(Фрагмент романа "Крепостная герцогиня". 1711 год.)
… Минуло четыре дня, и добрался Томас Голд на перекладных до града Епифани. Явился к местному градоначальнику, предъявил бумагу царскую и прослушал отчёт о пока безуспешных поисках покойника. Засим изволил молвить:
- Я тут пару деньков по делам торговым помотаюсь, засим труп утоплый, коий вы, смею надеяться, отыщите опознАю и государю доложу. А вот похороны торжественные хоть и состоятся непременно, токмо совсем не скоро, ибо монумент изготовить и установить на брегу донском у места утопления – дело не борзое. Так что, у вас полнО времени, дабы место сие благоустроить.
Аки токмо вышел посланник царский, кликнул градоначальник зама своего по чрезвычайным ситуациям:
- Ну, что, друг мой ситный? Хоть Епифань не суть град губернский, но положение наше, аки глаголится, хуже губернаторского! Коли не отыщем за пару дней рыжего Уолтера Гриффита чуть выше среднего роста, то ссылка к белым медведям нам будет помилованием казаться!
- Понял я намёк прозрачный, - молвил рыжий зам чуть выше среднего роста, а посему подобрал кандидатуры будущих покойников.
- Идиот! Они же за пару дней разложиться не успеют! Посему наведи справки о преставившихся в конце июля – начале августа. Отыщи середь них рыжего нужного роста и в воде подержи. Коли не найдёшь, придётся власы его покрасить!
Меж тем направил стопы Томас Голд на кладбище епифаньское. Явился к могильщику главному с бутылкой водки московской и молвил:
- Разыскиваю я друга своего утоплого некоего Уолтера Гриффита, коий подался из Англии безопасной в Расею дику…, то бишь дивную. Возможно, доставляли Вам труп неопознанный роста чуть выше среднего со власами рыжими? Коли опознаю я покойника сего, ставлю ящик водки сей.
Задумался главный копатель и ответствовал:
- Не попадался нам утоплый агликашка хилый.
- Далеко не хилый! Хоть и умный зело, но прекрасный боксёр!
- Так сие собака! Но зверюга сия вовсе не волосата!
Засмеялся Томас:
- Боксёр суть не токмо собака, но и боец мордобойный.
- А умеет ли сей боец с ножом обращаться?
- И с ножом, и с вилкой.
- А метать сей нож в цель?
- Ещё аки! Уолтер был вице-чемпионом славного града Кембриджа по метанию ножа.
- Оно и видно! С шести саженей прямо во глотку зафигачил!
- И кого же сей «Вильгельм Телль» порешил … пред утоплением своим?
- А зачем топить-то, - удивился могильщик, - коли герой сей и так пребывал одной ногой в могиле?
- Токмо одной?! – воскликнул Томас Голд. – Значит, Уолтера Гриффита на брег речной лишь полумёртвым вынесло?!
- Доставлен сей деятель был к нам исключительно по суше приятелем нашим кучером Епифаном, коий ныне в остроге деревни Михайловки томится. Правда, арендатор колымаги некий помещик Василий Петров сего боксёра величал Фомой Златым. Однако разок обмолвился и назвал его по-ненашенски. Однако не ВОлтером, аки Вы глаголить изволили, а Роджером.
- Аки ты глаголил, что Василий Петров величал его?!
- Экий Вы, барин, забывчивый! Роджером.
- Сие обмолвился, что «Роджер». А величал?
- «Фома Златой».
«Что в переводе на язык человеческий "Томас Голд" означает!» – с волнением помыслил Томас Голд и вопросил:
- И кому же сей Роджер столь не угодил, что ножом в глотку с шести саженей угодил?
- Бандюгану жутчайшему. Они в трёх экземплярах на колымагу вышеуказанную с фузеями напали… То бишь не колымага с фузеями, а супостаты с оными. Так Роджер рыжий не токмо глотку одному продырявил, но и двух других вырубил! Причём
в отличие от столяра
вырубил без топора,
а лишь кулаком. Ну, а уж далее Епифан привёл их в состояние готовности … к земле!
- Но коли бандиты способность к сопротивлению утратили, то Аки Уолтер, … али Роджер в состоянии прискорбном ранее указанной полуготовности оказался?
- Один из вырубленных пред сАмым вырублением успел-таки бабахнуть боксёру рыжему несобачьему из фузеи во грудь. А уж аки сей полупокойник сумел обидчика своего наказать … сие за пределами разумения моего пребывает!
- А где пребывает могила сего героя? – вопросил скорбно Томас Голд.
