…Серая металлическая дверь, на первый взгляд, скрывает складское или промышленное помещение, но уж никак не место, где люди могут обитать. Но здесь, именно здесь, за этой неприветливой и тяжёлой дверью я даже посмел быть счастливым. Мы посмели быть счастливыми. По крайней мере, мне хочется так думать.
Она была со мной так долго, насколько я могу себя вспомнить. Мы буквально росли вместе. Я знаком с ней больше, чем с Варди и больше, чем с жестокостью и бессердечностью.
Она появилась в нашем доме (не соврать бы) семнадцать лет назад. Моя семья её приютила, когда её мать, единственную, кто её воспитывал, взяли под стражу. До конца не известно, почему произошёл арест, а Аврора тогда была слишком мала, чтоб задумываться о тонких подробностях. Она стала моей единственной сестрой. Когда же я был подростком, то настал час для моих родителей. Но я, в отличие от Авроры, всё прекрасно понимал. Позже я думал над тем, почему они не забрали меня. Аврора смогла спрятаться от них, и они не посчитали нужным искать трёхлетнего ребёнка. А я?
Когда ночью они пришли вершить своё правосудие, мама плакала и обнимала нас, отец не спеша надевал свой пиджак. А они, дав им пару минут на сборы, пристально смотрели. «Будет лишь допрос! Не медли! Ну же, Сварт!» - бросали они новому узнику – отцу.
В ту ночь реки текли вспять. Ангелы роняли слёзы по нам.
«Ты всё помнишь и всё знаешь. Держись», - папа легонько потрепал мои волосы, как будто ничего не случалось. Как будто не было в нём горя и отчаяния, что способны расплавить гранит. По его глазам я понял, что всё кончено. Всё.
Аврора стояла, закусив рот и вздрагивая от плача, когда вооруженные миротворцы вывели их, чтоб мы их больше не увидели никогда. В дверях задержался один из добрых воинов порядка, чтоб адресовать лично мне своё сумрачное: «Мы вернёмся сюда снова. Со временем ты сам нас выведешь на то, что мы ищем. Мы только немного подождём».
И они оставили нас.
Тогда Аврора стала для меня всем. Поводом держаться и не сходить с ума. Поводом так рано начать зарабатывать на жизнь и за жизнь бороться. Я принялся с остервенением цепляться за любой шанс не остаться на улице и окончательно не опуститься на дно. Сохранить своё право на дом, на воздух, на нас; сохранить память и не запятнать то, что ценно, - такие были мои цели. А время шло…
Помню, мне никогда не было так страшно, когда она впервые прикоснулась ко мне так, как раньше не прикасалась. Она лишь взяла мою руку, но этот жест отличался от миллиона предыдущих. Меня испугало то, как сильно она способна измениться: тонкая смуглая девочка, заливающаяся смехом и любящая всё яркое и блестящее, она утратила свою безобидную лёгкость. Вчерашний ребёнок не вернётся. Она превратилась в другую, в тревожно другую.
- Иден, почему ты так волнуешься? Я тебе не нравлюсь? – она несколько смущённо опустила ресницы, которые были в несколько слоёв накрашены.
- Нет, очень даже нравишься, - ответил я.
- Мне завтра шестнадцать. Поцелуй меня? Это будет как подарок. Или что-то вроде, - улыбнулась она.
- Какой же это подарок?! – рассмеялся я, а сам чувствовал, что лицо моё раскраснелось от смущения.
- …Сейчас уже поздно, я пойду спать. Если надумаешь, то постучишь в дверь моей комнаты, - и она капризно выдернула свою руку из моей. Дверь она не запирала, как выяснилось спустя четверть часа моего томления-негадования-изумления.
И всё бы чудесно и славно, но случай мне открыл, помимо различных приятностей, ещё и то, что Аврора может быть чрезвычайно непредсказуемой. Даже её детское розовое легкомыслие было перекрыто сухой предусмотрительностью: она обезопасила себя от беременности. И сделала она это тоже взвешенно, пояснив: «Я не буду ничего принимать, от таблеток может портиться кожа. А вот ты…» Вообще, между нами всегда был латекс.
