Винтер

                Винтер

«и не будет прощения нам двум отчаянным, брошенным.
не бесцельно, но ярко свою изуродовав жизнь.
как на лютом морозе мы с содранной заживо кожею,
обнаженной душою стремительно падаем вниз.»
Василий Гун


                I


1


Люди постепенно отмирали. Уходили из его жизни. Сначала бросила любимая жена. Забрала ребенка и уехала за границу. Потом его бросила вторая супруга. Какой смысл был заводить третью, если и с ней все сложилось аналогично?
С музыкой у него что-то не ладилось. Вернее, музыка была уже не нужна. И любовь. И жизнь тоже. И прошло много лет безумства, отчаяния и скитаний. И вот убедивший себя в том, что деньги, успех и счастье ему не нужны Альберт, лежал на больничной койке. Умирал от цирроза, а я сидел и не знал, что ему сказать. Последние пару лет он прятался от мира в маленькой деревне в два десятка избушек, в покосившемся домике. Перебивался случайными заработками. Пил. Чаще всего в одиночку. Писал какие-то труды по философии, которые никому не показывал. Играл на гитаре, но песен больше не сочинял. По армии бутылок у него в предбаннике было ясно, какому занятию он отдает предпочтение. Человек понимает, что замкнут в этом мире. Ему выйти не дают. Он с ума сходит.
- Ну что молчишь, как на похоронах? – разорвал он, наконец нависшую пустоту. Я улыбнулся и пожал плечами.
- Не бойся - продолжил он, улыбнувшись в ответ, - умирать не страшно. И жить тоже не страшно. И терять. Страшно, когда веришь и есть надежда.
Он засмеялся безумным хохотом и продолжил.
- Сигареты принес?
- Да - ответил я, - и покушать там кое-что...
Я стал доставать фрукты, кефир, сок, три пачки «соверена» из пакета.
- Мне братец, кушать уже не хочется. Да и не получается. Назад все лезет. А курить еще можно.
Он снова засмеялся.
- Открой окно пожалуйста, - сказал он доставая сигарету из пачки. Я открыл. Он закурил. Выпустил клуб дыма и задумчиво посмотрел в потолок.
Его, наверное, только музыка могла спасти. Но и от нее он отказался. Переосмыслил жизнь и решил расстаться с нею. А когда-то его провинциальная группа гремела по всей стране и его песни звучали из каждого киоска.
Потом он сказал, что на его счастье много лет назад научился не задумываться о смысле жизни – иначе бы давно закончил как Башлачев. А теперь хорошо. Теперь все пройдено. Или не все. Но тоже пройдено.
Мы еще выкурили по сигарете. Поговорили ни о чем. Посмеялись. Былое вспомнили. Помолчали. А потом я обнял его и ушел. А на следующий день, под утро он умер.

Похоронили его на старом кладбище деревни, в которой он и жил последние годы. На похороны пришло много людей. Помню, на днях рождениях его обычно был только я. Или и меня не было. Давно заметил на похороны человека, приходит значительно больше людей, чем на его день рождение.


2

В то лето я работал на хим. заводе «Опытный». По 12 часов. И практически без выходных. Был подсобником у «огниупорщиков». Мы разбивали печи, в которых сжигались все отходы с завода – и жидкие и твердые. И отстраивали заново. Насколько я знаю, такую процедуру проводят каждые пять лет. Но бывает, если работа сделана не на совесть, то из-за больших температур, а также из за резких перепадов(если случаются срывы в котельной) кап. ремонт приходится производить чаще.
Солнца совсем не было. Погода стояла пасмурная. И внутри у меня, на душе было не лучше. Я прошел проходную. Охранник подозрительно посмотрел на меня. Отвел в сторону. Попросил дыхнуть. Напрасно. Я хоть и похоронил вчера друга, но не выпил ни капли. Охранник извинился. Я пошел дальше. Вороны сидели на больших трубах, которые всегда протекают. Именно к этому месту, их слетается целая стая. Мне нравятся они. Нравится слушать, как они каркают, перекликаясь между собой. Я нередко даже останавливаюсь, чтобы полюбоваться этим незатейливым зрелищем. Это приносит в мое сознание какое-то непонятное умиротворение и безмятежность. Наверное, я бы мог простоять так целую вечность – наблюдая за этими прекрасными темными птицами. Я даже сделал десяток другой снимков на телефон. Хоть и фотографировать на территории завода запрещено. Но потом по - пьяни потерял его, а вместе с ним и фотографии ворон на трубах, но не память о них.
Завод шумел. Рабочие шли по своим делам. Болтали нехотя.
Закрапал слабенький дождик, когда я уже подходил к будке, где обитает наша бригада. Я вошел. Пожал всем руки. Переоделся. Пошел в курилку. Мы работаем в особо взрывоопасной зоне. Лучше не рисковать. Да и штраф за это полагается приличный – 5 тысяч р. За появление с запахом – 15. Притом, что зарплата у меня не больше 20. И это по нашим меркам очень неплохо. Можно сказать - мне крупно повезло.
Я закурил. Сел на почерневшую от времени деревянную скамейку. Задумался. Мне надо было загрузить кучу строительного мусора после разгрома печи. Сегодня это должен был сделать именно я, так как я подсобник, а все остальные либо монтажники, либо сварщики. А второго такого же как я – моего напарника Григория сегодня не оказалось. Что-то случилось, и он не пришел. Но мне было наплевать, да и лень – не хотелось абсолютно, и я сидел и курил без переживаний и смятений.
- Мяу-мяу…мяууу – подошел ко мне котенок.
- Ути господи мой хороший - я взял его на руки. Он замурлыкал, как маленький трактор и стал тереться мордочкой о мою руку. Дождик перестал моросить. Боженька больше не хотел плакать. Но и веселиться он не спешил. А я все не мог понять до конца в то утро – сплю я или уже проснулся. Потом я бросил бычок в урну. Закурил еще. Котеночек спрыгнул у меня с колен и убежал из курилки. Я вышел на улицу. Облокотился о стену и равнодушно дымил, смотря в непроглядный, молчаливый как сама вечность старый асфальт.
- Ты чего не работаешь? Кто мусор за тебя убирать будет? – обратился ко мне долговязый парень с незатейливым лицом. За две недели работы на этом объекте, так и не узнал, как его зовут. Он с цеха. Аппаратчик. А мы подрядчики и нам похуй на них. И на весь завод в целом.
- А ты мастер мой что ли или директор? – фыркнул я.
- Нет, - ответил он.
- Ну и все тогда.
Он недовольно что-то пробурчал себе под нос и ушел. Я бросил бычок в урну и закурил еще одну. Цеховики как раз загрузят весь мусор, к тому моменту, как я ее докурю. А если нет, то у меня в запасе еще целая пачка.
Я докурил сигарету. Посмотрел в холодное небо с большими темными облаками, сплюнул и пошел в вагончик.
- Что, мусор убрал уже? – спросил меня Рамзиль, наш звеньевой. Круглолицый лысый, с небольшим пузиком и округлыми чертами лица забавный мужичек.
- Да *** с ним, - отмахнулся я и улегся на старый матрас у стены. Говорят, на этом матрасе пол Салавата перетрахали, когда бригада вместе с вагончиком ездила на небольшую вахту в соседний город. Но мне не было противно. Я ничего не чувствовал. Только желание уснуть.
Рамзес –  так я называю Рамзиля, ничего не ответил. Только отглотнул из чашки чая и продолжил читать чертежи. Или просто пялиться в них. Не знаю.

3

Сквозь дремоту я услышал, как подъехал грузовик. Открыли борт. В вагончик заскочили монтажники.
- Собираемся, - сказал Рамзес. Первый монтажник взвалил на плече кабель и ушел. Второй взял болгарку и ведро с инструментами. Я подошел к зеркалу.  Поправил каску с очками. Повесил на плече противогаз. Схватил большой красный пластмассовый чемодан с надписью «Hilti». Вышел на улицу. Довольно нелегкая штука - этот отбойник. Тяжелый, как сука. И на ближайшие пару дней – это мой инструмент. И мне это даже нравилось. Тяжесть укрепляла меня. А незатейливость действий не особенно утомляла мозг. Хотя, утомляла. Приходя домой я не мог ни читать, ни писать. А ведь планировал за это лето прочитать кучу книг, дописать роман и набрать мышечную массу.  В итоге не того не другого не третьего не получилось. От постоянной тяжелой отупляющей работы совмещенной с беспробудными пьянками в выходные я похудел, истощился и не мог создать ничего дельного. Даже кушать не всегда получалось. И в который раз я думал, что на этом месте я останусь, уж если не навсегда, то надолго. И в который раз ошибался.
Нам предстояло раздолбить толстую бетонную плиту. А бетон еще советский. Крепкий. И ему нет 50 лет, как его залили. А первые пятьдесят лет он только укрепляется, а следующие уже разрушаться начинает, и то очень медленно. Так, кажется, сказал сварщик Олег. Мы долбили по очереди: я, Рамзес, монтажник(не помню как его зовут) и сварщик Олег. Газосварик – старенький сморщенный щупленький мужичек был бесполезен. Подключать его не было смысла. Он просто стоял и ждал, когда подойдет пора его действий. Его звали, как и меня – Рома. У него был забавный хриплый голос, и он очень ответственно подходил в работе.
Рабочий день идет. И каждые два часа мы ходим на перекур. Такой порядок. Я выкуриваю обычно две – три – четыре сигареты за раз. Чтобы подольше посидеть в пустоте дыма. В душной курилке. И чтобы время быстрее прошло.
Мы раздолбили большой четырехугольник надвое. На это у нас ушло три дня. Разбить на более мелкие части не представлялось возможным. Очень крепкий. Просто намертво прочный монолит. Раньше делали на совесть. И людей, и бетон. Потом мы перевязали куски металлическими тросами. Подняли электрической болгаркой. Таким образом, пыхтя и матерясь, переместили все это дело со второго этажа на первый. А там уже на тележках укатили глыбы в место скопления соответствующего мусора.

4

Что я больше всего люблю в заводской жизни, так это столовую. Время обеда. Многое осмысливается в эти минуты. Порой вся жизнь перематывается в сознании. Да и просто приятно, проголодавшись, покушать в спокойной обстановке довольно вкусную горячую еду. Чувствуешь сопричастность к жизни. К простой рабочей, без пафоса и тупых дешевых пантов натуральной жизни. И место тебе в ней всегда есть. О чем-то большем стараешься уже не думать. С годами привыкаешь к мысли, что ничего тебе не светит. Люблю это состояние смиренного покоя - великого темного похуя. В нем никакие морозы и вспышки не страшны. Многое можно перетерпеть. Дожить до конца и умереть. От инфаркта, автокатастрофы, самоубийства, цирроза, рака, - или тромб оторвется, или убьют по - пьяни, или помешаешься головой и уже никогда не вернешься…Вариантов множество.
Так как мы подрядчики и не имеем непосредственного отношения к заводу, то и талоны на питание нам не полагались. И я питался за свои деньги, в столовой, которая находилась за проходной. Как правило - укладывался в 100-120 рублей. Иногда чуть больше. Иногда чуть меньше. Все завесило от того, какой у меня аппетит и какое блюдо я выберу. Обычно – это был рассольник и картошка или рис, обязательно, с чем-нибудь мясным. Плюс беляш с мясом и чай с сахаром и лимоном.
Заводские едят в другой столовой. Их харчевня находится непосредственно на территории завода. Она хуже. В ней неприятно пахнет. Сыро. И у них всегда комплексный обед одного вида, в котором очень мало мяса. Помимо всего прочего, поскольку там питаются только рабочие – в помещении стоит сильный запах фенола. Тела и спецовки работяг пропитаны им. Даже приняв душ они продолжают источать специфический запах.
Кормят там по талонам, но можно и не официально, за деньги. Всего за 50 рублей.  Я узнал об этом, в свою первую рабочую субботу, когда мне по причине того, что в выходные, так полюбившаяся мне за неделю платная столовая не работает, а кушать мне всегда хочется.
Идею с обедом за 50 р. мне подал аппаратчик Ромиль. Только на время нашей работы с печью, он выполнял роль толи контролера, толи наблюдателя. В общем, он просто сидел весь день и следил за нашей работой. Иногда, когда ему хотелось, помогал нам, хотя это не входит в его обязанности. Отличный парень со спокойным нравом.
Позже нас отправили в цех по производству фенола. И я перестал чувствовать его запах в столовой. И вообще где-либо. Единственный весомый плюс – в том цеху мы работали только до 4 вечера. Это значительно лучше, чем горбатиться до 8. Даже при условии вредности, на которую мне тогда, впрочем, как и сейчас было насрать. Я люблю работать на хим заводах, потому что это вредно. А если вредно, то это тихо разрушает меня, а когда меня что-то тихо разрушает – я успокаиваюсь, становлюсь невозмутимым и умиротворенным.



                II


1

Я сидел в сырой столовой. Ждал обеда. Пришел немного пораньше. Минут на 20. Или это они не хотели работать. Не знаю. Я смотрел на часы, стрелки которых не двигались. Смотрел на серый и унылый интерьер убогой харчевни. Смотрел в мутноватое стекло окна, за которым шумел чуждый и холодный завод. Думал о прошедшей жизни и записывал в телефон следующие строки:

часы стоят уже пол-века
текут отравленные воды
и богом проклятый калека
я наблюдаю за восходом

мне солнце светит обжигает
и врёт правдиво: "не предам"
ты помнишь лето дорогая
меня не будет больше там

но для других опять и снова
всё повторится и пройдёт
смотрю в окно сырой столовой
а за окном шумит завод

Получившийся стих мне понравился. И я чувствовал себя сделавшим, что-то маленькое, но действительно стающее. На работе пишется по-другому. Как-то более спокойно и уравновешенно что ли. И из-за того текс получается добрее. Это другие ощущения, чем когда стих приходит к тебе ночью, в постели в пред сонном состоянии или высекаешь слова у монитора.

Наконец столовая заработала. Я подошел к раздаче. За мною начала расти очередь. Обед состоял из макарон с подливом с очень небольшим количеством мяса. Жиденьких щей, вообще без всяких намеков на мясное. Пол стакана сметаны – это уже получше. Невкусный компот. Куриное яичко. Немного салата из капусты. Хлебушек - неограниченно.
Я поел. Съел все, но из-за маленького количества белковой пищи чувствовал себя не вполне сытым, а свой живот недостаточно набитым. Неприятное чувство недоедания.
Я выгрузил грязную посуду на большой железный стол. Старая толстая повариха в засаленном фартуке ловко орудуя толщенными пухлыми руками быстро сортировала ее по соответствующим раковинам. При этом остатки пищи она сваливала в ведерко. Мясные, которых практически не было – в одно. Остальные в другое. Я сказал поварихе спасибо, оставил поднос на столе под надписью «грязные» и ушел.