- Столь же за пределами разумения моего, - грустно вздохнул могильщик. – А посему опознание трупа с последующим распитием ящика водки … увы(!) не состоится!
Прежде, нежели продОлжить расспросы могильщика, уже начавшего от водки окосевать, применил Томас метод дедуктивный:
- Глаголил ты, что привёз Епифан Роджера полумёртвого на кладбище сие. Могила же Роджера неизвестна тебе. Уж не следует ли отсель, что повёз Епифан героя аглицкого помирать в иное место?
- Знамо дело, что не следует! – пристыдил интеллектуала могильщик малограмотный. – Ибо вернулся Епифан в Михайловку с трактирщиком (то бишь бандитом главным!) разбираться, а Роджера помирать увёз Василий Петров с иным кучером.
- И куда повёз?
- Во град Орёл. До сАмой границы с орловской губернией довёз. Но там, аки нам кучер сей иной опосля глаголил, отпустил его Василий Петров и молвил, что далее во град Орёл наймёт иного кучера… То бишь не сего иного, а иного иного! … А Роджер к тому времени совсем плох стал. Лежал без движения и ни на что не реагировал. Разве что дышал немного. Верно доктор, его у нас осмотревший глаголил: "Не жилец!"
- Значит, в Орёл…! – молвил Томас.
- Но сперва в Михайловку, - уточнил могильщик.
- А что я там забыл?
- Епифана из острога освободить.
- С какой стати?
- Стать у Епифана та ещё! – согласился могильщик – Аки у медведя. Однако продлил сей увалень живот приятеля твоего самое малое на пару часов, а то и на все три! Ибо коли ни свернул бы он три выи, а засим в Михайловке четвёртую главарью, то все обитатели колымаги покинули бы сей мир, и никто даже могил их не нашёл бы!
- Ну, начнём с того, что могилу героя аглицкого и так пока никто не нашёл … по крайней мере – я! А продолжим тем, что сей Епифан обрёк друга моего заместо успокоения вечного на три часа мучений! И за сие должен я освобождать его?!
- И то верно, барин! Тем паче слава в очах народных за сей поступок благородный суть пустой звук, ибо не токмо дохода не приносит, но и в расход ввергает!
- А ведь верно глаголишь, хитрюга! – усмехнулся негоциант аглицкий. – «Слава в очах народных», что именуется «пиар» совсем не помешает. Коли спросят тебя, кто Епифана освободил, глаголь, что купец Томас Голд… А за что приговорили Епифана?
- Приговаривали полицейские, когда били его (а засим нам в виде хвастовства повторили): «Сие тебе, дурья башка, за то, ибо семьи наши обрёк на одну зарплату нищую прозябать!» Правда, грабители сии государевы не шибко обнищали, ибо со всех поборы увеличили, ну а с нас, кладбищенских – первым делом!
… Прибыл Томас Голд в Михайловку и к полицейскому главному явился:
- Позвольте представиться: негоциант аглицкий Томас Голд, прибывший по делу государеву.
- Готов услужить Вам и Государю расейскому в лице Вашем аглицком, но по-расейски слишком уж любо глаголящем!
- Благодарствую за похвалу, что на манер французский комплиментом именуется. Объясняется сие тем, что хоть родитель мой и барон аглицкий, но мать родом из Расеи, крестница Алексея Михайловича Тишайшего.
- Что-то фамилия сия знакомой кажется.
- Фамилия царя сего суть «Романов», а прозвище – «Тишайший».
Мент поганый (тем паче, что слово последнее произошло от латинского «паганус», то бишь «сельский», что к сему деятелю легавому вполне относится) вскрикнул нечленораздельно и перекрестился поспешно.
Рассмеялся негоциант:
- Знать, не зря в народе расейском глаголят, что когда «кажется», потребно креститься!
- Что изволите потребовать, Ваше Сиятельство?
- Не я требую, а крёстный дядя мой августейший. Вот бумага от него официальная о помощи в розыске приятеля моего графа аглицкого Уолтера Гриффита, пока считающегося утоплым в реке Дон во граде соседнем Епифани.
- Не извольте беспокоиться! Сей же час направлю в реку сию бригаду спасательную, … то бишь розыскную.
Похвальное рвение в поисках утоплого вниз по течению! – рассмеялся Томас.
- И то верно! – молвил служака с миной кислой. – Но тогда, аки я понял, потребно бригаду сию розыскную направить вниз по течению в Епифань, а то и того ниже?
- Сие не потребно, - успокоил собеседника Томас, - ибо там уже иные бригады трудятся.
- А что же от нас заместо непотребства сего потребно?
