В старинном замке, в пышной зале,
В тяжелом бронзовом овале,
Сто лет на том же самом месте
Висело зеркало.
В зерцале
Графья подолгу поправляли
Свой облик доблести и чести.
Оно страдало, будто в клети:
«Мне надоели стены эти!
В моем божественном овале
Бывали все, кто в высшем свете.
И тут же - корчат рожи дети,
И чушь намедни рисовали.
Хозяйка держит в черном теле.
Ну, рассудите, в самом деле, -
Всегда в одной и той же раме.
Хотя бы как-то приодели…
Но даже чистят еле-еле.
Дождешься тут кого с дарами…
Балы изматывают летом
По пригласительным билетам…
Я увядаю в этом гаме.
И что скрывать? - по всем приметам
Труднее всех на свете этом
Моей блестящей амальгаме.
А гвоздь, не порченый халявой,
Но с трудовой мозолью ржавой,
Сказал на то и зло, и веско:
«Тебе ли жизнь ровнять с отравой?
Гремишь тут, попусту, оправой.
А все - от праздности и блеска.
И твой овал, и бронзы груда,
Всего – как раз четыре пуда,
На мне, - сто лет, - на шее висли.
И до запазушного зуда
Доводишь ты меня, покуда
Слышны твои такие мысли».
Конечно, спорили-рядили…
Но гвоздь уперся: «или – или».
И вот решился, - вынул плечи,
Дав слабину в хребетной жиле.
Зерцало – вдрызг, летать не в силе.
Лукава жизнь. Чреваты речи.