2

Солнце ударило мне по глазам, когда я вышел из столовой. Я достал сигарету. Хотел было закурить, но вовремя спохватился. Я же на территории. Какие сигареты.
Унылые рабочие маячили перед глазами. Кто в столовую. Кто из столовой. У некоторых из них вид явно заебаный. Они как заключенные, отбывающие срок. Другой работы им не найти. А жить на что-то надо. Как же я их понимаю. Я же тоже такой же зек, только у меня есть свой голос, которым я могу кричать в своих корявых текстах. Впрочем, больше у меня нет ни ***. Но один плюс имеется – я нигде долго не задерживаюсь. Работа никогда не заебет меня слишком, потому что я просто столько времени на ней не продержусь. Нормальный в общем-то расклад, хоть и безысходный. И я планировал прожить так всю свою жизнь. Доковылять в таком темпе до конца. И пока что у меня получалось.
Время обеда подходило к концу и я двинул в курилку. В самую ближайшую. Здесь не далеко. На втором этаже. Где работают аппаратчики. Пока идешь, видишь множество всяких кнопочек, стрелочек, приборов и циферблатов. А люди следят, чтобы все было как надо. Чтобы показатели не отступали от нормы. Чтобы давление и прочее было в порядке и не произошло аварии. Или не дай бог – взрыва.
Я вошел в большую комнату с высоким потолком. В ней было накурено настолько, что на расстоянии вытянутой руки ничего нельзя было разглядеть. Я присел, достал сигарету, но едва я сделал пару вдохов, в глаза помутнело и голова моя закружилась. Пространство начало изменяться. Комната поплыла перламутровыми кругами и круги эти стали обволакивать меня и как бы затягивать в себя…меня душило и ломало, выкручивало всего. Не знаю сколько по времени это длилось, по ощущениям пару часов – не меньше.
Наконец все прояснилось. Я оказался в огромном зале. Стены были украшены атлетами, выложенными кафельной мозаикой. Передо мной на многие десятки метров простиралась синяя водная гладь широкого бассейна. Красивый дельфин плавал в нем. От этого существа исходила удивительная доброта и свет. И эта теплота передавалась мне, и я ощущал абсолютную гармонию и спокойствие. Дельфин подплыл ко мне и застрекотал. Я протянул руку к воде и влажная морда приятно ткнулась в мою ладонь. Я улыбнулся.
- Винтер, - услышал я из-за спины. Обернулся. Худощавый человек с белой рабочей робе смотрел на меня. Его чрезвычайно живые глаза показались мне сначала темно карими. Но откуда-то сверху засветило Солнце. (Хотя я и понимал, что это противоречит здравому смыслу, но это не особенно удивило меня. )И под бликами его они поменяли свой цвет на небесно-голубой. В левой руке он держал ведро с рыбой.
- Ее зовут Винтер, - улыбнувшись, сказал он. – Я здесь работаю. Слежу за бассейном и кормлю ее. Сюда кроме меня никому нельзя. Как ты здесь оказался?
- Не знаю, - растерянно ответил я.
- Понятно, - кивнул он, - значит ты по приглашению.
- По какому? – удивился я.
- Сам поймешь, позже…- улыбнулся он, и глаза его снова стали темно карими.
- Знаешь, Винтер не простой дельфин, - продолжил он, - у нее протезный хвост. Она потеряла его, еще будучи детенышем, пробираясь Сюда. Ты вероятно тоже потерял что-то важное потерял и ты инвалид, раз ты Здесь.
- Ты тоже здесь, но ты не инвалид - сказал я.
- Я простой работник аквапарка. Подрядчик. - рассмеялся он.  - На меня не распространяются правила Этого Места. Нет, конечно, определенный критерий отбора существует при устройстве на работу. Но я не Его часть. Как, например, ты. Или Винтер.
- Мне здесь нравится, - неожиданно для себя констатировал я.
- Я знаю, - он бросил рыбешку Винтер, она ловко подхватила ее и проглотила. – ответь на вопрос, что такое счастье?
- Счастье – сказал я - это как прыжок с трамплина. В начале ты взлетел, а потом все равно падаешь.
- Хорошо, - он снова бросил рыбешку Винтер.
- Чего же тут хорошего?- удивился я.
- Твой ответ. Он мне нравится. И ей тоже. – он указал на дельфина.
- А, она что, понимает нас? – спросил я с искренностью ребенка в голосе.
- Да, - серьезно ответил он – она может многое…А пока, тебе пора уходить. Он щелкнул пальцем и яркая вспышка озарила меня…

3

Когда я открыл глаза, я шел по коридору, ведущему из курилки в аппаратную. Спустился по железной лестнице вниз. Там меня уже ждали. Бригадир, сварщик и мужичок – газорезчик. У сварщика висит маленький сварочный аппарат на плече. Современного типа. На прошлой работе мне приходилось иметь дело со старыми, допотопными. Эта такая огромная тяжеленная дура,
которую приходилось возить двоим на телеге. Рамзес протянул мне каску, противогаз и ведро с инструментами. Я нехотя взял эти надоевшие мне предметы и мы пошли в цех. Воняло фенолом, но запах был уже привычен. Кстати о противогазе: он у меня был для вида. Когда мы получали допуск для работы в опасном цеху, то осмотрев каждый свои противогазы, поняли, что мой некуда не годиться и меня не пропустят. Тогда я поступил просто - подождал пока двое работяг пройдут проверку. Взял у одного из них на пару минут противогаз. Получил допуск. Отдал ему его обратно. А сам так и остался с бутафорским. И теперь, случись какая авария,  я знал, что мне не поздоровится. Но, на протяжении всего того лета, что я проработал на заводе, я так и не заменил его.
Рамзес пару раз звонко перднул на ходу и засмеялся.
- Ты что шумишь? – решил сострить он. Я натянуто улыбнулся уголком губ. Мне было не до смеха. Тем более над несмешными шутками. Я устал. И было довольно жарко. Я тяжело переношу жару. Хорошо, что в цеху попрохладнее.
Нам надо было поставить металлическую конструкцию. И в последствии залить бетон заново, как это и было. Убей меня сейчас, я не вспомню, для чего это было нужно. Но намаялись мы с этой херней порядочно. В работе во вредном цеху был один ощутимый плюс: домой мы собирались уже пол четвертого. Урон, нанесенный здоровью, я не беру в расчет. В любом случае, как бы не было вредно – хватит меня еще надолго.
Я примитивная форма жизни. Я не умею делать ничего такого, что бы позволило получить мне много денег, и улучшить качество своей жизни. Я могу только переносить груз с одного места на другое. Совершать несложные физические действия.

4

В садике я был самым противным ребенком, как говорили воспитательницы. Когда все шли мыть руки, я оставался на месте. Когда все направлялись кушать, я шел мыть руки. Я все делал неправильно и наоборот. Мне не нравилось подчиняться общему течению. Я ненавидел детский сад. Эту тюрьму с надзирателями, в которую меня помещали на весь день, до прихода мамы или, гораздо реже - папы. Позже садик заменила школа, которую я тоже ненавидел. И вот теперь работа, к которой я так – же не питаю особой любви. Вся твоя жизнь будет в тюрьме, если ты социально неприспособленный мудак.
А еще в детстве, когда мне было лет 6-7 у меня был мышонок Джек. Это я придумал ему такое имя. Мама уходила в больницу к бабушке. Ее ударил инсульт миокарда. И приходилось сидеть с ней всю ночь. Я оставался один с пьяным отцом и мог беспрепятственно бегать на улице до глубокой ночи. И вот как-то ребята во дворе, мои ровесники, собрались в круг. Я подошел к ним. Мне было интересно, что там такого интересного привлекло их внимание. Я увидел маленького мышоночка. Малюсенький при малюсенький комочек. Он едва появился на свет и ему грозила гибель. Дети толкали его палками по направлению по направлению к луже. Он был обречен. Малолетние ублюдки не успокоятся пока не прикончат его. Я стоял в стороне и смотрел на это. Потом протиснулся в глубь круга, схватил мышонка и побежал домой. Дома я посадил его в трехлитровую банку. Бросил хлебушка. Хотел поставить маленькую баночку из под горчицы, с теплой водой, чтобы он грелся. Но грелка не пролезла.  В дверь постучались. Я открыл: десяток тупых детских глаз вопрошающе смотрели на меня. Не помню что именно они спросили, но им нужен был мой мышонок. И я им сказал, что я им его не отдам. И он останется у меня.
- А мы думали ты нам его сбросишь, - разочарованно промямлил маленький мудак, которого звали Миша. А живу я на четвертом этаже. Я закрыл дверь и стал обустраивать своего нового подопечного. Проснулся папа. Подошел ко мне. Я показал ему находку.
- Это человек, - сказал он. – Ему воды надо. Вода это жизнь.
Взял баночку с водой и хотел, было налить мышонку, чтобы тот попил.
- Куда ты!....-  я схватил его руку с баночкой, когда он уже собирался вылить воду в трехлитровку.
- Ну ему же пить надо  - удивился пьяный папа.
- Ну не так же ему, что банку всю выливать пить надо, что всю банку выливать! – психанул я.
В дверь снова постучались.
- Иди прогони их, - сказал я отцу – это уроды со двора за мышонком пришли. Папа пошел открыл дверь. И послал всех нахуй. Я только слышал, как с визгами и криками дети бежали вниз. Видимо он их напугал.
 Джек вырос большим. Анфиска, моя первая кошка, хоть и сидела и с жадностью наблюдала за ним, но не позволяла себе ничего большего. Она была достаточно умной кошкой, чтобы контролировать свои инстинкты. Когда я уходил, то горло банки, закрывал марлей. На всякий случай. Чтобы Анфискины лапки не добрались до Джека. По выходным я его купал. Так что он был чистым и домашним мышонком. Я держал его на руках как хомячка и он никогда не кусал меня. В итоге, когда нас не было дома достаточно продолжительное время. А марлю я забыл нацепить на банку. Анфиска все-таки перевернула банку. Но не убила Джека. Он убежал. Позже у нас в туалете стали появляться небольшие кучки штукатурки. Снова и снова. Мы отловили огромного мыша. Не знаю, был ли это он, или какой-то другой. Но мне почему-то верилось, что это был именно Джек. Он кстати сбежал в этот же день. Оказался слишком большим, чтобы сидеть в банке. После мама заделала цементом норку в бетонной стене и больше мы с ним не встречались.

5

Отношения между мужчиной и женщиной. Половые отношения. Всегда ни к чему, если они не вечны. Если они не до конца жизни. Но это с точки зрения моего идеалистического взгляда. Потому что я могу себе это позволить. Я могу себе позволить себя отравить. Покалечить. Лишить части здоровья. И жизни. И будущего.  И счастья. Для меня все это не так уж и важно. Я не хапуга. Не жадный до этих вещей. Мне совершенно не нужны дети. Не нужна машина. Жена. Все равно моя жена не у меня. А чужая мне не нужна. Но мне нужен идеальный текст, который выведет меня на иной уровень. И вот это уже для меня важно.
Я размышлял над этим в ванной, пока намыливал тело. Вдруг мое внимание привлек паук, ползущий по стенке ванной вниз, к воде. Вообще, я, если обнаруживаю насекомых в квартире, то никогда не убиваю их, а отпускаю в окно, на свободу. А пауков вообще не трогаю. Они для меня, можно сказать, существа священные и почитаемые. Они убивают мух. Их паутина является неплохим антисептиком. Да и сами по себе они вполне симпатичные и мистические создания. Воды было по щиколотку. Паук от воды в сантиметрах пяти. Я замер, дабы не снести его волной. Стал ждать, когда он наконец поймет, что надо ползти вверх от воды, а не вниз к воде. Прошло секунд тридцать. И он оказался в воде. Моментально свернулся в комочек.
- Бля!Заебал! – закричал я и вытащил его на ступне из воды. Я подумал, что ему ****ец. Вода то почти кипяток. Но он оказался вполне жив. Я кое-как высадил его на край ванны. Руки в пене. Руками ему помочь не могу. Он опять не знает куда ему идти. Я его подтолкнул затычкой для ванны к краю. Через минуту он снова показался мне на вид. Только в этот раз лез уже по стене. Напротив меня. Прямо под душем. А мне уже пора смывать пену с тела.
- Ну бляяяя!!- снова закричал я. Но выйти из игры, оставив его на погибель, я уже не мог. Раз уж начал спасать, нужно спасать до конца. Либо не вообще не браться за дело. Я ополоснул ладонь. Подсадил его и выбросил в сухой угол ванной комнаты. Пусть дальше сам разбирается.
Одна маленькая душа была спасена. И значит, день прошел не зря.

6

Работник объяснил мне, что в дальнейшем, чтобы видеться с Винтер и вообще иметь доступ в аквапарк, мне будет необходимо проходить некоторые испытания, разные незнакомые мне и враждебные пространства-измерения. Они находятся за пределами влияния Винтер. И они будут довольно кошмарны и чудовищны. Потому что ужас и страдание – это валюта, которой мы расплачиваемся за соприкосновение с прекрасным.
И вот я шел по широкому темному коридору. С множеством дверей. Потолок и стены осыпались. А под ногами валялись булыжники и штукатурка. Из-за одной из дверей доносились пьяные крики. Брань. Там шла кутеж. Глупое веселье. Отравляющее и бессмысленное. Это мне было привычно и знакомо и я, не постучавшись, вошел.
За столом сидели четверо. У одного не было глаза и носа. У второго не имелось щек и отсутствовала рука. Третьим была женщина, но позабывшая свой пол и воспринимающая себя, как старого мужчину с огромным клитором. Четвертый - ребенок, потерявший жизнь и состарившийся в четыре года. О, как же они были ужасны и отвратительны. И этот запах…запах спертого жира, старой мочи и застарелого больного пота. Запах смерти. Запах обреченности. Помимо всего прочего, особо любопытным было то, что на столе, среди объеденных рыбных скелетов, кусков испорченной плоти, грязных стаканов с мутной жидкостью и тому подобной снеди, лежала куча моих ненаписанных книг. И они харкали на них желтой пеной и смеялись. И наконец, двое из них, что явно имели мужской пол поднялись, расстегнули ширинки и стали надрачивать на мою литературу. А особь, что была как бы женского, но считала себя мужчиной, запрыгнула на самую середину, стянула с себя трусы, уселась на корточки и принялась натирать свою облезлую манду. Карлик же, схватил один из томов и принялся с жадностью грызть его и остервенело вырывать растерзанные страницы.

Тут я в друг очнулся. Что-то щелкнуло во мне и я вышел из ступора. Я схватил камень и бросил в карлика, хотя по идее должен был просить в кого-то из трех других. Камень угодил ему прямо по башке. Он упал на пол и злобно оскалил на меня свою маленькую сморщенную мордочку с острыми зубами. Трое остальных, приостановились в своем постыдном деле и обратили изумленные и злые взоры на меня.

-*** свои уберите! - сказал я им, - от моих книг!
- Чегооо?- борзо протянули они.
- ***, - твердо повторил я.
- От чего? – повторили они.
- От книг моих, - я сделал упор на слове «моих». Запах, повторюсь, от этих созданий был просто невероятно отвратительным. Вонища дикая. И они хотели книги мои зафоршмачить. А книги эти были единственным ключом назад. И Винтер здесь ничем помочь мне не могла. Ее влияние ограничивалось пределами аквапарка. Тут она была бессильна. Мне самому предстояло найти способ выбраться из этой лужи…и лажы… И я понял. Я понял, что надо убить их всех. Как бы трудно это не было, я должен их уничтожить иначе они уничтожат меня. Я стал бросать в них булыжники, которые лежали под ногами, а когда они закончились, в взял ржавый топор стоящий у стены и зарубил всех. Когда я пришел в себя, по всей комнаты валялись изорванные кровавые части чудовищ поедающих мое нутро. Стены в крови и мозгах. Конечно, книги были заляпаны и запачканы позорной кровью и плотью. Но все-таки сперму они на нее выпустить не сумели. Это было самым главным. Таково было условие, поставленного мне неизвестно кем. Наверное, самим собой.
7

Сальная рожа Путина, как одного из самых ярчайших явлений дьявола нашего времени, маячила на экране телевизора. Я находился не у себя дома. Дома я никогда не смотрю телевизор(да он по- моему и не работает). У соседа пенсионера Дяди Коли. Ему к тому времени стукнуло 81. Его жена умерла пять лет назад. Большую часть времени, если не пил, он проводил в одиночестве. И жить ему, как сам он утверждал - совсем не хотелось. Не интересно уже было. Мы пили водку. Тем летом я работал неделю. А в выходные нажирался, как свинья. Не напиться в выходные удалось только первые две недели работы.
- Убить! – закричал дядя Коля, указав пальцем на телеэкран - Убить негодяя и проходимца и вора!!!
- Правильно говорите дядь Коль, - поддержал я. Налил нам еще по одной. После тяжелой рабочей недели водка шла хорошо и мягко. Как родная. Мы выпили. Я как всегда не допил рюмку. Дядя Коля же допивает до конца. Для него это не проблема. Потом мы сидели пару минут молча. Президент по-прежнему что-то настойчиво обещал. Дядя коля поднялся с кресла. Взял на треть полную бутылку водки и бросил в телевизор. Она разбилась об экран. И по лицу Вовы потекли прозрачные капли.
- Проходимец! Дерьмо! Вон!! – до хрипоты разорялся Николая Сергеевич.
А я смеялся:
- Дядь Коль, по-моему он вас не слышит.
- Услышит. Время придет, услышит. – уверил успокоившись наконец он.
- А, как же люди? - неожиданно сменил тему я.
Дядя Коля насупился. Сделался крайне серьезным.
- Они забудут. Люди не имеют способности помнить долго. Лишь немногие из них.
И тут я не мог с ним не согласиться.

