Параллельные миры. Глава 2. Сказка

Алекса Свет
                «Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная,
                что всему этому придет конец! Слава безумцам, которые
                живут себе, как будто они бессмертны!»               
                Из х.ф. «Обыкновенное чудо»
               
                «Быть негодяем или праведником куда удобнее, чем 
                человеком, просто человеком, настоящим человеком".               
                С.Лукьяненко «Лабиринт отражений»               
               
                «К сожалению, не всегда удается поступить так, как
                считаешь правильным, не причинив боли другому».               
                Сомерсет Моэм «Острие бритвы»
 
ИЗ  ДНЕВНИКА.
            «Я живу в каком-то странном состоянии эйфории. Моя душа словно купается в потоках света и счастья. Мое тело живет в ожидании новых ласк. Впервые за долгие годы я любима и люблю сама. Я словно скольжу над жизнью, боясь соприкоснуться с ней. Мне страшно, что сказка вдруг окажется миражом. И я живу только сегодняшним днем, не задумываясь над будущим.
            Когда я ловлю в зеркале свой взгляд, я вижу в нем какую-то трепетную наивность, встревоженность, мольбу. Я не хочу, чтобы меня будили, я хочу еще чуть-чуть побыть счастливой…»

            Сегодня вечером ей было до жути тоскливо. Она вдруг сердцем осознала, что ни один мужчина ей не принадлежит. Месяц назад она отпустила Владимира, но по старой, за годы укоренившейся привычке, продолжала считать его своим мужем и, хоть и не делила больше с ним постель, но дела текущие, взаимная ответственность и заботы о детях еще связывали их неразрывными  нитями. Обычно Елена сама с нетерпением ожидала ухода бывшего супруга (пока он продолжал жить с ними, так было спокойнее всем: ей, ему, детям), чтобы тут же переступить порог соседней комнаты и оказаться в объятиях Александра, но то радостное возбуждение, с каким Владимир поделился с ней планами поездки к родителям Ирины, заметно ухудшило ее настроение. Ей вдруг стало отчетливо ясно, что уже не она является точкой отсчета его мыслей и поступков, что ее место успела занять другая. «Так быстро», - горько констатировала Елена, не подумав при этом, что в том же самом могли упрекнуть и ее. В надежде на поддержку и утешение она пошла туда, где шел ремонт, где царили присущие стройке «творческие» беспорядок и грязь, вызывавшие дискомфорт  в ее тонко улавливающей красоту форм душе и от того порой приводившие женщину в отчаяние. Александр понимал это ее состояние и старался каждый вечер приводить рабочее место в более-менее жилой вид. Когда же терпение хозяйки приближалось к точке кипения, что выражалось в бесконечных мелочных придирках к его работе (а мужчина с уважением относился к своему делу, халтура была совершенно несвойственна его натуре), он разряжал накалявшуюся атмосферу шутками: «Ремонт – это стихийное бедствие. Его просто надо пережить». Его самого в тот период необычайно напрягали отношения «хозяйка – работник» на фоне возникшей между ними духовной и физической близости, но он столь искусно скрывал свои чувства, а Елена была так поглощена личными переживаниями, что и не замечала, как порой тяжело он приходит к определенным решениям.
            Однако именно сегодня Александр не захотел вникать в ее проблемы, сославшись на срочные дела, ждавшие дома. Он ушел не характерно для него рано, ничего не объяснив и оставив ее потерянной и разобиженной на него и Владимира. Не сказать, чтобы сейчас она сильно переживала или чувствовала себя одинокой и позабытой, когда мужчины покидали ее. Ей даже стало нравиться это вечернее одиночество, потому что впервые за долгие годы она получила возможность побыть наедине с собой и своими мыслями, потому что теперь никто не тревожил ее вечерний покой после суматошного дня, потому что сейчас ей необходимо было время на осознание прошедших и грядущих перемен. В том, что теперь начался отсчет  иному периоду их жизней, не сомневались  ни Александр, ни Елена. Но если она делала этот шаг, отрешаясь и избавляясь от всего старого, то в его душе происходила борьба противоречивых чувств: сгорая от желания обладать этой женщиной, он ни на миг не забывал о тех, кого оставил дома, своих жене и дочке, и той ответственности, которую добровольно возложил на себя, проникнув в чужую судьбу.
            Чтобы как-то поднять настроение, Елена надавила на клавишу «Play». В ответ будто из глубины самого мироздания родились первые кристально чистые звуки. Возникая один за одним, они крепли, сплетались в удивительную по красоте мелодию, которая все ширилась, заполняя пространство ее комнаты. Инструментальная музыка. Кассета попала к Елене случайно, хотя вряд ли  можно считать случайным то, что приходит вовремя. Как родниковая вода очищает тело от грязи и утоляет жажду, так волшебные звуки проникали в самую глубину, касались потаенных струн души, сонастраивали их с удивительной мелодией.
            Осторожный шаг. Другой. Рука с телом тянутся вдаль, словно пытаясь коснуться горизонта. Поворот. Деми-плие. Жаль, что давно стали малы пуанты, да и вес уже не способствует занятиям балетом. Это тебе не десять-двенадцать лет. Легкая грусть коснулась ее лица при воспоминании о школьных годах. Как там, у Барто: «Драмкружок, кружок по фото, мне еще и петь охота…» Петь ей, действительно, нравилось. Особенно революционные песни вместе с прадедом под гитару. Бравый был старикан, любил рассказывать, как участвовал в Февральской революции. «Смотрю, - говорил, - толпа народу идет. Песни поют. Ну, я тоже пошел. И вдруг по нам стрелять стали. Не помню, как сиганул с площади. До вечера в подворотне отсиживался. Больше я на демонстрации не ходил». Голос у него отменный был. А вот у внучки подкачал. Ну, то есть, чувствовала она мелодию, а вот словами в такт не попадала. «Несовпадение голоса и слуха», - вынесли вердикт в музыкальной школе, куда Леночку привели на прослушивание. Впрочем, это не обескуражило ее мать, и через пару месяцев девочка прилежно разучивала гаммы под присмотром маминой студентки-заочницы, по совместительству преподававшей в музыкальной школе. Но занятия музыкой и танцами (куда ее отдала та же мать, желая выработать у дочки красивую осанку), а так же интенсивное освоение школьной программы (имея дедушку-профессора и мать-медалистку, она в глазах родни просто обязана была учиться отлично) подорвали не слишком крепкое здоровье, и в тринадцать Леночка бросила с начала музыку, а потом и балетную студию. А в четырнадцать приняла решение получить художественное образование. Изо всех навязанных или выбранных ею самой кружков Елена вынесла трепетную любовь к искусству, будь то танец, музыка или живопись.
            Еще шаг. Поворот. Руки во второй позиции. Па-балансе. Ей стало жарко. Халат полетел на кровать. Танцевать полуобнаженной за последние пару месяцев вошло в привычку. Продолжая двигаться, она придирчиво разглядывала себя в зеркале. Еще смуглая от южного загара упругая кожа блестела бисеринками пота. По-девичьи упругая грудь, плоский живот, даже с бедер ушло лишнее.  Как никогда она была в великолепной физической форме. И чем дольше продолжался осмотр, тем больше он удовлетворял женщину. Она себе нравилась. К тому же теперь она смутно угадывала, какую власть имеет это исходившее в танце флюидами желаний тело на особей мужского пола. Хотя на данный момент других мужчин, кроме Александра, для нее не существовало. Его одного было много, даже слишком много. Он подавлял ее обширностью познаний, непогрешимостью логики и необузданностью страсти. Ее поражало, как он в один миг мог превратиться из глубокомысленного философа в яростного любовника. Стоило лишь ему коснуться ее тела. Но она еще не понимала этой взаимосвязи и лишь недоуменно вскидывала брови, когда он полушутливо полусерьезно называл ее ведьмой. Единственную реальную опасность на данный момент  на взгляд Елены представляло погружение ее внутреннего мира во внутренний мир Александра. Она физически ощущала, как ее Аgо растворяется в его, становясь неотделимой частью. И Аgо отчаянно сопротивлялось, отстаивая независимость, а сердце женщины разрывалось между жаждой свободы, без которой она не могла творить, и желанием без остатка принадлежать любимому.
            И все же она была счастлива. Ослепительно счастлива тем редко выпадающим на долю женщины счастьем, за которым стоит беда. Краденое счастье. Отравленная горечь сладких поцелуев на губах. Еще минуту назад заходившееся от щемящей нежности и бурной страсти сердце сжимает тоска грядущих утрат. Сложно любить всей душой, осознавая, что все это лишь на мгновение, краткий миг, отпущенный Судьбой. Может, потому она отдавалась этому мгновению со всей полнотой переполнявших ее чувств? И каждый день ждала неизбежной развязки. Елена не стремилась подобно многим в ее положении перетянуть одеяло на себя, увести Александра из семьи, потому что внутри ее что-то шепнуло: это не поможет. Она лишь пыталась занять уголочек в его сердце, который оказался странно незанятым до нее никем.
            Она глядела в его глаза до бесконечности, словно пытаясь навеки запечатлеть любимый образ, и ей этого было мало, говорила на сотни тем, отрывая от работы его и забывая о своей ответственности, и не могла наговориться, растворялась в жарких объятиях и, переступив через ложные гордость и стыд, ласкала своего любовника как ни одного мужчину до него. Она была подобна страждущему в пустыне, припавшему к спасительному источнику, что все пьет и никак не может утолить жажду.
            Вместе с тем Елена остро ощущала глубину происходивших в ней перемен, еще слишком слабых, неустойчивых, но от этого не менее значимых. Там, в туманной дали, ее ждала новая жизнь, полная неизвестности, неоднозначных решений, трудного выбора. Но она уже всей душой устремилась туда, где маячил неяркий огонек надежды, стряхивая по пути лохмотья прежнего и забирая с собой из прошлого самое дорогое: своих детей, свое дело, свое умение творить.
            Музыка замерла в последнем тихом аккорде. Трепетным изваянием застыла перед зеркалом обнаженная Елена, чтобы в следующее мгновение разбить хрупкую красоту момента и, подхватив халат, скрыться в ванной. Минут через десять она вышла оттуда еще влажная, слегка утомленная и наполненная движением внутренних сил одновременно, подобно растению, напитанному после продолжительной засухи благодатным дождем. Все тяжелые мысли покинули ее, оставив лишь легкий след грусти. Зарывшись в прохладную белизну простыней разгоряченным после танца телом, Елена блаженно расслабилась и отпустила на волю фантазию.
            Неудачный вечер заканчивался. Завтрашний день откроет еще одну страницу ее жизни. Он принесет что-то новое, вернет Александра, даст возможность увидеться с Владимиром. Подарит надежду на лучшее, вдохнет новые силы, придаст уверенности в себе. Завтра, оно всегда лучше, чем сегодня или вчера. Ободренная этими мыслями, она закрыла глаза и через пару минут уже крепко и спокойно спала.               

