Операция подходила к концу, оставался маленький шовчик, когда она почувствовала, что руки начали дрожать. Кивнула ассистенту, мол, дошивай и отошла от стола. После операции долго сидела, запершись, в своём кабинете. Она понимала, что это конец её карьере оперирующего хирурга. Больше она не подойдёт к операционному столу, не позволит страх за свои руки, вдруг откажут. Надо уходить, заведующий хирургическим отделением и не оперирующий сам, так не должно быть. Вспомнила первую операцию, потом война, все пять лет в военно-полевом госпитале, ранение, и вот конец карьеры хирурга. Сопли распускать она не будет, надо исполнить три своих желания и жить дальше. Так повелось с военных лет, в трудную минуту исполнять эти три желания, правда, без золотой рыбки. Она крепко выругалась, это первое желание, открыла пачку «Беломора», это второе желание . А на третье желание достала из стола бутылку коньяка. Во время войны только с первым желанием не было проблем, это всегда при себе, а курить приходилось и махорку, вместо коньяка вполне спирт подходил.
Успокоившись и приняв решение, она пошла к главному врачу. Тот выслушал, уговаривать не стал, понимал, что это единственно правильное решение. Стали думать, где найти ей подходящую работу, до пенсии оставалось всего ничего. С главным врачом она была знакома ещё с института, пока был жив муж, дружили семьями. Муж вернулся с финской позже её, сказались ранения, уже десять лет как одна. Сын тоже врач, заведует санаторием в замечательном месте. Может быть к нему устроиться, на природе, на всём готовом. Нет, это не в её характере. Решили, что будет самая подходящая по её характеру работа на скорой помощи.
Опыт хирурга и отличного диагноста на скорой помощи пригодился как нельзя лучше. Работа динамичная, разные больные, переживать некогда. Ей даже нравилось. Поступил вызов на сердечный приступ в обкомовские дома. На карточке не указана фамилия больного, только возраст и пол. Подъезд чистый, на лестничных площадках цветы, лифт работает, вот что значит, номенклатурные жильцы. А то, попадёшь в бараки, где рабочий люд живёт, да ещё ночью, грязно и темно. Двери открыла опрятная старушка в тёмном платье с белым воротничком и манжетами, в накрахмаленном переднике. Подумалось, что прислуга, оказалась женой больного. Провела по длинному коридору в спальню. Окна завешаны тяжёлыми шторами, возле кровати включён торшер. На сверкающих чистотой простынях сидит пожилой, грузный мужчина. У него действительно сердечный приступ, но не такое серьёзное положение, чтобы вести в больницу, можно обойтись уколами и понаблюдать, пока боли прекратятся. Медсестра сделала укол. Врач присела к туалетному столику, чтобы заполнить карточку на больного, спросила фамилию, имя отчество, словом, анкетные данные. Возникла пауза, она переспросила. Мужчина, как ей показалось, выпрямился и неестественно громко произнёс: «Моя фамилия Гитлер», - затем назвал имя и отчество. Услышав фамилию, с которой было связано столько трагического, женщина, едва ли не вслух, исполнила своё первое желание. Повисла пауза. Конечно, если кто-то из Ивановых-Петровых-Сидоровых был подонком, то остальные с этой фамилией не обязаны от неё отказываться. Но, Гитлер! Это после такой жестокой войны, когда не у всех ещё раны отболели. Врач молча встала и вышла из квартиры. Незаполненная карточка осталась лежать на столике. Медсестра растерялась, она не знала, уходить ли ей тоже, или остаться и заполнить карточку. Немного помедлив, она положила ампулы и шприц в ящик, взяла незаполненную карточку с туалетного столика и вышла.
В машине скорой помощи, на месте, где обычно сидит медсестра или фельдшер, сидела докторша и курила. Медсестра села рядом с водителем. Когда машина тронулась с места, доктор осевшим голосом спросила у медсестры: « У тебя спирта не осталось?» До станции скорой помощи доехали молча.