Часть 4. Страшная
Андрей вернулся на заставу вертолётом. Пока летели, смотрел в окно на однотонную кедровую зелень тайги и думал про неё. Про «Тридцать четыре несчастья». И знал, что эти «Тридцать четыре несчастья» и есть его большое счастье. И не потому, что Прошка назвал её «Мама». А, может, и потому. Просто почувствовал, что она и есть его счастье. И он зря прожил тридцать лет, не зная о ней. Впрочем, почему именно тридцать лет. Ей всего девятнадцать лет. Она родилась, когда ему исполнилось десять лет. Значит, не тридцать лет. А он, дурак, думал, что встретил своё счастье раньше. Влюбился и женился. А счастья не было. Оказалось, что это вовсе и не любовь была. А придуманная любовь. По сути – не любовь. А тут встретил эти «Тридцать четыре несчастья», и всем своим нутром понял, что она – и есть его счастье. С такой работой у него развилась просто звериная чуйка на события. На людей и на события.
Прилетел он как раз к построению. Пока остальной народ в форме строился в шеренгу, он смотрел по сторонам, и ему казалось, что всё вокруг изменилось. Стало совсем другим. Обычное стало необычным. Даже его зам, Миша Колокольцев, капитан, изменился. У Миши никогда не было такого серьёзного и даже испуганного выражения на лице. А тут это необычное для Миши выражение будто приклеилось к лицу капитана Колокольцева. И подходил Мишка необычно, будто не хотел идти, но шёл, шёл против своей воли.
Андрей хотел засмеяться и спросить, чего это Мишаня так шуганулся.
-Андрей… беда…
И говорил Мишка какие-то необычные вещи. И голос его дрожал.
-Что за беда? – спросил Андрей. И засмеялся. Мишка-то, поди, прикалывался.
-Вертолёт пропал. Не долетел. – голос Мишки был не Мишкиным голосом. И смотрел Мишка на Андрея испуганно. Нет, не испуганно. С ужасом.
-Какой вертолёт? Наш? Успокойся, вон он стоит. Я на нём только что прилетел.
-Не наш. Геологов.
Андрей смотрел на Мишку, моргал глазами и молчал. Говорил Мишка совсем непонятно. Очень непонятно.
-Какие геологи? Какой вертолёт? Ты о чём?
У капитана Колокольцева задрожали губы. Совсем не по-мужски задрожали губы. И заговорил он не фразами, а отдельными словами.
-Вертолёт. Геологов. На котором. Ты. Сына. Отправил. Не долетел. С борта. Передали. Поломка. Падают. И всё.
Мишка поставил точку. И всё равно говорил он так непонятно. Непонятно и неправильно.
-Ты что, пьяный, - Андрей хотел удивиться. И дать Мишке в морду, чтобы тот больше так не шутил.
-Ты знаешь, я не пью. Из МЧС позвонили. Сказали приглядеться к территории. Может… Где рядом… Упали…
Андрея еле оторвали от Мишки. Он тряс капитана за грудки и орал. Орал что-то страшное. «Убью!», «Гад!». И матерился.
А потом стало так страшно! Звонили из погрануправления края. Из МЧС. Место падения вертолёта не могут установить. Организована поисково-спасательная операция. Территория поисков огромная. Высокие кедры спрятали свою находку. Искать трудно. Привлекли сторонние силы. Геологов, охотников, добровольцев. И ещё. Ожидается резкое похолодание.
Потом позвонили его родители. Точнее, звонил отец. Говорил «Мы», но мамин голос Андрей не слышал. Кто-то в голос плакал рядом с отцом. Андрей даже подумал, что это не мама. Мама никогда не плакала. Голос отца дрожал, и говорил он мало.
Вечером Андрею позвонили из управления. Ему предоставили с завтрашнего дня отпуск с последующим переводом во Владивосток.
Он слушал, и ему казалось, что существует два одинаковых Андрея Малышева.
Один остался там, около вертолёта. И этому Андрею Прошка щекотал усы и хохотал. А рядом стояла «Тридцать четыре несчастья» и смотрела на Прошку счастливыми глазами. А потом она смотрела на Андрея. И её глаза были совсем рядом.
А второй Андрей Малышев лежит на кровати и не хочет ни о чём думать, а голова думает, думает. И кто-то рядом говорит знакомым голосом:
-К оружию не допускать, глаз с него не сводить.