- Выдать мне для доставки государю важного свидетеля кучера Епифана, в подведомственном Вам остроге пребывающего.
Забегали глазки ментовские:
- Приболел он слегка. Но мы сегодня подлечим, а заутра доставим в лучшем виде!
- То бишь к погребению готового и на лишние откровения не гораздого?! – уточнил посланник царский.
Побагровел слуга государев аки свёкла. Замыслил порешить собеседника не в меру догадливого, но «успокоил» тот его:
- Государь наш Пётр Алексеевич ведёт борьбу беспощадную с такими деятелями, аки ты со товарищи. Уверен он, что искоренение беспощадное скверны сей отобьёт охоту у прочих подражать вам.
Тут бухнулся негодяй в ноги Томасу:
- Ваше благородие! ПризнаЮ, что не всё образцово во вверенном мне хозяйстве. Простите раба своего несовершенного, Ваше Сиятельство! ПроявИте ваше благородство и не печальте царя нашего впечатлительного описанием не всегда достаточного радения полиции михайловской! … В конце концов, обращаюсь к Вам аки к негоцианту, ибо с настоящим негоциантом всегда договориться можно….
Что за привычка перебивать?! – усмехнулся Томас Голд. – Не дал ты мне доглаголить, что я не столь наивен, аки дядя мой крёстный и царь ваш миропомазанный. Понимаю, что ни к чему не приведут меры драконовские, ибо на место павших встанут новые подлецы, к тому же ещё не награбившие, а значит, более лютые обдиратели народные, то бишь обдиратели народа. Посему сам ничего о «художествах» ваших государю не скажу и Епифану запрещу… Не бесплатно, разумеется!
Начал было блюститель порядка вываливать на стол ценности материальные, но был остановлен Голдом:
- Не сие мне потребно, а режим наибольшего благоприятствования в торговле! А коли по-простому, то поясни всем хапугам, что я сам торгую честно и от них не потерплю поборов незаконных! Дай Бог с законными справиться!
На пути к острогу помыслил полицейский главный: «Ну и повезло тебе, агликашка! Считай, что второй раз родился!»
Беседа сия последствия имела немалые. Вскоре вся Расея ведала, что негоциант аглицкий Томас Голд торгует честно, а обирать его выйдет себе дороже!
… Чрез пару часов на епифаньское кладбище въехала коляска. С кОзел соскочил здоровенный (хоть и порядком исхудавший) Епифан, представил корешам своим нового хозяина – негоцианта аглицкого Томаса Голда и от имени его каждому по бутылке водки вручил. Ясно дело, что в путь сия коляска направилась лишь на следующее утро.
До сАмого Орла выяснял Томас, где могила друга его, да и на обратном пути по иной дороге – тоже. В самОм Орле выяснил, что на кладбище местном рыжих покойников не наблюдалось (по крайней мере – свежих). Василия Петрова отыскать удалось, даже двух, но оба не при делах оказались. Один даже, на деньги голдовские позарившись, попытался из себя нужного Василия Петрова разыграть, но Епифан, настоящего Василия Петрова ведавший (хоть, аки опосля выяснилось, тот не настоящим оказался!) доходчиво пояснил, что товарищ ошибается! Пришлось Голду на лекарства раскошеливаться.
Вернулся Томас в Епифань и получил от градоначальника радостное (хоть и скорбное!) известие: труп злополучный выловлен-таки из Дона и в ожидании опознания своего пребывает. Лицо утопленника разложившееся к опознанию непригодно было, но колер шевелюры его был рыжЕе, нежели у Уолтера Гриффита.
Изобразил Томас аки бы безутешный скорбь на лике своём и, молвив «Гуд бай, май френд! … То бишь прощай, мой друг!, погладил усопшего по главе его, причём, не с нежностью, а с нажимом. Засим повелел:
- Усопшего кремировать. Прах аки зеницу ока хранить до сАмого погребения.
- А что за крем потребно применить для хранения праха? – вопросил градоначальник епифаньский.
Рассмеялся Томас:
- Дабы стать ещё толковее, раздобудь словарь толковый, где ответ на вопрос сей и не токмо сей содержится. Особливо рекомендую тот, коий написАл датчанин Видаль.
Засим сел в коляску, окинул оком (ибо во второе соринка попала) шоблу мухлёвщиков и заглаголил торжественно:
- Господа! Нелёгкая задача вам выпала, но выполнили вы оную не токмо во срок, но и с максимально возможным в ситуации сей качеством. Так пущай и далее все выполнимые … и невыполнимые задания таким же манером выполняются! Благодарю за службу!
