Поручик Савва Кулешов. Роман. Ч 1. Глава 7

            
         
                Глава 7. Вера Александровна
         
                «О женщинах: Можно быть у их ног.
                У их колен. Но только, не в их руках..»
                Талейран.
   
  Переехав жить в Санкт-Петербург и вселившись в новый дом на Литейном проспекте недавно купленный мужем,  Вера Александровна долго  не могла привыкнуть ни к  климату этого города, ни к его ритму и образу жизни.
   Её супруг Николай Петрович Севернин, получив новую должность при  Императорском дворе, полностью отдался новой работе и оборудованию своей ювелирной мастерской.
   Его золотые изделия с уральскими самоцветами, очень понравились императрице и её дочерям и этим вызвали открытую зависть главного ювелира Франца Лансдорфа и другого ювелира Василия Букина.
   Они с самого первого дня появления Николая Петровича в столице, начали вставлять ему «палки в колёса». Рассказывать и распространять о нём всякие небылицы, типа той, что Севернин добывает  золото и самоцветы на Урале в тайной шахте, о которой никто не знает, и что люди в этой шахте никогда не выходят наружу и не видят солнца.
  Вроде бы ерунда и чушь, но когда Севернин, в первый раз прочитал про это в одной петербургской газетёнке, с ним случился сердечный приступ.
   Вера, хотя мужа никогда и не любила, всегда с уважением относилась к его работе, которая позволяла ей безбедно жить вместе с дочерьми. 
   Вера вышла замуж, потому что её семья, после смерти отца совсем разорилась, и мать, билась изо всех сил, чтобы воспитать, и выучить её и трёх  младших сестёр, как завещал ей перед смертью отец.
  Поэтому она тоже восприняла эту статью, как личное оскорбление. Она помнила о доброте и благородстве Николая Петровича, который взял её в жёны, и ни разу за эти годы не упрекнул тем, что она бесприданница.
   Никакого приданого за ней тогда действительно не было, и родители богатых женихов города Симбирска не очень-то хотели иметь невестку-бесприданницу, хотя ещё учась в Мариинской гимназии, она пользовалась большим успехом у юношей, особенно у кадет Симбирского кадетского корпуса, где тогда служил воспитателем её  кузен Серёжа Васильев.
  На последних классах гимназии, она часто бывала там, на спортивных праздниках и на новогодних балах.
   Вера даже была влюблена в одного кадета 7-го класса Сашеньку Кузьмина из Саратова, и даже мечтала выйти за него замуж. Но, Агафья Тихоновна её мать, оказалось, через городскую сваху уже нашла ей жениха – пятидесятивосьмилетнего вдовца Николая Петровича Севернина, три года тому назад потерявшего от болезни жену.
   Александр Ильич Васильев, купец 1-й гильдии, отец Веры, как и его брат, Игнат, был в городе не последним человеком, владел двумя магазинами мануфактуры, одним рестораном и парой  грузовых пароходов, постоянно курсирующих между Симбирском и Казанью. Однако, после смерти Игната от лихорадки, полученной во время его поездки в Сибирь 1880 году, его дела сразу покатились под гору, потому что именно он был заводилой в их деле, и умел договариваться и с властями города и со-ратниками-купцами.
   К середине 1885 года его дела совсем пришли в упадок, и он вынужденный продать всё своё доходное имущество, чтобы погасить долги, не выдержал и умер от разрыва сердца. Вере, к тому времени только исполнилось семнадцать  лет.
  Николая Петровича она хорошо знала, потому что он не раз бывал в гостях у её отца, вместе со своей женой – дородной Полиной Дмитриевной. Он был родом из знатной дворянской семьи, корнями уходившей  ещё к воеводе Северне, сподвижнику князя Голицына.
   Она знала от матери, что Полина Дмитриевна умерла, что обе дочери Николая Петровича вышли замуж за военных, и теперь проживают одна в Туркестане, а другая в Тифлисе, и что он теперь живёт один.
   Но, она даже не представляла себе, что Николай Петрович посватается к ней, и мать с большой радостью отдаст её ему в жёны.
