Под мощный паровозный ревун и хохот железнодорожников рогатый красавец несся по шпалам. Копыта, попадая мимо деревянных клавиш, рвали связки бегуна. Рельсы покрылись кровавой слюной. Паровоз забуксовал.
– Силен, курва,– помощник выбросил пустую бутылку за борт,– Сергеич, скоро тоннель.
– Не ссы. Щас сдохнет.
Тайгу оглушил громкий сигнал. Спустив воздух, тепловоз прибавил скорость. Задние ноги лося подпрыгнули выше передних. Рога зацепились за стальную распорку. Послышался предсмертный рык. Тепловоз взбрыкнул, хрустнул и остановился.
Светила луна, трещали цикады. Могучие деревья скрипели ветвями. В ожидании свежей пищи звенели тучи комаров.
– Вань, поможи,– помощник вытягивал что-то из-под колес,– бери за другое копыто.
Колесная пара напряглась, и, звякнув буксой, отпустила.
– Тяжелый, б…,– вставая с земли, подытожили живодеры.
– Мешок взял? – в глазах Сергеича отражалась луна.
– Так затащим,– помощник вытащил из железного ящика топор.
Блеснула сталь. Встав сапогом на морду, он резко стукнул топором в основание рогов изюбра.
– Ты что делаешь? – отпрянув от туши, Сергеич подул на окровавленные пальцы,– руку мне отрубишь.
– Глянь лучше, где вторая половина лося?
Свет карманного фонарика испуганно метался в подвеске тепловоза. Насыпь тоже была пуста. Из растерзанного тела животного ручьями стекала кровь. Поливным шлангом на щебне лежали кишки. Полчища комаров тонули в горячей красно-коричневой жиже.
– В прихожей повешу,– помощник поднял рога над головой,– теще понравится. С болтавшейся кожи ветвистой кости падали капли, оставляя на рубашке машиниста бурые пятна.
– Слышь, олень,– хриплый не знакомый голос ржавой иглой проткнул сердца двух душегубов.– Ты мне на ладонь наступил.
Руки помощника обмякли, рога водрузились на голову. Дыхание перехватило. Машинисты с ужасом и надеждой, что померещилось, посмотрели на изувеченную тушу сохатого.
Хлопая крыльями, пролетела сова. В траве пискнула мышь. Проснулся дятел. Тайга, ощущая беду, готовилась к схватке.
На земле белело туловище человека без ног. Из-за раны на голове лица было не разобрать. Увидев на груди лежавшего церковь с тремя куполами, Сергеич перекрестился.