- Служим царской Расее! – гаркнула толпа.
Протянул Томас Голд свою длань градоначальнику, обменялся дланепожатием сильным и подал знак Епифану. Просвистел бич, и вскоре коляска из виду скрылась. Хотел было градоначальник слезу облегчения смахнуть, но узрел на длани краску рыжую, кояя на власах покойника пребывала, на длань голдовскую перекочевала, а с нея и на длань градоначальничью. Просёк он, что даже дурак догадается про крашенность, а значит и липовость утопленника, тем паче, что купчина аглицкий явно не дурак.
… Пока медики приводили градоначальника опосля обморока в чувство, ломанулся зам его в избу-читальню, на манер древнегреческий «библиотекой» именуемую. Изба сия потому читальней именовалась, что книги, в оной выдаваемые, токмо там и читались, ибо народ расейский и ныне без напоминаний редко что возвращает, а во времена описываемые стародавние – и с напоминаниями! Из читателей в сем очаге культуры пребывали токмо пара инженеров заморских, соратников разыскиваемого графа Гриффита, о чём зам ведать не мог да и не шибко хотел. Возрадовался хранитель очага, что наконец-то хоть кто-либо из расейских пожаловал, но не долго длилась радость его. Вопросил зам словарь толковый видалевский, но тот на дланях оказался. Не стал уточнять зам, на чьих именно из двух пар возможных. Подошёл к инженеру ближайшему и забрал у того без церемоний галантных фолиант читаемый. Оказалось, что сие сказки расейские народные, коии датчанин Видаль накропать хоть и мог, но автором на обложке не значился. Изучал их инженер забугорный для того, дабы постичь загадочную душу расейскую. В частности, сказка по вине зама не дочитанная глаголила о том, что
коли герой страдает ленью,
то будет всё … по щучьему веленью!
Швырнул зам читателю фолиант его, и вспомнил сей инженер, что аналогично иной инженер Уолтер Гриффит швырял иной фолиант в начальника стройки, то бишь в фужер его с пойлом цианидным.
Направил зам стопы ко второму инженеру забугорному, то тот уже протянул словарь видалевский искомый. Возрадовался зам и повелел:
- Ищи мне, что значит «кремировать»?
- Сие означает «сжечь во специальной печи для последующего погребения праха».
- Идиот! – возопил зам. – Просил я, … то бишь требовал показать не то, что ты умён более, нежели потребно, а то место, где сие писано.
Прочёл зам по складам показанное место, заложил закладку (то бишь лист, инженером наполовину исписанный) и, невзирая на вопли библиотекаря горестные и моргание очами инженера прибалдевшего, понёсся со словарём к шефу своему обморочному. Но оказалось, что градоначальник епифаньский опосляОбморочный уже в кабинете своём пребывал, вздыхая горестно.
Ворвался туда зам и молвил радостно:
- Наскокмо я токмо что понял, для паники нету причин, ибо выяснил я у Видаля датского, что «кремировать» означает «сжечь во специальной печи». То бишь купчина аглицкий со смыслом сие велел сотворить, … то бишь с умыслом, дабы ни одна падла государева нас опосля в подлоге не уличила! К тому же, глаголил он про задания выполнимые и невыполнимые, то бишь наверняка ведал, что задание царское ко второй категории отнОсится.
- И где же мы печь возьмём специальную? У нас токмо случайные имеются. Сожжём на обычном костре, аки протопопа Авакума со товарищи спалили за язык его эпистолярный.
- В деле государевом рисковать рискованно! – возразил зам. – Видать, в специальной печи и пепел специальный. Должна быть печь такая в Питере, ибо мрут там без меры, а места мало. Сожжём в той печи покойника, токмо не нашего, а иного.
- А чем наш-то не угодил? – удивился градоначальник.
- Краска злополучная рыжая со влас его может не сгореть и в пепел попасть.
- А коли пред сжиганием остричь его?
- Гениально, шеф! … Токмо трупосжигатель заметит отсутствие влас и донесёт по инстанциям.
Поднапрягся градоначальник и выдал:
- А мы поясним, что власы умыкнули девки срамные для парика рыжего… У твоей-то шлюхи он аки раз рыжий.
- Рыжий-то рыжий, да больно длинный. Не могли же власы утопленника отрасти! … Впрочем, ежели парик укоротить …
- Да твоя красотка опосля сего длани твои укоротит, … в лучшем случае – язык, сие произнесший.
