На подоконнике пятого стоит этажа стоит мужчина с полупустой бутылкой вина и уныло смотрит на мусорный контейнер под окном. Капли дождя, выбивая неопределенный ритм о его голову и плечи, разбиваются на тысячи мелких осколков. Резкий противный ветер остервенело, налетает на мужчину и бьет в лицо. Мужчина покачнувшись, испуганно роняет бутылку и хватается руками за раму окна. Он испуганно смотрит на осколки бутылки, которая разбилась о борт мусорного контейнера, а потом раздраженно вздыхает.
- Идиот, такой шанс упустил.
Перешагивая через осколки бутылки проходит худощавая бабушка в пластиковом китайском плаще синего цвета. Бабушка недовольно кривится от противного дождя, подходит к огромной луже, которая разлилась по всей улице и энергично прыгает с островка суши на островок.
Мужчина на подоконнике угрюмо наблюдает за бабкой. Бабка в очередной раз прыгнула с островка на островок, но не долетев до суши намочила ноги. Он ухмыльнулся и стал изображать диктора спортивной телепрограммы.
- Она, проделывая чудеса акробатики, демонстрировала прекрасно работающий вестибулярный аппарата и невероятный запас отборной брани. Боже, как мне это все остохренело!
На последней фразе мужчина закрыл глаза и всхлипнул. Зазвонил квартирный телефон, стоящий в комнате на столе. Мужчина открыл глаза и раздраженно смотрит на телефон. Телефон продолжает звенеть. Мужчина недовольно кривится, слезает с подоконника в комнату и прикладывает трубку телефона к уху.
- Нет!
В телефоне звучит удивленный голос женщины.
- Юрочка, что значит, нет?!
Юра вздыхает.
- То же самое что и да. Таким образом, я пытаюсь подавить в себе поведенческую модель навязанную мне обществом еще с детства. Мама, я сегодня бунтарь, чего тебе нужно?
Голос мамы повеселел.
- Просто позвонила, давно не слышала твоего голоса.
Юра бросил раздраженный взгляд на часы.
- Мама, ты слышала мой голос ровно двести сорок три минуты назад.
- Ну, не сердись, я забыла. Как у тебя дела?
Юра раздраженно смотрит на свое отражение в зеркале и вздыхает.
- Я прожил двадцать девять лет, и какой итог? Отсутствие денег, причем хроническое, жена - дура и стерва. Стерва, потому что характер стервозный - как только у меня плохое настроение, так она сразу ищет повод для скандала. Причем, чем хуже у меня настроение, тем сильнее она ко мне цепляется, и, соответственно скандал получается грандиозней. А дура - потому что не ценит меня, потому что не понимает, что таких как она я могу менять хоть каждый день, а вот такого, как я она больше не найдет никогда. Да и кому она нужна дура и стерва, ну да ладно, Бог с ней, чего с нее возьмешь-то? Но знаешь мама, что самое мерзкое в моей жизни?
Голос мамы в телефоне звучит неуверенно.
Ты снова разбил окно в классе?
Юра устало упал в кресло.
- Нет мама не это. Меня уволили с работы, опять! Завистники и скоты, не понимают что я творческий человек, и, что я не забил большой и толстый на статью, как выразился шеф-редактор. Просто у меня был творческий кризис, и не было никакого запоя, это у них, у быдла запои, а у нас у художников слова могут быть депрессии. Да Бог с ними я их прощаю. Выгнать то они меня выгнали, а вот кто теперь будет писать статьи в их вонючую газетенку с жалким тиражом, который, к слову сказать, они скрывают от рекламодателей. Эта газетенка убогая по своей природе, но они с упрямством ослов пытаются продавать по цене до неприличия завышенной. Я себя просто уважаю за то, что сказал шефу все что я думаю об их газетенке - о нем, о его жене и редакционном примате, который по непонятным причинам числится как: художник-верстальщик. Ему бы с его дрожащими пальцами на скрипке играть, а не компьютер юзать. Все, хватит, надоели! Пора уйти, уйти из этого серого, невежественного мира. Уйти красиво, чтобы потом говорили обо мне, чтобы поняли, что потеряли. Может быть, тогда они оценят мой творческий труд, и поймут, что ушел навсегда непризнанный гений, художник пера, инженер человеческих душ, и просто человек, который рождается на этой грешной, убогой земле раз в тысячу лет. Рождается для того, чтобы люди погрелись в лучах чистой энергии, исходящей от гениальных произведений скромного гения.
В телефонной трубке раздался неуверенный голос мамы.
- Юрочка, так я не поняла у тебя все хорошо или все плохо?
Юра вздохнул.
- Лучше быть не может. Мам, ты лекарства принимаешь?
- Конечно, а как же. Олег Борисович сказал, что я иду на поправку. Я даже по себе чувствую как мне лучше. И самое главное, печень перестала болеть.
Юра уныло смотрит на свое отражение в зеркале.
- Мама, у тебя с роду печень не болела. У тебя с памятью проблемы.
- Да? Надо же. Ну да ладно, что мы все обо мне, ты о себе расскажи, как живешь, встречаешься с кем-то?
Юра печально улыбнулся.
- Мам, давай я тебя позже наберу, я сейчас очень занят.
- Хорошо. Я просто хотела…
Юра нажал кнопку отбоя на телефоне.
Такие мысли часто посещали голову Юры, он любил поразмышлять о своей исключительности и не признанности. Обычно, в своих размышлениях он приходил к выводу, что нужно уйти из этой жизни, проще говоря, банальный суицид на почве хронической неудовлетворенности. Причем, что интересно, и Юрин дед тоже наложил на себя руки, он тоже что-то там калякал на бумаге, и тоже был человеком, ведущим богемный образ жизни. Но Юру останавливало то, что он никак не мог выбрать способ, он хотел уйти эффектно и красиво. И вот, как всегда, мысли "скромного гения" привели к вопросу каким образом уйти из жизни? Но, чтобы все заговорили о случившемся и оценили невосполнимость потери! Когда первый раз Юрину голову посетила мысль о суициде, он хотел повеситься, как его дед, но яркая и богатая на образы фантазия нарисовала в воображении нелицеприятную для эффектного ухода картину - висит Юра на удавке посреди комнаты, на столе предсмертная записка, естественно в стихах. Заходит его жена с тещей и видит вывалившийся черный язык, два вздутых, как у жабы, глаза, и, о небо, самое страшное и неприемлемое для гения - мокрые, воняющие экскрементами штаны, а под ним лужица мочи. Юра где-то слышал, что повешенные испражняются под себя, причем даже клизма не помогает, все равно хоть что-то да вылезет. Короче говоря, вешаться Юра перехотел, ведь после его смерти люди должны говорить о нем как, о непонятом, великом и гениальном. А черный язык, выпяченные до неприличия глаза и кучка в штанах отвлекут зрителей от нужных мыслей.
