Практически в полной темноте, Мориньер прошел по длинному узкому коридору. Добрался до небольшого помещения, в котором единственном горела в этот момент масляная лампа, повернул ключ в замке. Оказавшись в холле, уставленном лампионами, несколько мгновений привыкал к яркому освещению.
Слуга, сидевший неподалеку от двери на табурете, при виде него вскочил. Мориньер кивнул ему, коснулся рукой плеча – отдыхай.
Пересек холл, улыбнулся встретившему его у лестницы дворецкому.
- У Мари гости? – спросил спокойно.
- Как всегда, монсеньор!
- Хорошо. Сообщи госпоже незаметно, что я жду ее у себя.
Мориньер поднялся на второй этаж. Скользнул мимо приотворенных, ведущих в зал, дверей. Пошел по коридору. Дойдя до его конца, остановился. Вставил ключ в замочную скважину.
*
В комнате, в которой он оказался, никого не было. Но свечи, расставленные по столу и воткнутые в прикрепленные к стенам канделябры, горели, освещали помещение мягким светом.
Мориньер сбросил на высокую спинку стула плащ, расстегнул камзол. Сняв его, повесил поверх плаща. Потом направился в смежную комнату - сменить рубашку. Он чувствовал себя утомленным. И больше всего желал бы принять ванну и хотя бы на время забыть о задачах, которые ему предстояло в ближайшее время решать. Но ванна сейчас была непозволительной роскошью. И времени на отдых тоже не было. Через полтора часа ему предстояла встреча с Обрэ. А для сохранения этой встречи в тайне ему нужно было сделать еще несколько шагов.
Мориньер вернулся в комнату, остановился у зеркала. Обернул кроат* вокруг шеи, взялся вязать бант.
Когда дверь распахнулась и на пороге появилась женщина, он обернулся.
- Роль хозяйки салона тебе идет, – улыбнулся мягко.
Она ненадолго задержалась в дверном проеме. Замерла, ухватившись одной рукой за ручку двери. Другой – оперлась о деревянный наличник.
- Монсеньор, – выдохнула. – Я так ждала вас!
Бросилась к нему. Схватила его руку, коснулась ее губами. Потом выпрямилась. Запрокинула голову, заглянула ему в глаза.
В ворохе кружев, жаркая, возбужденная, она выглядела необычайно соблазнительно. И Мориньер не мог этого не отметить. Он оглядел ее, скользнул взглядом по ее груди, едва прикрытой полупрозрачной шемизеткой, по шее, по лицу. Коснулся большим пальцем ее припухшей нижней губы.
- Кажется, я оторвал тебя от приятного занятия, Мари.
Она вспыхнула.
- Зал полон гостей. Мы играем в шарады. И поцелуи – только плата за проигрыш.
Он усмехнулся.
- Разве я упрекаю тебя?
Мориньер отступил от нее, вернулся к зеркалу. Снова взялся за ненавистный бант.
- Ты помнишь еще юного Баччио? – спросил.
- У меня хорошая память, – ответила она неожиданно сухо. – Но, вы правы, я могла бы забыть. Он бывает здесь нечасто. Позвольте, я помогу вам.
Он подошел к ней, задрал подбородок, чтобы ей было проще справляться с упрямым кружевом.
- Тебя это огорчает? – улыбнулся, возвращаясь к разговору.
- Нет. Но мне приходится прикладывать усилия, чтобы о его существовании не забывали в городе.
- Сегодня он запомнится городу надолго. Кто теперь у тебя в гостях?
Мориньер выслушал ответ. Кивнул.
- Хорошо. Какое-то время тебе еще придется развлекать их. А потом приготовься встречать ревнивца.
- Что от меня требуется?
- Выглядеть смущенной и слегка виноватой.
- Это несложно.
Он взглянул на нее мельком. Продолжил говорить.
- Ты сказала – так ждала! Если я был тебе нужен, почему ты не позвала меня? Тебе достаточно было передать просьбу через любого из тех, кто входил в эти дни в мой дом. Ты могла, в конце концов, сама прийти ко мне.
- Не могла, – качнула она головой. – Не теперь. И не с этим вопросом.