На сей раз ужЕ зам поднапрягся:
- Укоротит дура сия не органы мои жизненно важные, а именно парик свой, ибо молвлю ей, что пребывая в избе-чесальне … али аки там ея …, подслушал трепотню чуваков забугорных о модах таковых же. И ныне в моде короткие парики, … а заодно и бабы, у коих аки власы, так и умы коротки! … Сие аки раз про нея!
Похвалил градоначальник соратника своего:
- А ты толковый (аки словарь видалевский!) не токмо заместитель, но и следов заметатель!
Минуло четверо суток, и подкатила коляска к Летнему дворцу.
… Явился к государю секретарь и доложил:
- Прибыл негоциант Томас Голд с отчётом о работе проделанной, но учитывая отсутствие записи предварительной и понимая степень занятости Вашего Величества, выразил готовность смиренную мариноваться в ожидании аудиенции стокмо, скокмо потребуется.
- Ну, коли он и так смирение выразил, то маринование с целью приучения к смирению не потребно. Пущай войдёт.
Опосля приветствий взаимных молвил негоциант аглицкий:
- Ваше Величество! Начну с главного. Эпистола баронессе Голд с приказом Вашим лингвистическим уже направлена, но пока ещё в пути пребывает.
- Молодец, Томми! Токмо эпистола твоя не токмо дипломатическая (ибо с почтой дипломатической отправлена) но и дипломатичная, ибо приказ мой обозвал ты «просьбой»… Ну чо пасть разинул? Удивлён осведомлённости моей?
- Восхищён, Ваше Величество и считаю сие достойным примером для подражания прочим Величествам и не венценосным правителям, ибо
писем перлюстрация –
диктатуры иллюстрация!
- Опосля ведания мной послания секретного, - усмехнулся монарх, - не удивит уже тебя информированность моя о нахождении трупа уолтеровского… То бишь не о месте нахождения, а о факте нахождения.
- Позвольте, Ваше Величество, отступление малое во сторону мифов древних греческих.
- А кОли не позволю?
- То я при всём пиетете к Вашему Величеству не смогу поделиться информацией нарытой.
- Ну, отступай, хоть и глаголят, что отступление – худший вид обороны!
- Сорок девять Данаид мифических по приказу папаши придурочного порешили мужей своих в первую же брачную ночь. Пятидесятая ослушалась и спасла мужа. Тот порешил тестя и всех дщерей послушных. Так оне были наказаны (за послушание!) первый раз. Но в царстве мёртвых боги наказали бедняжек повторно – повелели наполнять бездонную бочку, кояя до сих пор ненаполненной пребывает. А теперича ворос на засыпку, … то бишь на заливку бочки. Следует ли наказывать их третий раз за приказа неисполнение по бочки наполнению?
- Ясно дело, что не следует! – воскликнул монарх. – Ибо токмо идиот наказывает за неисполнение приказа невыполнимого!
Мудрую мысль изрёк не всегда мудрый царь Пётр. Жаль, что впоследствии некоторые деятели не токмо наказывали за неисполнение приказов невыполнимых (частенько высшей мерой наказания!), но при сем почитались гениями (в том числе «всех времён и народов»).
- Ваше Величество! – воскликнул Томас Голд. – Уверен, что не относитесь Вы к указанной неадекватной категории населения, а посему не будете наказывать сделавших всё возможное для поисков утопленника за неисполнение приказа невыполнимого по поиску утопленника нетонувшего и за вынужденную фальсификацию нахождения фантома сего!
Обалдел слегка государь от речи сей нестандартной. Не торопил его собеседник воспитанный. Наконец, молвил Пётр:
- Коли предъявишь мне Уолтера Гриффита нетонувшего, то пощажу обманщиков сих. А с дружком твоим будет разговор особый!
- Не будет (увы!), Ваше Величество!
- Судя по «увыканью» твоему, откинулся граф?
- Процентов на девяносто пять.
- Но ведь современная медицина хоть и не всегда способна излечить, но живого от трупа горазда отличить! … Во спорных случаях можно и глотку перерезать, дабы живого без приговора суда не закапывать!
- Сие верно при наличии изучаемого тела! При отсутствии же сего наличия, имеющего место быть в нашем случае, сохраняется хоть и малая, но возможность ошибки. Позвольте, Ваше Величество, изложить ход следствия моего для вынесения Вашего вердикта высочайшего.
- Ну, валяй!
- Глаголил мне профессор кембриджский Уолтер Гриффит, что во среде учёной не всегда удаётся избежать пирушек хмельных. И что посему он всегда пред выпивоном предстоящим пьёт масло оливковое, дабы алкоголь в кровь медленнее всасывался. А по завершении мероприятия обычно избавляется от выпитого на манер легионеров римских. Так же известно мне, что Уолтер – отличный пловец, часто переплывающий Темзу и Кем.