Потом он хотел вскрыть себе вены - сесть за письменный стол и, макая перо в свою кровь, писать последнее, гениальное в своем совершенстве произведение. Писать до тех пор, пока сознание не покинет его измученное в жизненных невзгодах тело. Но возникли технические трудности - если вскрывать вены на двух руках, тогда невозможно будет писать, ведь кровью зальет весь стол и бумагу, на которой он будет творить. Если вскрыть только вену на правой руке (Юра был левша) и писать левой, тогда может получиться, но нужно, чтобы кровь сливалась в какой-нибудь сосуд, желательно хрустальный. В квартире из хрусталя были бокалы и конфетница, а Юра слышал, что в человеке приблизительно около трех литров крови. При этой цифре перед его глазами промаячил трехлитровый бутыль крови, который почему-то был с наклейкой, которая указывала на то, что в бутыльке соленые огурчики. А сам бутыль был закрыт грязной капроновой крышкой. И опять же вопрос - куда поставить тару, и как сделать, чтобы кровь, которая, по идее, будет цвиркать и брызгать, попадала прямо в сосуд. При этом как макать перо в кровь? На стол ставить нельзя, потому что весь стол может забрызгать, а если поставить на пол, тогда можно задолбаться наклоняться. Можно, конечно, поставить конфетницу на стол и подливать крови, по мере ее уменьшения в сосуде, а руку держать можно под столом. Юра даже придумал название для сосуда, естественно оригинальное - в чернильнице находятся чернила, а если кровь, тогда это кровильница. Он мог бы надеть шикарную белую рубашку с манжетами, черные обтягивающие джинсы и обуть лаковые туфли. На стол поставить пепельницу, в которой тлела бы сигара, на столе стояла бы наполовину выпитая бутылка красного вина и хрустальный бокал. Вот это картина, вот это смерть - красиво и благородно, но ...
Юра боялся темноты, уколов и крови, поэтому этот план так же категорически отпадал, как возможность интимной близости с женой шеф редактора той жалкой газетенки, из которой его давеча, мягко говоря, попросили. Потом Юра хотел утопиться, но мысли о полном желудке грязной воды, набитым ртом ила, а что, если его найдут не сразу, то с сине-зелено-серым вздувшимся пузом и лицом, задеревенелым, скрюченным телом.... Да, плюс холодная вода (в нее еще ж и войти надо), да плюс - Юра с детства боялся утопленников, да плюс... Общем, Юра не утопился.
Следующий вариант был отравиться. Нажраться колес, поторчать перед смертью и уйти в мир иной. Но опять подвела богатая на образы фантазия, потому что Юре рассказывал кто-то, что при отравлении у человека меняется цвет лица не в лучшую сторону, и самоубийца в конвульсиях может облеваться, обделаться как маленький, и даже заглотнуть язык, при этом на лице у суицыдика может быть выражено удивление с закатанными глазами.
Можно было убить себя током, но это страшно, да и гений, воняющий паленым волосом и мясом в Юрином понимании не наталкивает на мысли о чистом, грустном и возвышенном. Потом была идея броситься под поезд, или машину, но под поезд уже бросилась Анна Каренина и об этом наверняка все знают, поэтому вариант отпадает. Ну и конечно человек, перерезанный пополам, с вывалившимися кишками вызывает много разных эмоций, но только не чувство отчаяния от потери великого и прекрасного, то есть, его ненаглядного. С машиной тоже проблема - ведь можно разбиться не насмерть, а только покалечиться и потом придется всю оставшуюся жизнь провести в инвалидной коляске, унижаясь перед узурпаторшой женой. А если переборщить с бросанием под машину, тогда могут быть торчащие, поломанные кости из-под порванной кожи, висящие на мышцах от удара глаза и разбрызганные по асфальту мозги, тоже как бы некрасиво. Потом Юра хотел закрыться в кухне, включить газ и удушиться, но вопрос встал о последней сигарете перед прыжком в вечность. Юра даже додумался до того, чтобы выйти на улицу, найти компанию гориллоподобных уродов и ввязаться в неравную и беспощадную схватку и погибнуть в бою, но, вспомнив страшную до безобразия морду своего нового соседа по этажу, Юре как-то перехотелось общаться с подобными типами. И если честно, то Юра никогда, никого не бил, все как-то ему доставалось. Особенно, когда он начинал позорно убегать от оппонента, а тот догнав его, лупил по чем зря, причем, как говорится с пылу да азарту. Общем, умереть в бою Юре перехотелось, к тому же выбитые зубы, размазанные по морде кровь с соплями а возможно что еще и нос блинчиком, тоже не вписывались в картину красивого ухода.
А еще Юра как-то решил умереть от истощения организма, отказавшись от еды. Он даже попытался это сделать практически. Но буквально через полтора часа после принятия этого серьезного решения на него напал такой жор, что он чуть не сдох от переедания, после чего при виде еды ему становилось совсем нехорошо, а с желудком происходили такие глюки, что Юра не на шутку испугался за свою драгоценную жизнь. Но, к счастью вовремя с работы вернулась жена запихнув в него десять таблеток активированного угля, поставила клизму такой лошадиной дозы, что великий и непонятый чуть не ослеп от резко поднявшегося глазного давления. А потом (простите за прямоту) чуть-чуть не обосрался, а может и обгадился, не успев добежать до туалета, но история об этом умалчивает, стеснительно опустив глаза, скромно шаркая ножкой. Потом Юра хотел выпить кислоты, но...., потом сжечь себя заживо, публично на площади, но.... И так далее и тому подобное. Общем, все мысли о красивом уходе заканчивались ожившей картинкой в воображении, от которой Юра при наличии денег просто напивался, а на утро отравлял жизнь близким и не очень людям.