   В тот день, когда он, уже поседевший, постаревший за те годы, пока она его не видела, пришёл к ним в дом, с тем чтобы просить у матери её руки, она даже растерялась, когда мать, позвала её и спросила  согласия. А, потом, взглянув на мужчину, который показался ей ужасно старым, ничего не ответила, и со слезами бросилась к себе в комнату на второй этаж.
  Закрылась там, и начала реветь. Успокоилась только тогда, когда услышала, что у неё под дверью плачут её младшие сестры, которых она бесконечно любила.
   Она, вытерла слёзы, осторожно открыла дверь и, увидев заплаканные лица девочек, весело спросила:
   - Господи ты мой? Ну а вы то, что ревёте дурочки? Это же не вас пока сватают, а меня. А когда сватают, то невесте всегда плакать положено, поняли?
    Сёстры, увидев, что она улыбается, тут же вытерли слёзы и с громким криком:
 - Маман, маман, а Вера уже не плачет! Ура!  - помчались к матери сидящей в кресле и что-то вяжущей.
   Вера спустилась к матери, обняла её и тихо сказала:
  - Я всё понимаю матушка. Простите меня за такое поведение. Я согласна выйти замуж за Николая Петровича. Правда, я его не люблю, но против Вашей воли не пойду.
    Агафья Тихоновна, внимательно посмотрела на дочь, достала платок, вы-терла ей задержавшуюся на щеке последнюю слезу, обняла и тихо сказала:
  - Я всё понимаю милая моя. Но, я одна не смогу вас всех поднять, а Николай Степанович обещал нам помогать, на первых порах оплачивать учёбу в гимназии для Вареньки, и Танюши. И то, ладно. Поэтому, лучшей пары для тебя во всём Симбирске пока нет. Ты уж не обессудь, и не обижайся на меня.
    Сестрёнки, сидевшие тихонько в противоположном уголке комнаты с книгами, сделали вид, что ничего не слышали, но в душе порадовались за сестру.
    А через месяц Вера обвенчалась с Николаем Степановичем, и переехала к нему в  большой кирпичный дом с видом на Волгу.
    С самого первого дня их супружеской жизни, Николай Степанович окружил молодую жену теплом и заботой. Он сразу познакомил её с мастерами - камнерезами и ювелирами, работающими в его огромной мастерской, где было много немецкого и французского оборудования привезённого им из-за границы.
  Севернин сам был искусным ювелиром и камнерезом, и его мастера, тоже были под стать  своему хозяину.
  - Представляешь, душа моя, - часто говорил Николай Петрович, своей молодой жене показывая  разные камни и изделия из них:
  - Камни, они ведь пока лежат в земле - они мертвы, а когда их достают и берут в руки,  тут же оживают.
  Взять, например, малахит. Это один из самых красивых минералов. Камень яркий, сочно окрашен в различные оттенки нежной зелени. Его отличает особый, неповторимый и бесконечно разнообразный, но только ему характерный рисунок. Достаточно всего лёгкой полировки небольшого среза камня, чтобы подчеркнуть его природную красоту. Из малахита изготовляют замечательные шкатулки, вазы, броши и другие изделия. Добывают его в больших количествах, а мелкие обломки растирают на краску и используют в хозяйстве.
  А, родонит? – Это, необыкновенно красивейший камень, цвета утренней зари. В камнерезном деле чаще используется родонитовая порода – «орлец».  В природе встречаются необычайно красивые экземпляры. Знаешь ли ты о том, что  родонит вносит гармонию в семейные отношения. Он обладает свойством воспламенять и поддерживать в человеке любовь к жизни. И ещё, этот камень, помогает развивать скрытые способности и таланты.
  Дальше идёт, яшма. Это самый распространённый камень – самоцвет. Расцветки камня разнообразные, не только по основному цвету, но и по различным сочетаниям оттенков: красно-белые, светло- коричневые с белым, серые с белым.
   А, горный хрусталь? Ты представляешь, милая моя,  как завораживают людей его ослепительно белые кристаллы, блеском своих геометрически точных граней. Это необычный, прозрачный кристаллический камень. Кристаллы горного хрусталя привлекают любовь, радость, удачу и благополучие человеку.