            Цепочка, не рвущаяся штампованная «восьмерка» из нержавейки, порвалась. Пентаграмма упала.
            И что с того? А  ничего, внимательнее надо быть, внимательнее и осторожней. Не увлечься слишком. Не у-влечь-ся. Все это он и без знамений-суеверий понял. Понял и почувствовал. Жаль, не сразу.
            Александр сидел на невысоком табурете у окна крохотной кухоньки и дымил в открытую форточку. С полчаса назад, очередной раз разругавшись с ним вдрызг, супруга хлопнула дверью и удалилась спать в комнату к дочери, оставив благоверного один на один с его совестью. И совесть эта уже полчаса донимала отнюдь не напрасными укорами. Конечно, жена права, он слишком мало последние месяцы уделяет внимания семье, слишком много проводит времени на работе. И не возмутиться притворным гневом: «Ведь зарабатываю же!» Каким только чувством чуют женщины появление соперницы? Или это любопытные до чужого кумушки успели что шепнуть супруге? Ведь и правда: тесен мир, а они с Еленой так неосторожны в своем нечаянном счастье.
            Вот только в счастье для кого? Был ли счастлив он неожиданно свалившимся на него чувством? И почему оно пришло именно сейчас, когда он считал, что бурные порывы юности остались позади, когда уже семь лет, как он остепенился и внутри себя был уверен, что никакие женские чары не способны более отвлечь его от любимых книг и семьи? Отчего же он так глупо вляпался? Когда совершил неосторожный шаг? Читая долгими ночами ее стихи, такие несовершенные, но до боли созвучные тем, что писал когда-то сам, и мучительно решая для себя вопрос, стоит ли давать в ответ свои? Или когда не смог сдержаться, чтобы не обнять и утешить Елену в ее горе? Нет, он ничуть не сомневался в искренности ее чувств ни тогда, ни сейчас, просто забыл о женской противоречивости. Вот и получил на следующий день: «Знаешь, мне кажется, я умею управлять людьми». Взгляд при этом задумчивый, испытующий, где-то на дне плещется искорка превосходства. И уже ни тени воспоминания о пережитом накануне, будто все было лишь для того, чтобы он прикоснулся к ней. Александр с трудом унял закипавшую в ответ холодную ярость, понимая, что этим только даст ей дополнительное преимущество. Не поверил он тогда ее словам, а зря. Правду Елена сказала. Не осознавая, лишь смутно угадывая свои возможности. А вот он непозволительно расслабился и имеет теперь то, что имеет. Поздно размышлять, что могло быть, а чего не случилось бы. Нужно искать выход, приходить к какому-то решению. Ну, почему так трудно, глядя ей в глаза, произнести: «Извини, я ошибся. Мы не можем быть больше вместе». Это же так по-людски, по-человечески понятно. Он всего лишь спасает свою семью от случайной интрижки. Вот только тот, кто внутри, знает, что все не так просто, что он-человек  сейчас боится себя и за себя, что истина – она где-то там, за пределами сиюминутных человеческих желаний, и истина эта неразрывно связана с женщиной по имени Елена.
            Не в силах разрешить ситуацию, Александр день за днем прокручивал одни и те же события. Как мелодию испорченной пластинки, кадры недоснятого кино. Для него наступил «День Сурка».

            Сегодня Елена пропустила его приход. Обычно она старалась выкроить час-другой в своем довольно жестком расписании, чтобы встретить Александра и посидеть с ним за чашечкой кофе, обсуждая что-то из прочитанного или вынося на суд очередное стихотворение. С его появлением словно рассвет забрезжил в серой пелене ее сумеречных дней. Словно малая искра начала разгораться в душе, выжигая паутину опутавшей ее серости, воскрешая к любви и творчеству. Она возрождалась как женщина и как личность, вновь непосредственно радуясь жизни, от души смеясь и сочиняя стихи. Но со всей страстью отдаваясь происходившим в ней переменам, Елена как никогда ощущала неустойчивую хрупкость момента, будто любое грубое вмешательство могло навсегда похоронить свет в ее сердце. Шестым чувством она угадывала, что над ее головой уже сгущаются тучи, и из последних сил молила оттянуть неизбежную развязку.