Но сейчас у Юры денег не было, причем, не было вообще. Жена на работе, да и все равно не даст, соседи тоже скоты, видите ли, им , не нравится как он поет. Причем у них хватает наглости указывать ему в какое время суток можно петь, а когда не желательно, словом - хамы и быдло. И вот сейчас Юра стоял у окна и смотрел на прыгающих и скачущих прохожих, на мчащиеся по улицам машины. Некоторые из них старались проехать как можно ближе к краю дороги, чтобы обрызгать какого-нибудь зазевавшегося неудачника. Но Юра все это перестал замечать, на него как-то неожиданно накатила волна усталости, ноги стали слабыми, как будто ватные, ужасно захотелось лечь. Юра подошел к столу, взял сигарету, подержав в руках, положил обратно в пачку - курить не хотелось. Он подошел к кровати, посмотрел на часы, стоящие на ночном столике, была половина третьего. Жена вернется с работы в половине седьмого, придется ее ждать, а потом унижаться перед ней, клянчить деньги на бутылочку пива, хотя бы - как все надоело. Юра лег на кровать, закрыл глаза и утонул в своих мыслях. Думал он все о том же - что он не понят, он несчастен, как уйти из жизни, чтобы все человечество, глядя на его смерть, поняло, насколько оно осиротело и.т.д. Проведя некоторое время в таком полусонном состоянии, Юра сел на кровать, посмотрел в окно и, ни секунды не сомневаясь, вскочив на ноги, с разбегу выбросился из окна седьмого этажа. Не написав прощальной и красивой записки, не выкурив последней сигареты, не обдумав как он будет выглядеть после смерти и какие могут быть варианты в случае не совсем смертельного исхода. Он просто за долю секунды решил, решился и сделал это. Пока Юра летел в голове не было ни одной мысли, время будто замедлилось, и он просто рассматривал прохожих, которые при виде летящего гения застыли в процессе осознания происходящего. Потом был глухой удар и ...
И ничего дальше, в том смысле, что не было боли, ни ужаса, ни обиды на все человечество, просто как-то на улице стало мрачно, серо и неуютно. А еще Юра заметил в себе странные перемены - он как будто раздвоился, он одновременно видел себя со стороны и в тоже время ощущал себя в теле. И не мог пошевелиться, у него в голове сразу пронеслись ассоциации - поломанная подводная лодка на глубине с живым (пока) экипажем. И что самое грустное, это то, что он не мог пошевелить телом, но, зато постепенно начал ощущать ужасную, дикую боль. Боль была в каждой травмированной клеточке и еще какой-то леденящий душу страх, который нарастал с каждой секундой. Непонятный, но ужасный. Через пару минут Юра успокоился и начал наблюдать с двух точек за собирающейся толпой зевак. Приехала милиция, посмотрели, измерили, записали и уехали. Потом появилась скорая помощь - его положили на носилки и, как ни странно, накрыли с головой, како-то грязной вонючей тряпкой. Запихнули в машину и повезли. Еще больше Юру удивило поведение санитаров. Один был худой и высокий, с бледным болезненным лицом. Юра, глядя на него, поймал себя на том, что он все знает об этом парне - санитара зовут Эдик, ему тридцать два года, уже почти год, как он присел на иглу. Вернее его присадила соседка-наркоманка с четырехлетним стажем в свои девятнадцать лет. Она второй год снимала квартиру в том же доме, где жил Эдик, и у нее как раз был тяжелый период (в финансовом отношении). Мужичок, которого обслуживала Света (так ее звали) за небольшое, но достаточное количество денег, умер при странных обстоятельствах - его нашли с простреленной головой и животом у себя в гараже. С тех пор Света была в поисках спонсора, вот тогда-то и подвернулся ей Эдик.
Он в тот вечер шел с работы, работал он охранником у одного бизнесмена в то время был подкачанным, веселым и не жадным. К слову сказать, Света Эдику очень нравилась, но так получилось, что он ей об этом сказать почему-то стеснялся. Он мог поболтать о том, о сем, пошутить, посмеяться, но сказать о своих чувствах не мог. Света его встретила у подъезда, немного с ним поболтав, собиралась уходить, и туту Эдик решился, - предложил ей сходить куда-нибудь отдохнуть. Она не отказалась, в тот вечер они отдыхали в шикарном дорогом ресторане, потом они поехали к Свете домой, а утром она проснулась в объятиях Эдика.
После этого у них была большая любовь, и, хотя Эдик раньше к наркотикам относился очень агрессивно, то с появлением Светы в его жизни, взгляды как-то изменились - он, даже иногда покуривал с ней травку. Общем, Эдик в Свете души не чаял, и дело шло к свадьбе, но, спустя некоторое время, Света исчезла, прихватив с собой кой-какие драгоценности мамы Эдика, а так же деньги, которые он собирал на свадьбу и квартиру для счастливой семейной жизни. Вот после этого случая Эдик и присел на иглу. С работы его выгнали, и благо дело, родной дядя пристроил исхудавшего, осунувшегося племянника в морг - на "труповозку".
Второй санитар был невысоким, плотного телосложения, звали его Руслан. Работать на "труповозку" он устроился по необходимости - ему дали два года условно за нанесение тяжких телесных повреждений двум молодым людям, которые оказались не в том месте и не в то время. Но Юру больше удивило не то, что он знает все об этих двух, а то как они сним обращались. Мало того, что его накрыли вонючей тряпкой, не дают уколов, не борются за его жизнь, так еще и обращаются с ним возмутительным образом. Его кинули в машину, как мешок с дерьмом, сев по разные стороны, поставили на его тело ноги и закурили, начав безобидный разговор о том какой он, мол, дурак, что сиганул в окно. Ехали не долго, минут пятнадцать, хотя до больницы ехать минут сорок, если быстро, то тридцать - тридцать пять, а машина ехала спокойно, без всяких там сирен и мигалок. Потом, когда машина остановилась, его так же небрежно выволокли и занесли в сырое, мрачное одноэтажное здание без вывесок. Здание состояло из одного большого зала и нескольких небольших подсобных комнат. В зале стояло шесть цементных столов, на которых лежали расчлененные трупы людей, в углу стояла ванна, в которой лежали внутренние органы и отрезанные человеческие конечности. Юру с носилок переложили на единственный пустующий стол, и ушли, оставив в этом непонятном угрюмом здании.