8
Каждый раз, когда я открывал глаза, реальность менялась. Это был сон. И это было что-то за гранью сна. Передо мной пролистывались все варианты реальности и я мог физически ощущать их. Пощупать руками. Там где я был, нет ни личности, ни временами, ни материи. Но есть бесконечно вращающая вечность и разорванные реальности, карусель ада. И мы - все что есть. Мы все и всё - одна единица, которая каждое мгновение испытывает невыносимое страдание и не может это остановить, потому что эти разорванные реальности вращаются по треугольной системе, так быстро, что их просто не успеваешь осознать и сложить правильно, так, чтобы они замкнулись и исчезли наконец. Это безумно. Меня сдавливало и спрессовывало со всех сторон. И я не мог осознать себя. И выйти оттуда. Я подумал, что это то что ждет личность после смерти, после распада сознания... А потом я постепенно стал возвращаться. Я стал думать, что ведь наверняка если я(а хотя кто я?), если такое происходит, где-то есть моя копия в материальном измерении. Человек. И ему вероятно очень ***во, раз я переживаю и вижу такое. Я с посмотрел на свои руки. И я - мое тело, это был какой-то другой человек, чуждый и не знакомый мне. Просто лишь одна из возможных проекций меня. Но его надо было вытаскивать, и я постепенно стал возвращать сознание в тело. Это был ужас коего я еще не знал. Всеобъемлющей и всепоглощающий. Где нет ни личностей, ни пространства. Ничего. Все и всё - это один и одно. Я понял, что весь мир состоит из непрерывно вращающегося страдания. И выйти из этого просто нельзя, потому что такого понятия как смерть нет. Ты вечен и ощущаешь это вечно, потому что завершения нет…Потом ко мне подошел какой-то мужик. Присел рядом. Спросил, не мешает ли он мне. Я еще не мог себя до конца осознать. Какую-то хуйню начал говорить. Сам не пойму, он по правде или кажется? Про телефон говорю – я эхолокатор потерял. Потом говорю плеер. Потом все-таки вспомнил, что это называется «телефон». Эхолокатор ****ь. Он спрашивает, а с камерой был? Я начал вспоминать. Там говорю и камера была и все на свете. А потом вспомнил, что телефон я вообще не брал. А тот мужик понял, что со мной что-то не то. Я же еще и облевался там похоже. Он мне говорит чето: «Я Серегин батя. Не знаешь его?». Я говорю: «В лицо наверное знаю, а как кого зовут хуй знает». Потом про Бога и Дьявола с ним говорили. И я попутно по карманам все искал эхолокатор. Я этому мужику еще говорю: « Эти ребята далеко продвинулись. Они не сидят на месте. Я уверен это внеземные технологии. У нас бы не додумались…» А он мне: « Вы о чем?». Я еще потом картонку под ноги постелил, потому что понял, что сижу в блевотине. И когда я поднялся и направился домой, я шел по траве и думал, что мы, идущие по траве, никогда до конца не сможем осознать, что идем по траве...

Сие был передоз всем известным «спайсом». Крайне нелюбимая мною, отвратительная, захватившая большой пласт молодежи и не только - дрянь. Я хапнул лишнего. А друг Кривой, который тогда курил со мной у подъезда, просто взял и бросил меня, напугавшись, когда я начал кричать, что на шум приедут мусора и заберут нас.


                III

1
Осенью 2012 мне пришло известие, что я прошел на форум молодых писателей, проводимый в подмосковных Липках. Не скажу, что я особенно обрадовался. Я был там в 2008. И это ничего не изменило. Да и к тому же место тесно связано с воспоминаниями. С временем, когда я был еще юным и у меня была полноправная иллюзия счастья. Насколько,  я даже тогда не понимал.
Искандер без лишних вопросов дал мне чуть больше недели без содержания. Я купил билеты до Москвы и обратно. Которые, кстати местный союз писателей, который должен был решить вопрос, так мне и не оплатил. А уже на месте, в центре сбора, в Москве, когда стали спрашивать билеты, с целью возврата денег, то я, уповая на обещания союза писателей, ответил, что мне все оплачено.
Уезжал я с уфимского жд вокзала.
Я вышел из автобуса и направился в зал ожидания. До приезда моего поезда оставалось часа четыре или пять. Точно уже не помню.  Я вышел на улицу. Закурил. Потом достал телефон, зашел в интернет на сайт премии Дебют. Увидел, что меня нет в длинном списке не по одной из номинаций. Расстроился и разозлился. Набрал номер Марианны Плотниковой. Мы немного поговорили о премии, о неудаче, еще о чем-то там пошутили. Хихи-хаха. Потом я попрощался и отключил телефон. Дело было на самом деле довольно прискорбным. Никакого движения вперед. Я закурил еще одну сигарету. Мусорщик убирал мусор в бачек. Где-то в стороне галдела молодежь. Было довольно холодно. И пусто. Я вернулся в зал ожидания.

2
Я купил себе отвратительный кофе в привокзальном ларьке. Встал у стойки. Достал творог, сок и без особой охоты принялся поглощать все это.
- Можно ваш паспорт, - обратился ко мне худенький мелкий мент. Я прервался. Достал паспорт. Показа.
- Куда едите?
- В Москву - ответил я.
- Вы не могли бы с нами пройти?
- Зачем? – лениво спросил я.
- Поймали вора. Нужен понятой. – объяснил мент.
- Извините, - улыбнулся я, - я не могу.
- Не любите органы правопорядка?- улыбнулся в ответ мент.
- Нет, - соврал я, - просто не могу.
- Ну ладно, - мент отдал честь и ушел. Я продолжил не спеша поедать творог.
Через минут десять ко мне подошел уже другой мент. Совсем юный. И тоже мелкий и тощий. Представился.
- Уже подходили, понятым быть не могу, - опередил его я. Он хмыкнул и пошел дальше.
Подозрительный хач то и дело ходил кругами и внимательно осматривал каждого ожидающего. Он мне сразу очень не понравился. Когда я снова достал мобильник и посмотрел время, он подошел ко мне и спросил:
- Можно позвонить?
- Нет, нельзя, - ответил я. Он повернулся и ушел. И я подумал, какого *** к этому уебку не подходят мусора? От него же за версту прет уголовщиной.
Телефоны я не даю звонить незнакомым людям на улице принципиально. Много лет назад я так лишился своего первого сотового телефона. Дал незнакомому хмырю на улице позвонить. Он взял и убежал. Я побежал за ним, но догнать не смог. Этого мне хватило на всю жизнь.
3
Поезд тронулся и пейзаж за окном стал медленно меняться. Места напротив были пусты.  Я вверху.  Подо мной никого. У окна, в проходе обустроилась классическая быдло-пара. Из их разговора я понял, что он недавно освободился, а она его как вроде бы ждала. Стремная, толстая она. Тощий, угловатый и тупой он. Всю дорогу они пили пиво. Ругались. Переговаривались. Больше он. Она старалась молчать. Меня несколько напрягало их соседство.
Я знал,  что ничего особенного в Липках меня не ждет. И я ошибался. Я расстелил постель и улегся спать.
Сосед за занавесил  простыней нижний этаж и улегся вместе с любимой. Не думаю, что ****. Это было бы слишком явно. Все бы заметили. Хотя, ему, как и ей, наверное, наплевать. Но, все прошло тихо.
Ночь прошла. И к полудню, на одной из станций ко мне в соседи подсела интеллигентная пара. Мужчина лет 35-40. И женщина того же возраста. Он преподаватель чего там в вузе, как я в последствии понял. Она художник и лепщица. Лепила маленькое кресло из специального белого пластилина. Ездили на семинар в Уфу. И удивительно, как эти двое трогательно, трепетно и заботливо обращались друг с другом. Так почтенно и нежно говорили друг с другом, что умиляло до слез и искренне радовало меня. Сам я, где внутри себя, всегда мечтал о таком. Именно так я и вижу нормальную, здоровую семейную жизнь. Правильный и светлый союз двух искренне любящих друг друга людей.
Через пару часов я поел: салат, пирожок с картошкой и консервированный тунец. Сходи за кипятком. Сделал чай. Выпил с шоколадкой. Лег отдыхать на свое верхнее место. Не помню, о чем я думал, но было мне довольно спокойно. В дороге, особенно в поезде всегда спокойнее, чем когда ты сидишь на одном месте и нет ни малейшей иллюзии движения.
Прошло час или два. И на одной и станций в поезд вошли два человека в штатском. И стали проверять документы у пассажиров. Я спустился вниз. Не сразу нашел паспорт. Показал им. На мне была черная футболка с короткими рукавами. На обеих запястьях у меня шрамы от порезов лезвием. На правой руке, в локтевом сгибе дорожка от многократных внутривенных инъекций. И хотя не вмазываюсь я уже очень давно, след остается явным и посей день.
- Покажите, что в сумке, - серьезно предложил мент.
Я достал сумку, расстегнул. Стал показывать: это рубашка, то джинсы, это фен…
- А это что? – указал он на видео камеру в чехле.
- Камера, - ответил я.
Я расстегнул боковой карман, и показал ему баночку в поливитаминами, в надежде что это их окончательно успокоит. Он попросил открыть крышку и показать мне, что внутри. Я открыл, протянул ему. Он задумчиво посмотрел на большие таблетки и отдал мне обратно.
-Еду смотреть будете? – спросил я.
- Нет, - ответил он и добавил – пройдемте.
Еще не хватало, чтоб с поезда сняли, подумал я.
Мы остановились в двух шагах от двери, за которой находилась комнатушка проводников.
- Зачем в Москву едете?
- На форму молодых писателей. Можете позвонить телефон дам.
- С собой наркотики есть?
- Нету.
Он обыскал мои карманы. Ничего не нашел, кроме пустого пакетика из под сахара, который он однако тоже просмотрел. Потом внимательно осмотрел мои руки и вены.
- А это что? – указала он на дорожку от иглы.- Сегодня принимали что нибудь?
- Нет, - уставшим голосом ответил я, - это кровь сдавал.
- Чтобы в Москву приехать? – в серьез спросил он.
- Да-да, - выдохнул я.
- Ладно, идите, больше вас не остановят ни на одной станции.
Я повернулся и пошел на свое место.