  О лазурите, вообще нужно говорить отдельно. Это удивительно яркий камень цвета синего звёздного неба с искристыми вкраплениями. Этот камень с древних времён называют ещё «камнем неба», и когда-то давно он был одним из самых дорогих камней. Наверное, потому, что в древности, люди видели в нём отражение высших небесных сил.
  Ещё мне очень нравится камень «змеевик». Это горная порода зелёного цвета с характерным рисунком, напоминающим следы от змеи. Змеевик – обладает сильной энергетикой, дающий ощущение защиты, душевного равновесия и покоя. Есть ещё  камень тёмный аметист, дымчатый кварц, нефрит, аквамарин, чароит, бирюза, опал, александрит.
  Самым большим спросом у состоятельных людей пользуются малахитовые шкатулки, ярко зелёные с подбором рисунка, причём рисунок, ни на одной шкатулке не повторяется дважды. В этих шкатулках  матери и дочери семейства хранят свои золотые украшения.
   Все эти камни добываются в шахтах на восточных склонах Уральских гор и на Алтае. Но излюбленным камнем уральских камнерезов, всегда был золотисто-зелёный хризолит. Его там, на Урале ежегодно гранили на несколько десятков тысяч золотых рублей, а за границу он шёл под именем «русского хризолита».
  Но,  славой Урала  и его главной гордостью, был другой ограночный камень – знаменитый уральский изумруд. К сожалению, мне с ним не пришлось работать, потому что его добывает государство. Но, моим мастерам и мне, хватает и тех уральских самоцветов, которые нам привозят. 
  В последнее  время к нам поступают заказы, на изготовление малахитовых шкатулок, с крышкой, где лежат ягоды, плоды и цветочки. Мы их режем из менее твёрдых пород и приклеиваем сверху.
   Вера, как заворожённая слушала мужа, который мог часами рассказывать ей про камни,  золото, серебро, про то, как их добывают, очищают, а потом создают удивительно красивые украшения. Слушала и проникалась всё большим и большим уважением к  его работе, работе мастеров, к их тяжёлому и непростому труду.
Севернин часто посещал ювелирные выставки в Париже, Лондоне и Амстердаме, где представлялись лучшие работы заграничных и других российских ювелиров.
   Отовсюду, где бы он, не бывал, он привозил своей молодой жене, а потом и дочкам модные заграничные наряды.  Правда, дочери, учившиеся в той же Мариинской гимназии, где училась их мать, не могли появляться в этих нарядах в городе, это было строжайше запрещено уставом гимназии – которым предписывалось даже вне её стен, ходить в форменной одежде.
     Впервые две своих работы, Николай Петрович скромно выставил сначала на выставке в Петербурге в 1900 году, где их увидела жена великого князя Сергея Михайловича Романова и рассказала о них Императрице Марии Фёдоровне.
    Давно мечтая перебраться в столицу, Николай Петрович, втайне от жены, в 1898 году, купил в столице большой дом, на Литейном проспекте и, пребывая в столице по делам, всегда останавливался там. Пока его не было, за домом смотрел управляющий, его бывший мастер из Симбирска, частично потерявший зрение.
    Приглашение на приём к императрице, было для него несколько неожиданным, но когда курьер, вручил ему пакет, в котором было официальное приглашение во дворец, вместе с его изделиями, он очень обрадовался. Обрадовался и пожалел  при этом, что его Верочки нет рядом, и она не может пойти на приём вместе с ним.
   Мария Фёдоровна, вместе с двумя фрейлинами, сидящими рядом с ней, приняла его в одном из кабинетов Зимнего дворца, обставленных красивой позолоченной мебелью. С волнением в сердце Николай Петрович, вошёл в кабинет и сразу представился, кто он и откуда.
    Государыня тепло встретила ювелира,  и сразу попросила разложить на игральном столике его изделия,  и потом долго их рассматривала.