Странно как-то все это, думал Юра, боль в теле то нарастала, то притуплялась. Тело я чувствую, но пошевелиться не могу, хотя не связан. Вот моя рука свесилась со стола, я ее ощущаю, но пошевелить не могу. Санитарок и докторов нет, вместо нормальной кровати меня положили на странный бетонный стол. Вокруг одни мертвецы, хотя нет, там, в углу вроде кто-то живой валяется. Еще, что странно, я не боюсь мертвецов, у меня нет обиды на жену, бывших коллег и соседей. Только как-то грустно и одиноко, но себя не жалко, просто чудеса какие-то. Эй, ты кто? Юра скорее почувствовал вопрос, чем услышал. Это говорил безногий мужичок, лежащий в углу комнаты.
- Я Юра, а ты кто и что тут происходит?
Ответил Юра. Но его ответ не прозвучал вслух, а каким-то образом передался мысленно, как будто мысль это посылка, которую передают из рук в руки.
- Меня раньше звали, Иван - ответил мужичок. - Я тут уже давненько валяюсь, у меня ведь родни нет - забрать некому, а они сами везти не хотят, бензин, гады экономят, говорят, мол, наберем несколько штук, тогда одним разом да в одну яму. А ты чего сделал, а? Как сюда-то попал? - спросил Иван, которого так почему-то звали раньше, а как сейчас зовут, не сказал. Юра призадумался и нечего не ответил, он сам не знал ответов на эти вопросы. Спустя некоторое время Юра решил прояснить ситуацию, Иван судя по всему человек бывалый, и в курсе что к чему, попробую задать ему те же вопросы:
- -Слушай, Иван...
- - Ну чего тебе - отозвался безногий - расскажи о себе - попросил Юра.
- О себе, - призадумался тот - даже и не знаю с чего начать.
Судя по всему Иван любил поболтать, поэтому начал он с раннего своего детства. Но Юра перебил его не начавшийся рассказ другим вопросом:
- Слышь, Иван, ты лучше расскажи как сюда попал, и что это за место такое ? Где врачи, где медсестры, что это за больница такая странная?
Иван как-то замялся, а потом говорит:
- Так ты видать не в курсе - это не больница - это морг, а ты - труп. И если мы с тобой понимаем друг друга и можем общаться, то из этого следует, что и я тоже труп.
- Погоди, Вань - перебил его ничего не понимающий Юра - как это труп? Я же живой, я же все понимаю, я же могу ощущать, чувствовать, вот, например сейчас я чувствую холод.
- В том-то и дело - немного помолчав продолжил Иван - что мы чувствуем холод, понимаешь только холод. Мы - самоубийцы, а, значит мы не такие как другие умершие, у них как-то все по-другому. Вот смотри дамочка слева от тебя - лежит только ее шкурка с мясом да кости, но ее самой там нет, ее тело как ракушка без улитки - пустое. Как это происходит - не знаю, но факт остается фактом. Вообще-то я и сам толком не разбирался, что здесь к чему, но слышал от духов, что это начало нашего конца - страшного и ужасного.
- Погоди, Вань, о каких это духах ты тут рассказываешь, их ведь не бывает, это же бред, сказки!
Но Ваня, нахмурившись, поникшим тоном начал рассказывать:
- Понимаешь, все дело в том, что и ты и я фактически духи, просто мы привязаны к нашим телам, и так будет до тех пор пока не выйдет срок. Какой срок и когда он выйдет я не знаю, но то, что нам будет не сладко
По словам наркомана который умер от передозировки. Так вот, он каким-то образом не ушел как другие, хотя и не привязан к телу, как мы, вот и болтается в поднебесной между мирами. Так он такого навидался, что от одних только его рассказов сдохнуть можно. Ну понимаешь меня? Ну в смысле второй раз. Так вот эти два духа ангелами называются - Юра насторожился, он не любил слушать рассказы на религиозную тематику. Нельзя сказать, чтобы он был атеистом - где-то там, глубоко внутри себя он верил, что есть Нечто, которое создало Мир. Какая-то огромная, разумная сила, но серьезно он об этом не задумывался. И вот сейчас, слушая этого проповедника начал жалеть о том, что завел этот разговор, но делать было нечего, да и нудно просто так лежать и Юра подумал, что пусть себе болтает. А Иван продолжал:
- Один ангел зовется Ангел-хранитель, он нас - людей, вроде бы защищает что ли или охраняет? Ты знаешь, Юра, не припомню. Одно знаю - он добрый. Он ради нас старается и все время с нами находится, пока мы живем на земле. А второго Ангела зовут Искуситель, так тот, сказывают, злой очень, не любит он нашего брата и все норовит человеку пакость какую-нибудь сделать. Он тоже вместе с человеком постоянно находится, пока тот на земле живет, его еще бесом называют. Эти два ангела собирают наши э-э-э что-то не припомню чего они там собирают, а-а вот, вспомнил - они едят наши чувства и мысли. Вот если, к примеру, человек что-то хорошее сделает, тогда вся энергия мысли и чувств становится светлой и уходит тому ангелу, что по правую сторону от человека находится. Он ее всю собирает и об этом информирует свое начальство: так мол и так этот человек сделал то-то и то-то, за это ему плюсик. Ну а если что-то плохое сделает человек, то вся эта энергия становится черной и ее забирает бес, он тоже свое начальство информирует так мол и так, этому человечишке минусик. А потом после смерти человека эти два ангела начинают играть друг с другом, как в карты. Бес бросает минусик, который человек сам ему подарил, а ангел-хранитель бьет плюсиком, потом ангел ходит плюсиком, а бес бьется. И так до тех пор, пока кто-то не проиграет, а на кону стоит душа этого человека. Но так не со всеми людьми происходит, например, у самоубийц все по-другому как-то, вот только как не знаю. Эх, поживем, - увидим. Эй, Юра, ты что меня не слушаешь?
