Четверо суток Семён Давыдович провел однообразно. С утра шёл в ларёк, покупал там несколько полуторалитровых пластиковых бутылок разливного вина, немного закуски, в основном состоящей из колбасы и сыра, садился в кресло под вишней и не спеша его пил, наслаждаясь неповторимым вкусом.
Как-то к нему подошла Фоминична и спросила:
- Вы же приехали отдыхать на море? А на пляже, по-моему, ни разу и не были?
- Фоминишна, а зачем оно мне, море-то то. У тебя в садике так хорошо. Никто не достаёт. Вот сижу, понемногу пробую ваше анапское чудесное вино, и никому до меня здесь нет дела. А дома? Только возьмёшь бутылочку, так Маргоша сразу начинает: «Опять пьёшь? Когда подавишься? Сколько можно тебя терпеть? Ты пьянчужка». И каких только эпитетов не наслушаешься. Валентина Фоминишна, садитесь, пожалуйста, выпейте со мной.
- Нет, не могу, извините. Но только смотрите не безобразничайте! А то некоторые напьются так, что себя не помнят.
- Ну что вы, Фоминишна, я не такой. Всё будет хорошо.
Выходил Великанов из своей комнаты поздно, когда Мокушки уже уезжали на очередную экскурсию, а напивался и ложился спать до их приезда. Так что за четверо суток, они ни разу не встретились. Когда Великанов проснулся на пятые сутки, он наконец-то вспомнил, с каким заданием его направила сюда Маргоша. Было уже одиннадцать часов, и на душе тошно. Знакомых в Анапе он не завёл, тем более в уголовных кругах, так что обстоятельства его принудили браться за дело самому. Он долго собирался, несколько раз подходил к запертой двери, за которой находились и деньги, и паспорта, и квитанции, которые собирали Мокушки для отчёта перед тёщей. Несколько раз он дёрнул заветную дверь, но она не поддалась.
Непонятные хаотичные хождения постоянно пьющего в садике постояльца, привлекли внимание Валентины Фоминичны. Она со своей огромной террасы стала наблюдать за ним.
Великанов, у которого не получилось сразу открыть дверь, побродил по садику, несколько раз нагнулся и всё-таки, в конце концов, нашёл то, что искал на заднем дворике около душевой. Там были свалены старые доски, оставшиеся от ремонта. Он стал вытаскивать из одной торчащий в ней гвоздь. Согнув, он долго крутил его правой рукой, и гвоздь, потихоньку стал вылезать из своего места. С этим согнутым гвоздём, считая, что его никто не видит, Семён Давыдович подошёл к двери Мокушек и попытался вставить его в замочную скважину.
Фоминична не выдержала. Она была смелая женщина. Другая бы вызвала полицию или стала кричать, вызывая подмогу, а она, подойдя сзади, тихо сказала:
- Что вы забыли за этой дверью? Может быть, вы все деньги уже пропили и вам не на что кушать, раз вы пытаетесь обокрасть своих соседей?
Повернувшись к Фоминичне, Великанов смотрел на неё и молчал. Он даже не пытался оправдываться. Он просто стоял, низко опустив голову.
- Вот вам деньги за двое неиспользованных суток, и чтобы через десять минут вас здесь не было. Если я вас здесь ещё раз увижу, вызову полицию.
Она повернулась и пошла в дом.
Семён Давыдович был ошарашен. Первый раз в жизни он попался на воровстве. И было ясно, что если он здесь задержится более чем на десять минут, окажется за решёткой.
Великанов зашёл к себе в комнату, быстро собрал вещи и, не прощаясь с Валентиной Фоминичной, вышел на улицу. Потерянный и печальный, он шёл по старой Алексеевке. На многих калитках были объявления о сдаче комнат и кроватей.
Проходя мимо одного из небольших домиков, он обратил внимание на женщину, которая стояла со стороны двора около своей калитки и печальными глазами смотрела на проходящего мимо человека. Её взгляд говорил об одиночестве и тоскливом трудном существовании. Что-то дрогнуло в душе Семёна Давыдовича. У неё была чудесная белая кожа. На фоне остальных людей, проживающих и отдыхающих в Анапе, это было так необычно и привлекательно, что он не выдержал и, подойдя к женщине, спросил:
- Уважаемая, вы комнату сдаёте?
- Когда-то сдавала, а сейчас не сдаю. Некогда заниматься отдыхающими, работа, понимаете ли.
- Ну, а если я попрошусь?
- А вы что другой что ли, нежели остальные?
- Да, я другой и без всяких претензий. Мне просто понравился ваш домик и вы, и я бы хотел у вас остановиться на некоторое время. Не беспокойтесь, деньги у меня есть, я заплачу.
- Ну, я могу вам предложить только маленькую комнатку, с небольшим оконцем и без телевизора и холодильника по цене двести пятьдесят рублей в сутки. Но телевизором и холодильником вы можете пользоваться моим. Если это вас устраивает, пожалуйста, входите.
- Меня это устраивает. Кстати, как вас зовут? Меня зовут Семёном Давыдовичем. Куда проходить?
- Идите за мной. А зовите меня Софьей. Вообще-то, я Софья Николаевна.
Софья Николаевна провела Великанова в небольшую комнатку. В комнатке было чисто. Из мебели стояла заправленная кровать, тумбочка да старая крашеная табуретка. Но, очарованный женщиной, Великанов не видел того убожества, в которое вселялся. Он был счастлив, что будет жить в одном доме с такой невероятно привлекательной женщиной.
Софья Николаевна вышла, а Семён лёг на кровать, и только теперь до него дошло, что он совершил. Он завалил операцию по изъятию пасеки у Марии Ивановны. Но не это привело Великанова в трепет. Он попался на воровстве и чуть не загремел в тюрьму. Вот была бы потеха, Великанов – вор, Великанов – в тюрьме. Сколько слухов бы про него ходило по райцентру. Его же фамилия «Великанов» во всём районе на слуху.
Пока лежал, вспомнилось как он по окончании училища механизаторов не вернулся домой. Родители в шоке. Телефонной связи тогда почти не было, и они послали на поиски старшего брата Владимира, пусть земля ему будет пухом. И отыскал всё-таки Владимир его в селе, где он, девятнадцатилетний мальчишка, нашёл себе женщину лет сорока, и не мог от неё оторваться. Они «сошлись», когда он ещё учился, и прожили вместе около года. Хорошо ещё, что брат оказался настойчивым и крепким. Связал он тогда Семёна, да в люльке своего мотоцикла и привёз к родительскому крыльцу. Ох, и скандал тогда был. А слухов по селу сколько ходило. Теперь уже нет ни отца, ни матери, ни брата, и вязать, если он вдруг где-нибудь, задержится, будет некому.
Всего трое суток потребовалось Семёну и Софье, чтобы познакомиться поближе. Не ворчала Софья Николаевна, когда он покупал себе сухенького, а садилась рядом и, немного пробовав вина, сама становилась разговорчивее. В Великанове она видела большого человека, никогда ни в чем не упрекала и никогда не пыталась им командовать. А если надо было что-то сделать, говорила:
- Семён Давыдович, у меня здесь, на крыльце, что-то доска заскрипела, когда сможешь, посмотри, пожалуйста.
Такое обращение нравилось Семён Давыдовичу, и, когда прошли те семь дней, которые ему отвела Маргоша, он вытащил билеты и, порвав их, выбросил в стоящую за забором урну.
Очевидно, здесь нашёл Великанов своё счастье. И счастье его было не в богатстве, не в пасеке, а в обычной нежной и ласковой женщине.