэвээсники, не ожидая ни подвоха, ни отпора, совсем уж распоясались:
– Га! Мазута!
И несколько грязных пальцев, украшенных обгрызенными ногтями с траурными полосками грязи под ними выставились в сторону рядового Кондратьева. Не успел рядовой Кондратьев отреагировать, как новый наезд:
– Смотри, мазута, какого цвета погоны у нормальных людей. Не то, что твои, мазута, чёрные погоны. Ма-азута.Что молчишь, чернопогонник, нечего возразить?
– Отчего же нечего? Да, у меня погоны чёрного цвета, и я горжусь этим.
– Гордится он – мазута.
– Да уж лучше быть мазутом, чем, как вы.
– А что мы?
– А вы, – сказал рядовой Кондратьев, указывая на погоны наехавших на него и всех солдат зенитно-ракетных войск противовоздушной обороны страны вэвээсников наземных, – Голубые. Голубые!
Это слово тогда только входило в обиход, но значение его уже ни для кого не было тайной. И никакой толерантности к тем, кого называли голубыми, тоже не было.
– Мы – не голубые, а…
– Нет, ребята, – был непреклонен рядовой Кондратьев, – Назвался груздем – полезай в кузов: раз я, по цвету чёрных погон – мазут (или мазута, по вашей малограмотной терминологии), то вы, по вашей же логике – голубые. И с этим не поспоришь. Голубые. Вы – голубые.
У Валехи от ужаса раширились глаза. Но, оказалось, сила логики – страшная сила. И она подействовала даже на одичавших на дальней площадке вэвээсников с голубыми погонами.
И вэвээсники наземные залепетали:
– За что ты нас так?
– А не надо было начинать. Каков привет – таков ответ. Это вам, голубым, от мазута привет.
ВВС-эсники затихли, через несколько секунд КПП и вовсе опустело…
Да, солдатский фольклор – тема благодатная для исследователя. Но – целина. Алмаз неогранённый. И ждёт своего пахаря, своего огранщика. Дождётся ли?
А ведь для всего, но эта тема неисчерпаема, найдётся своё неуставное имя. Вот, хоть бы, обмундирование.
Повседневное обмундирование, так как оно из хлопчатобумажной ткани, зовётся хэбэшкой. При этом только из контекста можно понять, когда хэбэшка – это китель и брюки, а когда – только китель. При этом брюки, хоть они тоже из хлопчатобумажной ткани, хэбэшкой сами по себе не называются. О том, как положено (вернее, не положено) ушивать хэбэшку, как носить складку, как пришивать погоны на первом и втором году службы – здесь речи нет, эта тема неисчерпаема, здесь материала на не один десяток докторских диссертаций на тему моды примитивных племён… отметим только, что низкий, подчас, культурный уровень некоторых солдат и сержантов срочной службы заставлял переделывать обмундирование, доводя себя до петушино-карикатурного вида. Немцы нещадно боролись с этой солдатской модой.
Но недаром же говорится про то, что за что боролись, на то и напоролись. Юдашкин ли тому виной, иной ли какой …дашкин, но только в девяностые годы XX в. и в начале века XXI-го немцы Российской Армии обрели вид, которого постеснялся бы и самый неистовый рядовой оболдуй Советской Армии. В своё время смеялись над “Аэрофлотами”, носимыми выходцами из республик Советского Закавказья, в фильме Георгия Данелии это хорошо показано, но даже самый нелепый аэродром той поры – всего лишь улыбка по сравнению с теми карикатурами, которые надели на головы немцы конца XX в. – начала XXI-го в.
Другое дело – военная форма Армии страны-победительницы в Великой Отечественной войне и во всей Второй мировой. Но: одно дело – врага побеждать и совсем другое – пилить военный бюджет. А солдат?
А солдат – это лошадь на чужой свадьбе. Хоть с лентами, хоть – без, а только всегда в мыле.