Не знаю, как у вас, но у нас все сдвинуты на этой теме. Так много презервативов, что разных цветов и запахов-вкусов, что можно было их порезать в тарелку, и получился бы почти фруктовый салат. И сверху, разумеется, украсить россыпью противозачаточных таблеток, как драже. Прибавить по вкусу пилюли, которые могут контролировать продолжительность и качество близости. Поинтересоваться у журналов, что у нас сейчас в тренде. Да-да, в этой области нас тоже контролируют. И вот когда все приготовления сделаны, то ортодоксальные граждане Регула могут преступать. И горе тебе, грешник, если действо сие завершится зачатием, как то положено могущественной природой. Но государство пытается обойти её могущество. Поэтому естественное деторождение искореняется и далее вовсе не поощряется. Либо ты тратишь деньги на искусственно созданное дитятко из пробирки, что будет идеально и здорово, как физически, так морально, либо ты не имеешь наследника вовсе. И скорее всего, поэтому Регул сделал так, что гомосексуализм – это, чёрт возьми, похвально.
И Регул сделал так, что если ты не хочешь ребёнка из пробирки, то ты вынужден вкладывать деньги в себя. Чтоб у тебя не было и морщинки, когда обычный человек в твоём возрасте уже превратился бы во прах. Кроме того, порой рождение естественное влечёт за собой то, что ребёнок с болезнями и патологиями (спасибо экологии и нашей среде обитания). Но я думаю, что ужасами естественного рождения нас больше запугивают. Они просто ставят на конвейер воспроизводство от начальной вехи до конечной, чтоб максимально нами управлять и максимально иметь с нас прибыль.
Но стоит возвратиться к разговору про характер Авроры. Совершенно недавно, совершенно неожиданно для меня, она стала сбиваться с курса, её начало тянуть к берегу, от которого я пытался её обезопасить.
Она начала отдаляться от меня, больше прислушиваясь к Регулу. Конечно, я старался себя уверить в том, что это пройдёт, что хотя бы моя любимая не начнёт тянуть из меня душу. Последнее время (возможно, пару месяцев) она стала отделяться от меня всё больше – к ним. Но я хочу её навсегда и не собираюсь им отдавать.
Что же касается места нашего обитания, то от родителей мне досталось три комнаты на первом этаже и мало кому известная территория в повале. «Легальная» часть моего дома была самым бесцветным и заражающим унынием местом на планете. Даже в детских воспоминаниях не проблескивало уюта и защищённости. Полупустые комнаты, нагие стены, низкие небольшие окна. Здесь я рос сначала – ребёнком, не знающим зла, в окружении моих родителей. Потом – с ней, пытаясь её оградить от любого зла.
Я закрылся на замок изнутри, тут же включил сигнализацию, первым делом проверил исправность люка, который ведёт на цокольный этаж. Все в порядке. Но только Авроры нет. Что-то сейчас будет. Я читал, что перед грозой воцаряется особая тишина. Я машинально провёл глазами по нашей с ней фотографии, стоящей на полке в коридоре. Стеклянная рама блеснула слабо в сером пепельном свете, что и привлекло внимание.
У меня там совершенно красные волосы. Она там совершенно невесома в своей беспечности и радости. Я обнимаю её сзади с чрезмерно серьёзным видом, потому что ненавижу фотографироваться. Мою суровость усугубляют выдающийся угловатый подбородок, длинный нос с горбинкой, проваленные щеки, настороженный взгляд и эти ручищи, что обнимают её, такую хрупкую… Перед этим мы купили ей много вещей. Запомнилось, как она крутилась перед зеркалом с недовольным видом:
-Это платье хорошее по цвету, но оно не сидит на фигуре. Как будто я беременная.
-Неужели это плохо? – спросил я.
Она ничего не ответила – сделала вид, что не услышала моих слов.
Этот эпизод промелькнул в голове и растворился в тревоге.