- Все в порядке? – спросил интеллигентный мужчина напротив?
- Да, - ответил я, - просто недоразумение.
- Удивительно, на него – он имел в виду шумного мудака у окна, - не обратили никакого внимания, а вас забрали.
- Да, - улыбнулся я уголком губ.
4
Я вышел из вагона и в темноте  направился к выходу из вокзала. Было холодно и непонятно куда мне идти в пять утра? Адрес пункта сбора я забыл за пару лет. Вернее, адрес я помнил, а как туда добраться нет. Я вообще географический кретин.
Я вошел в зал ожидания. Набрал номер Юли Яхиной. Абонент был недоступен. Обычно в Москве она брала на себя заботу обо мне. Я присел на скамейку. Я думал переждать время до светла и двинуться дальше. Ко мне подошел здоровенный мент и сказал, что здесь сидеть нельзя и я должен уйти. Я сразу отметил, то в Москве, на вокзале, менты здоровые и откормленные, как быки не в пример уфимским дохлякам. Я спросил его, как мне добраться до метро. Он объяснил и я пошел дальше. Когда вышел, на улице шел дождь и мне, пришлось немного обождать, пока он стихнет. Пока я стоял я отметил, что люди, проходящие мимо такие холодные и чужие мне. Я будто оказался в другом мире, замерзший и сонный, и мир этот не особенно нравился.
Пришлось еще час или около того ждать, пока откроется метро. Потом стоять в длиннющей очереди за проездным. Потом когда спускался по турникету два молодых пидара понимаясь вверх в открытую мазали друг друга за ***. Я отвернулся и сплюнул. В своем маленьком сраном городке я никогда не видел такой мерзости.
Я выше на своей ветки и на улице достав телефон, понял, что он разрядился. А как раз по пути был салон мтс, размером чуть больше киоска. Я зашел внутрь и спросил могу ли я зарядить телефон
- 200 рублей, - ответил парень. Я заплатил, деньги, отдал телефон и встал облокотившись на стойку. Через какое-то время, от нечего делать стал рассматривать телефоны и фотоаппараты и прочую хрень, что продавалась в их салоне. Почувствовал жажду. Достал сок из сумки, попил и затем вышел покурить. На улице проходили чурки. Вьетнамцы. И прочие люди. Наконец сигарета была выкурена, и я вернулся в салон.
- А симку московскую можно купить, - спросил я.
- Да, если паспорт есть - ответил парень.
Я оста паспорт и протянул ему. Он взял и открыв улыбнулся:
- О! Со Стерлитамака. У нас Сергей мой сменщик тоже т туда. А я Ишимбая.
Мы разговорились. И я рассказал ему, что в Москве я по важному делу, на Форум молодых писателей приехал.
Наконец телефон зарядился. Я забрал симку. Мы пожали друг другу руки и он пожелал мне удачи на форуме. Я спроси его, как добраться до улицы Космонавтов, дом 18. Он ответил, что понятия не имеет, сам в Москве не особо ориентируется.
5
Когда я шел в предположительно нужном направлении по холодной мокрой Москве, я и подумать не мог, что буквально через час другой я увижу нечто, прекрасное настолько, что я просто охуею. То, чего я не встречал ранее никогда, за всю свою, вполне уже длинную и глупо пройденную жизнь.
Я достал телефон и зачем-то позвонил одной ****и, ранее проживающей в Стерлитамаке. К счастью мы так и не встретились. А после я послал ее, потому что она стала мне, ну совсем омерзительна и мы завершили наше бессмысленное общение.
Я все-таки нашел нужный адрес. Но там был закрыто. Я позвонил Игорю Савельеву, он сказал, что он в Москве, но встретиться со мной не сможет, так-как очень загружен. И что центр сбора откроется в девять. И чтобы я ждал там. Я отключился и пошел вдоль дороги, искать кафе, где бы я смог получить дозу спиртного, так как замерз я ужасно, и хотелось согреться. Все было закрыто. И магазины тоже. И вернулся назад, по пути заметив цветочный магазин. Тогда я не придал этому значения.
Когда я открыл дверь, вошел и поздоровался, и Она взглянула на меня, улыбнулась и поздоровалась в ответ, меня пробило насквозь. Ни разу в жизни я не испытывал ничего более сильного. Подобное со мной не происходило, да и не могло произойти. Ведь Она только Одна. Я просто охуел, когда увидел эту непередаваемо чистую и сказочно прекрасную девочку. Таких ясных и истинно красивых лиц я не видел никогда. Это было что-то совершенно невероятное. Настолько теплый и пронизывающий тебя насквозь взгляд.
Там была еще Викушка Чембарцева, тогда еще я не знал, как ее зовут, а вернее забыл, так как мы были знакомы едва, только по небольшой переписке в мейле. Ито это было много лет назад.
Я засмущался и вышел. Закурил сигарету. Ангелом, который все перевернула во мне тогда одним взглядом, одной чистой доброй улыбкой - была юная и уникальная девочка-Поэт Мария Малиновская из Гомеля. Совершенно гениальная. Совершенно опережающая свой возраст. Изначально на ступень, а то и несколько - выше всех остальных.
Я закурил сигарету. Потом посмотрел на время и отправился в магазин. Взял бутылку «Парламента», сок, три пачки «Винстона» и стаканчики. Вернулся, устроился прямо на скамеечке дома напротив и стал пить.
Вообще я знал, что встречу Машечку в липках. И знал, что она произведет на меня не малое впечатление. Знал, что она не такая как все, так сам Дмитрий Чернышков, чья оценка для меня является знаком качества, говорил, что это надежда современной литературы. А он просто так говорить не будет. Видел ее на фотографии. Ее одухотворенное, чистое и доброе личико. Даже представлял, как мы будет прогуливаться вместе в парке пансионата. Но все вышло не так. Все всегда случается не в том виде, нежели мы видим на предполагаемой картинке рисованной нам глупым разумом и подлой фантазией. Не так получилось, но все-таки хорошо и даже гораздо сильнее, чем я ожидал…
Вдали показалась знакомая фигура: Влад Резников. Я поднялся и пошел к нему навстречу. У обоих на лице радость и улыбка. Помниться, я почему-то не обнял его по братски, а всего лишь пожал руку. А ведь мы не виделись с 2008 года. Прости меня Влад. В следующий раз, если встретимся, то обязательно исправлю это. Был я тогда какой-то несколько ошарашенный и замкнутый.
- Водку будешь? – спросил я. Он отказался, объяснив это тем, что как-то напивался в центре так, что не помнил, как в липках оказывался. Потом появилась Викушка. Я обратился к ней на Вы и спросил:
- Это Мария Малиновская там, да?- хотя я знал, что это она.
Вика подтвердила, что это Машечка и велела мне обращаться к ней – Вике, на ты. Подошли еще какие – то неизвестные мне люди. Влад сказал, что я возмужал за эти годы. А я все курил и попивал водку, запивая соком. Все отправились в центр. Я еще немного посидел один. Выпил еще. Потом еще. Мне надоело сидеть одному, я сложил все в пакет и отправился в след за всеми внутрь здания. Там меня записали и выдали папку с программой форума, которую я, по-моему, так и не взял с собой. В общем, я не помню, куда она делась.
Я спросил у женщины, которая записывала участников и выдавала папки, сколько у нас времени до отправки. Она ответила, что еще два часа. Это меня обрадовало. Я спустился на лифте. И быстрым шагом направился в цветочный магазин там я купил розу, отметив при этом продавщице, что это цветок для очень прекрасной девочки-Поэта. Назад я уже бежал. Мне хотелось поскорее приблизиться к этому сказочному, и казалось, нереальному существу. Настолько светлая и ясная она была(и есть), что я еще долгое время потом, не мог поверить в то, что она действительно существует. Я волновался. Ну, как будто у тебя в руках игла и ты вот-вот вмажешься. Хотя, это конечно грубая и совершенно неуместная аналогия.
Я подошел к Машечке, протянул розу и сказал улыбнувшись:
- Это Вам, как надежде современной литературы.
Она поблагодарила меня. Не помню, что именно она тогда говорила, но она была великолепна. Такая нежная, чувственная, тонкая, чистая, волшебная, неземная, невероятно красивая и сказочно одухотворенная девочка. Таких светлых и красивых лиц я не встречал никогда. Существо не из этого мира. Я наслаждался ее присутствием. У меня была эйфория, на подобии наркотического прихода. Впрочем, опять я об этой гадости. И опять не к месту.
Да, я сказал еще Машечке что-то о том, что Чернышков, коего я считаю святым нашего времени очень хорошо о ней отзывался. И, наверное, как всегда, что он воин и все такое. После этого я покинул ее. Вернее отошел в сторону, чтобы более не надоедать своим присутствием. Тем более, что все, что я на тот момент хотел сделать и сказать – я уже сделал и сказал. Я стал звонить своему знакомому из Питера, Рустику. Вспомнил, что нет у меня его номера. Позвонил знакомой пиитессе из Уфы, попросил найти в контакте, у меня на странице, такого-то и найти мне его номер. В общем, раззвонился не на шутку. Через минут десять мне пришла эсемеска с его номером. Когда дозвонился до него, спросил, может ли он мне организовать доставку наркоты в течении отведенного времени. Он сказал, что нет, так как надо было заранее предупреждать. Я снова засел в огороженную часть помещения и продолжил пить водку. Потом, уже не помню как именно, появился парень, с которым мы познакомились и выпили. Зовут его, как я потом выяснил Максим Лагно. Я предложил ему водку. Он достал фляжку бренди. И мы выпили бренди. Но я все-же, больше налегал на водку. Я о чем – то говорил. Он о чем-то говорил. Я был уже порядком пьян. Смутно помню. Потом мы пошли в магазин. Я взял еще водки. И тунца. Тунец остался у Максима. Что купил он - я не помню. После, увидевшись мельком в коридоре липок, он напомнил мне, чтобы тунец у него. Но я попал в такой жуткий алкогольный круговорот, что я не вспомнил зайти к нему и выпить с ним еще.
6
Как мы ехали, я не помню. И как садился в автобус тоже. Может, помнил какие-то кадры того, как мы шли в пансионат, но, к настоящему времени они полностью стерлись из памяти. Помню, как стоял в очереди у ресепшена, с тем, чтобы записаться и получить карточку от номера. Машечка была рядом. Трепетная и чувственная она, насколько я могу помнить, говорила о том, что роза пока мы ехали, распустилась. А я что-то шутил над окружающими, юродствовал в своей манере. Вон говорил я, на человека с «магавком» - Максим Марценкевич. А вон – Егор Летов. Парень и вправду был очень похож на лидера любимой мною «Гражданской обороны».  Было что-то еще. Были какие-то другие слова в довесок ко всему уже сказанному, знаю, но их я не уже могу восстановить.
В номере я продолжил пить с Владом. Нас поселили вместе. У меня оставалась чуть начатая бутылка «Зеленой марки» 0.7. Я запасливый. Третьим был незнакомый мне тогда еще Антон Веселовский. Он фотографировал нас. А потом в контакте, в группе «Липок» появились фотки, как мы бухаем с Владом. Как боремся на руках. И как я пьяный что-то ему рассказываю, деловито указывая пальцем. Потом я пошел в бар. Или мы пошли. Но припоминаю, что сидел я там один и не понимал, почему никого нет? А все в актовом зале, на свободном микрофоне. Рассказывали стихи. Только я от количества алкоголя не мог об этом догадаться. Да и рассказывать мне особо было нечего.
Потом я пошел спать. И открывая дверь в номер, наткнулся на Кристи Елекоеву, выходящую, а за ней Влада. Я очень удивился. Так, как ее не было в списке участников. Что-то там пошутил, на счет того, что они тут с Владом были наедине…Мы все вместе вернулись снова в бар. А дальше я уже не помню. Когда очнулся, был уже вечер. На тумбочке стояла тарелка с картошкой и мясом. Пил я только первый день, поэтому способность есть, и аппетит у меня еще присутствовали. Я с удовольствием все съел. Спасибо Владу, это он позаботился, о том, чтобы я, отключившись раньше времени и будучи не в состоянии пойти на ужин, не остался голодным. Да, стоит признать, что литература дала мне многое. Благодаря писательству я познакомился со своими самыми лучшими людьми. Основная часть близких мне до духу и мировоззрению людей я встретил в литературе. Да что говорить, всех! Никогда и нигде я не видел хороших людей в такой концентрации, кроме как в липках. Обычно мой круг ограничен либо мной собой, либо, если я нахожусь в запое - мелкими дворовыми алкашами. Среди них, конечно, тоже немало, хоть и более упрощенных, но хороших и искренних ребята, но это совсем не то. Это другой мир, или вернее, другая его часть, подзаебавшая меня конкретно.
Я ополоснул лицо и отправился в бар. Тут же взглядом нашел столик с Владом, Кристи и Корниенко. С дебиловатой, полагаю, улыбкой на лице присел к ним.
- Ты покушал? Я тебе покушать там принес – спросил Влад.
- Да, очень вкусно – ответил я - спасибо.
Потом я не помню. Знаю только, что взял еще водки и ходил весь вечер по бару и орал Шевчука «Что нам веееетер, да на это отвееетет….». Наверное, да не наверное, а точно, я выглядел ужасно, но в тот момент мне было наплевать. Я с кем-то говорил. Непременно пил. Хронология событий, как понимаете, в точности уже не может быть восстановлена.
7
На следующий день я пьяный пошел на семинар. Немного опоздал. Кто-то, кажется, пиитесса Шурка Вайс спросила:
- Это вы Файзуллин?
- Пока еще, да. – ответил я. Улыбнулся ли Василевский(он вел у нас семинар, журнал «Новый мир») тогда, или просто посмотрел на меня равнодушно, не помню. Я молча просидел до перерыва. И затем уже больше ни разу не появлялся, ни на семинарах, ни на лекциях. Только в баре. В коридоре на карачках. На крыльце. Под столом. На диване, в фойе спал. Блевал в цветы. Падал, ползал и улыбался, как справедливо заметила замечательная Ленушка Шуваева, с который мы по причине того-же моего беспробудного пьянства так и не познакомились в жизни.
В липках ходила одна ослепительная, высокая блондинка, которую я, даже сквозь пелену глухого запоя не смог не запомнить. И на которую не смог не обратить внимание. Помнится, стоял я у стойки бара, видимо очень пьяный уже, да точно, очень пьяный, за очередной порцией водки. Не поодаль, за столиком сидела она. И я, увидев ее, принялся расточаться в комплиментах, а она на то весело смеялась и прямо вся светилась, как мне казалось. Как потом она мне рассказала, уже в переписке, в контакте, говорил я тогда с трудом, говорить мне было тяжело.(Наверное потому-то и было ей так весело)Девушкой оказалась милая Яна Огладина из Праги. Я прозвал ее Фонариком, потому что яркая очень, как будто светит. К литературе, впрочем, как и многие появляющиеся во всех этих лит. тусовках ребята, она не имеет практически никакого отношения, но девушка довольно красивая и приятная, и потому ликом сладким приглянулась мне. Падкий я на милости.
Два дня, как я потом узнал, два дня мы были братьями с Писателем Валерием Айрапетяном. Да впрочем, остаемся, и посей день. Два дня я читал стихи, напивался до аута, а он дотаскивал меня невменяемого и перечитавшегося до номера. А после он уехал, и мне уже помогали другие люди. Я к стыду своему, даже не запомнил его тогда, вообще, факта нашего знакомства. И только по приезду, в контакте, мы снова познакомились, вернее я, он то меня прекрасно помнил.
Очень светлый, добрый, порядочный и одаренный парень. Массажист и при этом может и ****юлей навешать, если понадобиться. Замечательное сочетание качеств.
Викушка Чембарцева: помню ее заботливые и полные сожаления глаза, когда она меня вела меня совершенно пьяного до номера. Как потом, в переписке рассказала Леночка Шуваева, что Викусилечик очень-очень за меня переживала. И даже пыталась накормить меня невменяемого, что, разумеется, было тщетно – когда я пью, я практические ничего не ем.
Добрые, светлые, благородные и честные люди, которых я встретил только благодаря, в который раз уже повторюсь – литературе.

8
Кажется, то был второй день на форуме, или третий. Я стоял на крыльце пансионата. Курил. Увидел сквозь туман знакомое лицо. Но понять, кто это именно, так и не смог. Это была Сашечка Малыгина из Барнаула. Имени ее я так и не смог тогда вспомнить. И даже после того, как она его назвала, я все равно не понял, кто она такая. Там была еще Вайс. Я предложил им водку. Она пригласила меня бухать с ними, в номер. Они ушли. Я остался курить дальше. Выкурил еще одну. Понял, что забыл номер комнаты, куда меня пригласили. Подошел к ресепшену и спросил, где живет Вайс. Мне ответили и я отправился по заданному адресату.
Там меня встретили радушно. Налили водки. Был интеллигентный и тактичный Сергей Кубрин, Мамалыжечка, Вайса, Комаров и еще какой-то парень с довольно длинными волосами, пусть простит меня, но имени не запомнил. Потом подоспела какая-то девушка со странным, как мне показалось лицом. Видимо критик. Звали ее Леля. То что она из уфы, я узнал уже по приезду домой и то случайно. Я говорил всякие глупости. Например «Вайс-отсосайс», Вайс сделала при этом вид, что не заметила, а Кубрин сдержанно улыбнулся.
Я сделал Мамалыге комплимент, она была очень хороша в красном платье и учтиво поцеловал ручку. На то Мамалыжка сказала: а ножку, ножку поцелуете?». «Нет» - ответил я. «Ножку не поцелую». Вайса протянула руку, и спросила, а поцелую ли я ей руку? Я ответил, что нет. Ей даже руку не пожалую. Не помню, чем аргументировал и аргументировал ли вообще.

9
На следующий день я, как-то незаметно для себя, оказался за столиком с писателями Сергеем Авиловым из Питера – длинным, во всем черном, немного смахивающим на тощего ковбоя из вестерна парнем, и Дмитрием Хоботневым из Новокузнецка. Он не снимал черных очков, кажется, до последнего дня. Что-то у него с глазами проблемы какие-то возникли. Но потом прошло.
Отличные ребята. Я в основном, только с ними так и провисал до конца. Периодически тащить в номер приходилось то Авилова, то меня. Наверное и Хоботнева, но на счет него не помню. С Авиловым было чуть сложнее, чем со мной - у него парализована правая сторона. Как он рассказал, произошло то, так же, от пьянки. И тащить его было крайне тяжело. И у него иногда текли слюни. В то время как я, как мне потом рассказали, мог увалиться спать прямо в баре, на диване. Возможно, в том состоянии у меня тоже, как у грудничка текли слюни. А еще я блевал в цветы. Это я точно помню.
Помню, читал стихи про «Женщину и собаку» и Рыжего «Я усну и вновь тебя увижу…». И Вад-Дарка. Больше я ничего не помнил.
Еще по липкам разгуливал огромный рыжий кот. Пьяному, он мне показался ну просто невероятно большим. Не кошачьих размеров. Как будто из какой-то сказки. Или в сказке. Я взял его на руки и понес к нам за столик. Похвастался, что у меня теперь новый друг. Тогда у меня всерьез возникло предположение, что это и есть хозяин Липок. И я его высказал окружающим. Уж больно кот по хозяйски вел себя. Чувствовалось, что он здесь давно. Я его немного потискал и он убежал. Когда попытался взять на руки в следующий раз, он недовольно фыркнул, от брыкнулся задней лапой пошел дальше.

10
На четвертый день случился кризис. Водки было слишком неограниченно. Я больше не мог пить, что удивительно. Я ходил потерянный и взъерошенный по липкам. Люди меня пугали. Время от времени выходил на улицу и опустошенный сидел на лавочке. Или так-же ходил кругами и смотрел на людей в столовой, там внутри. Думал, что когда большая часть их разбредется, то поесть попробую, хотя есть совсем не хотелось. На улице, кажется, было уже темно. Или во мне. Или и во мне и на улице. Все смешалось. Я все-таки пересилил себя и пошел кушать. Взял стакан сока и ушел в самый далекий, безлюдный угол. Теперь это было невесело. Совершенно.
В номере меня совсем прижало. Сердце стало давить и я стал задыхаться. Я сказал Владу, что нужен «Корвалол». Он побежал в медпункт и принес горсть Валерьянки, так как больше у них ничего не было.
- Ты выпей их все, а через минут тридцать я приду, - заботливо предупредил он.
Я проглотил горсть, но это ничем не помогло. Всю ночь я мучился кошмарами, кошмарами на ровне с галлюцинациями меду сном и явью, сердцебиениями и горел при этом неимоверным жаром. И скорбью. И сожалением. И давило, такое привычное чувство не искупаемой чудовищной вины.
Надежды. Очень в скором времени это все разбивается, рассеивается и сходит на нет. Становится еще хуже. Гаже. Невыносимее.  Лучше жить и писать не надеясь ни на что. Но больше всего – не стоит надеяться на людей и искать в них света. Ибо они, самая подлая из иллюзий, которая может с тобой приключиться.
11
Ночь прошла. Влад спросил, пойду ли я на обед. Я отказался. Не было ни сил встать с кровати ни желания что либо есть. Так я пролежал до вечера. Потом кое-как поднялся и дополз до ванной. Скинул одежду. Хорошенечко вымылся. Это было нелегко. После запойная слабость. Удушье. Побрился. Почистил зубы. Обтерся полотенцем. Вышел. И сидя на койке, дал себе отдыха пару минут. Потом натянул свежее белье. Джинсы. Алимпийку. Кеды. Высушил волосы. Еще раз посмотрел в зеркало: ужасная морда, красная, измученная и вся в порезах от бритвы. Ладно. Я взял карточку и пошел в бар. Узнать, что там вообще происходит и когда отъезд.
Тут-же глазами я нашел угрюмо сидящего Авилова. Он был с глубокого похмела. Мы о чем-то поговорили. Потом я вспомнил, что у меня в номере остался бокал с водкой, тогда, когда я еще бухал в номере с Вайс, Комаровым и всеми, тогда я взял бокал водки и зачем-то по пути зашел к себе в номер, да так и оставил бокал.
- Так что-же ты молчал! – тихонечко воскликнул он. – неси.
Я сходил за водкой и отдал ему. Запить было нечем. Были только сигареты.
- Нет, я могу конечно и так. Ты сомневаешься? – гордо спросил он.
И выпил. Потом сильно напрягся. Ему было хреново. Он весь был как будто сжатый трясущийся кулак.
- Закури сигарету.
- Я закурил, сделал пару тяг и отдал ему.
- Ну все, - выдохнул он. – Сейчас станет полегче.
Я смотрел-смотрел на него и во мне заиграла зависть. Аппетит. И смелость. Я пошел к стойке бара, взял два по 50 водки и лимон. Мы с Серегой тяпнули. Я пошел взял еще. Мы повторили. Постепенно состояние, насколько это было возможно в данной интоксикации нормализовалось. Штаны с меня слетали. Я очень отощал. Как фитиль худею, когда пью. Поэтому их приходилось постоянно поддёргивать. Викуша с Хосеем, которого я считал Саламбеком, а кто такой есть Саламбек не понял до сих пор, сидели за соседним столом. Я подошел и поздоровался. Саламбек, то есть Хосей отметил, что я выгляжу значительно лучше. У стойки бара, я попытался взять пепельницу от общей пирамиды, и чуть было не обрушил все строение. К счастью только две разбились. Я извинился перед вовремя поспевшей уборщицей и поспешил к ресепшену расплатиться. Потом вернулся. Взял еще водки и пепельницу и уже вернулся к Авилову.
Пора было в актовый зал, на объявление итогов форума. И мы не спеша, я держал под руку Авилову, пошли любуясь задним видом великолепной, соблазнительной Яны Огладиной, идущей впереди нас. Присели там на ступеньках. Я подождал секунд 10 и ушел в бар за водкой. Вместо водки мне дали виноградную самогонку. А она по-моему градусов 70. Меня чуть не вырвало едва я отълебнул. Я купил себе водки. И самогон решил оставить Авилову. Сходил за ним. Позвал его. Он сообщил мне, что ему пообещали издать книгу.
- Вот это сейчас и отметим, - не растерялся я.
В итоге Сергея пришлось нести до автобуса. Он напился до полного аута. А я вроде бы приходил в норму. И продолжал пить. А чуть позже и поел. После чего снова выпил.
В самом конце я подошел в жене Филатова, извинился за свое отвратительное поведение на протяжении всего форума и поцеловал руку. Она отнеслась в пониманием.