Но Юра слушал каждое его слово, слушал и ужасался - может я сплю, может это кошмарный сон? Нужно себя ущипнуть, нет это не сон - ум был слишком ясным, а двинуть телом никак не получалось. Юра пытался пошевелить левой рукой - не получается, может хотя бы пальцами - нет, не выходит. Попробую потянуть резко на себя руку, и он дернул резко, со всей силы рукой - произошло что-то очень и очень странное - Юра, как будто превратился в желеобразное существо, которое от резкого сокращения оторвалось от внешней оболочки и сбилось в запястье левой руки. А мертвое тело Юры было теперь чем-то вроде непробиваемого панциря рака. И он - Юра, находится внутри этого дома без окон и дверей. И тут у него началась паника, он заметался внутри этого саркофага, безумно крича. Он бился о стенки, пытаясь пробиться наружу. В этой агонии Юра провел не понятно сколько времени, когда первые приступы безумия прошли он попытался себя успокоить - и так все нужно оценивать холодно, без эмоций. Самое первое, что я могу в своем новом состоянии? После некоторых экспериментов над собой Юра выделил два состояния нового тела. Первое - он мог заполнять собой всю оболочку старого тела, как спрут в кувшине, плотно прилегая к каждому выступу, заполняя каждую впадинку. На ощупь Юра свое нынешнее тело охарактеризовал, как воздушное или эфирное, причем он ощущал себя в каждой точке тела, это было очень необычное и ни с чем не сравнимое ощущение. А второе состояние - это когда Юра уменьшался настолько, что мог путешествовать по нервным волокнам своего старого мертвого тела, как по многокилометровым тоннелям. При этом он мог наблюдать за собой и со стороны, и одновременно, чувствовать себя внутри этого тоннеля.
- Ну что ж, неплохо - успокоил себя Юра. Теперь срочно нужно выбраться из старого тела, которое начинало вонять трупным ядом разлагающейся плоти. Но, после продолжительных усилий Юра понял, что это сделать невозможно, по крайней мере, сейчас. Потом он открыл в себе еще одно новое качество - его зрение. Хотя он и мог наблюдать за тем, что происходит за пределами его тела, это не было зрением, это было больше похоже на ощущение, на знание того, что сейчас, в данный момент, происходит вокруг. Причем не мешали получать информацию об окружающем мире ни физические предметы, ни расстояния. Юра наблюдал за своей женой.
2 часть.
Она - первокурсница филологического факультета - наивная девочка, которой жизнь виделась в радужных, веселых тонах. В Юру она влюбилась почти сразу, с первого взгляда, как только увидела его. Он тогда был веселым, взбалмошным студентом третьего курса журналистского факультета. Он чем-то выделялся из толпы своих сокурсников, нет это не было отличие "белой вороны", нет. Они все тогда были шумные, веселые . Но что-то внутри нее, в глубинах подсознания говорило о том, что он - это Он. Это о нем она мечтала в своих девичьих фантазиях.
Через некоторое время они начали встречаться, и она увидела его другим. Он, оставаясь с ней наедине, сразу менялся, - превращался из веселого, бесшабашного парня в молчаливого, скованного субъекта. Постепенно, шаг за шагом, Юра влюбился в нее, как говорится "по уши". Он оказался очень сентиментальным, тонко чувствующим, нежным, любящим человеком. Он посвящал ей стихи, боготворил ее и души в ней не чаял.
После свадьбы как-то резко все изменилось, вернее, изменился Юра. После окончания института никак не ладилось с работой, денег не хватало, но самое страшное - Юра запил. И от прежнего любящего и нежного ничего не осталось. Ей иногда казалось, что даже его глаза изменили свой цвет. Но она его любила, надеялась, что все временно, что пройдет черная полоса и все станет на свои места, и в один прекрасный день она снова увидит его нежным, любящим и ласковым. Нужно просто потерпеть, все наладится, но ...
Его уже нет, она и раньше чувствовала, что потеряла его, но он был рядом, у нее была надежда, и вот, эта надежда пропала, пропала навсегда, бесследно. Она сидела на кухне, ее взгляд холодный, неподвижный - взгляд в никуда, а по щекам катились слезы. Когда она узнала о случившемся (ей позвонили на работу соседи), никому не говоря ни слова, выбежала на улицу. Села в такси и всю дорогу, пока машина везла ее по мокрому асфальту осеннего города, шептала:
- Нет, это неправда, недоразумение. Она сейчас приедет, войдет в квартиру и увидит его. Пускай не в настроении, раздраженного, с холодным злым взглядом, чужого, но лишь бы живого. Что было дальше она смутно помнит - его распластанное тело на мокром сером асфальте. Вокруг люди в форме, они что-то спрашивали у нее, что-то записывали, кричали на зевак, чтобы они расходились и не мешали работать. Потом приехала машина и двое молодых парней в белых халатах увезли его мертвое тело.
- Она не помнит как поднялась в квартиру. Села на стул напротив окна. Ее взгляд застыл, ее не было, она растворилась в горе, злом, беспощадном и необратимом.
Он кричал, что любит ее, бился о стены. Его истерика перешла в агонию, которая продолжалась бесконечно долго. Спустя некоторое время Юра начал успокаиваться.
- И так нужно выпутаться из этой дурацкой ситуации, прийти к ней - единственной и любимой. Сказать, что люблю ее, что был слеп и виноват.
Он хотел упасть перед ней на колени и тысячу раз повторить "Прости!"
- Первым делом нужно отсюда выйти - и Юра стал искать выход. В который раз он обследовал свою "камеру", как он мысленно назвал медленно разлагающееся тело.