                Не предрекай мне скорую разлуку,
                Дай мне поспать счастливым сном надежд.
                Еще успеют горести и муки
                Укрыть смертельным саваном одежд.

                Пока в моей душе светло и чисто,
                Да не разбужен спящий будет пусть.
                В несоответствии желаний с жизнью,
                Не бойся, я уже не обманусь.    

               Стихи сложились еще утром, когда, пробуждаясь для нового дня, она воскресила в памяти мгновения минувшего вечера. И сейчас Елена торопила события в нетерпеливом предвкушении новой встречи с Александром. Ей нравилось, как он воспринимал ее творчество. За всей строгостью нелицеприятных суждений  она чувствовала его искреннюю заинтересованность и веру в ее силы. И это было вдвойне приятно хотя бы потому, что она выслушивала мнение  не просто влюбленного в нее мужчины, а человека, равного ей по таланту. Но ее радужные мечты в очередной раз разбились о действительность.
            Она застала его сосредоточенно пускающим клубы дыма в потолок. Что-то в его усталой позе и отрешенном взгляде, скользнувшем по ее фигуре, заставило ее насторожиться.
            - Что-то случилось?
            - И да, и нет, - голос был тусклый, бесцветный, как и сам Александр.
            - Что?
            Он мгновение помедлил, то ли собираясь с мыслями, то ли не решаясь произнести неизбежное.
            - Мы должны расстаться. Прости.
            Он смотрел куда-то в сторону, то ли боясь, то ли не желая соприкасаться с ней взглядом. Словно знал, что происходило сейчас в ее душе. А там одна за другой давали трещины и обрушивались в клубах пыли башни выстроенного ею замка Надежды. Срываясь с заоблачных высот, с грохотом раскалывались на сотни осколков о мостовую жизни камни с причудливых барельефов и остроконечных куполов. И подобно замку на бесконечное множество кровоточащих кусочков разрывалось ее сердце, оседая на паутинках обнаженных нервов нестерпимой болью утраты.
            - Я пойду. Не могу.., - она не договорила, выскочив из комнаты, спасая себя и немногие уцелевшие бастионы.
            Александр, не шевелясь, остался сидеть у окна, глядя невидящими глазами в пространство перед собой. Сегодня его душа постарела на сотни лет.

            Елена застыла за столом, уставившись в одну точку неподвижным взглядом. Сколько она здесь: час, два, день, неделю? А, может, прошли годы, а она и не заметила? Время замерло, остановилось. Все, что было «до», осталось бесконечно далеко позади, а будущее, не успев оформиться, растворилось в небытии «сейчас». Кажется, с ней что-то подобное уже происходило. Давно. В другой жизни. Когда она отпустила Владимира. Но ведь тогда будущее  было. Оно скользило надеждой в ее взглядах, адресованных Александру, слышалось в звуках их речи, жарко билось вместе с сердцем, когда мир смыкался в кольце его сильных рук. Сейчас его не было. Не было ничего. Только пустота, туман, марево небытия. Когда-то она безвозвратно покинула прошлое, делая отчаянно смелый шаг вперед, в будущее, и теперь это будущее у нее отняли. В чем она провинилась, что с ней так поступили?
            В отсутствии будущего прошлое начинало все сильней притягивать, засасывать в серый сумрак полу жизни, такой привычно-обыденной когда-то, а ныне подобной смерти. Нет, не смерти. Смерть ее странно не пугала, а вот сумрак был страшен своей безысходностью. Елена не хотела возвращаться туда. А дорогу вперед завалило так, что не пройти. Значит, придется подождать, когда ее расчистят или попытаться освободить самой. Но для этого необходимо присутствие Александра. Он не должен покинуть ее, бросить в трудный час. Пусть они не могут остаться любовниками, ей нужны как воздух  тихий звук его глубокого голоса, все понимающий взгляд. Ее никак не устраивает участь Русалочки, никогда не станет она пеной морской. Будущее еще появится, а пока нельзя дать вернуться прошлому. Александр должен остаться. Пусть делает  свое дело, заканчивает ремонт. Ей достаточно одного его присутствия рядом. Дальше  она попробует  справиться сама. Ей не  впервой приспосабливаться, прогибаться под обстоятельства, незаметно меняя их под себя. А там… Там посмотрим.   

            Лишь вечером она нашла в себе силы  переступить порог соседней комнаты. Александр сидел в той же позе, в какой она оставила его несколько часов назад. Сердце Елены больно кольнуло при взгляде на него.
            - Ты работал ли сегодня?               
            - Немного. С твоего позволения, я уйду пораньше, - он говорил, не поворачивая головы и не отрывая взгляда от пустоты перед собой.               
            - Конечно. Я пришла попросить тебя не бросать ремонт. Я, - голос предательски дрогнул, но она тихо и твердо закончила, - не буду тебе мешать, просто продолжай работать.
            Несколько мучительно долгих мгновений тянулась пауза.
            -  Я подумаю.               
            Она уже повернулась уходить, когда ее догнали слова:
            -  Прости. Я слишком поздно понял, кто ты такая.
            Только какое значение они могли иметь для нее теперь?
            
            На следующий день, придя в обычное время, Александр не застал Елену. Дверь открыл ее младший и с порога доложил, что мама просила передать, что будет с работы поздно. В квартире стояла непривычная тишина: не шумел на кухне чайник, никто не спешил навстречу. От ощущения внутренней пустоты и какой-то безысходности болезненно сжалось в груди.
            Не задерживаясь у порога, он прошел на свое рабочее место. На столе лежал тетрадный лист, исписанный крупным, неровным почерком. Александр бережно поднял его.

                Я не прошу о смерти, лишь уйти,
                Оставить боль, сомненья и тревоги,
                Но все  вперед заказаны пути
                И перекрыты все назад дороги.
                Моя душа застыла на краю
                Обрыва и глядит подбитой птицей.
                Ей места нет ни в жизни, ни в раю,
                Она мечтает лишь освободиться.               
                Не дав душе над бездной воспарить,
                Молитву прошепчу я, как и прежде:
                Не оборвись, связующая нить,
                Не гасни, огонек моей надежды.

            Он вспомнил ее вчерашнюю, такую тихую  и покорную, уступавшую и подчинявшуюся  его решению и обстоятельствам, и в то же время не сломившуюся, цельную. Какой силы дух движет этим слабым, таким податливым, источающем сладострастие, телом, этой нежной, чувствительной и ранимой душой? Кто хранит эту женщину на ее жизненном пути? Кто она, взорвавшая серую рутину его безликих будней, заставившая быстрее бежать кровь по жилам, а сердце по-юношески трепетать в груди? Воистину, Александрийский Столп. Прав ли он, отказываясь от нее так поспешно? Не бежит ли он от самого себя? Не предает ли своих убеждений в угоду общепринятых норм морали? Александр мучительно сомневался в правильности своего выбора, но решение уже было принято, а, значит, он не мог пойти на попятную. Он мучил ее и нестерпимо мучился сам, не в силах найти выход из ситуации, в которую они себя загнали.

           ИЗ  ДНЕВНИКА .            
            «Как горько осознавать, что то, о чем мечтала всю жизнь, пришло не так и слишком поздно. Пару раз он предупреждал меня: «Будь осторожна в своих желаниях: они могут осуществиться.   И кто сказал, что ты захочешь именно такого их исполнения?» Да, еще лет пять назад он бы бросил всех, чтобы быть со мной. Но не теперь.
            «Зачем я тебе нужен?» – спросил сегодня Сашка. И повторил несколько раз. Значит, ему это важно. Что ж, попробую объяснить, что чувство к нему – не каприз, не прихоть. Он мне нужен.
Он – мои глаза в этом мире, по которому я бреду, как слепой котенок, полагаясь лишь на ощущения. Я расскажу ему историю о слепой девушке и старом философе, о дружбе и любви, нарисую одну из возможных версий будущего наших отношений».


