В квартире машиниста Петрова странное существо жарило яичницу. Омывая скорлупу холодной водой, нечто, ловко разбивало яйцо о сковородку. Кухня томилась ароматом глазуньи, кактус на подоконнике, наслаждаясь нежным запахом, тыкал колючей лапой в занавеску. С потолка свисали пенопластовые плиты. На кухонном столе парил заварочный чайник, накрытый красным стеганым петухом. Четыре желтых глаза дрожали в пузырившейся глади белка.
Над загаженной плитой нависал торс мужчины, лет тридцати. Звали его Ромашкин Андрей Викторович. Лунообразное лицо повара украшал съехавший набок нос, глаза заменяли два фингала, отливавших синевой. Лысый череп топорщился свежим шрамом, почерневший шершавый язык облизывал вокруг губ рыжую щетину.
– Если хочешь быть здоров, закаляйся,– напевал Андрюха, внедряясь ножом в желеобразную консистенцию еды.
Из грязной майки у него торчали исколотые руки. В конгломерате неказистых татуировок четко выделялись две: грудастая русалка и незаконченная фраза «Не забуду…». Нижняя часть тела у Ромашкина отсутствовала.
– Позабыть про докторов, постарайся …
Обмакнув хрустящую булку в тягучий желток, он закрыл глаза. Хлебный мякиш, пропитанный яичным нектаром, медленно растворялся во рту.
У окна в форме железнодорожника восседал хозяин квартиры. Петрову Ивану Сергеевичу недавно стукнуло 55 лет. Он, то и дело, снимая фуражку, вытирал пот со лба. Широко раскрытые глаза внимательно следили за манипуляциями гостя. Руки были вытянуты перед собой и всякий раз, когда Ромашка приближался, пытались дотронуться до несуществующей части тела.
Хватая пустоту, Иван Сергеевич удивлялся, но очередных попыток лова не оставлял.
Машинист сортировочного депо пребывал в ступоре второй день, он не пил, не ел и спал на стуле с открытыми глазами. Стук сердца был настолько тихим, что ему приходилось щипать себя, чтобы удостовериться, жив он или нет. Перед ним постоянно проплывали события позапрошлой ночи, когда Иван Сергеич вместе с помощником перевозил на тепловозе краденые шпалы.
Заимка напарника располагалась в сорока километрах от города. Летний день остывал, ж/д пути пересекали тени сосен, далеко за лесом виднелись столбы дыма. В кабине тепловоза было жарко, из радиоприемника доносились мелодии военных лет.
Кроме пьянства на рабочем месте, машинисты занимались еще и браконьерством. Найдя мощным фароискателем какую-нибудь живность в округе, бракуши выводили ее на рельсы и загоняли до смерти. Тайга щедро делилась своими обитателями:
зайцы, белки, кабанчик, оленята и медвежонок – небольшой перечень фауны, чьи шкуры украшали жилища ночных охотников.
В ту роковую ночь на просеке собутыльники увидели лося. Ветвистые рога животного на фоне заходившего солнца сияли огнем, шкура - блестела.
Сохатый не дошел до полотна сотню метров, когда яркий луч прожектора, растолкав вековые стволы, ударил в морду парнокопытного. Ноги рогача подкосились: издав пронзительный рев, олень ринулся на свет. Под копытами захрустел сухой валежник, острые сучки впивались в зрелое тело, мохнатые бока самца покрылись темными пятнами.
Мотая разросшейся костью, лось пытался забодать ослепившего его обидчика, но бой был не равным. Коварству человека не было предела.