А Иван все это время рассказывал Юре о себе. И вдруг он запнулся, а потом и говорит:
- Ну, Юра, приготовься, сейчас будет больно, будет очень, очень больно.
Юра не понял о чем это его безногий сосед говорит.
Вдруг дверь отворилась и в комнату вошли двое. Юра уже немного освоился в новом состоянии и научился пользоваться некоторыми своими способностями, появившимися после смерти. Поэтому он знал, что в комнату вошли патологоанатом и студент. Патологоанатома звали Василий Кузьмич. Это был седовласый старикашка, которого давно пора отправить на пенсию, но главврач больницы, на базе которой находится морг, не отпускал Кузьмича, потому что специалист он был первоклассный, а замены толковой не было. Да никто и не спешил занять место Кузьмича. А второй пришедший был практикант - молодой паренек, учащийся в мединституте. Его звали Олег, он был по жизни веселым, любопытным и безалаберным, хотя учился неплохо. Поэтому от недельной практики в местном морге он не отказался, на радость одногруппников. Сегодня как раз был первый день. Олег к этому относился как к приключению и, предвкушая удовольствие от зрелищ, заваливал Кузьмича разными вопросами. Зайдя в морг Кузьмич снял с вешалки серый халат и протянул его Олегу, который с интересом осматривался вокруг. Для себя он решил держаться к Кузьмичу поближе, ну так, на всякий случай. Все-таки жутковато было в этом сером, мрачном здании.
- На, одень и возьми на подоконнике резиновые перчатки - сказал Кузьмич, протягивая Олегу халат. Сам Кузьмич тоже одел халат, а сверху одел грязный, заляпанный кровью передник, которые обычно одевают мясники на бойне.
- Ну, сынок, смотри, в первую очередь нужно прочитать чего написано в ентой тетради, это как бы "дело" умершего. Там записано когда его привезла бригада, и при каких обстоятельствах по предварительному осмотру человек умер. И так смотрим - Юрий Николаевич Варцов, так родился..., ага, понятно, этот клиент выпал из окна седьмого этажа, по предварительной оценке: суицид, т.е. - самоубийство. Нам нужно взять анализы, чтобы определить был ли этот хлопчик под воздействием алкоголя или наркотиков, осмотреть тело, может быть его кто-то вытолкнул, и, если это так, то на теле должны остаться следы нападения и физического насилия.
Потом Кузьмич стал употреблять медицинские термины, которые Юра не понимал, потому он особо не слушал их разговор.
- И так, сынок, сначала записываем дату и время осмотра. Пиши в журнал сынок, не спи, пиши - двадцатого ноль девятого, год поставь и время. Сколько сейчас на твоих, а то мои остановились, забыл завести.
Олег глянул на часы и отрапортовал:
- Девять двадцать две - и сделал первую свою запись в журнале этого морга. Юра наблюдал за этими двумя, не слушая причитаний Василия, который почему-то успокаивал Юру. И вдруг до Юры дошел смысл сказанных Олегом слов: двадцатое ноль девятое, девять двадцать две. Т.е. прошло всего меньше суток с того момента, когда он выбросился из окна, но он думал, что прошла как минимум неделя.
- Слушай Вась - Вася запнулся и его причитания прекратились
- Чего тебе?
- Слушай, странное дело, прошло меньше суток как меня сюда привезли, а мне показалось, что прошел месяц.
- Ты знаешь, Юра, я тоже это заметил, что для нас время медленнее течет, чем для живых людей. Мне тот наркоман рассказывал, что для каждого время по-своему идет. Есть такие, для которых секунда, а на земле год проходит, а есть такие, для которых год, а на земле секунда проходит. Как это происходит я не особо понимаю, ну так, приблизительно только.
Пока Вася еще говорил Кузьмич взял скальпель и резким ударом рассек Юре живот. Дикая боль обожгла его сознание, а Кузьмич все резал и резал и что-то говорил Олегу, тот записывал и задавал вопросы, а Кузьмич резал мертвую плоть Юры, выворачивая внутренние органы наружу. Такой боли Юра никогда не чувствовал. Резали его труп, а боль отдавалась в каждой точке его существа. Юра начал метаться из стороны в сторону, ужас боли парализовал его сознание, он ничего не видел, не понимал. Была только боль, сплошная, поглощающая все мысли и чувства. Когда Кузьмич закончил резать и выворачивать, Юра лежал внутри изуродованной плоти - измученный, выдохшийся, но ощущающий боль, четко, ясно и от этого нельзя было убежать, спрятаться. Нельзя было принять обезболивающее или потерять сознание. Это было начало настоящего непрекращающегося кошмара. Дальше события разворачивались относительно быстро. Кузьмич, закончив осмотр, взял иглу с ниткой и зашил Юре живот. Олег с любопытством рассматривал Юру, что-то записывал, задавал вопросы и опять что-то писал. Но Юра ничего этого не видел, его накрыла бесконечная, ослепляющая сознание боль.
Когда Юра немного пришел в себя, то увидел, что уже лежит в гробу. Гроб стоит возле свежевырытой ямы. Вокруг стояли родственники, друзья, даже пришел шеф-редактор, который стоял и плакал, глядя на тело Юры. Он винил себя в его смерти.
