Помню, как в детстве, ещё первоклашкой, я страстно мечтал увидеть Москву. Собственно заочное знакомство моё с ней состоялось ещё в четыре года, когда меня записали в библиотеку и там взяли книжку "Искорку", в которой на целом развороте был нарисован Кремль.
Так уж устроено, что мечты наши, все, ну или почти все, в той или иной форме сбываются, и я увидел Москву очень скоро - за две недели до того, как мне исполнилось двенадцать лет. Увидел памятник дивно-красивому витязю Долгорукому, и одинокого бронзового Пушкина в голом, по-зимнему сквере, и Кремль.
Было это под вечер, в Иверской шла служба, в окна были видны дрожащие огоньки свечей, а в арке ворот, впереди, каменная, многоцветная громада храма Василия Блаженного в морозной дымке, на фоне серого зимнего неба, справа Спасская... Вот и дожил.
Я приехал в Москву не на каникулы к родственникам - побродить по музеям, сходить в зоопарк, покататься на метро, а на операцию и не простую, потому что на мозге простых операций не бывает. Исход операции меня не волновал - я почему-то не верил, что очнусь после наркоза, и потому мысль о том, как это - жить инвалидом, меня не тревожила. Сожаления о своей, так рано оборвавшейся жизни, обо всём, что останется не сделанным, не свершённым (вот например глупая, ребячья мечта вырасти и стать писателем) тоже не было, оно придёт через неделю, когда я, лёжа на каталке, буду навсегда прощаться со ставшей привычной за эти несколько дней палатой и коридором первого детского отделения.
В тот коридор я вернулся через четыре часа, слабый, сонный, с двумя трубочками-воздуховодами в носу, но вполне живой, и даже немного весёлый. Через десять дней выписка, было морозно, от свежего воздуха чуть кружилась голова. До вокзала ехали на больничной "скорой", мимо уже знакомых и даже поднадоевших домов, скверов, садового кольца, огромных, светящихся синиx букв PHILIPS на крыше какого-то здания. Я хотел домой, поскорее, всё мне здесь приелось - и эта исхоженная много раз улица, и коридоры больницы, и игрушки в игровой, и еда, и вода с хлором, и воздух пережжёный, кондиционерный, устал я, покоя бы мне. Казалось, что самое большое счастье - вернуться домой, в тихий, провинциальный городок и жить там, забывая обо всём случившемся. Да нет, это не казалось, оно и в самом деле было так.
Холодной, дождливой осенью две тысячи тринадцатого я снова приехал в Москву, опять по медицинским делам. Жил в недорогом, но вполне приличном хостеле. Самые дешёвые номера были заняты какой-то спортивной делегацией из Китая, меня поселили в более дорогой, по сути двухкомнатную квартиру, с общим санузлом, кухней, балконом, переоборудованную под номер на пятерых. Как сейчас вижу эти жёлтые стены, старый паркет, облупившуюся от постоянной сырости краску в ванной, тёмную зелень берёз и клёнов внизу, под окнами.
Двухместная комната была пуста, но меня поселили в ту, что на троих, где уже жили двое полицейских из Набережных Челнов - Андрей и Марат, приехавшие на стажировку.
Утром было солнечно и тепло, к обеду небо затянуло тучами, и когда я добрался до своей окраинной станции метро, лило как из ведра. Привалился плечом к стене из красного мрамора, сумку поставил на пол у ног.Небо всё в тех же беспросветных тучах, на улице, перед выходом, набралась большая бурая от грязи лужа, по которой плавали пузыри - верный признак затяжного дождя.
Все столпились у дверей, изредка сторонясь и пропуская вымокших до нитки, злых на весь свет входящих. Некоторые смельчаки всё же уходили, понадеявшись на свой зонт, или прикрыв голову и плечи разорванным по боковому шву пакетом. Зонт и у меня есть, да в такой ветер от него мало толку.
Закрыл глаза, и сразу встал передо мной тот жёлтый коридор с длинным рядом стульев вдоль стены, очередь на "маску", Кибер-нож, Новалис, разговоры о том, как это страшно, когда на лицо и под голову кладут сетку из расплавленного парафина - процедура меня не впечатлившая, после вчерашнего пунктирования через систему Ommya, когда казалось, что голову накачивают горящим бензином.
Когда дождь начинает идти пореже, решаюсь, достаю пакет, разрываю его по шву, надеваю на голову, ручки, как у шапки-ушанки завязываю под подбородком.
От выхода налево, по проезжей части, мощёный серой плиткой тротуар залило так, что пройти по нему в моих босоножках нечего и думать. Мимо Метро Маркета, слева четыре тёмно-красные шестнадцати этажные башни жилого комплекса с белыми кубами кондиционеров почти в каждом окне, справа светло-жёлтая сталинка с аптекой, банками, кофейнями (тут, возле метро, этими кофейнями, кондитерскими заняты почти все квартиры на первом этаже), мимо парка за забором из витых, чёрных, металлических прутьев. Успел пробежать метров триста, когда крупные капли дождя гулко и часто забарабанили по зонту. Спрятался под навесом над крыльцом подъезда одной из белых, с оранжевыми балконами двенадцатиэтажек, долго ждал там, в надежде, что дождь перестанет, да где там.
* * *
Незнакомая мне, седая женщина хозяйничала на кухне, заняв белой ведёрной кастрюлей единственную работающую конфорку газовой плиты, на весь номер пахло постными щами - кого-то вселили в соседнюю комнату. Поздоровались.