И тут его подняло с кровати, как вихрем. Он понял! Это она во всём виновата. Одна она! Она невезучая! Она «Тридцать четыре несчастья». Он хотел разозлиться сильней, но у него не получилось. Зря он так. На неё. Она тоже была в том вертолёте. И тоже упала со всеми. А те несчастья, что происходили с ней раньше, это, по сути, мелочь. Смешные истории, не больше.
Последующие дни были как ассорти. Ассорти из ужаса, страха, безысходности и неизвестности. Он перемещался из вертолёта в машину, шёл пешком по тайге, плыл на катере. Красивая природа вокруг людей цепко держала и хранила свою тайну. Огромные кедры устроили игру в прятки.
Отец увёз Андрея во Владивосток. Скрутил и увёз. Им сказали: -Ждите. Будут новости, вам позвоним первым.
Позвонили. Вертолёт нашли на шестые сутки. Сначала готовили площадку, чтобы рядом можно было посадить вертолёт МЧС со спасателями и группой следователей и экспертов. Когда Андрей с отцом попали на место, осмотр места происшествия уже перешёл в завершающую стадию.
Вертолёт ударился об землю кабиной. Обломки фюзеляжа, лопасти, ящики с «нарытым» геологами, вещи пассажиров лежали довольно компактно, без особого разброса. Как в воронке, по сторонам которой возвышались огромные сорокаметровые кедры. Оба пилота погибли сразу. Сразу погибла и женщина, находившаяся в салоне. Дмитрия Ивановича нашли около обломков. Но погиб он не при падении. Он сидел, прислонившись к обломкам фюзеляжа снаружи. Рядом с ним лежал карабин «Сайга» с пустым магазином. А у ног - россыпь гильз и туша огромного медведя. Перед осмотром с места происшествия пришлось отгонять медведей. Местность не случайно называлась «Медвежий распадок». Взрослый и здоровый кедрач, урожайный на орехи год, обилие диких кабанов, поедающих орехи, и обилие медведей, устраивающих охоту за кабанами, чтобы насытиться и залечь в спячку. Не пощадили хищники и тела погибших. Останки опознавали по остаткам одежды и личным вещам.
Тела ребёнка и Ирки так и не нашли. Впрочем, кое-что нашли. Иркину косу. Она лежала рядом с телом Дмитрия Ивановича. Обрезанная, явно, ножом. Неровно, в спешке. Ножа при Дмитрии Ивановиче не оказалось. Всегда носил его в ножнах на поясе. А тут ни ножен, ни пояса. Расширили территорию поисков. Бесполезно. На третий день поисков выпал снег. За сутки обильный снегопад закрыл ужасную картину места происшествия и скрыл все возможности отгадки не поддающейся разгадке тайны. Где ребёнок и невезучая трусишка Ирка. Шёпотом, с оглядкой на присутствующего здесь же Андрея, выдвигались версии, что Ирка и малыш стали лёгкой добычей огромных хищников. Их могли утащить, куда угодно. Лёгкие и беззащитные. Это была единственная разумная догадка. Хотя человеческий разум не хотел верить в это чудовищное предположение.
После снегопада температура опустилась до минус пятнадцати. И все поиски прекратились. До весны, когда стает снег. Конечно, охотникам, просто охотникам и охотникам-промысловикам определили задачу. Присматриваться. К чему?
Узнав о пропаже вертолёта, Саныч держался шесть дней. Держался и утешал рыдающих девчонок.
-Эта непутёвая нигде не пропадёт. Сидят сейчас где-то у костра, греются. Это она из противности устроила, не хотела в Москву ехать.
Саныч говорил и вроде смеялся. Потом уходил в свою комнату и сидел, качаясь и бормоча:
-Она не хотела лететь, а ты её заставил. Ты её погубил.
На шестые сутки, узнав об обнаружении вертолёта, Саныч пошёл к геологам и напился. Так и принесли они его, пьяного в дупель, ничего не соображающего. Он только бормотал:
-Я – убийца. Я-убийца.
Проспался он через сутки. А ещё через сутки все студенты уехали. Точнее, улетели. Девчонки плакали и не хотели садиться в вертолёт. И оставаться не хотели. Там, в большом городе, можно было забыться. А здесь всё напоминало Ирку. Невезучую трусишку Ирку. Пока летели, смотрели в иллюминаторы на тайгу, засыпанную снегом, будто надеялись найти Ирку. Ирку и малыша.
Продолжение следует
Далее http://www.proza.ru/2016/03/10/1072