   - А что господин Севернин, неужели все эти ювелирные изделия, я имею в виду серьги, кольца и браслеты, сделаны из нашего, российского золота. И каменья, которые вставлены в некоторые перстни, тоже наши – русские?
   - Так точно, Ваше Императорское Величество. Всё наше, российское. И всё с Урала и золото и самоцветы. С Уральских гор. У меня там пай, в акционерном обществе «Ширшов и сыновья», так вот я вместо денег, беру золотым песком и уральским камнями. А, потом уже, у себя в мастерской в Симбирске, с помощью моих мастеров делаю эти украшения.
  - Симбирск, это кажется где-то на Волге?  Да?
   - Так точно, Ваше Императорское Величество! На Волге. Небольшой город, там у нас проживает около тридцати  пяти тысяч человек.
    Разговаривая с императрицей, Николай Петрович одним глазом наблюдал, как  обе фрейлины - молодые красивые, модно одетые женщины, рассматривают его изделия и примеряют их на себя.
   - Ну, что голубушки, нравятся  вам работы господина Севернина? – увидев, как её фрейлины рассматривают украшения, тут же спросила их императрица.
   - Очень нравятся, Ваше Величество, очень! – хором ответили женщины.
  - Ну, раз нравятся, значит, он не должен от нас скрываться, и жить где-то в провинциальном Симбирске. А должен творить здесь в Петербурге. Я сегодня же расскажу о нём Ники, и я думаю, он одобрит моё решение о назначении господина Севернина одним из ювелиров царского двора.
   Окрылённый таким успехом, Николай Петрович, тут же в письме описал Вере про приём во дворце и стал ждать решения царя.
    Однако последовало оно только зимой 1904 года, когда он уже перестал и надеяться.
    Получив место ювелира, Севернин тут же выехал в Петербург, а Вера Александровна  уехала из Симбирска, сразу после окончания Полиной и Юлией шестого класса  Мариинской гимназии.
   После случая со злобной статьёй в газете, на Севернина было ещё несколько заметок и в других газетах. Николай Петрович, начавший работу в своей новой мастерской на Кузнецком мосту, куда пригласил почти всех своих старых мастеров из Симбирска вместе с семьями, теперь жившими на втором этаже этого же дома, несколько приуныл.
  Он, провинциал, начал понимать, что зря радовался и что завистники не дадут ему ювелиру из провинции нормально работать, поэтому очень расстроился и не знал что делать.
    Вера, видя растерянность мужа, и чувствуя, что его дело может здесь в Петербурге  погибнуть, потому что ни Государыне, ни Императору не было до них никакого дела. В это время как раз началась война с Японией, и царю с царицей было, вообще не до украшений, решила обратиться к полковнику Сычёву, их земляку и другу её кузена  полковника Сергея Васильева.
    Сычёв служил в жандармском управлении города Петербурга, и уже имел честь навестить их, после прибытия в столицу на постоянное жительство. Пётр Иванович Сычёв, пока был у них в гостях, многое рассказал о жизни и быте жителей столицы, поведал, кое-какие сплетни, и на прощанье оставил свой адрес и номер телефона, куда можно написать иди позвонить, если будет нужда.
    И вот нужда видимо настала.
    Ни слова не говоря мужу, Вера села писать письмо полковнику Сычёву, где коротко рассказала, о проблемах мужа и попросила у него помощи в этом вопросе. Наутро, во время прогулки, бросила письмо в почтовый ящик и стала ждать.
   Ответа не было целых две недели. Но, потом полковник Сычёв днём, зная, что муж в это время на службе, нагрянул к ним в дом. И за чаем, рассказал Вере, что ему удалось узнать, и что сделать, чтобы решить проблему Николая Петровича.
   - Знаете, Вера Александровна, в этот раз, мы этого гаденького «журналистишку» нашли, хорошо припугнули, даже пообещали в следующий раз его в Мойку сбросить. И он теперь будет молчать. Но, ведь в Петербурге таких журналистов сотни, если не тысячи. Те, кто хотят Вашего мужа оболгать, на этом не остановятся. Я случайно узнал, что изделия  фирмы Севернина, сейчас самые модные и самые дорогие в горо-де. Вот так.
