В Еленовке, в 1937 году я поступила в первый класс русской средней школы. Провожал меня в школу обычно папа, я так представляю, что это ему по дороге на работу было. Школа была каменная, большая. И класс был большой. А в нем парты деревянные, с откидушками. И очень хорошая учительница. Пятерки мне все время ставила. Учительницы имя сейчас не вспомню, а фамилия – Добровольская. Хорошая учительница. В классе нас было, наверное, человек 30. Помню что на демонстрации мы ходили. Не знаю, как другие родители, наверное, всем давали какие-то задания, но мне папа делал, что в руках нести. Не просто флажок, а какие-то интересные вещи. Сколько республик – столько флажков, по-моему, так. Всё это нам нравилось.
В школу принимали с восьми, но меня взяли раньше потому что я уже к семи читать умела хорошо. Еще что-нибудь, наверное, умела. Они сказали: «Скучно ей будет» . С того времени я, наверное, стала ленивой. Потому что, действительно, там дети буквы учили, писали палочки крючечки, а мне это было скучно. Но родители считали, что надо учиться как все, и не хотели чтобы меня учили как-то отдельно. Так у них было всегда. Не нужно никаких исключений. Даже много лет спустя, когда я приехала в поступать в Ленинградский Кораблестроительный, они тоже считали, что нужно жить в общежитии, как все, ну, как большинство, хотя у нас там были родственники, которые меня рады были бы принять.
В Еленовке в центре был рынок. И на обратном пути из школы я там иногда халву покупала. Такая халва, не рассыпчатая, а белая, вязкая, но очень вкусная. Наверное, мне на неё деньги давали. Ещё очень мне нравился томатный сок. Мама, бывало, посылала меня за ним, а я пока домой дойду, так половину выпью.
Подружка у меня была, на той же улице жила, через несколько домов. Папа мой, был главным инженером, а там директор жил. Фамилия его была Ярцев. Они дружили, он иногда приходил к нам. И они борьбу затевали, вот это меня ужасно расстраивало. Ярцев был здоровее папы, крупнее и побеждал его обычно. А я ревела. Тогда Ярцев ко мне подходил : «Ну, дай «пять», мы с тобой не будем ссориться». А девочка у него была, наверное, на год меня моложе. Она была красивая девочка, физически здоровая, высокая. Но у нее была шизофрения, как потом уже я поняла. А она очень любила к нам приходить. И была у нее няня там, или их домработница. Придет, чтобы забрать её домой, застегивает ей башмаки, а она её подбородком по спине : «Не хочу уходить! Злая ведьма Кабила!» - так она ругалась. Ей всегда хотелось быть меньше других, а Вова, мой брат, он на три года меня младше был, её дразнил, говорил : «Я меньше тебя». Она присядет, он присядет. – «Нет, я меньше тебя!». Он снова присядет – опять он меньше. Даже доходило до того, что она ляжет на пол, и он тоже ляжет, и он опять меньше, тогда она начинает за ним гоняться, загонит его в угол и хочет побить. Тоже называла «злой ведьма Кабила», она так сердилась.
… А потом, много лет спустя, в Марганце, папа однажды сказал, что к обеду он пригласил Ярцева. Ярцев вообще известный был директор, в Москве его знали, он и с Орджоникидзе встречался, и с Молотовым. В общем, такой, влиятельный он был. Но бронь ему не дали, он оказался на войне. И он попал в плен, будучи раненым, его немцы нашли и забрали в плен. А после немецкого плена, он попал в концлагерь здесь, потому что был у немцев в плену. И перед его приходом, папа сказал: «Не показывайте, что вы замечаете это». Говорил, у него руки дрожат очень, ложку с трудом доносит до рта. Я очень хорошо помню его, когда в Еленовке мы жили. А после войны - совсем другой человек. Он в двух лагерях побывал. И наш лагерь его сделал больным.
В Еленовке я проучилась всего один год. А потом мы все оттуда уехали. Мне потом и сейчас всегда странно слышать, когда говорят что нельзя ребенку в другую школу переходить, потому что программы в школах разные. Я как-то посчитала, что я в семи школах училась, а Вова вообще в девяти. И ничего, и он и я закончили с серебряныой медалью.
В общем, когда уже уезжали мы оттуда (а тогда и Нина уже с нами жила. Нина это моя двоюродная сестра, маминой сестры дочь), как-то разговор у них был о том что снова мы собирались уезжать, Нина говорила : «Ох, кажется, пахнет мне здесь Колымой!».
А родители, только недавно купили пианино, собирались обучать меня на нём играть. А когда оказалось, что надо уезжать (а уезжали, не знаю почему, с нами же не делились, уезжаем и уезжаем), пианино пришлось продать. Нет не продали, а без денег отдали. Этот человек, который его хотел, говорил, что у него денег нет, и предлагал маме золотые часы, такие большие. А она сказала: «Что Вы, не надо».