            Зима  уже перевалила на вторую половину. Крещенские морозы сковали, казалось, не только землю, но и выморозили души людей, сосредоточенно спешивших по делам и не замечавших в суетности своего бытия красоты зимнего утра. Не видели ее и Елена с Александром, молчаливо и напряженно работавшие в цехе. Каждый был поглощен личными переживаниями  и в то же время старался исподволь прощупать другого. Они почти не виделись последнюю неделю и сейчас, приглядываясь друг к другу, ощущали произошедшие в каждом перемены, будто расстались не несколько дней, а несколько лет назад. Если бы не долг и ответственность, оба постарались избежать контакта и не бередить еще не затянувшиеся тонкой корочкой времени раны.
            Только Судьба, словно испытывая Елену на прочность, преподнесла ей очередной «сюрприз». Процветавшее и расширявшееся до сей поры производство вдруг залихорадило: начались перебои с заказами, ушло несколько швей. Не в силах одновременно залечивать душевные раны и латать прорехи в бизнесе, Елена приняла решение о сокращении объемов и высвобождении части занимаемых площадей. Однако ее рационально-прагматичная сторона не могла позволить сдать позиции без какой-либо компенсации, и тогда бизнес-women начала подготовку к продаже части принадлежавшего ей оборудования, скомплектовав из него мини-цех. Сегодня она планировала закончить работы переоборудованием закройной комнаты.
            Закрутив очередной  шуруп, Александр опустился на стул и перевел дух. Нет, работать в такой напряженной обстановке было выше его сил.
            - Перекурим? – он вопросительно глянул на хозяйку. 
            Не поднимая глаз, та кивнула:
            - Сейчас, схожу вниз за чайником. 
            Цех встретил ее пустотой темного пространства, вместившего пару десятков машин: днем здесь бывало слишком шумно, зато сейчас от царившей тишины звенело в ушах. Елена щелкнула выключателем и поспешила на импровизированную кухню. Но как быстро она не старалась покинуть место, где все напоминало о таком недавнем, но уже безвозвратно потерянном счастье , предметы, по которым она невольно скользила взглядом, вызывали одну за другой картины, которые  она стремилась забыть. Вот столик, за которым они пили кофе и обсуждали ее стихи, а здесь она разложила его фотографии. Следующим шел упаковочный стол, и при взгляде на него она почти физически ощутила, как скользят по ее телу руки Александра.
            Елена не помнила, как схватила злополучный (потому что и он напоминал о многом) чайник и выскочила из цеха. От внимательного взгляда Александра не ускользнул затравленный взгляд  ее покрасневших глаз, и совесть нанесла болезненный укол в сердце, хотя в чем, право, он мог себя упрекнуть?
            -Как ты? – в ответ она молча пожала плечами. – Хочешь, развеселю?
            Не поднимая лица, она кивнула.
            - Слушай.
                «Я выследил ее, победу предвкушая:
                Теперь ничто схватить добычу не мешает.
                Я сильный, умный, хищный зверь.
                Бросок – и… Ой, не вырваться теперь!»*               
            А вот еще.               

                «О, посмотри же на меня: как я прекрасна!
                Какие крылья у меня, но я несчастна.
                Устала бесприютно столько дней летать,
                Позволь присесть мне на тебя и… обглодать.»*
            Тень улыбки скользнула по ее губам:
            - Что это?
            - Стихи. 
            - Чьи?   
            - Мои.
            Она изумленно изогнула бровь:
            - Но их не было в тетради. Ты их уничтожил? Зачем?
            - Нет. Эти – целы. Они в другой тетради.
            Ее вопросительный взгляд требовал объяснений.
            - Есть еще одна тетрадь. О ней никто не знает. Потому что стихи в ней не совсем… Скорей, меня сочтут за сумасшедшего. Я и сам отношусь к ним с опаской. Может, когда-нибудь я дам почитать их тебе.
            - А еще что-нибудь подобное есть?
            - Есть.
                «Какое счастье! Ангел нежнокрылый
                Ко мне явился и сказал: «Мой милый.»
                О, женщина, войди, укрась собой мой мир!
                Вошла?.. Но кто ты: каннибал или вампир?»*

            В ее глазах мелькнула искорка смеха. А он продолжал:
               
                « О, ужас, о, кошмар, о, что сейчас случится!
                Настало время истине открыться:
                Ты славно поохотился за мной,
                Настиг, схватил, поймал… Теперь ты мой!»*

            Александр читал с выражением, будто разыгрывал интермедию в лицах, и короткий, еще не веселый, но уже и не горький смех Елены стал для него наградой.
               
                « Ты  мне принадлежишь, я властен над тобою
                Завещано мне над тобою быть главою.
                Но так забавны жизни отношенья:
                Как часто головою вертит шея.»*
 *Александр Ветер (здесь и далее стихи использованы с согласия автора)

            - Все, - он шутливо поклонился.         
            - Браво, - она, стоя, зааплодировала ему. Напряженность в отношениях быстро таяла, унося бурными потоками горечь невысказанной обиды. – Просто великолепно. Мне так никогда не написать.
            Александр решился:
            - Ты сильно на меня сердишься?
            - Нет, - голос был слегка удивленный, и он отметил, что вопрос уже не вызвал внутреннего напряжения. – Это твое решение. Не мое.
            Она сделала небольшую паузу, словно на что-то решаясь:
            - Я люблю тебя… как брата.
            Он принужденно рассмеялся:
            - Ну, надо же, и здесь вывернулась.
            Елена пожала плечами.
            - Знаешь, я тоже дам тебе кое-что почитать. Это сказка. Я написала ее на этой неделе.
            Он покачал про себя головой. Писать в таком состоянии… Какие еще сюрпризы она припрятала про запас?
            - Только давай закончим дела. Я немного устала…
            Вечером, проводив Александра и вручив ему только что отпечатанную рукопись, Елена еще раз прокрутила в уме события минувшего дня, стараясь понять, что же такое необычное сегодня произошло, что невольно отметило ее подсознание и что неуловимо ускользало от нее. Что-то, неразрывно связанное с ним, без чего его образ терял цельность и распадался на отдельные кубики. И лишь когда ее взгляд случайно наткнулся на нетронутую пепельницу, осознание пронзило ее. Александр ВЕСЬ ДЕНЬ НЕ КУРИЛ.