     Вера, с удивлением посмотрела на полковника.
   - Даже так? Ну, тогда мне всё понятно. И значит, нам нужно готовиться к тому, чтобы снова  жить среди подлой клеветы и сплетен. Иначе ведь не получится Пётр Иванович?
   - Нет, не получится. Здесь, в столице, всегда было так, как и в Москве. Но, я всё равно всегда рад  тому, что смогу помочь свои землякам и сестре моего друга детства. Так, что обращайтесь сударыня. Честь имею! – и полковник вышел из комнаты.
     Поздно вечером, когда муж вернулся со службы во дворце, куда его теперь часто вызывали, если нужно было оценить ту или иную драгоценность или картину, она ничего, не рассказав про разговор с Сычёвым, и как смогла, успокоила его.
  А на другой день, решила в конце недели устроить в своём  новом доме   званый ужин, куда решила пригласить всех ювелиров царского двора с их жёнами. И Николай Петрович её, конечно же, поддержал.
    Из десяти человек, откликнулись пятеро, но среди них Франц Лансдорф – главный ювелир двора Его Императорского Величества. Понимая, что именно он является главным врагом и  противником её мужа,  Вера весь вечер любезничала с ним, и даже расхвалила платье мадам Лансдорф, сшитое по парижской моде. А сам Лансдорф, был просто без ума от хозяйки, и даже вызвал ревность у своей молодой жены тем, что расхваливал тушёные свиные ножки, приготовленные  самой хозяйкой, по немец-кому рецепту.
    В общем, вечер удался, и  её усилия, дали свои результаты. После этого ужина Николай Петрович был принят в среду столичных ювелиров, и Вера этим очень гордилась, теперь уже совершенно не боясь никаких газетных статей.
   Полина и Юлия, как дети-дворянки,  были направлены в Смольный институт благородных девиц, и Вера теперь их почти не видела.
   Всё обучение в Смольном делилось на три ступени, по три года каждая. Полина и Юлия, как окончившие шесть классов Мариинской гимназии, по рекомендации Государыни Императрицы, патронирующей Смольный институт благородных девиц, стали ученицами сразу старшей группы «смолянок».
  Их назывались «белыми»:  хотя они носили зелёные платья. Белого цвета у них были бальные платья. Только этой группе воспитанниц разрешалось танцевать на  балах.
   Учили девочек, по  рассказам Полины и Юлии,  очень поверхностно. Лишь литературу и иностранные языки  им преподавали хорошо.  Они учили немецкий, французский и итальянский языки. Большое внимание уделялось танцам и рукоделию. По физике, в основном показывали фокусы и опыты, по математике, к удивлению Полины, очень любившей это предмет в гимназии, здесь обучали лишь элементарному счёту.
    Отношение «смолянок» к учёбе, зависело от положения их семьи. Для бедных дворянок, к каким относили себя, её дочери, отличная учёба означала получение «шифра» - бриллиантового вензеля императрицы. С таким вензелем можно было стать фрейлиной императрицы.
  Знатные дворянки нередко учились спустя рукава, потому что прекрасно знали, что после окончания пансиона их выгодно выдадут замуж.
    Жизнь в пансионе, более строгая, чем в гимназии, её дочерям не нравилась. За девушками, особенно за младшей группой, постоянно следили надзирательницы, из числа тех, кто был вечно недоволен и жалованием и жизнью. Полина и Юлия, называли их «подлинными ведьмами», потому что им, провинциалкам, особенно от них доставалось.
   И ещё дочери всегда возмущались очень строгим распорядком. Поднимали девочек зачем-то в шесть часов утра, ежедневно было по шесть-восемь уроков. Время игр всегда ограничивали, чем особенно возмущались маленькие девочки, из первой группы, недавно оторванные от дома.
  И вдобавок ко всему их очень плохо кормили, видимо начальство, и экономки  института наживались за счёт воспитанниц. Правда Полина и Юлия, и некоторые богатые воспитанницы «смолянки», могли за особую плату пить по утрам чай в комнате воспитательниц, отдельно от других воспитанниц, чем вызывали у последних, дикую зависть. И ещё, они научились подкупать сторожей, которые приносили им сладости из булочной.