Когда пианино уносили, я во дворе клумбу разбивала. Какой-то мужчина, сосед, подошел, говорит : « Зачем ты сажаешь, вы же уезжаете?». Я такая разумная, говорю : «Так все равно же кто-то здесь будет жить! Они вырастут». И мы разъехались – я, Вова и мама - в Новую Прагу, к маминому брату Агафону Ивановичу, а папа – в Сибирь. Письма он оттуда регулярно присылал. И не только письма. Он нам присылал по томику, по тетрадочке «Сказку про руду» - сам написал и картинки нарисовал. Он и рисовал хорошо. Наверно еще в институте научился, тогда инженерам надо было уметь рисунки делать. Мы даже хотели издать эту книжечку, три томика. Хорошо бы её напечатать.
Новая Прага
Когда мама переехала в Новую Прагу, а папа поехал в Сибирь, наши вещи переправили в Новой Праге, правда некоторые ящики пришли разбитые. Они с собой возили швейную машину, две кровати и книги. Тогда инженерным работникам давали квартиры с обстановкой. Столы стулья были готовые. Я помню как распаковывали ящики. Ящики были добротные, в Кривом Роге сделанные, "ласточкиным хвостом" соединения. Раскрыли ящики, а там только тряпьё и камни.
Мама говорила, что когда они переезжали мешками от них люди вещи уносили. Контейнеров не было, сложно было всё упаковать и с собой забрать. Переезжали часто они, приходилось что-то отбирать, что-то оставлять. Но книги мои родители всегда старались сохранить. Но они потом все пропали. Там целая библиотекв была. Папина награда - многотомник Тургенева, дореволюционного издания, в сером переплёте. В нем красивым каллиграфическим почерком было написано "За большие успехи Александру Попову за окончание ??-го класса реального училища". Я бы их и сейчас узнала. А как они пропали? Нам рассказали, как это было, когда уже война кончилась и мы вернулись в Новую Прагу.
Сначала приходил один наш военный, еще немцы не пришли туда, хотел он кровати взять в госпиталь, книги и что-то еще. Но Агафон Иванович пошел в комендатуру и решение отменили, оставили всё это. А потом немцы пришли. Тоже хотели взять кровати и подушки, но он снова пошел в комендатуру, теперь в немецкую, и они ничего не тронули. А потом снова пришли наши войска. Какой-то полковник пришел, посмотрел и сказал что заберет письменный стол, тот самый который сейчас у нас, на заказ его делали в Кривом Роге. И опять Агафон Иванович пошел в комендатуру и поход его сначала вроде бы удался, но потом тот полковник приехал с телегой, на лошадях, и стал книги просматривать. Нашел что в Большой Советской Энциклопедии портреты Блюхера и Тухачевского чернилом не замазаны. Сказал что это дело политическое и все книги погрузил на телегу и увёз. А Большую Советскую Энциклопедию он сложил в кучу во дворе и сжёг. Когда мы вернулись, у нас оставались только журналы на английском языке, американские журналы несколько книг технических. А из художественной литературы: Бруски?? и Поднятая Целина. Там на каждой книге была маленькая печатка: «А.А. Попов, Горный Инженер». Где-то они может сейчас лежат, эти книги, а может уже сто раз их перепродали.
Новая Прага была очень большим селом. Называлось бы теперь – поселок городского типа. Мы жили на улице Тихомирова, а от центра наш район отделяло место которое называлось «на низу». Там огороды сажали "на низу", там было много «криничек» (колодцев). В центре села был рынок и парк был большой. Мама часто показывала его мне, когда мы шли с рынка. Там был холм, остаток от него, по-моему, еще и сейчас есть. Тогда там еще и фундамент был от памятника Екатерине Второй. Рассказывали, что когда Екатерина со свитой путешествовала в Крым, то дорога проходила через Новую Прагу. И как сказала мне в прошлом году Вера, моей двоюродной сестры, невестка, её сына жена, легенда такая: что очень понравилась Екатерине (не знаю, как раньше называлось это село), и она сказала: «Такое замечательное село. Прямо Прага!». И назвали Новой Прагой это село. Там было много больших домов, парк был прекрасный, и кинотеатр был в этом парке, его теперь нет, как мне сказали, разрушен.
Довольно далеко было идти через этот «низ» , низину, в смысле. Не знаю, сколько народу там жило раньше, но сейчас там очень много оставленных домов. Рядом вот районный центр Александрия, туда многие уехали, а кто-то и дальше…
В Новой Праге у меня тоже была хорошая учительница, но я её имя не помню. И школу не очень хорошо помню. Помню только, что школа была кирпичная, большая. Хорошо помню свой класс и как на демонстрации мы ходили.
Я тогда такая свинья была! Учились мы там на украинском языке. А из детского дома вдруг к нам в класс мальчика поместили. 1-й класс он учился где-то в другой школе. И он по украински говорил плохо; вместо «було» по-украински, говорил «була», а мы смеялись, и я тоже над ним смеялась. В его детском доме, наверное, все было на русском. Мы все его обсмеивали, когда он неправильно читал по-украински. Потому что все остальные хорошо по-украински говорили. Всё там учили по-украински, а русский был отдельным предметом. Мне было все равно, что по-русски, что по-украински. Отметки все одни и те же были и там, и там.
А потом мы приехали к папе в Сибирь, в Сталинск. Это сейчас Новокузнецк. Там папа привел меня оформляться в школу, и сказал, что я русская, а я возмутилась, говорю: «Как?! Я – украинка!». Все норовила по-украински говорить. А училась там на русском.
-----
Продолжение на главной странице в сборнике «Такая была жизнь,...»