            «В одной маленькой  стране, такой далекой, что не понятно, существовала ли она на самом деле, жила девушка с мечтательными глазами. И звали ее Эльзой. Но не радовал ее родителей струящийся из них лучистый свет, ибо их дочь была слепа. И все богатство, которым они владели, не могло помочь беде. Многие врачи и знахари пытались вылечить Эльзу, но все их усилия оказались тщетны. И когда не осталось надежды, узнал отец, что в непроходимой глуши живет старая ведьма, которая может сделать зрячей его дочку.
            Три дня тайными тропами пробирались они к избушке колдуньи. Неприветливо встретила та гостей и долго не хотела помочь. Не тронули ее ни слезы Эльзы, ни посулы золотых гор. И только, когда отец пригрозил повесить ее на суку самого высокого дерева, согласилась.
            -Глупец, - прошамкала она. – Не понимает, что ей гораздо лучше спать, чем проснуться.
            Поколдовав над котелком с отваром из трав, она дала выпить его девушке. И когда та осушила чашу до последней капли, словно пелена упала с ее глаз, и Эльза увидела мир в его неповторимой красоте и заплакала от радости и счастья. И обрадованный отец предложил колдунье столько денег, сколько та сможет унести. Но та только рассмеялась.
            - Не спешите радоваться. Когда действие зелья кончится, она опять ослепнет, - горе исказило лицо девушки. – Не бойся, я дам тебе много трав, и ты сможешь сама варить себе отвар. А придет время, ты полюбишь, и тогда твой любимый станет твоими глазами. Трава будет не нужна. Но за это ты должна будешь исполнить одно мое желание. Любое. И когда я сочту нужным,- она повернулась к отцу. – Не пугайся, если тебе вдруг покажется что-то странным в видениях твоей дочери, ибо видит она не так, как все – глазами, а душой. А теперь идите, не нужны мне ваши деньги. И помните, что когда-нибудь я приду, и вы исполните мое желание. Одно. Любое.
            И счастливые отец с дочерью поспешили в обратный путь.
            С тех пор радость поселилась в их доме. Узревшей гармонию окружавшего ее мира Эльзе захотелось поделиться со всеми его красотой. И тогда она начала рисовать. Старинные замки и неведомые пейзажи очаровывали зрителей, но еще более удивляли портреты, потому что девушка рисовала не лица, а души.
            В соседнем городе жил старый философ. Много дней и ночей провел он в размышлениях о смысле жизни и предназначении человека, но так и не докопался до сути. И вот однажды он услышал, что недалеко есть девушка, которая видит мир не так, как все, и очень захотел познакомиться с ней.
            В тот день, когда они встретились, Эльза бросила в котелок последнюю горстку трав. Она выпила отвар и горько заплакала, потому что знала, что больше никогда не увидит прекрасный мир. Колдунья исчезла, и вместе с нею пропал секрет зелья.
            Последний раз взялась Эльза за кисть, чтобы нарисовать портрет философа. Тихо струились слезы по ее щекам, пока рука создавала на полотне незнакомый образ. Пытавшийся хоть как-то утешить ее отец, бросив взгляд на рисунок, был поражен: вместо седого старца с изборожденным морщинами лицом на него смотрел молодой, полный сил мужчина с грустными внимательными глазами.
            Закончить портрет полностью Эльза не успела: свет стал меркнуть в ее глазах, и зарыдав, она бросилась из дома. Философ нашел ее в саду, где она застыла под яблоней в полной безнадежности. Он взял ее руки в свои и попытался утешить, ободрить. Он рассказывал ей необыкновенные истории, и постепенно девушка успокаивалась.
            Философ остался в их доме. Они подружились, слепая девушка и старик. Их беседы затягивались допоздна, и пришел момент, когда Эльза безоговорочно стала доверять ему. А философ понял, что полюбил это юное создание, и ему стало грустно, потому что он знал, что слишком стар для нее.
            Однажды Эльзе приснился сон. Она стояла в глухом лесу у избушки колдуньи, а та грозила ей пальцем и повторяла: «Трава не нужна. Взгляни на мир его глазами. Но помни: ты мне должна одно желание».
            В испуге Эльза проснулась. Она сидела в кровати, широко распахнув незрячие глаза, а в ушах отдавалось эхом: «Взгляни на мир его глазами». И тут – о, чудо! – окружавший ее мрак начал светлеть, она начала различать смутные образы. И она заплакала от счастья.
            Наутро она рассказала про сон философу, но тот лишь  печально улыбнулся и погладил ее по руке. С этой ночи зрение понемногу  начало возвращаться к Эльзе. Но, чем радостней становилась девушка, тем грустней казался ее друг. Эльза опять начала рисовать. Она дописала неоконченный портрет и повесила его в изголовье своей кровати. Философ посмотрел на него и покачал головой:
            - Скажи, ты действительно думаешь, что я такой, как на рисунке?
            Эльза очень удивилась, но кивнула головой.
            - Я не знаю, почему ты видишь меня молодым. Таким я был много лет назад, а теперь я лишь немощный старик. А ты – юная девушка. Перед тобой вся жизнь, а я скоро покину этот мир. Мы не должны любить друг друга.            
            Эльза не поверила ему, и тогда философ положил ее руки себе на лицо, и пальцы повторили девушке жестокую правду: ее возлюбленный был стар. Ее глаза лгали ей. И она зарыдала, проклиная тот день, когда обратилась за помощью к колдунье. И он не мог утешить ее в горе. Но когда иссякли слезы, Эльза подняла голову и твердо произнесла:
            - Хорошо. Пусть мы не сможем никогда быть счастливы. Но пока я с тобой, я могу видеть.
            - И рисовать, - добавил философ. – Людям нужны твои картины.
            - И рисовать, - эхом откликнулась Эльза. Она приняла решение.
            С тех пор их часто видели в старом парке, где, устроившись на берегу тихой реки, Эльза рисовала свои странные пейзажи. Писать  портреты  она наотрез отказывалась. Так прошло несколько месяцев. Они обрели если не счастье, то покой. Им было хорошо друг с другом, и философ пытался не думать, что жизнь его заканчивается. Он просто жил.
            Но оставалось нечто, о чем забыли они, но помнила колдунья: последнее желание. Она ждала своего часа. И он пробил.
            Колдунья появилась перед ними внезапно, и узнав ее, Эльза побледнела от страха.
            - Пришло время рассчитаться, Эльза. Ты должна мне одно желание. Любое, - ведьма сделала паузу. – Я забираю его.
            И она ткнула пальцем в сторону философа. Эльза закричала:
            - Не-ет!
            Колдунья лишь рассмеялась в ответ.
            - Долг платежом красен. Не бойся, ты не ослепнешь. Наоборот, ты прозреешь по-настоящему. Ты будешь видеть, как другие люди. Посмотришь, как тебе это понравится, - и опять рассмеявшись кудахтающим смехом, она взмахнула рукой. Они исчезли.
            Эльза бросилась к философу, но лишь схватила руками пустоту. Мир в ее глазах стал мгновенно  изменяться: посерел, съежился, потускнел. Место старинных замков заняли кособокие лачуги, а вместо сказочного пейзажа она увидела корявые остовы деревьев над мутной рекой. И Эльза разрыдалась.
            Больше она никогда не встречала философа…»

            - Почему  у сказки нет конца?
            - Я его не вижу.
            - Неужели Эльза смирится?
            - Наверно, нет.
            - Что она будет делать?
            - Рисовать.
            - В память о Философе?
            - Да. Ведь она его любит.
            - А люди? Как они относятся к ее картинам?
            - Они рождают в их душах надежду.
            - И люди делятся этой надеждой с другими людьми?
            - Пожалуй.
            - Как ты думаешь, мир становится благодаря этому чуточку лучше?
            - Конечно.
            - Они еще встретятся?
            - Вряд ли.
            - Ты знаешь, как закончить сказку. Пиши.

            «Больше она никогда не встречала философа. Но сохранила в своей душе мир, увиденный его глазами, мир прекрасных замков и неведомых пейзажей. И наперекор той действительности, которая окружала ее, Эльза продолжала рисовать мечту и дарила ее людям. И эта мечта окрыляла других и давала надежду на будущее, а они в свою очередь увлекали третьих, и так без конца. А Эльза иногда доставала потрескавшийся от времени портрет и, вглядываясь в черты дорогого лица, мечтала, что однажды распахнется дверь, на пороге появится старый философ, и мир вновь окрасится в разноцветные краски».