     Когда они всё это, со слезами на глазах рассказывали матери, у неё просто сердце кровью обливалось, хотя она понимала, что в современной жизни, окончание Смольного института благородных девиц, для её дочерей, единственный путь найти достойную партию в мужья. Иначе нельзя.
  Поэтому, она всячески поддерживала дочерей, успокаивала их и просила о терпении и выдержке до окончания учёбы.
   Всё  получилось, так как она  и мечтала.
  Летом, 1907 года, обе дочки, наконец, окончили Смольный институт, и вернулись домой.
 А в начале 1908 года, за Полиной посватался Виктор Варнавский, молодой чиновник из  Российского департамента иностранных дел, который увидел её на балу в Красном Селе, и сразу влюбился. Сразу после свадьбы, он вместе с молодой женой уехал на службу в Российское посольство в Лондоне.
   А следом за ней, осенью этого же года, замуж вышла и Юлия. Её избранником, стал, красавец – кавалерист, ротмистр Семён Булавин, недавно окончивший инженерную академию и направленный для дальнейшего прохождения службы в Варшаву. И Юлия, поехала вслед за ним.
    А зимой 1909 года, после продолжительной болезни сердца, на восемьдесят первом году жизни умер Николай Петрович Севернин, ставший к тому времени  одним из первых ювелиров царского двора.
  И Вера Александровна, которой к тому времени исполнился сорок один год, осталась одна, с огромным состоянием на руках, которое ей завещал, как любимой жене, её муж. Ни, она сама, ни Полина и Юлия, приехавшие на похороны отца, даже не представляли себе размеры его состояния.
   Когда адвокаты, после смерти Николая Петровича, зачитали ей  его завещание, и показали ценные бумаги и счета на её имя в банках Швейцарии и Франции, и суммы указанные в них, она сначала  им не поверила.
   Но потом, когда их поверенный в делах Карл Иванович Свеллер,  тщательно изучив  все бумаги, полностью подтвердил эти цифры, она задумалась.
  А через некоторое время, когда завещание вступило в силу, Вера поехала в Берн и, сняв с одного своего счёта в швейцарском банке все деньги, положила их теперь уже на три счёта, предназначенные Юлии, Полине и ей самой. Один счёт, она оставила нетронутым.
    Потом поехала в Париж, и там, в Центральном банке, снова повторила такую же операцию.
  Правда, теперь она один счёт открыла на имя  старшей дочери Николая Петровича – Ольги, с которой она была знакома, а второй на имя младшей дочери Анастасии, адрес которой тоже хорошо знала,  посчитав, что так будет справедливо по отношению ко всем родным и близким Николая Петровича.
   Потом большую сумму она перевела в Россию, в Русско-Французский банк на имя своей матери и  замужних сестёр Варвары и Татьяны, живших очень бедно.
     И уже после всего, подсчитав, те средства, что у неё остались, она решила, что теперь может, наконец, пожить на «широкую ногу» и позволить себе попутешествовать по Европе.
  Весной 1910 года, Вера Александровна снова поехала в Париж, потому что этот город её очаровал, и она даже подумывала о том, не остаться ли здесь жить навсегда, тем более что в Петербурге её никто не ждал.
   Потом побывала у Юлии в Варшаве, и порадовалась за неё, дочь была на пятом месяце беременности.
  У Полины тоже всё было хорошо, правда она писала, что очень скучает по России, но не Петербургу, а по родному Симбирску, где она родилась, и где прошло всё её детство.
   За то время пока муж Веры Александровны находился на службе царского двора, её трижды приглашали на приём, который устраивала Императрица, возле которой постоянно находился её друг и советник Григорий Распутин.
  Увидев её в первый раз, Распутин, с едкой усмешкой на губах, приблизился к ней, оглядел, словно лошадь со всех сторон и изрёк:
 - Хороша баба, наша русская! Но горда больно и спесива, мне такие не по нраву! - и отошёл к другим дамам просто жаждущих с ним пообщаться.
