или в гостях у мачехи
(отрывок из повести "Прыжок в зазеркалье")
...Эльвира была рада подвернувшемуся случаю. Пока Денис ходил за гитарой, она поднесла его бокал к груди, раскрыла медальон и высыпала из него порошок. Это было проделало почти мгновенно. Денис ничего не успел заметить. Когда он вернулся к столу, граненые хрустальные бокалы окрасились в красно-коричневый цвет.
– Сейчас будем пить коньяк по требованию трудящихся, – возвестила Эльвира.
– Будем, но немного попозже. А сейчас песня Алексея Глызина. Исполняет Лихачев Денис Александрович. Прошу любить и жаловать.
Денис пел с душой. Всю свою сердечную боль он вложил в припев песни, которым она и закончилась:
"То ли воля,
То ли неволя,
Мне без любви
Рая не надо,
Рай без любви
Называется адом,
В нем так горько
И безотрадно... "
Эльвира начала выходить из себя. Она уловила юношеский задор пасынка, его желание, как она предполагала, противопоставить себя ей и всему тому, чего она добилась в жизни.
– Вот мальчишка! Опять взялся за старое, я его все равно «на уши поставлю», – думала про себя Эльвира, – еле сдерживаясь, а вслух спрашивала, ласково так, с зовущим видом всматриваясь в Лихачева:
– Дениска, ты, вероятно, и стихи сочиняешь?
– Есть немного.
– Почитай что-нибудь свое.
Лихачев не заставил долго себя уговаривать, начал медленно, с. большими паузами. между словами декламировать свое сокровенное:
"Чтоб жить всегда «на высоте»,
Погнались мы за тенью рая.
О, жизнь, звездою в пустоте
Куда ты падаешь, сгорая? "
– Это что, твои стихи?
– Да нет, любительские, одного автора. Стихи запомнились. А вот фамилию его, к сожалению, забыл.
– Жаль, жаль, что не твои. А так стихи хороши тем, что убедительно зовут всех нас от комфорта городских квартир назад, к шалашному раю, – с веселым сарказмом Эльвира выплеснула из себя раздражение.
– Нет, почему же? – Денис со спокойной улыбкой возражал ей:
– Просто не надо быть рабом вещей. Только и всего. Свобода превыше всего.
– Нет, вы посмотрите на эту свободную личность. Да ты знаешь, мой юноша, что человек рождается среди вещей и умирает среди них. О какой ты свободе вещаешь?! Только покойники абсолютно свободны от всего и вся. Они ни в чем не нуждаются, – Эльвира расхохоталась своей шутке.
– Но, а все-таки, – спохватилась она, – свое почитаешь?
От ее былой детской беззащитности не осталось и следа. Перед ним сидела чертовски красивая женщина с распущенными по плечам волнистыми волосами, белокурая, молодая бестия, закинувшая ногу на ногу, с зовущим ожиданием всматривающаяся в него. Действительно, что-то колдовское было во всем ее облике. Во всех ее словах и движениях ощущалась скрытая потаенная сила, чувство превосходства и ожидаемой власти над ним. Бесовские синие всполохи загорались и
вновь гасли в ее глазах.
– За что будем пить? – словно издалека дошел до Дениса голос
Эльвиры, Лихачев, завороженно не сводя с нее глаз, поднял свой бокал.
– Выпьем за то, что в нашем роду появилась колдунья, добрая фея, спасающая своих друзей от злого рока, – произнес от всей души Денис, имея в виду инцидент с икрой.
Он чокнулся с мачехой. Выпил залпом свой бокал. В голове чуть тронулись качели, Они беззвучно начали набирать ход. Лихачев осмелел. Его подмывало снова притронуться к руке Эльвиры. Что он и сделал. Она не отстранилась. И снова блуждающие хмельные токи стали разноситься по всему телу.
– Эля, – с расстановкой начал говорить Денис, – тебе известно, что синий цвет неба, без которого я не могу,- есть тоска по неземному идеалу.
– Вот куда тебя понесло, – смеющиеся чертики выплясывали у Эльвиры под ресницами.
– Выходит, я для тебя неземной идеал?
– Кто его знает, может быть...
– Но не забывай, – она делала видимость попытки остудить пыл Дениса, – у нас, у славян, синий цвет – это символ печали и горя. Он несет в себе связь с бесовским миром.
– Мне этот вариант не подходит.
Скорее всего первый, – обронил коснеющим языком Денис.
Амплитуда качелей в голове у него возрастала. Он раздваивался, вел
разговор с Эльвирой и одновременно раскачивался над берегом моря. Качели то уносили его за черту прибоя, – он летел в них над морскими волнами, – то возвращали его к береговым скалам. Денис весь сжимался внутри, лишь бы не разбиться о них. Эльвира же, поблескивая жемчугом зубов, ставила два зеркала друг против друга. Одно большое, другое поменьше. По обеим сторонам между ними она зажгла две свечи. Они трепетно горели, освещая дрожащим желтым светом лицо мачехи Ах, да, он чуть не забыл: она же колдунья – чудное приобретение их семьи. Пусть ворожит. Он не против. Эльвира сказала ему что-то, чуть шевельнув губами. В то же время в его ушах громко раздался ее голос:
– Смотри сюда.
Денис оглядывался поверх меньшего зеркала в неведомое ему зазеркалье, словно скатывался в длинный-предлинный туннель, темнеющий в глубине.
– Ты по сути своей романтик, – обращалась к нему мачеха, – поэтому я уготовила тебе такое гаданье, чтоб узнать твою суженую.
Эльвира зашла за спину покорно сидящего Дениса, положила ему на литые плечи руки и продолжила:
– Не отвлекайся, не сдвигай глаз по сторонам, смотри только туда, в коридор – увидишь свою судьбу. И начала что-то говорить, говорить:
– Суженый, ряженый, приди ко мне ужинать. Как мать быстра река Волга течет, как пески со песками споласкиваются, как кусты с кустами сливаются, так парень со своей любавой встретится. И в плоть, и в любовь, и в юность. И будет между ними согласие и утром и в полдень,и днем и ночью, до конца дней своих. Слово мое крепко.
Эльвиру била дрожь. Она передалась через ее руки Денису. Он вдруг увидел в клубящейся темноте горящие глаза его мачехи. Они стремительно приближались к нему, как фантом, как огни курьерского поезда. Лихачева в последний раз вознесли над бушующим морем качели. И вот он летит, срываясь с них в угрюмую гряду скал. Перед ним словно разверзлась пропасть. Ему казалось, что он падает в мучительно-сладкой истоме. Падает и никак не может достичь ее дна.
Эльвира выгнулась дугой. Как волчица, изготовившись перед прыжком, она в сдавленном крике отпустила в себе раскаленную пружину, что, распрямляясь, начала подбрасывать ее, окатывая жгучей волной. Вся без остатка мачеха вжималась в Дениса. Со стоном «еще и еще»! она ловила ртом и руками, теряла и вновь находила его всеми своими прелестями жрицы любви. Не давала ни ему, ни себе отдышаться. Снова и снова мачеха припадала к пасынку, словно возвращалась к своей ушедшей юности. Пила из него родниковую свежесть весенних полей, как будто вдыхала в себя запахи освободившейся от снега земли, напоенной ароматом подснежников.
Денис от выпитого коньяка с порошком находился точно в беспамятстве. Словно во сне происходило это не с ним, а с кем-то другим. Он был молод и не знал отдыха Обрушивался на мачеху со всей страстью неизлюбившего тела. Падение продолжалось. Но когда же он достигнет дна пропасти, чтобы вдребезги разбиться?!
Это длилось всю ночь…