            Как и большинство людей Елена жила несколькими параллельными жизнями, каждой из которой соответствовали свой стиль поведения и своя маска. Днем она была деловито-прагматична, суховато-сдержана, порой даже властна. И пусть когда-то ей тяжело далось вхождение в роль руководителя, все же по сути своей она была прирожденным управленцем. Другая ее сторона, творческая и ранимая, обрела, наконец, возможность самовыражения в долгих вечерних беседах с Александром и робких пробах пера после долгих лет молчания. А совсем недавно выбралась на свет и стала быстро набирать силу еще одна сторона ее «я», о существовании которой Елена догадывалась, но которой еще не научилась владеть. И эта часть ее, зажатая доселе ханжеской моралью общественного мнения, стремительно разворачивалась теперь в ней со всей мощью присущего ей потенциала.
            День начинался  похожим на множество предыдущих выходных дней. Пронежившись в кровати до десяти, она неспешно оделась и отправилась на кухню готовить завтрак. Судя по доносившимся из соседней комнаты звукам, дети уже играли в компьютер. Она знала, что они оторвутся только тогда, когда их позовут к столу, и с удовольствием пользовалась минутами утренней тишины, чтобы построить планы на день или просто помечтать. Но сегодня ее мучали другие вопросы. Собственно, проблема была одна, и звали ее Александр.
            Последние две недели Елена упорно стремилась отыскать свое место в жизни применительно к новым реалиям. И она нашла его, сумела заставить себя принять любимого как друга и брата. И вот теперь вчерашние события перевернули все с ног на голову. Зачем он прикоснулся к ней, зачем опять пробудил чувственность? Или  он по-иному трактовал свои объятия? Она злилась на себя и на него, но не могла понять двигавших им мотивов и смертельно боялась, что возводимый ею хрупкий мирок рухнет окончательно.
            Желая хоть как-то отвлечься  от сумятицы, творившейся в ее чувствах, она с радостью приняла предложение подруг сходить на танцы. Их подвез Владимир и пообещал по окончании встретить.
            Не успели они занять столик, как к ним подвалил подвыпивший кавалер с предложением присоединиться к его компании. Бросив взгляд на развязанных  молодых  ребят, Елена вежливо выразила общий отказ, что, впрочем, ничуть не смутило парня, и он отправился искать дам дальше. Заиграла музыка, и словно только того ожидая, все потянулись в круг. Постепенно оживление и беспечное веселье зала передавались ей, а может, сказывались добавленные градусы, но она почувствовала особую легкость движений, когда не разум, а мелодия управляет телом, и отдалась проникавшим в нее звукам. И тогда увидела Его.
            Он танцевал в соседнем кругу. Их глаза встретились, и взгляд зацепился, повис в воздухе незримой связующей нитью. С начала она не придала этому значения, но все повторилось еще, а потом еще. И хотя пока она не решила, стоит ли завязывать знакомство, ее глаза продолжали извечную женскую игру. Но вот объявили белый танец, и – будь, что будет – она направилась к нему.
            - Можно вас пригласить?   
            Он словно ждал этих слов. Рука в руке, глаза в глаза они закружились в такт музыке. Ее тело чутко угадывало каждое его движение, каждый ее шаг был продолжением его шага.
            - Как хорошо, что вы меня пригласили. Сам я, наверно, не решился бы.
            Загадочная улыбка тронула уголки ее губ. Кажется, пора завязать разговор, чтобы, когда кончится танец, не оказаться разделенными парой незначащих вежливых фраз.
            - Вы местный или приезжий?
            - Скорее, приезжий.
            - Откуда?
            - Из Кирова. Знаете, где это?
            - Где-то восточнее, но не доезжая Урала, - от близости его тела приятно кружилась голова.
            - Почти точно.
            - А каким ветром занесло в наши края?
            - Довольно банальным: учусь тушить пожары.
            Что-то больно кольнуло в сердце, вспомнился один из рассказов Александра о его участии в ликвидации пожара, но она захлопнула дверь в комнату воспоминаний.
            - Надолго к нам?
            - Месяц. Сдаю сессию.
            - Как тебя зовут? – пожалуй, этот вопрос стоило задать раньше, но лучше поздно, чем никогда.
            - Александр. А тебя?
            Мгновенно пересохло во рту, но она постаралась убедить себя, что это лишь случайное совпадение. Тогда она еще не знала, что имя Александр будет преследовать ее еще долгие годы, пока последний Александр не освободит ее от прежней зависимости, не ослабит ту связь, что предопределит всю ее дальнейшую жизнь, пока Елена сама не сможет дать оценку событиям переломного года, пока не взглянет на них глазами стороннего наблюдателя.
            - Я что-то не то спросил? – вопрос заставил ее очнуться.
            - Извини. Елена, - она постаралась улыбкой сгладить возникшую неловкость.
            - Ты здесь с подругами?
            - Да.
            Танец кончался.
            - Пойдем к нашим?
            - Пойдем, - он так и не выпустил ее руки.
            Когда она представляла его подругам, те многозначительно переглянулись. Один быстрый танец сменял другой. Они танцевали рядом, порой встречаясь глазами, и улыбались друг другу. И она знала, что эти взгляды удерживают и все крепче привязывают его к ней.
            Снова зазвучала медленная мелодия, его рука легла ей на талию, и они заскользили, внимая неторопливому ритму.
            - Давай пройдем куда-нибудь подальше.
            -  Давай, - и они, кружась, поплыли по краю зала, легко обходя танцующие пары. Он уверенно вел ее сквозь танец, и ей только оставалось следовать за ним. Кажется, у них неплохо получалось, потому что боковым зрением она улавливала любопытные взгляды. Но им было все равно: мир кончался за пределами их объятий. Мелодия сменилась, но они продолжали танцевать вдвоем. Она рассказывала о себе, родителях, своей работе. А он все крепче прижимал ее, гладил по спине и плечам. Исходивший от него запах мужского тела с примесью чувственного аромата туалетной воды приятно будоражил, пьянил ее. Тогда она положила голову ему на грудь и потерлась щекой о ладонь.
            - Господи, какая же ты ласковая, - выдохнул он. И опять у нее перехватило дыхание. Почему  он говорит словами Александра? Но она справилась с собой и с улыбкой ответила на его взгляд. Ее неудержимо влекло к нему.
            Но вот его пальцы коснулись ее щеки, обвели контур губ. И уже не сдерживаясь, он наклонился и страстно поцеловал ее. Его язык проник в раскрывшийся ему навстречу рот, и почувствовав, как прильнуло к нему ее слабеющее тело, он скользнул руками вниз по бедрам. Но сквозь пелену сладкого тумана она вдруг осознала, что они здесь не одни, и отстранилась. Они перевели дыхание и улыбнулись друг другу. Потом он положил ее голову к себе на грудь, и она замерла. Ей стало так хорошо, спокойно и уютно, что она погрузилась в свои ощущения как в теплую душистую ванну.
            - Эй, ты куда улетела? – вопрос вернул к действительности и окончательно расстроил. И почему никто до Александра не говорил ей, какая она ласковая и улетная? А теперь она воспринимает простые слова как укор совести.
            - Никуда. Я здесь.
            - Не уходи. Ты все время куда-то улетаешь.
            - Разве? – она не заметила. – Пойдем к нашим, а то они меня потеряли.
            Подруги встретили их радостным гомоном, и она отметила, что они уже успели сменить кавалеров.
            - Куда вы запропастились? – воскликнула Галка и, наклонившись к уху, шепнула. – Классного парня ты нашла. Не бойся, мы ничего твоему не скажем.
            Подруги  не знали о произошедших в ее жизни переменах, и она про себя усмехнулась парадоксальности ситуации.
            Они выпили за знакомство. Подошел его друг, и Александр представил его. Мужчины перебросились парой шуток, после чего друг откланялся, объяснив, где его искать. А их снова подхватила мелодия медленного танца, только сейчас они танцевали рядом со знакомыми, и Елена не могла позволить себе прижаться к нему. Почувствовав ее состояние, он увлек ее в центр площадки. Теперь их отгораживали от своих другие пары, и руки Елены обвились вокруг его шеи. Он крепко прижал ее, и она ощутила жар его тела, его желание.
            -Сбежим, когда все кончится?
            Она представила реакцию Владимира на появление в доме незнакомого мужчины и грустно покачала головой: сбегать было некуда.
            - Нет, за нами придет машина.
            - Ну и что?
            - За мной приедет муж.
            Он сразу как-то потерялся, сник, и ей захотелось утешить, приласкать его.
            - Извини, но я пока не могу, - она прижалась к нему и потерлась щекой о его щеку, а мысленно добавила: «И вряд ли смогу». Перед глазами стоял другой.
            Поддавшись на ласку, он снова обнял ее.
            - А может, все-таки сбежим?
            - Нет, не могу.
            Она старалась не смотреть ему в глаза, а лишь льнула головой к его руке, гладившей ее волосы. Вечер заканчивался. Заиграли «Поворот» «Машины времени». Не сговариваясь, они подхватили знакомую мелодию. С начала тихо, потом все громче, увереннее. Песня отвлекла от грустных мыслей, раззадорила, и закончили они ее петь, уже весело смеясь.
            Но вот смолкли последние аккорды, и солистка объявила об окончании вечера.
            - Ну, что, пойдем в раздевалку?
            - Мне нужно забрать пакет, - она бросилась к своему столику.
            Не оглядываясь, он спускался по лестнице. У нее сжалось сердце, но она заставила себя спокойно собраться, не кинуться вслед.
            В раздевалке скопилась куча народа, и она с ужасом подумала, что не увидит больше Александра, но буквально столкнулась с ним у стойки, где брала одежду. Галка, подмигнув ей, шепнула:
            - Ты еще не договорилась о встрече? Назначь в следующую субботу здесь же.
            Проводив его взглядом, она оделась. Подошел Владимир. Его появление вызвало внутреннее раздражение, протест.
            - Помоги девчатам. Я пойду к машине, - слукавила она, ускользая от него.
            Александр стоял у выхода, поджидая друга. Она подошла к нему.
            - За мной приехали.
            - Может, все-таки сбежим?
            - Не могу пока. Ты придешь сюда в следующую субботу?
            - Не знаю. Как пойдут дела с сессией, - уклонился от ответа он.
            - Приходи, я приду, - и она погрузилась в его глаза нежным и грустным взглядом. От чего-то ей важно было, чтобы он пришел.
            - Боже мой, леди, как вы смотрите на меня! А если увидит муж? – и уже сдаваясь, произнес.- Ладно, приду.
            Она улыбнулась про себя своей маленькой победе и, не отрывая глаз, прошептала:
            - До свидания.
            Она выходила из здания, постоянно оглядываясь и перехватывая его взгляд, пока он не скрылся из вида.
            Дорога домой прошла под шумные веселые разговоры подруг, делившихся впечатлениями о своих кавалерах. Про ее адюльтер они тактично помалкивали. Дома, уже засыпая, Елена припомнила весь вечер, каждое сказанное слово, взгляд, объятия, поцелуй. И повторила про себя, как заклинание: «Вечером, в следующую субботу». И не поверила себе.