Юра, глядя на шефа, понимал как был не прав, но все, уже поздно что-то изменить, можно только сказать: "Простите", но, все равно никто не услышит. Стояла она - любимая, она не плакала. Просто стояла и смотрела на его труп. Внешне она была спокойна, но внутри бушевало отчаянье. Она пыталась запомнить каждую его морщинку на лице, мысли набегали одна на другую. Иногда, не выдержав перенапряжения, мозг как бы отключал ее сознание на доли секунды, но со стороны это было незаметно, только лишь глаза выдавали ее внутреннее состояние. То взгляд был холодным, без эмоций, то напряженный, то вдруг становился туманным, рассеянным, как, будто она о чем-то задумалась и мысленно не здесь, а где-то далеко. На кладбище так же были какие-то незнакомые люди, которые равнодушно смотрели на происходящее и болтали о чем-то своем. Резко заиграла траурная музыка и Юру, лежащего в гробу, накрыли крышкой. Послышались удары молотка по крышке гроба, и один из забиваемых гвоздей пошел криво, пробив Юре череп, впился в плоть мертвого мозга. И опять беспощадная резкая боль, вспыхнув, разлилась по всему телу. Юра дико заорал и заметался по мертвой скорлупе ненавистной плоти, которая хранила в себе еще много страшных, болезненных подарков, о которых Юра пока не подозревал. Он надеялся, что, когда его зароют, тогда все его мучения наконец-то закончатся. Тут, под землей, ему уже никто не сделает больно. Никто не будет издеваться над его измученным существом. Но он ошибся, то, что с ним делали живые люди, можно было назвать прелюдией к настоящему кошмару. Юра понял, что выбраться наружу из разлагающегося тела ему не удастся, т.е. придется жить внутри, не видя солнца. Единственные живые существа, которых видел Юра, были черви. Они поедали его мертвую, воняющую плоть, медленно откусывая от его тела кусочек за кусочком, доставляя Юре тонкую, непрекращающуюся боль. Он чувствовал каждую клеточку, которую мерзкие, слизкие черви отрывали от тела, медленно и безостановочно, съедая глаза, мозг. Юру мучила боль, которая исходила из гниющих вен, из внутренних органов. Мерзкая, вонючая, липкая жижа гноя заполнила череп и утробу тела - это был настоящий кошмар, но еще не ад. Спустя время Юра не знал, сколько прошло дней, недель или лет с того момента, как он выпрыгнул из окна своей квартиры. Ему казалось, что прошла вечность.
Вдруг в один момент он почувствовал тепло и увидел свет, который приближался, увеличивался и от этого света Юре становилось легче с каждой секундой. К нему приблизился светлый сгусток, излучавший тепло:
- Ты кто? - спросил Юра, взволнованно - Ты, наверное, Бог?
- Нет, я не Бог, я твой Ангел-Хранитель. Обычно, мы уходим от самоубийцы, сразу же как только человек сделает последний шаг и нас он так ни разу и не видит, но мне разрешили прийти к тебе, ненадолго, я скоро уйду, навсегда, наверное.
Юра заметался из стороны в сторону, как зверь в клетке. Мысли с шальной скоростью пролетали в сознании:
- Забери меня отсюда!!! - закричал он. - Нельзя - Почему ? Сколько мне здесь быть?
Ангел, помолчав, начал объяснять:
- Понимаешь, ты нарушил закон. Твоей душе дали это тело, чтобы она сформировалась как творческая единица большого единого организма. Тебе нужно было прожить на земле определенное время, столько, сколько дали жизненной энергии твоему телу. И твоя душа к нему привязана на все это время. А ты сломал свой скафандр, в котором душа должна была пройти жизненный путь в физическом плане на земле, преодолев расстояние во времени. Понимаешь, ты будешь в этом мертвом теле до тех пор, пока не закончится срок. Я знаю, что тебе дали жизни на семьдесят два года человеческой жизни, но твоя беда еще и в том, что здесь для тебя времяисчисление происходит гораздо медленнее и помочь тебе никто не сможет. За самоубийц даже выкуп не берут, пока не закончится срок.
- Погоди, - перебил Ангела Юра, у него появилась надежда. - О каком выкупе ты говоришь? Кто его дает и кто его берет? Может, я с ними договорюсь, может еще не все потеряно?
Но Ангел, печально вздохнув, продолжил объяснять:
- Выкуп берут за всех умерших, кроме самоубийц. Когда человек умирает живые люди могут за умершего отдавать свою энергию.
- Я не понимаю - перебил его Юра - как это, объясни?!
- Ну, это когда люди носят жертвы в храмы Божьи и отдают их за упокой души. Для людей это деньги, вещи, а для нас - это энергия. Когда живой человек молится Богу об упокоении души , то это тоже энергия, которая принимается как выкуп за эту душу. Чем больше энергии, тем ближе душу допускаю к богу. Места в которых ждут души последний суд называются планами и они отличаются друг от друга. Есть низшие планы и высшие, это как многоэтажный дом. На низших планах вообще нет света и время течет очень медленно, на одном из таких планов как раз ты и находишься. Хозяйничают тут бесы, ты их пока не видел, им еще не разрешили тобой заняться, почему - не знаю. И вообще с тобой много странного.
Потом Ангел, немного помолчав, продолжил:
- Так вот, чем выше находится план, тем больше там света, тем легче душе там ждать. Обычно души где ждут, там и трудятся, до тех пор, пока не откупятся своей заработанной энергией. Откупившись, они переходят на более высокий план. Так шаг за шагом они приближаются к Богу, а чем ближе к Богу, тем легче и свободней душе. И этот путь бесконечен, как бесконечен сам Бог. Ведь в конечном результате душа становится частью Бога, не потеряв своей индивидуальности.
- Погоди, а со мной как? - перебил его Юра.
- С тобой так будет, когда закончится время на которое ты привязан к телу. Я тебе все это рассказываю для того, чтобы не терял надежду, хотя твое время почти стоит на месте.
Он еще что-то хотел сказать, но вдруг замолчал и немного погодя, сказал:
- Прощай, Юра, меня только что позвали, мне пора уходить и он начал отдаляться.
Юра кричал, стучался о глухую, влажную гниющую стенку. Он умолял:
- Не уходи! Побудь еще немного, забери меня отсюда!
Но свет отдалялся, уступая место холодному черному безмолвию. И тут Юра услышал дикие вопли, свист, хохот. Его окружили мерзкие и страшные на вид уроды. От страха и ужаса Юра заметался из стороны в сторону, как затравленный зверь. Если он мог хоть на секунду закрыть глаза и уши. Но это было невозможно сделать. Он не имел ни глаз, ни ушей, в человеческом понимании. Он все видел, слышал, ощущал непонятным образом, и остановить, прекратить поток информации Юра не мог, не умел.