  Вера, которая много слышала от своих новых знакомых, кто такой Распутин  и, глядя на то, как он ведёт себя в присутствии царицы и её придворных, очень возмутилась его поведением.
  Но потом, приглядевшись, отметила про себя, что Распутин, просто играет простака, показывая всем своим поведением и делами, какой он особенный человек, к тому же обладающий даром предвидения и умеющий лечить людей. Потом она увидела ненависть к этому «старцу» со стороны царедворцев, вынужденных терпеть его нарочитую грубость и обычное хамство, и в душе пожалела его.
  Но после смерти Николая Петровича, её во дворец больше не приглашали, а Вера не очень то и огорчалась из-за этого.
  Именно там, в Париже, при посещении Лувра, она познакомилась с отставным гвардии полковником, князем Львом Ивановичем Дондуковым - Изъединовым, богатым промышленником из Курска - владельцем нескольких заводов и фабрик, находившемся во Франции, на лечении подагры.
  Эта встреча сыграла огромную роль в жизни Веры, и перевернула её с ног на голову.
    Ещё в   Париже она познакомилась с замечательной  молодой француженкой Габриэль Бонёр Шанель, которая называла себя просто Коко Шанель, и присутствовала  даже при открытии её первого магазина дамских шляпок, которые  вошли в  моду  в России и пользовались там большим спросом.
   Именно в её магазине, она купила для себя первые две шляпки с перьями, послужившие началу её коллекции.
   Коко рассказала ей, что увлечение шляпками, это просто так, для удовольствия, а на самом деле она мечтает стать модисткой, научиться конструировать модели платьев, а потом и шить их. Причём, платья должны быть  красивые,  модные, удобные и украшать женщину.
    Домой в Петербург, Вера вернулась с кучей коробок, в которых были шляпки из магазина Коко, и с несколькими выкройками платьев, нарисованных ею же.
  Собрав всех своих мастеров –ювелиров и камнерезов, продолжавших после смерти мужа по её решению жить в его доме-мастерской, она предложила некоторым из них  поменять профиль работы.
     Пусть пять мастеров из десяти занимаются поделками из камня, но теперь это будут броши и браслеты, подходящие к платьям которые они будут шить. А пять других, вместе с их жёнами, переучатся на  портных женской одежды, тем более что многие жёны мастеров имеют навыки шитья.
   Сидевшие почти без заказов мастера, нехотя согласились, не очень веря в затею хозяйки, а вот их жёны были просто в восторге.
   И дело пошло. Когда вернувшийся после отдыха и лечения на Лазурном берегу во Франции князь Лев Иванович Дондуков-Изъединов посетил дом Веры, и узнал, что она затевает,  он тут же взялся ей помочь.
   Во-первых, он нашёл ей толкового управляющего - обрусевшего немца Карла Петровича Вейсмана, знакомого со швейным производством.
  Потом помог закупить десять самых современных швейных машинок фирмы «Зингер» и организовал переоборудование ювелирной мастерской. Теперь  здесь находилась небольшая мастерская ювелиров, цех по пошиву одежды, примерочная и сразу у входа, окнами на улицу небольшой салон-магазин, в котором должны были продаваться платья и женские шляпки. А к ним бусы, броши, браслеты и пряжки для пояса из уральских камней, которые им привозили приказчики из Екатеринбурга.
  Увлекшись этим делом, Вера сама не заметила, как увлеклась и Львом Ивановичем, и уже не представляла себе, чтобы она делала без его помощи и советов.
 Правда, до постели дело у них так и не дошло, из-за болезни князя, хотя Вера была бы совсем не прочь переспать с ним.
 По  совету князя, она дала в одну из петербургских газет объявление, где приглашала к себе в мастерскую на работу  дамскую портниху, готовую кроить и шить платья по эскизам, полученным из Парижа.
  На её объявление откликнулось сразу пять человек, но она  сама, проэкзаменовав каждую из кандидаток, остановилась на двух из них:  немке Матильде Модестовне Грамп и Василисе Николаевне Славской,  портнихах-модистках, до этого времени принимавших заказы от петербургских  модниц у себя на дому. 