            Тем же вечером Александр вновь курил одну за одной сигареты, с горечью размышляя над собственной чужеродностью по отношению к окружавшим его людям. Гости с полчаса как разошлись, довольные удачно, с их точки зрения, проведенным временем, а изрядно наотмечавшаяся супруга мирно уснула в комнате с дочерью. И только он, несмотря на обилие выпитого и царившее  весь вечер вокруг непринужденное  веселье, пребывал в состоянии сумрачного раздумья. Спиртное лишь обострило его ощущения, углубило переживания, повергло в состояние некоей прострации, лишая привязок к определенным пространственно-временным рамкам. Ему казалось, что он одновременно здесь и сейчас и в то же время здесь же, но тремя годами ранее, в свой тридцать третий день рождения.
            Нелегкие это были времена. После нескольких лет сытой, обеспеченной жизни, когда он мог позволить себе маленькие и не очень удовольствия, когда отвыкшая работать жена почти каждый день меняла наряды, но отчего-то при этом оставалась недовольна супругом, когда подраставшая дочка ни в чем не знала отказа, наступил черный год. Августовский кризис 1998  выбил из привычного русла едва ли не каждого. Разве что самые обездоленные могли сказать, что не стали бедней. Основная масса потеряла, если не все, то почти. Но самым страшным в тот период было оказаться без работы. На в раз обесценившиеся накопления не возможно было сколько-нибудь долго продержаться. В первые же дни встали многие производства, и с течением времени с завидным постоянством продолжался выброс на улицу ставшей не нужной дешевой рабочей силы.
            Оказались неплатежеспособны и заказчики Александра. Он не только не мог заключить новых договоров, но и по уже выполненным  в ближайшее время не светило никаких выплат, а на все его запросы лишь беспомощно разводили руками: и рады бы, да никак. Многие в тот период сломались, запили. Но не Александр. С обреченностью затравленного зверя он кидался от объекта к объекту, хватаясь за любую мало-мальски оплачиваемую работу, лишь бы принести в семью живые деньги. Бывали дни, когда в кармане оставалась лишь мелочь на хлеб и молоко. Трудней всего оказалось на одной из прогулок объяснить дочери, почему папа не может купить мороженое. С ухудшением финансового состояния резко возросло негативное отношение к нему супруги. Несколько раз доходило до крупных скандалов, когда жена кричала, что он ей не указ, что она и сама в состоянии обеспечить себя, но дальше слов почему-то не шло, а на все его попытки предложить ей устроиться хоть на какую-то работу, она отвечала холодным молчанием.
            Нечто подобное и произошло на его тридцать третьем дне рождения. Выпивка, в отличие от закуски, в России не переводилась никогда, и уже через час гости (а это всегда были одни и те же лица, включавшие сестру супруги Александра с зятем, да пару старых друзей с женами) изрядно повеселели. Тогда-то и дернуло виновника торжества предложить благоверной очередной вариант подысканной ей работы. От предложения поработать прислугой в обеспеченной семье та впала в истерику. Он ее совсем не ценит, если предлагает идти в уборщицы! Конечно же, у нее тут же нашлись заступники, и в результате оказалось, что он – это совершеннейшее чудовище, которое издевается над бедным созданием и ни во что ее не ставит. Праздник был непоправимо испорчен. Что, впрочем, не помешало никому вдрызг напиться то ли с горя, то ли в знак солидарности с хозяйкой. Провожая не державшихся на ногах гостей, Александр посоветовал друзьям оставить ночевать у них дочь, поскольку сомневался, что родители окажутся в состоянии уделить нужное внимание ребенку. Ему пришлось самому укладывать девочек, потому что перебравшая супруга, нарыдавшись вдоволь пьяными слезами, уже успела отключиться.   
            Однако на этом его злоключения не кончились. Как оказалось, гости решили продолжить начатое и зависли на всю ночь на квартире у друзей, благо, что дочь осталась с подружкой. Разговор продолжал вертеться вокруг персоны Александра и событий минувшего вечера, и тогда как бы в подтверждение  высказанного ранее прозвучал рассказ о молодецких похождениях обсуждаемого налево, что вызвало бурное негодование сестры. Обо всем этом поведал Александру заглянувший на следующий день свояк, неоднократно составлявший ему компанию в подобных вылазках и понимавший, что, случись скандал, не поздоровится и ему. Вдвоем им удалось уговорить сестру не передавать историю супруге, но выслушать о себе нелицеприятного Александру довелось немало. В результате худой мир был восстановлен, но репутация его в глазах родни (и без того не высокая) и вовсе упала.
            А  Александр с тех пор возвел внутренний барьер между собой и другом, который так  подставил его. Ведь в тот момент, когда он узнал, что Алексей сделал достоянием гласности одному ему поверенные тайны, он больше всего испугался не за себя, не за супругу и не за трещавший по всем швам брак. Он испугался за дочь. Потому что ребенок был еще слишком мал для того, чтобы все правильно понять. И он боялся потерять единственного действительно дорогого и близкого ему человечка. Вот и не смог простить другу его проступок. Ведь он предал его в тот момент, когда его собственная дочь находилась под защитой Александра.
            Прошло три года, но ничего не изменилось. Те же набившие оскомину лица, те же разговоры, те же плоские шутки. Они не понимали его никогда и принимали лишь потому, что он был когда-то их другом или мужем сестры. Собственно, и общались они в основном между собой. Когда застольная беседа неслась по модным в ту пору темам (у кого что рассосалось после Кашпировского или действительно ли Чумак может через телевизор заряжать воду), Александр молчаливо сносил их пьяную чушь, но потом с мистики разговор незаметно перетекал на вечное, и здесь его терпению приходил конец. Как можно с таким дебелым энтузиазмом рассуждать о Боге и Дьяволе, как еще пару лет назад о политике, и с осоловелыми от алкоголя глазами болтать о том, о чем имеют весьма смутное представление? Ведь даже если кто из сидевших за столом и был крещен, то в том заслуга его бабки или прабабки, потому что не только они, но и их отцы и матери, за долгий период атеистическо-материалистического воспитания утратили сами корни веры. А Александр знал, знал и понимал многое. И когда он начинал говорить, от слов его сквозило какой-то сумрачной правдой. Принять ее значило бы все усложнить, утратить такое удобное и простое разделение на Добро и Зло. Принять ее значило бы обратить внимание на самих себя, заглянуть в самих себя.
            Александр не любил пустословия, каждое его слово предваряла внутренняя работа мысли. И от ее непонятной и от того пугающей глубины им хотелось сжаться, зажмуриться, заткнуть себе уши, только бы не видеть и не слышать того, что они могли увидеть и услышать сейчас. Заканчивалось это всегда одинаково: кто-то успевал вставить словечко в рассуждения Александра, и все остальные тут же взрывались болтовней, лихорадочно стремясь похоронить под словесным мусором услышанное. А Александр выходил курить, «увенчанный» лаврами «умника» и недвусмысленными намеками на его умственное здоровье.
            Стоя в одиночестве на площадке подъезда, он мучительно пытался осознать, почему близкие ему люди так не хотят принять то, познанию чего он посвятил последние годы. А компания продолжала уже без него веселое застолье, стремясь как можно быстрее залить алкоголем страх, который только что пережила: страх узнать о себе и о мире больше, чем им было достаточно.   
            Чужие люди, чужая собственная жена. Какой смысл поддерживать жизнь в том, что давно уже умерло? Прав ли он, что не позволяет родиться в своей душе новому, не впускает в нее трепетную искорку, способную зажечь неугасимый огонь? Или испепеляющее пламя, в огне которого сгинет и он, и она, и его семья. Как тонка эта грань. Как сложно удержаться на лезвие бритвы. Но и продолжать жить, как прежде, уже невыносимо. Да, он смог бросить курить, смог уйти от Елены. Но нужно ли это ему? И что же, в конце концов, ему самому нужно?!
            Александр вздохнул, притушил окурок в пепельнице, встал. Глухо звякнув в тишине, упал и покатился по полу амулет: опять оборвалась его не рвущаяся цепочка. И что с того? Многое, очень многое…

