Опыт общения с заключенными у нее имелся. Четыре года она переписывалась с Женей Топорковым осужденным за мелкую кражу. Ирина решилась приехать на свидание к жениху, и была ошеломлена увиденным.
Все, что она читала в письмах, пришедших из Ангарской колонии оказалось враньем. Перед ней стоял больной старик с тяжелыми руками, сидеть которому предстояло еще 17 лет. Когда Ирину откачали, оказалось, что у ней пропали все деньги, украшения и узелок с продуктами. На этом дружба с мужчинами закончилась. Все свои женские потребности, Ирина Степановна удовлетворяла сама.
За окном диспетчерской щебетали птицы. Слышался привычный шум просыпавшегося депо: шипение тепловозов, перестук колесных пар, гром стыкующихся вагонов.
Она оценивающе глянула на верхнюю половину гостя. Где-то глубоко в душе женщина жалела, что потерялась именно нижняя часть. Ибо единственным достоинством мужчины Ирина считала умение молчать.
– А что? – загадочная улыбка озарила ее лицо.– Надеть на него длинный халатик, махровый, красненький, что остался после Сережи и хоть в ЗАГС!
Машинисты начали приходить в себя. В соседнем кабинете хлопнула дверь. Зазвонил телефон. На полу под гостем образовалась багровая лужа.
После воспоминаний о красном халате, Ирина пристально посмотрела в лицо мужской половинке:
– Похож,– Ира вспомнила, что после скоропостижного исчезновения Сергея остался не только халат и две пары семейных трусов, но и паспорт.– Точно, она видела документ на книжной полке!
– Давайте я вам рану обработаю,– Ирина Степановна протянула гостю свой плащ. Достав из аптечки ватку с зеленкой, диспетчер решительно направилась к трем куполам.
Распахнув полы плаща, больной стоял в центре комнаты, как бэтмен на краю небоскреба. Ирина первый раз в жизни встала перед половиной мужика на колени. Тело дрожало. Грудь набухла. Соски, казалось, вот, вот проткнут блузку. Внизу что-то прохудилось. Ляжки намокли. Она уже ничего не соображала. Понюхав пузырек, Ирина принялась прижигать ватой срез обширной раны.
– Как же вас угораздило,– нежные женские руки едва касались церкви. Купола зашевелились. На голову женщины опустились горячие ладони. По телу Ирины Степановны носились сладострастные волны. Промежность горела. Она откинула голову, свела колени и широко открыла рот. Слюни, стекая уголками губ, испарялись, падая на возбужденное женское тело. Язык пылал. Рот заполнился чем-то упругим и теплым. Сердце работало на пределе. Через раздутые ноздри мелкими каплями сочились легкие.
Ира задыхалась. Душа ее витала в таком поднебесье, в котором живут только ангелы. Вцепившись мертвой хваткой в мужские бока, она глотала горячую жгучую жизнь растерзанного партнера. В подбородок ей бил мягкий кожаный мешочек.
Когда в диспетчерскую вошла уборщица, комната была наполнена запахом терпких духов и креозота. На полу валялась фуражка, внутри которой белела надпись «Жучков».
Ира проснулась в чужой квартире. На спине, оживляя унылый вид продавленного дивана синели отпечатки пружин. Грудь, судя по захрустевшим ребрам всю ночь бороздил танк. Волосы на подушке расползлись как змеи. В затянутое марлей окно, жужжа и стрекоча, бился шмель.
На кухне кто-то жарил яичницу. В углу стоял телевизор, накрытый узорчатой салфеткой. На журнальном столике красный телефон. Стены комнаты были увешаны старыми фотографиями. С пожелтевшей карточки улыбалось приятное мужское лицо.