Старики еще помнили тех, кто ворчал, не желая признавать эту дату. Прошли столетия, и она стала сначала модным и популярным поводом показать себя в среде фрондирующей молодежи, потом официальным праздником, к которому приурочивались спортивные соревнования и арт-хэппенинги, – и вот наконец, под напором всеуносящего времени, забылась и потускнела. Более того, в последние годы в некоторых кругах было принято нарочито пренебрегать официозом: подумаешь, мол, событие, едины ну и всегда были едины по праву, чего там особенного, нормальное восстановление исторической справедливости...
Но Орест не входил в их число. Невзирая на происки диссидентов и ревизионистов, он считал нужным каждый год отмечать этот день – и непременно в обществе верной подруги Глаши, слегка подначивая её, и тем самым не давая заглохнуть памяти предков.
Надо отметить, что иногда исторические изыскания Ореста самую малость выходили за рамки вежливой и дружественной беседы. Бывало, что Глаша, отбросив правила этикета, была вынуждена защищаться не только словесно. Однако, единственный день в году, посвященный яростным стычкам, парадоксально не разрушал, а только укреплял их отношения.
На этот раз Орест выбрал для встречи закрытую галерею, где парочки, тройки и разнообразные компании прогуливались в свете звезды Канопус. Сезон сбора энергии завершился, и мирный отдых сферопашцев был в самом разгаре. Черепаха размером с древний планетный танк тащилась навстречу нашим гоминидам, оставляя за собой скользкий протопослед. Юркая гусеница-симбионт тут же накрывала отброшенное своим волосатым синусоидным тельцем.
– Ну що, шануймося, люби друзи! – сказал Орест, подняв бокал с альдебаранским крюшоном жестом опытного фехтовальщика.
Глаша отсалютовала ему простым: «Поздравляю, милый» – и слегка наклонившись, чмокнула Ореста в самую переносицу.
Корона звезды выбросила протуберанец в их сторону. Оставляя следы на мгновенно адаптировавшейся сетчатке глаз, он развернулся как росток гигантского древа, изящно померцал друзьям на прощание и втянулся обратно в пылающий мир.
– А тот полуостров вы напрасно у нас оттяпали, – неожиданно ляпнул Орест, досасывая из трубочки питательный грайс.
Глаша вздохнула, зная, что несмотря на видимую врожденную грубость, душа её спутника нежна и ранима, как едва раскрывшийся василек посреди жестких колосьев пшеницы, – и таким способом Орест просто пытается воздать должное оболганным жертвам былых времен, от которых даже костей не осталось.
– Когда это было?! – легкомысленно отмахнулась она, – ну, припомнил!
– Это помнил мой предок, – заметил Орест. – И его, между прочим, никто не спрашивал, желает ли он жить под пятой оккупантов.
– Даже среди ваших ученых существуют разногласия по поводу того, можно ли в прямом смысле называть это оккупацией, – твердо сказала Глаша.
– Значит, то что было после и до этого, – ничего не значит? – горько вопросил её друг. – Все слезы и кровь, устроенный вами геноцид, голод младенцев и безумие матерей? Беспомощность отцов, бросающихся с негодным оружием на превосходящие силы и гибнущих в бою? Тысячи калек и несчастных, навсегда потерявших идентичность? Чем измерить боль моего народа?
«Тоже выдумали геноцид», – просигналила Глаша в сторону грядки покрывшихся изморозью телепатических кабачков с Арктура.
– Мне очень горько, Орест, – сказала она вслух. – Неужели ты никогда не сможешь простить?
– Николи, пока жив я, пока дышу – це була бы зрада породивших меня героев! – увлекшийся подводный бионик Орест нервно задышал третьим легким, и жаберная щель, приоткрывшись на ключице, начала стремительно трепетать. – Иногда мне кажется, что вся ваша сущность – ложь и порабощение иных, что вы генетически запрограммированы поклоняться очередным лидерам и душить несогласных!.. Порой во сне я вижу плосконосые рожи, лезущие сквозь наш мирный палисад... Возможно, лучше было бы выстроить стену и навек отделиться?
Глаша легко куснула поникшего Ореста за ауру.
– Неужели ты думаешь, что я оправдываю преступления наших вождей и военных? Вы, впрочем, тоже были хороши... Нет, не перебивай меня! Недаром только в эпоху коммунизма, когда стерлись грани между классами, расами и культурами – Воссоединение стало возможным. И с тех пор мы подтверждаем этот выбор каждый день, каждый миг – неустанным трудом по изменению Вселенной и нравственному совершенствованию. Если некоторые отрицают общее прошлое, то будущее в нашей власти, и только от нас зависит, станет ли оно общим. Каков твой выбор, Орест? Я выбираю мир и счастье.
Медноволосый пластический инженер со стройными ногами бегуньи – она была прекрасна в этот момент. Рука Глаши была отведена в сторону жестом призыва и обещания, грудь волновалась под мягким маревом теклонового платья, серые очи сияли гордой уверенностью.
Орест взял ладонь подруги и прижал к выступающим надбровным дугам, крупному шишковатому носу, провел по узкому волосатому лбу. На его красных глазах выступили слезинки.
– Спасибо тебе. Пойдем в башню, там сегодня брачные танцы медуз.
Нежно переплетя пальцы, они воспарили к висячему звездному мосту: неандерталец Орестабанго-Туминдакве-Джиндаги-Сей и кроманьонка Глэдис Йоралла Данкен.