- И когда же он в Карелии был?
- Когда спал! Прознав, аки Ваше Величество обозвали аббревиатурно реку сию, глаголил он, что долго будет Карелия сниться, а наутро признался, что таки снилась! Однако, переплывал Уолтер иную реку Кем - на коей Кембридж расположен. Посему пришёл я к выводу, что не напивался Уолтер и не тонул, а бежал от греха подальше не ведая, что со стороны Вашего Величества ему ничто не угрожает.
- ТогдА не угрожало! – уточнил царь.
Просёк Томас Голд, что ныне кое-что его другу таки угрожает, но сдержал любопытство неуместное и продОлжил:
- Прибыв во град Епифань, побеседовал я с начальством, озабоченным поисками того же Уолтера Гриффита, но утоплого, а засим на местное кладбище подался. И не прогадал! Оказывается, героя рыжего полумёртвого, спасшего людей от бандитов жутчайших, привёз на кладбище друган могильщиков здоровенный кучер Епифан.
- Наскокмо здоровенный? – поинтересовался Пётр.
- Сие лучше раз в окно узреть, нежели не раз о сем словопреть.
Глянул царь в окно и молвил:
- Да-а! Не хилый водитель у кобылы твоей! Токмо спит на рабочем месте.
- Но в нерабочее время.
- Так его во время сна нерабочего могут обокрасть.
- Попытались раз… Троих изувечил, двое сбежали. Пришлось мне «отмазывать» Епифана от полиции за превышение необходимой обороны.
- Занятный мордобойщик-дальнобойщик! – воскликнул царь. – Пойду-ка с ним пообщаюсь.
Выйдя из зала, переоделся монарх в наряд, в коем столярно-слесарные работы выполнял.
… Дремал на кОзлах обсуждаемый Епифан, но вдруг почуял на себе взгляд любопытный. Продрал он очи свои (по одному!) и узрел детину высоченного в нечто неказистое одетого. И молвил кучер спросонья гласом недовольным:
- Ну, чо зенки свои вылупил?! Позарился на собственность баранью, … тьфу ты – баронью?! Может, морду твою воровскую разукрасить?!
- Уж больно ты грозен, аки я погляжу!
- Так я ещё не вмазал! Кабы ни жалость моя, тебе ужо и впрямь больно стало бы!
- Благодарствую за жалость, ко мне проявленную! – смиренно молвил один из могущественнейших монархов мира.
- К тебе?! – расхохотался кучер. – Да у тебя, аки барин мой глаголил, "мАфия грациОза" (внимательные читатели помнят, что упоминаемая ранее «маниа грандиоза» суть «мания величия»), то бишь великим ты себя возомнил, … хотя ростом и впрямь велик, да и грациозен зело, особливо рядом со мной! … Не тебя, дурня, пожалел я, а барина своего, коий проМблемы имел, когда я во прошлый раз таких вот лопухов, аки ты, дылда, изувечил! … Так что, ступай себе мимо, пока не передумал!
- А я покалякать хотел …
- Тоже мне, калЯка перехожая! – усмехнулся Епифан. – Канай отсюдова, покудова калЕкой ни стал! Тем паче, глаголил мой барин-барон, что всякий любопытный суть враг!
- Мыслил я с хорошим человеком бутылку водки распить, но, знать, не фортуна!
- Совсем оборзел! – возмутился кучер. – Нет у меня водки, тем паче для такого гОпника и стОпника, аки ты!
- Хоть я и не истопнИк, - усмехнулся царь Пётр, - но бутылка упомянутая у меня имеется! Полюбуйся!
- А чо любоваться-то?! – возрадовался Епифан – Испить надобно! Тем паче, я и суть тот хороший человек, коий тебе для совместного распития потребен!
- Но ты же глаголил, что я – враг!
- Дак сие было, когда без бутылки. Ныне же мы дружбаны «не разлей вода», … а разливай водку!
Достал Пётр два стакана (увы, не гранённых, ибо оные пока не были упомянутой ранее Верой Игнатьевной Мухиной спроектированы, откель пошлО выражение «быть под Мухой»!) и наполнил их водкой.
- Хотел было Епифан сей напиток испить, но для приличия поинтересовался:
- Аки хоть кличут?
- Петром.
- Ну, будь здрав, Петрушка! – молвил кучер и приступил к питью, Пётр же лишь набрал в рот алкоголь, а засим незаметно сплюнул. – Эх, знатное пойло! … Аки хоть кличут?
- «Скопытач», ибо с копыт валит коня … и не токмо!