Бесы, окружив Юру, начали его избивать, кусать, рвать на части. Не его мертвое гниющее тело, нет, его энергетическую субстанцию, из которой он теперь состоял, которой он видел, слышал, чувствовал, осознавал и понимал. Натешившись над беззащитной душой, которая ничего не понимая, лежала парализованная болью и страхом, они так же резко прекратили свое злое веселье, как и начали, отойдя от Юры на несколько шагов, собрались тесным полукругом, вокруг него. И вот один бес, подпрыгнув с истошным криком: "ехо-хо!" уселся на Юру сверху. Юра не сопротивлялся, не пытался вырваться, он только глухо простонал. А бес вцепился своими когтями в тело , длина этих когтей была настолько огромной, что бес проткнул Юру насквозь, при этом он неистово прыгал и орал. А остальные бесы, подхватив этот вопль, усилили его в тысячу раз. При этом полукруг зрителей замкнулся вокруг Юры с бесом сверху, в живое, огромное волосатое и клыкастое, воняющее и орущее кольцо. На этот крик со всех сторон сползались, слетались, сходились бесы всех мастей и пород. Это были жители низшего плана. Они устроили вокруг Юры и его мучителя настоящий шабаш, безумный и страшный. После бес, сидящий на Юре, поднял лапу давая знак тишины, и вся остальная компания понемногу начала успокаиваться, после чего бесы начали поудобнее устраиваться, предвкушая интересный рассказ. Через время воцарилась гробовая тишина, но бес, сидящий на Юре, не спешил со своим рассказом. Он теперь был похож на огромного уродливого кота, который лениво переминается с лапы на лапу, мягко выпуская и втягивая свои огромные острые когти, всовывая и вытаскивая их из изуродованного тела Юры. При этом он все время менял наклон когтей, тем самым, увеличивая размер раны. Бес наслаждался. От удовольствия он закатил глаза и похрюкивал. Окружившие его бесы начали терять терпение в ожидании, кто-то из толпы начал хлопать лапами и подхалимски выкрикивать:
- Просим, просим!
Остальная компания подхватила эту просьбу и вокруг стояло оглушающее:
- Просим, просим!
Бес, который сидел на Юре, поднял обе лапы и все дружно затихли:
- Так вот - начал свой рассказ бес. - Этот был крепким орешком. Не то, что его дед, чего только я не испробовал.
При этих словах, бес когтями обеих лап вонзился в истерзанную душу и медленно, с наслаждением то вытаскивал их чуть-чуть, не до конца, а потом опять так же медленно засовывал обратно. Он это делал безостановочно. По его виду можно было догадаться, что это занятие доставляет ему огромное удовольствие. Его зеленые глаза были полузакрытыми, его тело при этом слегка изгибалось. Иногда, он делал глубокий, медленный вдох и, тогда его тело напрягалось, и по шкуре пробегала мелкая дрожь. Потом он опять расслаблялся и тогда его тело медленно, мягко извивалось. Его рот застыл в полу улыбке - полу оскале, слегка обнажая черные пикообразные зубы. Его хриплый, басовитый голос перешел на тихий томный шепот:
- И лишь благодаря моим способностям - продолжал бес - этот человечишка здесь.
Толпа бесов восторженно захлопала и завизжала от восторга, но рассказчик отреагировал на это лишь легкой полу улыбкой, уголками губ, не прекращая свой рассказ:
- Этому сопляку хотелось сдохнуть красиво, благородно, но все, что я предлагал, ему не подходило. То он всего боится, то ему не нравится, а этим он, видите ли, брезгует. При этих словах бес слегка раздражился и вонзил коготь левой лапы в Юрино тело. Он сделал это резко и под наклоном, после этого так же резко успокоился, обмяк и через секунду опять медленно, мягко с наслаждением всовывал и вытаскивал свои черные, крючкообразные с зазубринами, огромные когти, играясь обезличенной, ничего не понимающей, утонувшей в страхе и боли, человеческой душой. Рассказчик долго хвалился своим подвигом, делая акценты на свою сообразительность и опыт, естественно умалчивая о своих ошибках и промахах. Вообще то хвастался как мог, разукрашивая свой рассказ яркими красками вранья. Это был его звездный час, публика одаривала его своим вниманием и любовью. Закончив трепаться, бес не спеша слез с Юры, полосонув его на прощанье левой лапой, сделав еще одну рваную рану на изуродованном теле. И походкой пережравшего шакала, отрыгивая и отхаркивая, начал отдаляться от беснующей компании. После того, как бес скрылся из поля зрения остальной братии, бесы кинулись на Юру. Каждый старался вонзить в его тело, хотя бы один коготь. Насытившись, одни бесы отходили, другие приходили и тоже вонзали свои когти в субстанцию, которая когда-то называлась человеческой душой. Бесы приходили к ней подпитаться энергией страха и боли, которая исходила от нее. Этот конвейер пытки не прекращался ни на секунду. Вокруг толпились и бесновались в ожидании порции энергии уродливые, злые, ненавидящие всех и все падшие ангелы из системы космозла. За этой толпой косматых и вонючих тел Юру увидеть было невозможно, хотя бы потому, что его там не было. Там была энергетическая, обезличенная, растерзанная и изнасилованная, когда-то мыслящая субстанция, которую бесы доили безостановочно, с того самого момента как первый житель низшего плана попробовал на вкус его заблудшую душу, которую Юра никогда не ценил и поэтому отдал в рабство за просто так, даром.
- Господи! Спаси меня грешного! - как молния блеснула мысль где-то далеко в глубинах сознания. И сразу же в долю секунды огромная катапульта с невероятной скоростью втолкнула его сознание в тело.
Почувствовав глухой удар, Юра выгнулся в дугу, сделав глубокий вдох. На несколько секунд задержав дыхание, потом со стоном выдохнул. Он лежал на спине, не открывая глаз, в голове с шальной скоростью пролетали мысли одна за другой, но не те, не о том. И вдруг как гром, как молния, затмившая все вокруг - ОНА. Единственная, милая. Юра открыл глаза, дождь давно закончился. На полу, возле открытого окна была небольшая лужа, которую залил в квартиру дождь. Солнце, сделав дневной полукруг, отражалось в этой луже кровавым блином. Из коридора послышался звук открываемой двери. Это она - любимая, теперь все будет по-другому. И еще - ПРОСТИ МЕНЯ!