-А кастрюль тут больше нету что ли?-спросила она.
-В шкафу.
-Да там нет, я смотрела.
-Значит сожители мои забрали.
-Кто забрал?
-Сожители мои. С кем в одной комнате живу.
-А-а...
В ванной долго отогревал озябшие руки под краном. Сейчас бы искупаться, погреть ноги горячей водой, да некогда - нужно переодеться в сухое, сходить в магазин, пока снова не начался дождь, но вместо всего этого я иду в свой номер, достаю из верхнего отделения стенного шкафа сумку со сменной одеждой и сажусь на застеленную постель.
Что-то неуловимо знакомое было в этой женщине, я не смог бы описать это словами, но во всём - в её широкой, сутулой спине, изработанных руках, с выступившими под кожей венами, в её скрипучем голосе, чудилась мне печать беды и затаённого ото всех горя.
Сходил в магазин, после обеда не раздеваясь прилёг на кровать, хотел отдохнуть немного перед стиркой и не заметил, как заснул.
Когда я проснулся, за окном почти стемнело. Долго лежал, глядя на серый прямоугольник окна в перекрестье рам, не понимая, где нахожусь, потом вспомнил всё, сел на кровати.В гулкую чашу железной раковины на кухне капала вода, соседка монотонно читала что-то в у себя в номере - не сразу понял- сказку.Странно, она что не одна там, или сама себе читает?
Встал, включил свет, достал из верхнего ящика прикроватной тумбочки коробок спичек с нарисованным на крышке караванщиком и тощим, одногорбым верблюдом на жёлтом фоне, вытащил из переплетения телефонной зарядки и наушников ложку, прошёл на кухню, зажёг газ, поставил на него кастрюлю с водой, закрыл кран потуже, чтобы не капал, потом вернулся в коридор, выключил свет и долго стоял на кухне у окна, отыскивал в перекрестьях улиц, улочек, переулков, светлую, прямую, красно-белую от света фар и стоп-сигналов стрелу Ленинградского проспекта, подсвеченную розовым, сахарно-белую громаду высотки, похожей на ту, что на Котельнической, потом вернулся в комнату, взял из гардероба куртку, накинул её на плечи, вышел на балкон.
К ночи сильно похолодало, хотя дождь перестал, небо по-прежнему в облаках, даже здесь, на тринадцатом этаже слышен запах размокшей земли, прелых листьев, растёртых ногами на тротуаре. Во двор панельной шестнадцатиэтажки , что слева от моего корпуса, въехала машина, освещая фарами гладкие зеркала налитых за день луж, шурша шинами по выщербленным камешкам асфальта.
Почувствовав, что начинаю замерзать, вернулся в номер, бросил куртку на кровать - решил, что потом уберу, на кухне распахнул холодильник, достал из обросшей льдом морозилки пачку пельменей, разорвал её, высыпал их в кастрюлю, сам сел на шаткий, низенький табурет, привалился к холодильнику, и не заметил, как стал засыпать под тихое урчание его мотора и звонкое тиканье настенных часов. Плохо спал в поезде по дороге сюда и следующую ночь перед МРТ почти всю пролежал без сна, хотя не сказать, чтобы сильно волновался из-за результатов, только вчера заснул с вечера, так утром разбудил Андрей, на рассвете во весь голос распевавший какие-то армейские песни в ванной.
-Послушайте, вы не знаете...
-Что? - видимо я действительно заснул, потому что не слышал ни шагов моей новой соседки, ни щелчка выключателя.
-Я у вас спросить хотела, вы не знаете, где здесь больница Бурденко?
-Вам госпиталь, или НИИ?
-Сказали, в клинику.
Вот и встретились -годами я старался угадать коллег по несчастью в коридорах областных больниц и поликлиник, в плацкартных вагонах поездов, идущих в Москву, среди прохожих, шагающих вдоль забора, огораживающего двор перед трёхэтажным светло-жёлтым зданием поликлиники на первом Тверском-Ямском переулке.
-Знаю. Тут не далеко. Пол часа на метро. Без пересадок.
-Тогда может - она запнулась, и привычными движениями невротика принялась теребить концы жёлтого пояса халата - может поможете, завтра, а то первый раз в Москве...
-Да помогу, конечно.
-Ой, спасибо большое, я заплачу сколько надо, много не могу.
-Да не надо ничего, мне завтра самому туда.
- А вы, что, тоже?
- Угу, облучаюсь там. А вы? Сами, или...
-Внучка.Вот подхватились, ничего даже собрать не успели. Держали нас в Рязани, держали, позавчера говорят - езжайте срочно в Москву. У вас закипает, кажется...
После ужина Мария Петровна принесла из номера снимки МРТ, как я понял, у девочки была крупная менингиома, потом я отвечал на её вопросы о клинике - разрешают ли в детском отделении родственникам остаться ухаживать за больными, и что из вещей дают на месте, а что надо купить. Мы просидели на кухне до начала двенадцатого - рассказывали друг другу о жизни, бедах, надеждах, планах...
Засыпал я , впервые за последние семь месяцев, почему-то совершенно счастливый, в необъяснимой уверенности, что сегодня меня не разбудят кошмары.
Далеко в тёмном небе с едва слышным треском рассыпались разноцветные букетики фейерверков - в Москве что-то праздновали.