12
Юля встретила меня у магазина, чуть дальше центра сбора. Мы по - дружески обнялись и пошли. Состояние мое было ужасным. Начиналось похмелье. Ее, хоть она старалась не показывать вида, но я чувствовал расстроило и горчило это. Прошли пару улиц до метро. Она предложила переночевать мне какого ее знакомого. Напроситься так ненавязчиво, вегетарианцы люди добрые и он бы меня оставил. Я отказался. Вообще я ненормально скромный и зажатый человек по своей природе. И потому, было решено что ночевать я буду с Юлечкой в йога- центре где работает администратором. Но сначала пришлось постоять за углом центра, чтобы второй админ, которого Юля заменяла на ночь, не увидел меня, выходя с работы. Пока я стоял я мерз снаружи и внутри и я достал телефон, вошел интернет, вышел на страницу с фотографией женщины, которая когда-то иллюзорно казалась мне самым главным. Я даже поплатился доброй частью психического и физического здоровья за это. Потом, я нашел фотографию чистого и светлого личика Мешечки Малиновской, улыбнулся и мне стало теплее. Впрочем, возможно всего лишь иллюзию. И, не исключаю, что самая большая в моей жизни. Хотелось бы мне ошибаться. О, все бы отдал что мне дано, чтобы ошибиться. Иллюзии – величайшая подлость этого мира. Ненавижу иллюзии.

 Внезапно, откуда не возьмись большой белый голубь и с силой ударился об угол дома, отлетел и уже со второй попытки исчез за домом.
- Что же ты так милый…- с сожалением сказал я. Это было невероятно и мистически. И точно не галлюцинация. У меня их не бывает. Но откуда, голубь, ночью, именно здесь в мосве где стою сейчас изорванный изнутри и истощенный снаружи
Я не стал рассказывать это Юлечке. Да и после, по-моему никому не рассказывал. Потому что все это для меня как-то странно непонятно. Мне кажется, этот эпизод случился специально именно для меня, и исходил откуда-то свыше что ли, и я должен был что-то из-это вынести, понять. Но не понял.


13
Юля подала мне знак рукой и я направился в ойга-цент. Это двухэтажное милое помещение. Чистое. И там нельзя пить и есть мяса имеет собственная вегетарианская кухня и кафе. В общем – рай для мясоеда и алкоголика. Я повесил куртку в раздевалке. Снял кеды, надел тапочки. Юля объяснила где душ. Он там только циркулярный. И я не сразу разобрался от чего какие кнопки. Наконец вымылся. Высушил волосы. Оделся и вышел к Юле. Позвала на верх. Юля заварила чай. Поставила мед, который я привез ей в качестве гостинца. Какую-то широкие и белые свечу. Я немного отхлебнул чая и съел ложечку меда. Она предложила мне бананы. Это ее вполне нормальная еда. Ныне она и вовсе перешла на полный жесткачь - сыроедение: только сырые травки, овощи, ягодки. Конечно я отказался от бананов. Мне на самом деле хотелось пива или другого любого алкоголя и может быть пирожок с мясом. Но было уж несусветной наглости купить себе по пути гамбургер и запастись парой банк пива. Мы о чем-то поговорили. Я несколько раз сказал ей какая она красивая. Потом позвал к себе. Она отказалась. Я вообще так никогда не делаю. Вот просто. Никого и когда. Не знаю к чему был тогда этот нелепый и ненужный жест. Потом Юля стала гасить свечи, но просто, а легкими мановениями руки. И тут я рассмеялся:
- Ааххаха – это ты что энергия воздуха не поконфликтовала с энергией огня! Аахахаа – понял я.
- Да, - сдержанно улыбнулась она, прекрасно понимая, что ко всем этим ее тараканам я отношусь, как к полнейшему идиотизму.
Мы легли спать. Всю ночь меня мучали кошмары и невыносимый железобетонный стояк. Проклятое либидо, от которого я страдаю всю жизнь. И кошмары, от которых тоже натерпелся.
14
Утром я снова принял душ. И уселся как киргиз на подушке(стульев там не предусмотрено) у монитора ноутбука. Да так и сидел. Потом меня угостили, за счет заведения, как гостя, вкуснейшим обедом из риса, пиццы сыром и еще чего-то. Я даже удивился, что вегетарианская еда может быть такой вкусной. Ну, и дальше так и просидел в таком положении до вечера. Хоть Юля и предлагала мне сходить прогуляться.
Потом настал вечер. И мне было пора выдвигаться на поезд.  Мы пошла провожать меня о метро. Но сначала зашли в магазин взять еды в дорогу. И первое на что я обратил внимание был запеченный, по-моему под грибами большой кусок свиного бифштекса. Юля сделала такое выражение лица, как будто, я не знаю, кусок говна собираюсь съесть. Меня это не смутило в взял еще оливье, сок и хлеб. Не поодаль от турникета мы обнялись на прощание и дальше я уже двигался сам. Спустился по эскалатору. Сел на метро. И вскоре мыкался по вокзалу в поисках своего поезда. Не сразу нашел. Спрашивал у всех. Никто не знает. Потом какая-то девушка указала:
- Да вот же ваш Москва – Уфа. 
- Спасибо, - сказал я.
И умаявшийся от поисков, направился к своему вагону и поднялся в тамбур. Погрузил вещи. И с нестерпимым чувством скорби и пустоты сел отдыхать, глядя на удаляющуюся Москву. Прежде всего мне было жаль, что так глупо потратил время и возможность видеть Машечку. Об этом я сожалел больше всего. Хотелось заплакать. Я невольно представлял, как мы едем вместе, а я прижимаю ее к себе тепло и бережно, как ребенка. Снова эти иллюзии. Невыносимо с ними жить. А умирать…умирать я с ними не пробовал.
Денег у меня оставалось на обратную дорогу и плюс пару сотен. А все небольшие припасы я уже с жадностью съел. И есть хотелось еще. Начался после запойный жор. Я купил чай и какое-то печение. Больше ничего путного у проводницы не оказалось. Ни булочки. Ни биляшека. Да, еще Юля дала пачку ромашкового чая из аптеки, чтобы я очищался. Я заваривал и пил. Так и я ехал. В тоске и пустоте. Думая о прекрасной юной девочкой с лицом ангела. За окном проплывали деревья. Дома. Огни. Темное небо над всем этим висело неподвижно. Я засыпая, вспоминал строки покойного Вад-Дарка:
Сказки на ночь правдиво уходят во мглу,
По ноябрьским тропам летит снегопад,
Я прошу – посадите меня на иглу,
Просто я не хочу возвращаться назад.
………………………………….
Накопали. Я жив. Окна ловят мой взгляд,
Без вранья объявляя, что мест больше нет.
«Не должно быть его» - так за мир говорят,
Те, кто слишком устал пережевывать бред.

15
Шагнув из поезда в холодную сырую темноту уфимской ночи, я, со всем потоком направился к выходу. В очередь к эскалатору впереди меня стояла неприглядная девушка с большой сумкой.
- Давайте я вам помогу – предложил.
- Да не надо – смущенно ответила она.
- Давайте – давайте
- Ну ладно – согласилась она и отдала мне тяжеленую сумку.
Как оказалось она тоже едет в Стерлитамак. Поэтому проблем с поиском своего заказного автобуса у меня не возникло. Последний рейс. Часа два наверное. Если не больше. Шел дождь. Мерцали огни. И в автобусе кроме нас и водителя не было больше никого. Мы ехали на переднем сиденье. Она рассказывала, что-то про деревню, про то что раньше морозы поднимались до 40 и все болезнетворные микробы умирали. Я обмолвился парой слов о своей неудачной поездке. Но больше молчал. Было спокойно и горько. Тихая боль. Так закончилась моя поездка на форум молодых писателей в 2012 году.
VI
1
- Сосала она самозабвенно. Умывалась спермой. И слизывала с члена. Иногда просила душить ее и бить не только по заднице, но и по щекам. Любила, когда кто-то за нами наблюдал при ебле. Н знаешь друг…знаешь,  эта ****а ****ая. Эта мразь проебаня, как-то наглоталась чужой спермы и пришла ко мне целоваться. А я понял, что каким-то задним чувством это. И тут же ее на колени и в рот, в рот родимую. А потом от****ил. Живого места не оставил. И еще раз в рот. Нос зажал, и она спущей чуть не захлебнулась…
- Госсподи, - тяжело вздохнул я, - что за ***ню ты мне рассказываешь? Зачем?
- Не знаю. – он выдохнул дым и задумчиво посмотрел в серый потолок.
- Ты че не понимаешь, что мне вот эту ***ню всю нахуй не нужно знать?!
- Ну, она сосала отлично, - продолжил он.
Я нервно затушил бычек. Надел каску и поспешил выйти из курилки. Но, дверь оказалась плотно заперта.
- Это что такое? – бросил я Олегу.
- Не знаю, - равнодушно ответил я. –наверное суд.
- Какой еще суд?
- Правомерный.
- Какой еще правомерный суд бля!?
- Сейчас придет судья. И тебя будут судить.
- За что?
- За то, что ты, такой как все. Но на тебе при этом живого места нет, для общей заплатки. И профилактику ты не делаешь. Только каешься периодически на вымышленные иконы. И молитву за упокой ангелов повторяешь бессловесную…А при этом хочешь к Богу, существование которого отрицаешь и обзываешь пидаразом. А сам тайком плачешь на образ женщины, перед которой ты большую вину имеешь, поскольку срал на нее большой кучей и клеветал подло.
- А что, за это теперь судят? – удивился я.
- Да, и не только за это….- многозначительно ответил Олежка.
- А за что еще? – он меня заинтриговал.
- За улыбку. И еще когда красоту видишь. За это теперь тоже очень судят жестоко и жестко. И если любишь тоже судят. Любить совсем нельзя. И в девушки видеть не кусок ****ы, не станок, а ангелы. За это вообще могут сильное порицание вынести.
Я немного оторопел от такого поворота событий. Достал сигарету. Закурил. Присел.
- Сейчас придет, сейчас придет – повторял Олежка. И левая века его нервно дергалась. Вид у него был неважный. Он побледнел. Руки тряслись. На стене, напротив нас появились кубики с буквами. Я понял, что чтобы выйти из этой западни, нужно не пытаться вырваться, а наоборот зайти в глубь, и выйти с другой стороны. Сделать манёвр.
В комнату через вентиляционный отсек стал поступать газ. Валерка упал на пол и задергался. Изо рта его пошла пена. Я просунул ему зажигалку промеж зубов. Один зуб сломался. Я заметил в его глотке какой-то белый комок. Скомканный лист бумаги. Он разжал челюсть и я вытащил записку. На обмуслявленном клочке  химическим карандашом было написано «Дождь». Это песня ДДТ, которая играла в такси, в день, когда мы впервые встретились с Д. Может быть дата этого дня – код, для открытия двери? Но я не помню этих чисел! И даже день ее рождения не остался в моей памяти!
Валерка тем временем обмяк и обоссался. И по-моему…уже не дышал. Я и сам начал ощущать явное ухудшение. По всему телу разливалась нарастающая слабость. И тут мне стало смешно. Валера был без противогаза. А мой же не рабочий. Он для вида сделан. Мне как всегда очень повезло. Выхода не было. Я поднялся и шатаясь подошел к стене. Видимость слабая. В глазах все плыло. Я набрал инициалы Д.С. и первые пришедшие на ум цифры 1-8-2-7. ****ь!*****!*****! Дверь не открывается! Я стал удаляться. Падать в глубь себя.  Из далека я увидел, как стена подалась и мое тело провалилось в неизвестность.

2

Когда я открыл глаза, первое что увидел  - это аристократичное лицо мужчины с усиками и пенсне на тонкой переносице. Рядом была женщина в халате. На медсестру не тянула. Слишком солидно она выглядела.  Холеная такая вся, с уже конечно, появляющимися признаками старения на смуглом лице, но красивая, сексуальная и милая. Еще вполне употребляемая, как женщина. Наверное, врач. Заведующая отделением. Хотя я врачей таких никогда не видел, но это первое, что пришло мне в голову. Они что-то говорили. Я не мог разобрать их слов. Казалось, на каком то, неизвестном мне языке. Потом, по мере того, как я приходил в себя, я понял, что просто мозги у меня после отравления плохо работают - я поэтому не могу внять их речи.
- О, смотрите, в себя пришел - сказала женщина мужчине.
- Мда…крепкий парень и как выдержал… - он поправил пенсне.
- Сердце крепкое, - женщина посвятила мне в глаза фонариком. Я отмахнулся рукой.
- Ой, а глазки, какие голубые! – звонким не по возрасту голосом отметила она.
- Сердце крепкое, а печень больная! Хахаха – закатился мужчина. Женщина укорительно посмотрела на него и он замолчал.
Я попытался приподняться, но женщина остановила меня.
- Лежите, вы пока еще слабы. Оставайтесь в постели.  Я Эвелин. – она протянула мне красивую кисть с золотыми кольцами на всех пальцах.  – Я хозяйка корпуса, в который вы случайно, по недоразумению забрели. Вы теперь  собственность нашего графства, в пределах корпуса опять же, конечно. А за переделы корпуса  вас никто не выпустит.
Мужчина снова ехидно захихикал. Только теперь уже женщина не остановила  его.
- Как же я могу быть  чей-то собственностью – возразил я – я же человек, отдельная личность в пространстве и времени. И еще мне на работу надо, там уже, наверное, обед закончился.
- Не переживайте по поводу работы. Завод подождет, - успокоила Эвелен – да и к тому-же там еще и двух минут не прошло. Время там у вас и у нас здесь, в графстве идет по разным измерительным законам.
Мужчина весело хлопнул в ладоши и проговорил скороговоркой:
«Время там и время здесь
По иным часам течет
Парень исстрадался весь
Кто-то любит его рот,
рот любимой его-о-о-о»