   
            Минула еще одна неделя. Приближалась суббота, а с ней и назначенное Еленой свидание. То ли делясь пережитым, то ли стремясь пробудить чувство ревности, она поведала Александру о встрече, но со свойственной ему иронией тот лишь посочувствовал тезке и посмеялся над ее проделками. Однако наступил выходной, и, прищурив глаз, Александр поинтересовался, пойдет ли она сегодня на танцы или останется с ним, а она не понимала, плакать ей или смеяться в ответ. Ее душа рвалась навстречу зарождавшемуся светлому чувству, она знала, что тот мальчик обязательно придет. Вот именно, она воспринимала его как мальчика, пылкого очень молодого мужчину, и ей больно было ранить его. Но был еще Александр и его слова: «А впрочем, решай сама». И еще то, как он махнул при этом рукой, как быстро (слишком быстро) повернулся и вышел. И потому ответ ее был предрешен задолго до наступления вечера.
            Сыграл свою роль и Владимир, отправлявшийся на вечеринку с Ириной. Они чувствовали бы себя свободней, если б она осталась дома. Уступая желаниям и обстоятельствам, она все же черкнула записку с извинением за то, что не пришла, и телефоном и попросила подруг передать ему лично в руки. После чего выкинула его из головы и погрузилась в омут чувственных наслаждений.
            И все же она едва дождалась утра, чтобы выспросить все подробности. Да, он приходил. Да, ему передали. Нет, он быстро ушел. И вообще, они за ним не следили. Ей оставалось только вздохнуть и ждать звонка. Почему-то она знала, что он не позвонит, но все же надеялась. Она понимала, что запуталась в своих чувствах, все это нуждалось в осмыслении, а жизнь продолжала свой бег по времени.
            Пролетела еще неделя. Ее отношения с Александром набирали силу, крепли, и она лишь изредка вспоминала несостоявшийся роман. Он не позвонил, и она почти не жалела об этом. А в один из поздних вечеров то ли под влиянием воспоминаний, то ли после очередного сумасшествия с Александром в ее душе родились и выплеснулись на бумагу чудесные строки:
                Подари мне сказку о любви,
                Чтоб в пол неба солнце засияло,
                От зари вечерней до зари
                Чтоб часов для счастья не хватало,

                Чтоб душа парила в вышине,
                Исходило тело сладким зноем,
                Чтоб все мысли были обо мне
                И чисты, как свет пред аналоем.

                Подари мне сказку о любви,
                С головой чтоб окунуться в омут…
                А не хочешь – ладно, не дари,
                Подожду кого-нибудь другого.

ИЗ  ДНЕВНИКА .
            «Мы опять вместе. Я смогла пережить кошмар этой разлуки, пусть только физической. Но и сейчас ужасно боюсь, что он вдруг опять решит уйти. Я не могу не видеть его, не слышать, не ощущать прикосновения его рук. Я согласна пожертвовать близостью, если он опять примет такое решение, хотя, видит бог, как тяжело мне ставить на себе крест как на женщине. Лишь бы всегда быть рядом, дышать одним с ним воздухом. Я глупо и по уши влюбилась. Но с ним мир светлее и чище, и я с ним другая, лучшая из тех меня, какими я была на протяжении своей жизни. Он вытолкнул мою душу в самый ранний, самый светлый период, где ее еще не успела запачкать жизнь. И за это я ему бесконечно благодарна. Любимый мой, как я боюсь за нас!
            А еще он говорит, что  написанное  имеет  обратное  влияние  на  будущую  жизнь, предопределяет ее. Неужели моя сказка однажды станет реальностью?»