- Брешешь, Петюня! Глаголил мне барин Томас про нектар сей. Именуется он «самогон», ибо гонят его на острове греческом «САМОс»… То бишь не его, а самый первый, то бишь «первач». А сей дефицит гонят в Хох-ландии, именуемой так немчурой, ибо жители ея любят команду «хенде хох!», то бишь "длани вверх!". И потому сей "Скопытач" так именуется, что "скопы" суть ястребы-рыболовы, а слово аглицкое "тач" значит "трогай".
И он загорланил пьяным басом:
«Присядем, друзья, перед дальней дорогой,
Пусть легким окажется путь!
Давай же, ямщик, потихонечку ТРОГАЙ
И песню в пути не забудь!"
Засим размахнулся молодецки бичом, но Пётр перехватил длань его:
- Стой, Епифаша! Куда ж ты без барина?!
Молвив сие, смекнул Пётр, что не стоило именовать кучера по имени, якобы ему неведомому.
- И то верно! – согласился Епифан, не заметив оплошности собеседника.
- Тогда пью за здравие Мэри, бабы сего рыболова.
Опустошил кучер второй стакан, но на сей раз в виде зАкуси полОй кафтана занюхал.
Понял царь, что разумеет собеседник не старуху сварливую изо сказки народной, чей муж «ловил неводом рыбу», покуда она «пряла свою пряжу», а самку ястреба. Засим он лишь пригубил царскую водку. (Не потому данная водка названа царской, что являет собой смесь объёма соляной кислоты с двумя объёмами азотной, а ибо царю Петру принадлежит!)
Возмутился было Епифан:
- Ты чо, аки не русский?!
Не желавший преждевременно напиваться царь попытался оправдаться:
- Здравия желаю себе, но оное лишь по чуть-чуть хлестать водяру дозволяет.
- И на Петруху бывает проруха! – рассмеялся Епифан. Но засим дланью махнул, аки Гагарин (но вовсе не князь!) опосля своего многократно отрепетированного «Поехали!» и молвил. - … Хотя, хрен с тобой! (Автор никогда не понимал сего намёка членораздельного!) … Дозволяю сосать по капле, иначе уволит меня барин к бЕниной матери!
- К чьей матери?! – с трудом сдержал смех Пётр.
- К Рахели, матери Беньямина из довольно-таки Ветхого Завета. (Коли подумали читатели про Бен-Гуриона и Бен-Цви, то сии политики ещё не скоро во проекте появятся, а уж Беньямин Нетаниягу – тем паче. Что же касаемо иудея американского Бенджамина Франклина, то сей муж учёный пребывал в описываемый 1711 год в пятилетнем возрасте и не мог быть ведом собеседникам) Сей Беня основал коленку Израилеву… Коли чо не так ляпнул, так сие меня барин Томас обучил.
- Так за чтО же тебя сей барин уволить может?
- Глаголил он мне во время трудоустройства: «Будешь, Епифан, пить без меры, рублём накажу. А коли будешь других к сему непотребству принуждать, уволю к … уже упомянутой матери!»
Расхохотался царь расейский, обожавший людей спаивать, а засим над несчастными потешаться:
- Хвала Создателю, что не я в подчинении у Томаса, а совсем даже наобо…! … Словом, поведай-ка, Епифаша, о житье-бытье своём.
- Родился я, - начал начинающий окосевать кучер, - в одна тыща … с копейками по новому, хотя куда проще в семь тыщ … с чем-то там по старому.
Понял царь, что коли не вмешаться, свалится рассказчик, описывая церковно-приходские школьные годы:
- Ты глаголь про коляску с Василием Петровым.
- А ты откель сие ведаешь? – на сей раз насторожился ещё не окончательно утративший соображение собеседник.
- Дак сам же глаголил в период межстаканный! - нашёлся Пётр.
- В обчем, заехали мы с Васяткой в Михайловку, что под Епифанью… То бишь над Епифанью, ибо на севере от нея. Припёрлись во трактир, а там работник рыжий, некий Фома Златой. По забугорному шпарит лучше, нежели я по-расейски. Васька с ним на сей почве быстро скорешился …
- «Фома Златой», глаголишь?! – воскликнул царь Пётр. – Так сие по-расейски будет «Томас Голд»!
- Йошкин кот! – возопил Епифан. (Автор уточняет, что бывший министр иностранных дел Германии Йошка Фишер здесь не при делах вне зависимости от наличия домашней живности.) – Аки же я не усёк, что слуга сей трактирный и хозяин мой нынешний суть одно мурло?! Да сие без стакана не уразуметь!