- Прекратите ваши пошлости Альфред, - резко обрезала Эвелин.
- Извините Эвелин Юрьевна, больше не буду –  одернулся он.
- Еще одна такая выходная и понижу в жаловании, - пригрозила она, - а еще хуже – уволю и отправлю, вон как его – она показала пальцем на меня – разнорабочим на хим. производство.
И тут же она поправилась.
- Простите, вы для нас очень важны, и имеете для очень большое значение. Но ваша работа…в общем ее у нас выполняет самая низшая каста. Те, кто никому не нужен. Вас, кстати, как зовут?
Я хотел назваться чужим именем, но не смог соврать и почему-то робко ответил:
- Рома. – и через паузу добавил – как же так? Я для вас важен, но вы даже имени моего не знаете?
- Дело в том, - начал объяснять мужчина - что когда вы прошли через стену в наш корпус, то охранные сенсоры зафиксировали в вас болезнь. Вы отравленный и больной человек. А именно такие нам и нужны.
- Вам нужен мой гепатит С? – удивился я.
- Ваш гепатит-мелочи, - улыбнулся Альфред. – его легко вылечить. Но вот то, что у вас в голове и там – он ткнул пальцем в мою грудь – представляет для нас действительно немалый интерес. Нам нужны ваши тараканы и ваши грезы. И мы собираемся забрать это.
- Каким образом – усмехнулся я.
- В субботу вам будет сделано шунтирование коронарной артерии и трепанация черепа. Таким образом мы удалим все, что нас интересует.
- ****ь!!! – взвыл я – Ссука! Вы что тут ебнулись все!!?? Сумасшедшие ****и! Отпустите меня!
Я дернулся соскочить с постели, но тут, хилый на вид Альфред  схватил меня своими железобетонными, как оказалось,  руками и уложил обратно. Все мое тело пробил паралич, и я не смог и пошевельнуться. Глаза его налились чернотой и удерживали мой взгляд. Я не мог сопротивляться.
- Достаточно, - скомандовала Эвелин и он отошел от меня. Эвелин подошла ко мне, и наклонилась, прижавшись вплотную. Я ощутил ее приятное тепло и упругие груди. И запах цветов. Каких именно - я вспомнить не мог.
- Милый мой, - будоражаще и пугающе прошептала она мне на ухо, - сопротивляться бесполезно. Ты просто уйдешь навсегда. Бесследно. Будто тебя и не было. А твое бессмысленное тело мы скормим охранникам.
Сказав это, она лизнула меня в ухо, что признаюсь, несмотря на все, было мне приятно.
- Поспи пока до субботы, - продолжила она уже не шепотом, - сегодня четверг. Два дня потерпишь без мук. И мы тебе в этом поможем. Альфред привязал мои руки пластиковыми жгутами к железной койке. Затем ввел что-то мне внутривенно в правую руку. По ощущениям напоминало «промидол».
- Винтер! – вырвалось у меня.
- Здесь она тебе не поможет, -  сухо произнес  Альфред, - за пределами аквапарка ее влияние заканчивается.
- Ну, до встречи, милый, - махнула мне рукой Эвелин. И повернувшись, вышла прочь из комнаты. Я заметил, как под обтягивающем тонкую талию белым халатом эротично выдаются красивые плотные ягодицы.  И подумал, что ей лет 40, может быть с небольшим, а может больше. При соответствующем уходе женщина долго может держать форму. И я был бы не прочь отодрать эту зрелую тварь, как следует, как последнюю сучьку. Удивительно, но даже в таких обстоятельствах человеческий организм не отпускает это глупая потребность в ебле и разврате. На этом я стал проваливаться и отключился.  Далее ничего не помню.
3
Очнулся я на влажных шелковых простынях. Тело разламывало на куски. Полная боли голова. Абсолютно голый. На меня смотрели две восхитительные груди третьего размера с большими сочными сосками.
- Попей, милый, - Эвелин протянула мне стакан с холодной водой. Я с жадностью осушил его.
- Что здесь произошло?
- Мы с тобой неплохо повеселились, - звонко хихикнула она.
- А какое сегодня число и день?
- Число не знаю, - числа нам не сообщают, - день, пятница. И на завтра, - ее голос вдруг погрустнел - тебе назначено «извлечение»
Я откинулся на подушку. Она примкнула ко мне всем своим великолепным телом, так, что я бедром чувствовал ее влажную промежность и волосатый лобок, а ее ляжечка пришлась на мой *** и яйца. Ее изумительная головка лежала на моей груди, и казалось, будто она прислушивается к биению моего сердца.
- Слушай, а тебе обязательно убивать меня? – я провел рукой по ее шелковым черным волосам.
- Не мне, - тихо ответила она, - я всего лишь исполнитель. Там выше есть люди, которые крайне заинтересованы в том, чтобы узнать внутри у таких как ты.
- Каких? – удивился я.
- Других, - ответила она, - хрупких, голубей умирающих. Нам непонятно природа вашей хрупкости. Мы хотим понять механизм и причины, в результате которых появляются такие…- она замолчала
- Уроды, - помог ей я.
- Нет, - возразила она – не говори так. Это хорошая черта – хрупкость.
- А ты не боишься, что я просто сломаю тебе шею и убегу отсюда?
- Не боюсь, - ответила она, - тебя не выпустит охрана. Да и убить ты меня не способен. Ты обречен. Живым ты отсюда не выйдешь. Впрочем, - она грустно хмыкнула,  – как и мертвым.
Она еще что-то говорила. Не помню. Шептала какие-то слова. Я гладил ее волосы, и в полумраке догорающей свечи, она казалась мне такой родной и беззащитной. Но я знал, что это только лишь иллюзия безопасности, что необходимо сваливать поскорее отсюда. Знал, но, мне было так хорошо и спокойно с этой женщиной, которая собирается меня убить, что я просто лежал и наслаждался теплыми мгновениями.
4
- Ромка, - шептал мне далекий и красивый голос - поднимайся, хороший мой.
Нежные и сильные при этом руки приподняли мою голову.
- Ромаш, поднимайся, пожалуйста.
Так меня называла только одна женщина в мире. Я открыл слипшиеся глаза. И невольно улыбнулся.
- Дашка, рыженькая моя, откуда ты здесь?
- Неважно, - сказала она, - ты должен встать. Нам надо уходить.
- Не надо, - бормотал я разбитыми губами. Во рту ощущался металлический вкус крови. Я тебя предал. Ты мне подарила самую сильную и большую боль, а я тебе, наверное, самую большую подлость. Я тебя подло предал. Я всех, всех, всех подло предал!!
- Мне плевать,- улыбнулась она, так, как обычно она улыбалась, казалось, только мне. – Я знаю. И еще знаю, что ты сошел с ума от горя, когда потерял меня.
Я знал, что ей действительно было наплевать. И она не злилась на меня, потому что сильнее и выше меня. Она добрая и благородная. И способна не отвечать злом на зло. И делать добро, даже тем, кто ей неприятен и омерзителен. Такая она Дашка. Такой я ее и запомнил. И вот теперь, она вернулась, чтобы спасти меня.
За дверью послышались какие-то шаги.
- Поднимайся, - поторопила она, - нам надо уходить.
- Дашка – тянул я едва шевелящимися губами – я не могу. Я тела не чувствую.
- Хороший мой, ты должен подняться. Времени мало…
Я ничего не мог поделать. Тело мое онемело и не слушалось. Тогда она, мою заляпанную кровью руку, поднесла ко рту и стала целовать ладонь.
- Не надо, - шептал я, - я грязный, кровь отравлена…
Она не обращала на мои слова никакого внимания. Продолжала целовать и дышать на мою ладонь, я начал ощущать легкое покалывание в пальцах, и постепенно чувствительность вернулась. Так же она проделала со второй рукой. Потом, из своих рыжих волос она достала маленькую серебристую заколку и воткнула мне в бедро. Меня словно ударило током и я стал чувствовать ноги. Но я был по-прежнему крайне слаб, и ей понадобилось приложить немало усилий, чтобы поднять меня.  Опираясь на нее, я медленно стал передвигать ватными ногами.
Дверь за нами захлопнулась и мы оказались в большом длинном коридоре, конца которому не было видно. Повсюду валялись ошметки мяса и изодранная одежда. Пахло кровью и прогорклым жиром.
- Мне надо присесть, - я почувствовал, что слабость нарастает и я могу потерять сознание. Дарья усадила меня на какую-то старую обветшалую тумбочку, что стояла у стены. Достала из кармана куртки влажные салфетки и стала вытирать мне лицо. И тут я первые смог как следует всю ее разглядеть. На ней была черная плащевая узкая короткая куртка, которую я она сшила сама. Тонкая талия была обтянута кожаным эксклюзивным поясом серого цвета, который в 2008 году я привез ей из Москвы, по возвращению с Липок. На роскошных бедрах висел охотничий нож. Синие джинсы. Черные сапоги на высоких толстых каблуках.
- Амазонка моя, - прохрипел я, восторгаясь ее красотой и сексуальностью.
- Не твоя, - оборвала она, - поспешим, - она выбросила комканную окровавленную салфетку. Взяла меня под руку и мы двинулись вперед.
Мы прошли метров двадцать. Далее следовал поворот и за которым наш путь преградила Эвелилин.  От ее холодного взгляда мне я почувствовал резкое ухудшение.
- Не смотри ей в глаза! – крикнула мне Даша.
- Ты от меня убегаешь милый! – сладостным и похотливо омерзительным голосом протянула мне Эвелин. Дарья облокотила меня на стену. Вытащила нож, сделала пару резких шагов в направлении Эвелин и остановилась прямо перед ней.
- Я убью тебя, если ты помешаешь нам пройти, - резко и твердо сказала она.
Эвелин театрально хмыкнула. Потом протянула ей ключ и отошла к стене.
- Выведи его отсюда. Только ты можешь. Охранники-людоеды отключены, как минимум еще на пару часов. Но тоннель для него сужается…Поспешите. У него мало времени.
Я не понял, о каком тоннеле она говорит. Но Даша резко схватила меня, и мы двинулись вперед. Далее я помню все, как в бреду и тумане. Как неясный сон. Вот мы проходим рядом со столом, за которым сидят огромные уродцы со свиными головами. У некоторых головы напоминали морды инопланетных чудовищ из фантастических фильмов. Мы проходим мимо. Даша открывает железную дверь. Я отчетливо запомнил лязг входящего в замок ключа.

5
Когда все закончилось, мы оказались в зеленом лесу. Я ощущал легкость и силу в теле. Мы шли взявшись за руки с Дарьей. Под ногами нашими росла земляника и вились по земле недозрелые зеленые маки. Я еще удивился тогда, ведь маки обычно такими не бывают. Но практично заметил, что хорошо было бы их сорвать и набрать побольше…но, Даша была со мной и она бы этого не одобрила, да и ни в коем случае не разрешила, не позволила бы мне. Да и нужно ли мне все это, когда рядом Она?
Мы остановились, пристально посмотрели в глаза друг другу и обнялись.
- Ромка….- так тепло и нежно протянула она и прижалась ко мне еще сильнее.
- Дашка, - завопил я, - в той реальности, там, мы давно уже расстались. Уже четыре года. А ты вышла замуж.
- Что ты такое говоришь?! – возразила она, - Нет! Нет!
- Да. Дашенькая моя, Бусечка рыжая, к сожалению – это так. Мы не вместе. И никогда не будем.
- Помнишь, ты обещал мне, что станешь писателем, ради меня? – сладко прошептала она мне на ухо.
- Да, - ответил я. – Я не смогу сдержать обещание.
- Ты обязан. Иначе умрешь никем – твердо обрезала она.
Ее сладкое дыхание  убаюкивало меня. Я чувствовал, что наши объятья продляться еще совсем недолго и мне хотелось растянуть этот рай, эти сказочные и чудесные мгновения, как можно дольше. Я хотел, чтобы время замерло. Я наслаждался ее теплом. Теплом, которое не чувствовал уже много лет. И не почувствую уже более никогда.
- Ромка, - протянула она грустно, не расцепляя объятий – еще пару мгновений и я исчезну. Дальше ты пойдешь сам, один. Ты должен выбраться отсюда. Заклинаю тебя, выберись отсюда – со слезами умоляла она.
- Я выберусь. Я обязательно выберусь. Обещаю моя хорошая. Дашунечка моя. Я…..- я не успел закончить фразу. Она исчезла. Я не договорил.
Я остался один, с зажатой в руке серебряной заколкой. Посреди черного выжженного поля.  В полумраке. На многие километры от моего крика раздавалось эхо. Ничего не было. Я хотел уйти оттуда. Не быть больше. Но не знал нужного направления. Куда мне стоит двигаться, чтобы прийти к выходу из данного заточения. И поэтому просто пошел прямо. Шаги давались нетрудно. Тело мое приобрело былую силу и упругость. Почва была твердой и черной, как деготь. Пахло гарью. Так что шагалось то мне легко, а вот дышалось не очень. Я люблю свежий, чистый воздух. А здесь, видимо, был нехилый пожар, и пожарники не прибыли вовремя. Или же, как это часто бывает - их вообще не оказалось на месте поджога, поскольку им наплевать на судьбы зеленых полей и лесов.
6
Я шел неделю или две. В кармане штанов лежала заколка.  Я почему-то постоянно проверял, на месте ли она. Паранойя. Боялся потерять. Предмет был дорог мне.
Темень непроглядная. Я молил если уж не о Солнце, то хотя бы о Луне, чтобы в ее свете разглядеть призрачный маяк, который бы привел меня хоть к какому-то логическому завершению данного движения. Он, как мне казалось, непременно должен быть. Но ни Луны, ни Солнца, ни даже маленькой тусклой звездочки в мертвенно черном небе не было. Однако – это не являлось абсолютной тьмой. На поверхности вокруг себя, на расстоянии двух-трех метров, я мог различать небольшие выемки и бугорки. А временами, будто неведомый сказочный конек-горбунок вдавил копытцем проклятую земельку, и в выемке накапливалась пусть и тухлая, но все-таки водица. И тогда я аккуратно ложился на живот и жадно втягивал противную жидкость в себя, с тем, чтобы не умереть окончательно от обезвоживания и все-таки дойти до намеченной мною, но между тем неведомой  мне цели.
Постепенно силы мои иссякали. Пересохший рот. Обезвоживание. Тяжелые рабочие ботинки. Истертые в кровь ноги. Обессиленный, я падал на землю в надежде отыскать спасительную влагу, но там ничего не было, только копоть и сухая трава. И все-таки, я поднимался и шел, временами полз, но, так или иначе, двигался вперед. Когда становилось совсем худо, и сознание начинало покидать меня, я сжимал через штанину заголку, и втыкал ее в бедро, и тогда ясность ума и некоторая свежесть сил возвращались ко мне. Я поднимался и шел дальше.
Внезапно передо мной возникло огромное чудище: здоровый раскачанный монстр под три метра ростом, весь в вздувшихся венах, обмотанный ржавыми цепями впивающимися в его стероидные мышцы. Одна рука, если так можно назвать эту огромную колбасину, по форме напоминала человеческую, вторая же была клешней. На свиной голове огромные бараньи рога. Его ноздри грозно сопели и брызгали. А маленькие(по сравнению с мордой) глаза грозно пялились на меня. Я не то чтобы оторопел, а прямо чуть было не обосрался от такой неожиданности, благо нечем было, ведь я не ел уже много недель.  Чудище не двигалось. И я замер. В глазах все поплыло. Очередной приступ. Но сквозь пелену я заметил, что за монстром находится дом, освещенный неоновым светом.
-Что тебе нужно? – внутриутробным голосом спросило чудище. А я стою и не могу ничего ответить. Рот ватный. Вот-вот сознание потеряю. И ноги подкашиваются.
- Что тебе нужно?! – еще раз повторил чудище. Я попытался ответить, что мне необходимо пройти в дом, но вместо этого получилось какое-то:
- Эуээооо..
И тут же я получил удар такой силы, что отлетел на несколько метров и жестко ударился об землю. В глазах все плыло, но я видел, как оно стремительно направлялось ко мне. Заколка! - осенило вдруг меня. Я трясущейся рукой достал ее и ткнул ею  в ногу, что моментально привело меня в сознание. Я вскочил на ноги, и когда чудище приблизилось ко мне и схватило своей лапой за шею, а клешней уже собиралось размозжить мне череп - я вогнал в живот ему всю заколку, целиком.
Чдище расцепило хват. Упало на колени, тяжело вздохнуло и рухнуло набок без дыхания. Из рта его вытекло небольшое количество темно алой крови. Серебро растворилось в нем и убило. Я понял это, когда попытался вытащить орудие убийства. Его там не было.

7
В доме, который окутывал неоновый свет стоял сладковатый запах разлагающегося трупа. Двое по пояс голые сидели у кровати. На одном красная фуражка. На другом рабочая каска. Оранжевая - простой рабочий. На кровати лежала юная девушка в белой, кружевной сорочке. Лет 18- 20 на вид. Чиста. Прекрасна. Но мертва. Один, тот что в фуражке, держал свою ладонь на ее бедре задирая подол сорочки. Очень близко, практически вплотную, пальцы его упирались в промежность. И этот жест отдавал крайне мерзкой, недопустимой, отвратительно похотливой распущенностью. Вторая же его ладонь по отечески грела бледный, и очевидно холодный лоб спящей принцессы. Отец-совратитель одной половиной лица являл скорбь и убитость горем, второй же горел сальной старокозлиной, липкой похотью.
- У тебя разнузданная ****а – неожиданно высказал тот, что в каске.
- И что это значит? – ответил двуликий папа.
- Не знаю, просто прилипло это словосочетание. Какое-то оно плотно содержательное – «разнузданная ****а».
- Да просто ты долбоеб. – папа отвлекся от застывшего тела дочери и любовницы в одном. - У тебя психика крайне подвижная. Тебя задевает многие вещи. Вот если к девушке которую ты считаешь ангелом подходит какой-то похотливый *** старый, то ты все, прям плохо тебе и отвратительно. И болит все у тебя. Ты ж такой весь чувствительный. Истинный. Настоящий. Тебе надо, что бы женщина всю жизнь была только с одним мужчиной. А мужчина с одной женщиной. И тебе плохо, потому что ты понимаешь, что это правильно, но так не будет. Никогда. Идеализм тебя погубил. Развратил. И сделал окончательным чудовищем. А ведь по идее должно было быть иначе. Но ты слаб. И не выдержал своего богатого внутреннего мира.
- Разнузданная ****а.
-Вот-вот…и я о том же.
- Сперма в ****е. *** в заднице.
-Да-да, у тебя большие проблемы. Это жизнь для черновой работы, понимаешь? Нет здесь места для святости, если ты не готов за эту святость умереть. Прямо сейчас и здесь. Или в любой другой момент.
- Сперма, сперма, сперма, говно!
Что-то лопнуло во мне и я, самопроизвольно закричал:
- Почему вы такие?!Почему!!?

