Неожиданно во мне возникло чувство темной воды. Оно горчило и обжигало легкие, ощущения расплывались под натиском паники, в горле запершило, перед глазами поплыли кофейные пятна…
Так, очнуться, очнуться.
Отодвинула от себя подальше ноутбук и поняла, что неосознанно держу ладонь левой руки на горле. Как будто меня только что душили. Плохо, слишком расслабилась, перестала отслеживать внутренние состояния.
Горло продолжало першить, но мне не хотелось кашлять, нарушая плотную мягкую тишину читального зала. Мимо полуоткрытых дверей прошуршали шаги, сопровождаемые торопливой речью. Слов было почти не разобрать, только оттенки голосов вспыхнули разноцветными огнями на миг и погасли. Появилось ощущения волнения. Студенты опаздывали на занятия.
Хорошо, что можно скрыться иногда в глубине полупустого зала, где не придется бесконечно кланяться, здороваясь, или погружаться в постоянно возникающие мелкие необходимости. Суета имела свои приливы и отливы, а неуемная энергетика любопытства вокруг иногда казалась утомительной.
Я посмотрела на экран ноутбука и задумалась. Пришла совсем с иной целью, но, фильтруя лишнее в почте, которой давно не пользовалась, натолкнулась на непрочитанное письмо от Исако. Вообще-то… это письмо было скорее недочитанным. Я открыла его всего один раз, пять лет назад, но дочитать не смогла. После цунами прошло меньше недели, и строчки иероглифов несли в себе слишком много… тяжести. Вода… Толща, которая давит на грудь, не дает дышать…
С Исако мы познакомились в Корее, и как-то мгновенно, не смотря на различия в возрасте и мировоззрении, стали раздолбайскими друзьями. Нам все давалось – и рассуждать о непрерывности сущего, сидя вечерами за университетским полем для гольфа, и комментировать на всех доступных нам языках дурацкие телешоу, и просто молчать в полудреме, когда каждый погружался в свое личное забытье…
Я помню как-то услышала от Исако… странные тогда для меня слова.
«Хочу умереть прямо на улице, среди людей. Просто рухнуть. Такой для себя я вижу идеальную смерть».
У меня было так много… в ответ, что я не смогла ничего ответить…
И вот теперь… когда время совершило столько витков, и в сердце столько снега…
- Ты собираешься целую вечность так провести, обкусывая карандаш? – негромко спросил кто-то за спиной.
Я вздрогнула от неожиданности и обернулась.
- Давно ты здесь?
- С полчаса. Ты за это время почти не пошевелилась, и я понял, что пора тебя возвращать.
Лейла, которая следила за порядком в читальном зале, нахмурившись, выглянула из-за компьютера. До меня долетело ее прохладное неудовольствие, стало зябко, но Рен даже глазом не моргнул, открывая портфель. Достал объемную папку и протянул мне.
- Вот. Это до понедельника, - он даже не заботился о том, чтобы понизить голос, и мне стало некомфортно. Да и пропал при виде папки всякий настрой заниматься.
- Вижу, тебе неспокойно. Мы можем выйти, прогуляться. Я в любом случае ненадолго.
Начало марта, но погода почти летняя. Золотисто-лимонными линиями ложатся под ноги солнечные дорожки. Мы идем вдоль ограды, очень медленно, что странно для пробегающих мимо людей. Цвет и звук торопливости и нехватки времени неприятно обжигает.
- Что, если я не успею проработать весь материал за это время?
- Нужно успеть.
Прощай, выходные. Впрочем, в нынешнем состоянии… нет никакого желания лишний раз оказываться среди множества людей, вливаться в их поток с его бьющими током черными пунктирами…
- Что там в этот раз?
- Увидишь.
Обожаю Рена с его многословием… Все же делаю последнюю попытку.
- Мне точно это нужно?
- Нужнее, чем ты думаешь, - отвечает в той же сухой манере мой странный собеседник, но… через время смягчается, ощущая мою растерянность. – Ты ведь снова не можешь собрать себя воедино. А нужно сосредоточиться на чем-то одном – или на ощущении, или на рассуждении. Не застревать посередине, потому что это разрушительно, и ты знаешь это.
- Знаешь, Рен… Мне все иногда кажется, будто моя жизнь – это какая-то легенда. Постановка. Я играю роль, как какой-то тайный агент, осознавая, что все временно и непостоянно, но при этом я и не помню свою истинную личность. Остается только надежда на то, что где-то в Штабе обо мне не забыли… И не оставят здесь… насовсем. Правда… иногда бывает… сомневаюсь вообще, что у меня есть какое-то предназначение… начинаю спрашивать… а что, если? Если это, все вокруг, - и есть наиболее реальная из иллюзий для меня? Вот Исако… говорит… «Хочу умереть, просто рухнув на улице…» Что это? Желание выпорхнуть из одной плоскости сущего в другую, не снижая скорости? Или просто прыгать из мира в мир, не задумываясь?
Рен поднимает ладонь, делая мне знак, и мы останавливаемся. Я жду ответа на свои вопросы, но его это совершенно не волнует. Закуривает, не спеша. Он все делает так, как будто впереди миллионы жизней и встреч. Не сопротивляется реальности… В голове запищало. Где-то я уже слышала эти слова, но не смогу вспомнить, где. Не сопротивляться… реальности… и жизнь станет прозрачной… как река…
Чувство воды стало настолько ощутимым и сильным, что мне пришлось сесть на низкую скамейку. Рен продолжал стоять, лишь иногда стряхивая пепел и прищуриваясь. Но несмотря на видимое спокойствие, я знала, что мое состояние он почуял. Плохо. Будет мне еще одна толстая папка к завтрашнему дню…
- Если не определишься, на какой стороне ты хочешь быть, так и будешь отлавливать все подряд, пока не сотрешься в пыль. Подумай об этом, - он садится рядом и протягивает мне платок. Странный, как вообще все, что он извлекает из своих карманов и портфелей, с вышитым в углу символом, который мне не хочется рассматривать. Достаточно, что я чувствую его силу.
Потом он поднимается со скамейки и, прощаясь, легко кладет мне ладонь на плечо. От этого простого жеста во мне вспыхивает столько картинок, что я зажмуриваюсь. А когда открываю глаза, Рен уже на противоположной стороне улицы, шагает своей необычной походкой, долговязый и растрепанный.
Когда я возвращаюсь в читальный зал, он уже почти пуст. Экран ноутбука погас.
Собираю свои вещи, в последнюю очередь взгромождая на стопку книг толстую белую папку. Придется взять ее домой и провести над ней всю ночь. И еще два дня… Остается надеяться, что это действительно того стоит…
Спускаюсь, и вдруг замираю. В узком окошке лестничного пролета виднеется небо, уже окрашенное закатом в малиновый цвет. Интересно, небо… оно везде разное? Или все же можно надеяться, что оно донесет до кого-то далекого то, что ты ему нашепчешь, вспоминая? Кто знает… Кто знает…