    Оказалось, что обе женщины хорошо знали их лавку с уральскими самоцветами, которую открыл когда-то Николай Петрович, и использовали броши и пряжки для своих платьев, подбирая их строго по цвету. Поэтому, прочитав её объявление, обе тут же явились к ней, изъявив желание работать в компании, имеющей такое громкое имя.
    Свой магазин Вера назвала просто: «Парижские шляпки», а над мастерской повесила вывеску « Салон и швейная мастерская Севернин и К».
   Сначала, её дела шли не очень хорошо. Но после того как Вера впервые, после смерти мужа вышла в свет, появившись на новогоднем балу во дворце  графини Шуваловой, в красивом платье цвета морской волны, сшитом, по выкройкам Коко, да ещё и вместе с князем Изъединовым, к ней в салон сразу установилась очередь.
  Все шляпки были тут же  распроданы, и она получила заказ на пошив нескольких платьев «французского фасона».
  Окрылённая успехом, Вера, тут же написала письмо Коко Шанель в Париж, поблагодарила её за шляпки, заказала сотню новых, и попросила её прислать что-нибудь из её задумок, имея в виду, выкроек новой модной одежды.
   Габриэль ей тут же ответила, и пригласила в Париж.
  Оставив управляющего «на хозяйстве» в мастерской, Вера Александровна рванула в Париж, и привезла оттуда всё, что заказала Коко, и  купила даже несколько  модных платьев, чтобы, глядя на них, как на образец, шить такие же у себя в мастерской.
  Несколько эскизов платьев, ей передала и сама Коко Шанель, уже всерьёз начавшая увлекаться моделированием одежды для женщин.
  Одновременно с заказами на шляпки и на пошив одежды, к ней несколько раз обращались знатные дамы с просьбой о пошиве нижнего дамского  и постельного белья. Для этой цели, ей нужна была опытная белошвейка, так тогда называли мастериц, умеющих шить, вышивать и вообще работать с тончайшими тканями и кружевами.
   Искать долго не пришлось, оказалось, что жена одного из мастеров-камнерезов, мать троих детей Прасковья Тихонова, прекрасная рукодельница и может шить нижнее бельё и постельное тоже. Вопрос стал, куда пристроить трёх  её детей, самому старшему из которых было всего семь лет.
   Посоветовавшись с князем, она решила открыть у себя в доме, небольшой детский сад для детей своих работников. И в качестве воспитательницы, нашла  скромную девушку Анну Егорову, дочь офицера, погибшего на войне с Японией, и окончившую Петербургскую Мариинскую гимназию.
  Правда, для этого ей пришлось выделить и отгородить три большие комнаты на втором этаже, слегка ужав складские помещения.
   Поначалу в её детском саду было всего пять детей, и три сотрудницы вместе с Анной. Но потом, когда работы в мастерской прибавилось, и заказы пошли один за другим, женщины, не захотели сидеть дома, а все пошли работать,  отдав  детей на воспитание в детский сад.  И очень радовались тому, что Анна, учит их читать, писать и рассказывать стихотворения Александра Сергеевича Пушкина.
   Пришлось тогда ей в помощницы пригласить ещё одну женщину, окончившую Саратовскую гимназию – Варвару Жбанову.
Конечно, не всё сразу получалось, и Вера, даже подумывала о том, чтобы пригласить  к себе на работу хотя бы ещё парочку модисток, выпускниц Петербургской  женской школы модисток.
  Однако, Матильда Модестовна, сорокапятилетняя обрусевшая немка, отговорила её, сказав, что она сама обучит пять портних, и сделает из них модисток. И своё слово держала твёрдо, строго спрашивая с женщин, работающих по заказам, за неровный шов, или за некрасиво обработанную ими «проранку» для пуговиц.
  Женщины злились на неё,  ворчали, но выполняли все её указания. И уже через год, в конце 1911 года,  салон женской одежды Веры Северниной, стал самым известным в городе.