Тот что в каске, остолбенел и застыл. Стал будто из камня, не живым – статуя восковая. С головы папы стерлось лицо. Однако он не потерял способности говорить, и представился мне редактором.
Переместившись в другую комнату, с нормальной обстановкой – без трупов и пожилых развратителей, мы оставили статую наедине с разлагающейся , но прекрасной его, и очевидно – единственной возлюбленной. Потому что только статуи способны любить по- настоящему. Люди – всегда нет.
За чашкой крепкого чая мы разговорились с безликим редактором. Я напомнил, что пару лет назад присылал стихи и рассказы на их адрес. И поинтересовался о судьбе рукописей, хотя все и так было очевидно. Редактор сказал, что раз  это было давно и мне не ответили, то, следовательно, мои тексты нахуй никому не нужны. Потом,  мы пива попили и выкурили по сигарете. Еще поговорили о жизни. О ****ях и о честных женщинах, которые рождаются крайне редко. А потом я неожиданно спросил, можно ли мне еще стихов послать. Потому что их у меня очень много накопилось. Я их конечно удаляю, время от времени провожу чистку, и устраняю проф. не пригодные. Но они все равно лезут из меня целыми кучами. И никуда от них деться. 
- Нет – ответил редактор –  видите ли, я уже довольно стар, под шестьдесят лет мне, но тем не менее мое либидо еще вполне в норме. И поэтому я публикую преимущественно юных девочек, за то что они предоставляют свое сладкое, ээ простите солоноватое лоно для услаждения моей похоти. Поэтому вам опубликоваться в нашем журнале, ну просто никак не представляется возможным.
Затем я задал второй вопрос, которым мучился уже очень давно. Я спросил его почему в литературе версификаторы всегда продвигаются гораздо легче настоящих Поэтов. После чего в комнату, видимо на помощь, вошел второй, уже с лицом, узким и сухим напоминающем сморщенную морковку, редактор. Они стали о чем-то перешёптываться. Так продолжалось минут десять. И я решил не тратить время и задать вопрос непосредственно по поводу моих стихов.
- У вас сказал, - второй – там хлама много, как поток реки, в которой и говно, и трупы, и туалетная бумага, но бывает и цветы попадаются…
- Да, - вмешался безликий – и видно, чувствуется, что у вас очень сложные отношения с этим миром. Это, да, чувствуется. Но мелатонина не хватает.
- А в семейной жизни должна быть договоренность – продолжил второй.
- Но ведь – возразил безликий – уже давно доказано, по средством сложнейших математических вычислений, что если запустить во вселенной ниточку то она вернется к тебе с обратной стороны.
- Да – согласился второй – вселенная это шар… кансьержное..Пуанкаре…аааа..крокодил.. в горелампочке…
- Воды – сказал я, воды. Мне внезапно захотелось пить. Жажда нарастала и иссушала мое горло. И мне становилось тяжело дышать.
- Анита принесите ему ведро воды. Быстро! – услышал я где-то неподалеку. В общем-то предметы я различал уже с трудом. Всё расплывчатые силуэты.

8
Одной рукой она придерживала мою голову, а второй поила из граненого стакана. Я отхлёбывал с жадностью, но не спеша и маленькими глотками.
- Ты не беспокойся – сказала она поставив на тумбочку пустой стакан. – Тут еще целое ведро. Помойное. До завтра хватит. За три дня ты слишком привык к промидолу. И поэтому тебе его отменили. И еще, ты пока бухал, раздал все протеиновые батончики. И поэтому покушать удастся только завтра.
«Да я пока и не хочу» - подумал я и спросил:
- А который час?
Она достала мобильник.
- О! Уже 9 часов подходит. Пора в Третьяковскую галерею. С подружками с одного курса собирались. На выставку обнаженных фигур. Одевайся быстрее! Мы опаздываем!
- Да-да, я сейчас – ответил я, поднимаясь с койки – Вы идите, а я догоню.
- Хорошо пупсик! – задорно взвизгнула она, сочно чмокнула меня в лоб и выбежала из комнаты, видимо, не нарочно, а под влиянием эмоции, сильно хлопнув дверью.
- Все повторяется – произнес хриплый, уставший голос.
У окна напротив, под одеялом, спиной ко мне лежал человек.
 – Все повторяется – продолжил он, не поворачиваясь. – Вот стена. Кирпичная. Перепуганный человек прижимается к ней. С другой стороны стены, на толстой цепи подвешен огромный крокодил. Он раскачивается подобно маятнику и удар его может прийтись на любую точку. Пробив стену в нужном месте, он хватает человека и разрывает его. Вот такая вот изощренная и нескончаемая казнь. Крокодил – хищник. Человек – жертва. При этом оба они пленники. Выбраться из комнаты невозможно, потому что, как и вселенная – это замкнутая система.
- Где-то я это уже слышал – произнес я.
- Да – ответил человек и повернулся ко мне. Его желтое, истощенной лицо покрывали редкие глубокие морщины. Он протянул трясущуюся руку к стоящей на тумбочке чашке. Сделал глоток. Поставил обратно и продолжил:
- Ты создал меня. Шесть лет назад. И оставил здесь. Ты не придумал выхода отсюда. Ты просто придумал меня и все. Это была твоя первая попытка что-то изменить. И как всегда провальная. Ублюдок.
- И что мне теперь делать? – спросил я.
- Валить отсюда! – истерично закричал он – Валить! Надевай ботинки и вали быстрее! Времени совсем мало! Ее силы на исходе! Она не сможет так долго держаться!...
***
Я выбежал из палаты. Кинулся к медицинскому посту.
- Где здесь выход?!
- Там, на право… – указала она рукой. В глазах ее был неподдельный страх и волнение.
Я побежал в указанном направлении.
- Стойте! – кричала она мне в след- Лифт!...этаж!.. – последнее что я услышал.
Я остановился, когда легкие мои разрывались, а ноги уже не могли бежать. Наклонился опершись рукой о стену. Изо рта потекла слюна. Я плохой бегун. Очень быстро сдыхаю. Потом я присел на пол у стены. Передохнул минут пять. Огляделся и понял, что я сижу прямо у лифта.
- Дерьма вам на ложке! – кричала торговка проходя по вагонам.
- Не надо - я показал ей руку ладонью вперед – я уже ел.
Она проследовала дальше. И все слышалось: «Дерьма вам на ложке! Дерьма вам на ложке!». Пару раз она делала паузы. Кто-то покупал.
Проводница разносила белье.
- Мне не надо – сказал ей я – даже распечатывать не буду. Оставьте. Кому-то будет нужнее. Лучше скажите, где здесь лифт. Он был совсем рядом, но потом я его потерял. Мне необходимо сойти. Очень.
- Лифт… - задумалась она – да, и в правду. Он был где-то здесь. Но уже пару дней как стерся.
Может быть, вам в туалете поискать? – предложила она.
- Хорошо – ответил я. – Я попытаюсь. – И пошел в туалет. В туалете многое можно найти.
Ноги. Грязные торчали со вторых ярусов. Запах пота и дешевых духов.
- Все жизни в одной жизни… - дрожащим голосом скрипел дрожащий тощий юноша у окна в проходе, уткнувшись лицом в замерзшее стекло. – Неееправильно это: все жизни в ооодной жииизни…
Какой-то старый хрен с голым волосатым пузом безуспешно пытался наполнить стакан кипятком поворачивая ручку краника туда-сюда. Залип он на этом деле. У входа в сортир. Две старые перекрашенные дуры очень эмоционально мерились знаниями орального секса.
- ..надо за мошонку прихватывать, как следует! И о второй руке не забывать… – говорила первая.
- Головку…головку надо активнее лизать! Все внимание на ней акцентировать! Залупа самая чувствительная часть! – возражала вторая.
Послышался звук слива. Из туалета вышла привлекательная молодая блондинка в черной водолазке и синих джинсах. Наплевав на приличия, я нагло протиснулся между двумя престарелыми шмарами и проследовал в отхожее место.
9
- Дурновкусие и покой. Какие- же совершенно неродственные понятия тесно соседствуют в этом забродившем мире – сказал, сидящий на толчке мужчина средних лет.
- Ээ..- оторопел я – а как же вы? А она же?.. – указал я на дверь – Только сейчас же…
- Да, прошмыгнула. Вышла-вышла… –ответил он,  уже застегивая ширинку.
- Ээ..и я?...
- В сортире всем места хватит. Ваше место свободно – сказал он. Хлопнул меня по плечу и вышел вон.
Я проверил закрыта ли дверь. Закрыта. Поссал. Умыл лицо. Нажал на кнопку с номером «1». Лифт поехал вниз. 9 -8-7-6-5-4-3.. и на 2 остановился. Я нажал на аварийную кнопку. Прошло минут десять. Никто не приходил. Я стал орать, пинать и бить кулаками дверь. Наконец я выдохся. Кулаки болели. Сил кричать не было. Я сел на пол.
«Блять. Неужели это все. И там за дверьми лифта бетонная стена. И больше ничего. И я навсегда заточен здесь. Потому что за пределами лифта просто ничего нет кроме нескончаемого бетонного пространства. И я, как и тот бедолага о котором я позабыл, выдуман каким-то мудаком и оставлен здесь навечно. Ну как же так? Эта идея с «матрешкой» в литературе повторялась множество раз. Это же, если я не ошибаюсь из Буддизма взято. Но я то это не специально. Мне это вообще не нужно. Просто так получилось. Я шел-шел. И вот сейчас я здесь. Хотя и не хочу быть здесь. В этом тупике. Почему?!»
Я поднялся. И еще раз нажал на кнопку аварийного вызова. Раздалось обнадеживающее «дциньк» и двери лифта раскрылись.
- Привет друг. – передо мной стоял Альберт. С гитарой за спиной. На нем был стильный пиджак. Синие джинсы. На ногах черные Конверсы. Лицо его выглядело немного уставшим. Но в целом он был неплох.
- Привет Альберт. Как отсюда выйти? Мне туда надо.
- Туда успеешь – ответил он – у нас дело есть. Тут плохое произошло. Пойдем.
Мы поднялись на третий этаж. Прошли по недлинному узкому коридору. Напротив, двери слева, стоял крест. Имя на нем мне было знакомо.
- Шурик умер – сказал Альберт.
- Как? – спросил я и почувствовал, как к горлу подкатывает ком.
- Сошел с ума. В очередной раз, когда у него съехала крыша по пьяни - повесился. Два мента, которых вызвала жена вытащили его из петли, но было слишком поздно. Незадолго до смерти, он начал срывать с себя одежду и выть как одержимый. Сорвал крест и бросил на пол. И Все повторял: «Не я же..не я же..нет, не я это…».И знаешь что я тебе хочу сказать – демоны, которые были в нем, они есть и в тебе, вы же кололись одной иглой…
- Я знаю – ответил я. – но дело не в игле. Пошли зайдем.
- Пошли – согласился он.
Альберт оставил гитару у стены. На ней, как он сказал, все равно уже давно струн нету. Поэтому сыграть не получится. Говорят, для некоторых музыкантов, гитара, как и литература для некоторых писателей – это тот же крест. И пускай она даже без струн.
*******************
Мы с Шуриком в свое время не хило вмазывались всем, чем только возможно. Наберем пару пакетов спидов, пива, еды и засядем на пару дней на его второй квартире, на окраине города. Пару раз нас вместе забирали в гнка. Один раз, я чуть не сел за него. А он как-то поплатился здоровьем, когда поехал за меня на гоповскую разборку. В общей сложности он отсидел 9 лет. Разбой, нанесение тяжких телесных, кража еще что-то там. В это человеке, как и во многих из нас тьма была перемешана со светом. И порой, было не разобрать что там внутри и как.
Работал он на военном заводе «Авангард». На опасной должности «подрывником». Был на хорошем счету. Профессионалом. Алкоголь употреблял практически всегда. Чуть реже наркотики. Внутривенно. При этом не терял в массе. Вполне неплохо выглядел. И постоянно ходил на работу. Обладал крепким здоровьем и сильным телом. Когда мы только познакомились, я сперва, глядя на его отличную форму подумал, что он спортсмен. После он рассказал мне, что такой от природы. И никогда ничем не занимался. И вот сейчас, на 38 году жизни его не стало. Осталась жена и пятеро детей
***********************
Мы вошли. Поздоровались. Женщины в черных платках. Заплаканное и убитое горем лицо жены. Все пахнет скорбью и смертью. Запах церковной свечи. И в гробу посереди зала тело. Едва знакомые черты.
- Это не он -  сказал я Альберту.
- Это он – просто его здесь нет. Это плоть в которую он был заключен. Сам он…
- Где? – опередил я его.
- Не знаю…но возможно не в самом лучшем месте. А возможно и наоборот. А возможно и нигде. Этого никто не знает.
Я положил руку на мертвые руки друга и сказал:
- Больше боли не будет. Прощай друг. Мне будет тебя не хватать.
Я всегда говорю это, когда прощаюсь с умершими  родными существами.
В подъезде мы встали у окна. Стояла зима. Падал снег. Много снега. Его всегда много. Даже если он не падает. В этом городе, в котором я родился и умер. Всегда зима. Просто многие этого не замечают.
- Ты должен измениться – начал Альберт, закурив беломорину - и подчинить все холодному расчету. Любовь и счастье не для тебя. Ты же всегда это знал? Ты никогда не будешь любим той, которую любишь и как следствие счастье закрыто, исключено. А скорее всего, ты неспособен по своемй природе на То Великое, чего тебе всю жизнь так хотелось. Тебе скоро 30 лет. Раз я говорю тебе это, то значит ты и сам это уже понимаешь.
- Мне 26 – поправил я.
- Ты пишешь с того момента, когда тебе было 26. Но человеку который сидит за письменным столом и пальцы которого выбивают на клавиатуре эти слова именно сейчас в этот момент ему 29 лет 33 дня и 3 с половиной часа. Твоя печень и сердце в плохом состоянии. Особенно печень. И ты не перестанешь ее разрушать. Ты по-другому не можешь. У тебя просто нет больше времени на сраные иллюзии и пустую идеализацию тупых кукол, которым ты не нужен и никогда нужен не будешь. Пока ты не поймешь, что все кончено и не откажешься от того, кто тебе необходим как воздух - Восхождения не произойдет.
- Я понял. Что мне делать дальше?
- Выходи.
- А что там?
- За этой дверью ужас, как и везде… будет сплошное черное поле. Иди вперед чтобы не случилось. Не возвращайся.
Я подошел к двери. Потом обернулся:
- Ты ведь умер много лет назад.
Альберт улыбнулся:
- Ты тоже. Но тебе сюда пока рано. У тебя есть дела.

10
Чем больше живу – тем больше хочется умереть. Причем смерти не какой-то яркой, геройской, интересной, а просто тихо уснуть и не проснуться. Завершения хочется. И избавления от всего. К счастью обязательно будет. Нужно только жить дальше.
Суицидальные мысли начали посещать меня уже в садике. Почему-то это был нож который я загоняю себе в висок. Видимо, это связано с тем что в семье всегда была напряженное обстановка. Я ненавижу свое детство. Ненавижу садик. Ненавижу школу. Никаких особенно светлых воспоминаний кроме ужасов, крови, криков и воплей у меня не сохранилось. Позже я понял, что убивать себя не нужно. Жизнь сама сделает это за тебя. Она и так есть непрерывный постоянный суицид. Да и собственные амбиции не позволяют мне уйти в скором времени. А если уж совсем прижмет так есть куда более безболезненные способы. Благо фармакология в наше время на высоте. Пятнадцать таблеток баклосана приправленные бутылкой водки, как-то унесли меня в пограничное состояние между жизнь и смертью на 16 часов. Откачали. Но я потом сожалел.
*************