И выхватив у Петра почти полный стакан водки (ибо бутылка уже опустела!), он мигом превратил оный в полый. Засим промычал нечто невнятное и … отключился.
Вернулся царь в кабинет свой, даже не сняв эсэсовскую (то бишь столярно-слесарную) форму и молвил со смехом:
- Занятный, Томка, у тебя водитель, … то бишь возитель! Хоть и не долго мы глаголили до отключки его, но фактик один занятный он мне таки изрёк. Оказывается, того героя рыжего, коего (аки я понял) сей Епифан опосля на кладбище епифаньское притаранил кличут … «Фома Златой», что в переводе на язык аглицкий в «Томас Голд» преобразуется! Не правда ли, знакомые данные анкетные?!
- А главное – запоминающиеся! – молвил с улыбкой … Томас Голд.
Расхохотался царь расейский:
- Вот бы все британцы так острили – смешно и … безобидно!
Просёк Томас, что, знать, намекает собеседник августейший, что некий британец пошутил хоть и смешно, однако не безобидно! А коли учесть недавний намёк царя, что ТОГДА Уолтеру ничего не угрожало (то бишь угрожает ТЕПЕРЬ!), то выходит, что небезобидно пошутил именно Уолтер Гриффит!
- … А Уолтер твой языкастый отнюдь не дурак! – продОлжил царь, косвенно подтвердив догадку Томаса. – Допёр аки подать знак с помощью имени выдуманного! Кстати, не успел прояснить Епифан, аки сей рыжий деятель на кладбище епифаньском оказался! Проясни-ка ты, Томми!
- Забрал его из трактира Василий Петров и повёз на коляске епифанской в имение своё во граде Орле. Но не токмо до далёкого Орла не доехали они, но даже до ближайшей Епифани. ДорОга перегорожена оказалась, а из-за сада, … то бишь из засады выскочили разбойники с фузеями и попросили поделиться имеющимися ценностями материальными. В ответ на просьбу вежливую Уолтер протянул галантно разбойнику ближайшему на ладони бриллиант купеческий. А засим начался триллер, переходящий в квадриллер и квинтиллер! Сжал сей «даритель данайский» ладонь и вырубил кулаком «бриллиантовым!» халявщика бандитского… (Автор сожалеет, что не сей сюжет лёг в основу замечательной кинокомедии "Бриллиантовая длань", ибо у гражданина Горбункова бриллианты были статичными, а у господина Гриффита камень драгоценный хоть и не долго, но уж зело динамичным пребывал!) … И почти сразу столь искусно метнул нож, что попал с шести саженей в горло другого нарушителя порядка общественного. Засим попытался добежать до последнего кадра для беседы приватной, но получил-таки пулю во грудь. И уже полумёртвым пребывая, добежал-таки до визави, коего в нокаут отправил и сознания лишился. Тут уж Епифан к делу подключился и свернул выи всем отключённым. (При сем Томас Голд мысленно добавил: «… за что опосля стал заключённым!») А засим, героя раненного считая откинувшимся, доставил того на кладбище епифаньское для погребения достойного. Но тут один из могильщиков пульс для порядка проверил, и оказалось, что хоть и с трудом, но ещё тЕплится еле-еле душа в теле! Кликнули дОктора, коий из тела сего, то бишь из груди пулю извлёк. И вынес работник медицинский опытный вердикт неутешительный о нежизнеспособности пациента несчастного. Василий Петров решил отдать последние почести спасителю своему на орловском кладбище. Впоследствии посетил я кладбище сие, но не обнаружил могилы ни Фомы Златого, ни Роджера, ни Уолтера Гриффита. Видать, преставился бедняга не доехав до кладбища и погребён был недалече от места успения своего. Памятник герою Василий Петров либо «зажал», либо опосля установит, и тогда я буду знать, куда хоть цветы возлагать.
- А вопросить самого Ваську-жмота пытался?
- Да, Ваше Величество! – ответствовал Томас Голд. – Разыскал и вопросил, даже дважды. Токмо сей след-с ложным оказался!
- И что же в оном сложного?
- То, что сей след суть ложный. Оба Василия Петрова – отличные … от нужного нам. Один хоть и возраста нужного, но комплекцией худосочен…
- Вот что творит диета! – воскликнул государь.
- Предусмотрел я возражение сие, - молвил Голд, - а посему сразу опосля интервью своего с соседями пообщался. И выяснил, что с рождения он такой худющий, хоть и жрёт без меры… Другой же Василий Петров хоть телом и дороден, аки нам потребно, но летами юн.
***