Я зашёл в гостиную и обнаружил её сидящей перед трюмо. Она была спиной ко мне. Я отразился в мутном зеркале, и она недовольно и резко обернулась. Её длинные каштановые локоны были раскиданы по худым плечам. В руке она держала щипцы для волос, неизвестно где и у кого добытые. В их тисках была зажата прядка: она имела форму правильного завитка, но вот незадача – Аврора пережгла её, и локон покинул её прехорошенькую голову. Голову, которую я бы сейчас охотно свернул. Голову, в которой назревает мысль, что она обязана быть, как они. Сначала ты прислушиваешься к тенденциям во внешнем виде и следуешь им, а потом становишься и внутренне им подобной. Аврора, ты хочешь быть через месяц-другой той самой, кто на меня донесёт?
Она вздохнула и бросила с грохотом щипцы на трюмо. Она была рассержена. Ведь ей не удалось стать похожей на миллионы одинаковых девушек с одинаковыми кудрями. Окстись, или я тебя побрею наголо. Я брею себе виски затылок, мне не составит труда проделать нечто подобное с тобой.
Стою на пороге, жду её реакции. Мне так мерзко от того, что она делает, что я считаю нужным об этом умолчать, чтоб избежать скандала.
-…Кажется, мне нужно покупать парик, - констатирует она.
- Меня выгнали с работы, Ави, - тихо и твёрдо говорю я.
Она словно вздрогнула. И саркастично произнесла:
- Тогда мне нужно украсть парик.
Она встала. Синтетический короткий халат под шёлк был мятым. Что ты делаешь целыми днями дома, Ави? Да, мне спокойней, когда в моё отсутствие ты здесь (я не забываю о том, что в любое время может нагрянуть обыск). Да, иногда ты наводишь порядок и готовишь, но чем ты занимаешься??? Взгляд мой скользит по журнальному столику, на который она поставила все свои баночки-скляночки-туши-тени-лаки-и-прочее-дерьмо, и мне понятно, чем Ави занимается. Она берёт пилочку для когтей и садиться за этот самый столик. Медленно я подхожу и устраиваюсь по противоположную сторону. Она бредит с умным видом:
- Дит, ты не знаешь, где в нашем чудесном мире можно найти жалкий парик? Где найти его в этом мире, где технологии стоят на пороге того, чтоб дать вечную молодость? Одна процедура или инъекция – и у тебя всё, как ты хочешь. Почему я должна орудовать этими ужасными щипцами и вдобавок ломать голову над тем, где украсть парик?
Я упираюсь локтями в колени, придвигаюсь чуть ближе, чтоб процедить:
- …Этот мир сегодня оставил меня погибать на задворках. Этого недостаточно, чтоб ты прекратила его превозносить?
- Я не хочу больше погибать вместе с тобой. Мы можем всё наладить, если пойдём навстречу и отдадим то, что они хотят! - почти взвизгивает от возмущения она.
Я мгновенно и без особых усилий переворачиваю стол. Он отброшен в сторону. Всё, что было на нём – разлетается по всей комнате.
Я возвышался над ней взбешённый, не смеющий её тронуть, не смеющий прогнуться под неё. Она видит меня таким впервые. И впервые я слышу от неё то, что звучит, как предложение предать.
Она ещё смотрела на меня пару секунд широко отрытыми блестящими глазами, а после сорвалась и закрылась в нашей спальне. А это, к счастью, уже не ново. Порыдай. Быть может, уйдёт вся дурь. Она имеет обыкновение убегать так и закрываться, а потом приходить. Я это изучил и поэтому спокоен. Волнует меня другое…
Пойти навстречу! Отдать им то, что они хотят!.. Как ты могла допустить, что я могу быть таким предателем? Я не могу так разрушить всё, за что стоял и мой отец, и отец моего отца. Это собиралось и создавалось целыми поколениями, целыми веками, эпохами и эрами, вобрав в себя сияние человеческой мысли и гения. Я направился в святую святых – в единственное место, что может стоить всех моих страданий.
СЛЕДУЮЩАЯ ГЛАВА: http://www.proza.ru/2016/03/07/2392