Я брел уже много месяцев, а может и лет. Чувство времени тут было искажено. Порой непонятно, минута прошла или вечность. Лицо мое потрескалось от мороза. Дышать становилось все труднее. Все тело ломило, как от тяжелейшей алкогольной интоксикации. Хотя я ничего не пил. Двое взяли меня под руки и повели по длинному коридору. Я ничего не видел, глаза ослепли. Услышал лязг замка. Открылась камера. Мена бросили туда и закрыли. Я сидел прислонившись к шершавой стене. Я слышал чей-то тихий плачь. Женский. Я думал мне мерещиться. Но постепенно зрение стало возвращаться. И я увидел, что у стены напротив сиди миловидная девушка. Миниатюрная со светлорусыми волосами и большими добрыми зелеными глазками. Она смотрела на меня и плакала.
- Что случилось с тобой? – спросил я.
- Я блудница
- Что? ****ь что ли?
- Но я поздно девственность потеряла. В 19. А до этого только сосала.
- А, ну это все меняет. – брезгливо ухмыльнулся я - Подумаешь сосала. Вообще мелочи. Ни о чем. Не считается. Честная девушка. Мать мария практически. И во сколько начала сосать?
- С 15. А нет, – она заглянула в свой дневник, - с 16 и я не жалею об этом. Это было по любви. Меня никто об этом не просил, и я нигде не читала как это делать. Я сделала все интуитивно.
- ****ец… - выплюнул я.- Шлюха.
Девочка похоже была совершено не вменяема. Она говорила о всей этой распутной и пошлой мерзости  с таким спокойствием и обыденностью, как будто рассказывала какие то светлые моменты из своего детства. И еще, она не выглядела как мразь. Она выглядела как чистая и добрая девушка. О который просто невозможно подумать, что она шлюха. И от этого контрастна становилось особенно горько и тошно. Мне хотелось заплакать.
- Я не шлюха – обиженно хмыкнула она. - Шлюхам это нравится. А мне всегда от этого больно и удавиться хочется.
- Ну тогда следуя твоей логике убийца, которому плохо, из-за того что он убил – не убийца. Вор, которому плохо от того что ему плохо, от того что украл не вор. Тогда вообще все грехи оправдать можно если человеку из-за них плохо? Чушь! Это мир фактов. Что ты делаешь – то ты и есть. И если ты живешь как шлюха, то ты шлюха и есть!
Она ненадолго замолчала. Мне показалось хочет заплакать. Но нет, она продолжила свою историю.
- Мы встречались три года я у него только сосала. с 16 лет. А потом он меня бросил. И очень сразу нашел другую. И специально, чтобы сделать говно я потеряла девственность с уродом который мне противен. А потом я трахалась с незнакомцами, но больше сосала, а после убегала от них и никогда не выходила на контакт. Мне было противно, ноя  ведь не виновата, что так легковозбудима.
Боль начала пронзать мою голову. Виски давило. Пульсировало. Хуже всего, что к этому моменту мы уже были знакомы какое-то время. И эта маленькая нежная девочка полюбилась мне и стала родной. И чем роднее она становилась, тем больнее мне было от нее.
- Один мой парень сказал мне, что я только сосать и умею. А одна девушка, призналась, что они с парнем хотели мне предложить секс втроем. Я потом увела у нее парня. И ему нравилось при сексе раздвигать мне ножки. А у тебя были случаи с глазами? Когда девушки неожиданно кончал на глаза?
Она задорно хихикнула. Ей это казалось чем-то веселым. Боль нарастала. Я схватился за голову.
- А еще, я художественной гимнастикой 7 лет занималась и один из моих парней любил мне раздвигать ножки в шпагат когда трахал.
Я сидел и просто молча охуевал от этого «Зеленого слоника». Был в шоке. Я за свои 29 не слышал такого, что узнал от этой двадцати двух летней девушки. Хотя я, как мне казалось, повидал многое…
- Но в себя я редко пускаю, обычно только в рот. А там между ног ведь ребенок выходит и это место святое. Мы каждую пятницу ходим в монастырь. И я каюсь батюшке и говорю, что я блудница. И мне кажется Бог наказывает меня. У меня в уголках губ появился налет. Это знаешь, после минета обычно сперма там скапливается. И это Бог меня наказывает так.
Мою шею сдавило узлом. Кровь билась в глаза и казалось сейчас разорвет череп и лицо лопнет. Я схватился за голову, завыл от боли и неконтролируемо начал биться затылком о стену. До тех пор пока все не потемнело и я не провалился в пустоту.
Когда открыл глаза, она сидела рядом и тихо плакала. Моя голова была перебинтована ныла. Я ее основательно разбил.
- Прости меня. Что я такая. Мне самой от этого больно. И я всегда страдал от этого, но ничего с собой поделать не могла. И делала это специально?
- Зачем?? – выплюнул я - Зачем становится хуже, когда любому понятно что нужно быть лучше и нужно быть чистым?
- Я этого тогда не понимала. Там где я родилась, на девушку если не шпокается еще в школе смотрят как на белую ворону. А девочки хвастаются своим опытом. Это у них авторитетно. Хотелось избавиться, на зло себе.
- От чего?
- От святости.
- Да ее в тебе никогда и не было!
Она снова заплакала.
- Пожалуйста, прими меня такой какая я есть? Обними. Я буду тебе самой лучшей.
- Не могу – ответил я. – К сожалению, не могу. Но если бы я мог выбирать, я бы хотел пройти с тобой до конца.  Именно с тобой.
- Обними?
- Не могу. Мне нельзя. Не по понятиям прикасаться к такой.
- В пятнадцать меня чуть не изнасиловали. Это был старшеклассник, который провожал меня до дома. У подъезда он начал ко мне приставать. Но проходящие мимо люди спасли.
- А зачем ты гуляла со всякой мразью? – выплюнул я.
- Я не виновата. Мы только за руки держались.
- Это тоже мерзко – фыркнул я.
- Ты можешь представить что мне в 13 лет предложили секс? И когда я отказалась меня назвали «холодной». У меня вся психика с тех пор сломана. Весь мой мир перевернулся тогда. Вот этому ребенку предложить секс.
Она достала фотку из кармана куртки и протянула мне. С фотографии смотрела маленькая девочка, с кукольным чистым личиком и большими доверчивыми глазками. Она была в сером плащике. Головушка повязана разноцветным платком.
- Да что ж за дьяволы – заскрипел зубами я - у вас там живут в этом вашем содомийском московском дурдоме? Ненавижу сук!
Я ударил кулаками в бетонный пол.
-Я, когда в 16 сделала минет. У меня пропали месячные. И я всерьез долгое время беспокоилась, что я залетела, - она засмеялась звонким девичьим смехом – даже литературу в инете об этом искала.
Господи опять началось.
- Да! - выплюнул я – Если в рот то девочка, если в жопу – то мальчик.
- Прекрати, - засмеялась она, - не издевайся.
- Я и не издеваюсь. Мне повеситься хочется.
- Прости, - она внезапно переменилась. Замолчала. А потом серьёзно продолжила:
- Поможешь мне убить?
- Кого? – пренебрежительно улыбнулся я.
- Того, после кого я стала такой.
- Тогда мне придется убить много людей.
- Нет. Все остальные так. Никто. Нужно убить только одного.
- Всех надо убить, - сказал я – всех у кого сосала. И кому давала. Вся мразь должна полечь.
- Нет, только один – оборвала она.
- Вот сама и убивай, - засмеялся я, - еще я за то что какая-то ****ь на передок слаба ебарей ее убивать буду. – Сама-сама. Сама сосала, сама и убивай!
***
На следующий день, когда я проснулся она подарила мне рисунок: девочка держится за руку с мальчиком. Небо синее-синее. И небольшой дождь над ними.
- Вот примерно так все и было, - улыбнулась она.
- Где? – улыбнулся я.
– В моем сне, - ответила она. И ее большие чистые зеленые глаза загорелись радостью.
- Ты ведь не такая, правда? Не такая грязная, как говоришь. Ведь правда же, да?
- Я мыла-мыла тарелку, и наконец отмыла. Я два года никого к себе не подпускаю. И ем себя за то, что так вела себя. Но все что я рассказало было и изменить этого я уже не могу. А ты? Ты ведь не такой бездушный как говоришь? У тебя ведь есть душа?
- Нет – ответил я. – У меня нет души.
Замолчал. А потом неожиданно для себя выдал:
- Ты нужна мне.
- Ты мне тоже, - ответила она.
- Знаешь, когда мы выберемся отсюда. Если выберемся.  – я сложил аккуратно рисунок и положил в нагрудный карман спецовки. – Я буду ждать тебя. Даже если буду знать, что никогда не дождусь. Я все равно буду ждать тебя. Потому что ты мое родное. Я так чувствую.
- Сейчас я тоже так чувствую. Что ты мое родное. И всегда им был. Просто мы пока нужны друг другу.
 Она улыбнулась своей чудесной, открытой доброй улыбкой и я, едва удержался, чтобы не обнять ее. В камере нависла тишина. Давящая. Хотя секунду назад все было так хорошо и спокойно. Никто из нас не решался нарушить молчание.
На полу валялась ржавая консервная банка. Я взял ее. Отогнул крышку.
- Слушай, я сейчас кое что сделаю, только ты не мешай.
- Не надо! – искренне напугалась она – Если ты умрешь, то и я умру.
- Да не умру я. Я только имитирую суицид. Надо проверить одну догадку.
- Какую? Не надо, умоляю.
- Я думаю, труп им здесь не нужен. И это может помочь мне выйти.
- А я? Как же я? Ты меня бросишь?
***

Я спросил его
- Я скоро умру?
- Нет. Не скоро.
- Тогда может не стоит пить препараты. И стоит дальше бухать и жрать все что можно. И раны перевязывать не стоит. И антибиотики нахуй? И тогда?
- Нет. Ты не можешь умереть. Во всяком случае еще долго не сможешь. Ты можешь опуститься в полнейшее чмо, стать инвалидом, овощем. Но ты не умрешь. Ты так наказан.
- За что?
- Изначально за то что родился. Потом, ты извратился и туда прибавилось все зло которое ты причинил людям.  И оно росло как снежный ком. Ты же не смог сдерживать его. И начал воротить все больше и больше несустветной ***ни. Контроль потерял.
- Но ведь если я…
- Нет. Ты не сможешь убить себя. Сам же знаешь, ты слишком слаб и труслив для этого. Так и будешь гнить многие-многие годы. Все прочувствуешь тысячи тысяч раз. Во всей цветовой гамме.


11
Нас продержали в этой камере еще несколько долгих месяцев. И эта девочка, хоть мы с ней и не соприкасались не разу, дарила мне удивительно много тепла и надежды. Она перевязывала и омывала мои гноящиеся раны водой из под крана. Перекись нам не выдавали. Только бинты и вату. Лихо я искромсал себя ржавой жестянкой. Заживал долго и с трудом. Девочка пела мне убаюкивающие песенки на ночь. Гладила по голове. Но обнять себя я ей не позволял. Хотя она шептала добрые слова. Сидела долгими ночами рядом, когда у меня был жар и меня мучали ужасные кошмары. И я боялся что меня утащат злобные монстры. Она была рядом и от ее тепла моя жизнь в камере становилась менее невыносимой. Временами, мне даже казалось, что я счастлив. И меня ничто не гонит. Никуда бежать больше не нужно.
 Мы много ругались. Но всегда мирились. Я увидел ее не такой как она рассказывала о себе – а совершенно иной - чистой, ясной и настоящей. Человека такой искренней и открытой доброты редко встретишь. Хрупкое, красивое и надломанное, как и я сам - тонкое существо, которое я так глупо и жестоко обидел, но между тем, и полюбил после, всеми остатками своего холодного сердца. Полюбил, наверное, не так как любят раз и навсегда, одну единственную Женщину. Но, это было тоже нечто очень сильное и подлинное. Во мне возникло и укрепилось чувство необходимости в этом человеке.
12
Когда пришло время моего освобождения. Конвоир дал мне какой-то бланк. Я расписался не спрашивая и не читая. Мне было плевать. Хоть пусть даже я подписался в собственном смертном приговоре. Но мне хотелось уже выйти из камеры. И не важно, что будет там дальше.
Пройдя несколько метров от камеры я остановился.
- Постой. Мне нужно вернуться. Можно?
Тот положительно кивнул.
Я вошел в камеру. Подошел к этой девочке и крепко прижал ее к себе. Мы оба тихо заплакали.
- Маленькая моя, прости. Прости что не смог принять тебя такой какая ты есть. Хоть ты и самая лучшая. Я не знаю…Не знаю за что нам все это. Мне не надо знать, что такое настоящая Любовь. Но сейчас я хочу сказать тебе, что люблю тебя. И не могу теперь без тебя. И я навсегда перед тобой в неоплатном долгу. Я пропаду без тебя. Не отпускай меня. Умоляю…
- Ромочка - сказала она – ты в ни в чем передо мной не виноват. У тебя все будет хорошо. Пиши книгу. Я поняла, что в моем сердце другой человек. И всегда там был. Мне самой горько, что все так получилось…Ты еще будешь счастлив.
- Не буду. Но ты только живи. Хорошая моя. И я буду жить мыслью, что где-то есть Ты..
- Пора – сказал конвоир. Мы расцепили объятья и меня увели.
13
- Что будет с ней? – спросил я его, когда меня вывели.
- Ее отпустят – он улыбнулся добро и искренне -  если бы ты не обнял ее - оставили. А так отпустят. Я рад, что ты оказался таким. С ней все будет хорошо.
- Я это ….- запнулся я от кома в горле. - она мне очень..
- Знаю.Такой человек не может быть не дорог – понимающе кивнул он. – Ее невозможно не любить. Она очень хорошая. И при всем том, что у нее было - это по-настоящему добрый, светлый и искренний ангел, коих мало в этом мире. Ты не беспокойся. С ней все будет хорошо. Ты был с ней незаслуженно и неоправданно жестоким и злым, причинил боль, тем самым ты аннулировал ее грехи. Ты не имел права вести с ней себя так. Она искренне верила тебе и хотела отдать все самое лучшее что в ней заложено. А ты это выбросил. Смял как мусор и бросил в парашу. За это на тебе теперь еще одна большая вина. Карму ты себе братец подпортил основательно. Живи теперь с этим.
- Знаю. А мы с ней?..- я снова запнулся. Горло перехватило.
- Нет. Вы не увидитесь больше никогда – однозначно произнес он. - Беги. Демоны уже снова идут за тобой.
И я побежал. Длинными коридорами. В поисках выхода. С болью в груди, удушьем и чувством безысходности и потери. Впрочем, мое привычное состояние, но тут что-то, как потерял эту девочку, прижало конкретно. Я сам не ожидал такого. Не был готов. Согласен был даже обратно идти в душную камеру и сидеть там целую вечность. Делать для этого маленького сокровища все что могу и ни в чем не отказывать. И не обижать и корить, а только обнимать и греть. Работать на ее благо. Дарить радость и оберегать от всякой ***ты, которой так плотно наполнена наша жизнь. Все, только бы быть рядом с ней. Но дороги назад я уже отыскать не мог. Так как бегал я в поисках выхода довольно долго. И запутался. Все попадал не в те двери. Натыкался на тупики. Сортиры. Комнаты для плотских утех пропахшие спермой, хмелью и калом и комнаты для разделки мертвых. Переделанные морги под приготовление пищи для местных обитателей, с таким, очень знакомым мне, тошнотно сладковатым запахом. Или просто тупо бетонные стены. Да и девочка та, знаю, давно покинула камеру и ушла в свой живой и цветущий мир здоровых(условно, опять же) людей. Жить нормальной(для нее) и полноценной жизнью, как она это умеет. Понимая это, что она наверняка спаслась, потому что в данном случае, из двух персонажей, по всем законам жанра спастись должен только положительный, то есть Она, я находил в себе силы искать выход. И наконец, я нашел его. То было маленький люк в потолке в потолке одного из особенно загаженных сортиров, в который я едва протиснулся…

14
…и вылез на поверхность. Все было разрушено.  Весь корпус в руинах. Валялись обломки стен, кафеля, светильников… Я протер глаза от известковой пыли. И в метрах тридцати различил фигуру хранителя, неподвижно сидящего на краю пустого бассейна. Я побежал туда.  На дне лежало окровавленное тело Винтер. Я спрыгнул в бассейн и бросился к ней. Вся она была изрезана. И не дышала. Я бросился к хранителю. Стащил его стал трясти.
- Это ты ее убил? Ты?!!Говори?!! – истерично кричал я.
- Ты, – невозмутимо ответил он.
- Но как? Почему? – я расцепил хватку.
– Ты слишком далеко зашел. Чтобы вытащить тебя ей пришлось пожертвовать собой. Она задыхалась без воды и извивалась, принимая все новые и новые раны, а потом долго умирала в тяжелой агонии. Но все-таки спасла тебя. Она просила передать, чтобы ты помнил эту жертву и никогда не забывал. И что ей было наплевать, на то, что ты одно из самых худших существ в мире. Она все равно пожертвовала собой ради тебя. Потому что ты ей дорог. И она любит тебя. Всегда помни об этом. А еще лучше… спаси и прими кого-то другого. Если сможешь. Это я тебе уже, от себя добавляю. Дурак.
На этих словах он стал харкать кровью и потухать.
- Стой-стой… – я тормошил его.
- Уходи - прохрипел он, - скоро здесь все взорвется.
- А, ты?
- Мое место здесь.
***
Я дополз до проходной. Задыхаясь приложил измазанный кровью пропуск к красному огоньку. В кабинке застыл обуглившийся контролер. Я выполз наружу. И с завода начали доноситься взрывы. Подъехал старый Пазик. Открылась дверь.
- Залезай быстрее! Скоро тут все ****ой накроется! – крикнул мне водитель.
Я заполз в салон. Двери закрылись. И мы уехали.

15
Был вечер. В комнате стояла тишина. За окном шумела желтеющая листва. Проходили машины. Проходили люди и жизнь. Наступала осень. Небо было на удивление ясным и синим. Винтер плавала в облаках. Я сидел за рабочим столом. С комом в горле. Думал о Тебе. Молча прощался с тобой уже который день. В груди колотилось сердце. В глазах стояли слезы. Я выдыхал усталость. Допивал свою боль. И дописывал эту историю.
08.09.2015. 22:26