Мориньер ухватил ее за запястье, прижал ее руку к только что расправленному банту. Заглянул женщине в лицо.
- Ты чем-то расстроена?
Она сверкнула глазами.
- Чем я могу быть расстроена? Вы поселили меня в этом доме, окружили слугами, заполнили мои шкатулки драгоценностями, дали мне красавца – «любовника». Ах ты, Боже мой! Я не знаю другого такого себялюбца! Впрочем, нельзя не признать: он умеет себя подать. В прошлый раз, кажется, все женщины, видевшие его представление, завидовали мне. Но что мне в том?
Он кивнул:
– Продолжай.
Она махнула рукой:
- А это – всё.
- Нет, не всё, – мягко возразил Мориньер. – Это была истерика. А теперь я хочу услышать, что тебя беспокоит на самом деле.
Она молчала какое-то время. Потом спросила все-таки:
- Вы запретили Жаку приходить в этот дом?
Мориньер взглянул на нее прямо:
- Нет, не запрещал.
- Жак в городе, я знаю, уже больше месяца. И… он не был тут ни разу.
Она вдруг заморгала быстро, прогоняя слезы. Не произнесла больше ни слова. Но он прочел вопрос в ее глазах. Ответил:
- Я не знаю, почему он не появился до сих пор. Я не слежу за личной жизнью тех, кто мне служит, Мари. Но я обещаю, что ты сможешь скоро спросить его обо всем сама.
Мориньер снова вернулся к делу. Говорил ровно – объяснял, что от нее требуется. Пока он говорил, Мари слушала, кивала.
- Я все сделаю, монсеньор, – сказала, когда он закончил.
Он погладил ее по щеке:
- Знаю. Я знаю, малышка Мари, что могу рассчитывать на тебя. И мне хочется думать, что ты так же уверена во мне.
*
Все прошло так, как было запланировано. Молодой генуэзец появился на пороге, как и требовалось, максимально заметно. Несколько экипажей, один за другим, подкатили к дому. Остановились, заполнили собой улицу. Возницы громко переговаривались друг с другом, в дом долго и шумно заносили сундуки и корзины.
Пылкий юноша, оттолкнув шедшего его встречать дворецкого, бросился по ступеням вверх, ворвался в зал, где растерянные гости все, как один, стояли, замерев, обернувшись в сторону дверей. Никак не могли понять, как им теперь быть – остаться или откланяться?
Только что все эти дамы и кавалеры танцевали, играли в шарады и не помышляли о том, чтобы так рано закончить столь весело начавшийся вечер. И вот теперь они стояли перед неожиданно явившимся хозяином дома. А тот – разгоряченный, взлохмаченный – сжимал Мари в объятиях, целовал ей руки, шею, грудь.
- Душа моя! Любовь моя! Я так скучал! Я едва дождался встречи! – повторял с сильнейшим акцентом.
Гости не разбирали и половины слов. Но сделать вид, что они не понимают, как сильно он жаждет остаться со своей возлюбленной наедине, они не могли – нетерпение, с каким тот оглядывал собравшихся, и пылкие взгляды, которыми он обжигал Мари, были красноречивее слов.
Ошибиться было невозможно.
И участники вечеринки, подчиняясь этому его нетерпению, один за другим взялись прощаться. Благодарили за приятный вечер, склонялись перед новоприбывшим, касались губами ручки Мари.
Начало этого спектакля Мориньер наблюдал в окно. Продолжение – все эти игры с целованием рук и жаркими признаниями в любви – не видел, но предполагал.
Стоял посреди комнаты, был готов отправиться в путь. Когда Мари появилась в дверях, он улыбнулся.
- Я сейчас расстанусь с тобой, Мари. Но не рассчитывай избавиться от меня надолго. Через пару-тройку часов я снова буду у твоих ног.
Она бросилась к нему, прижалась к его груди. Подняла лицо, потянулась к нему.
Когда он нежно коснулся губами ее губ, воскликнула шаловливо, отстраняясь:
- О! Как ты мог позволить этому мальчишке целовать мне руки. Он едва не съел меня!
Мориньер рассмеялся, оборачиваясь к двери.
- Мальчик мой, Мари жалуется, что ты был слишком пылок.
- А каким я должен быть после столь долгой разлуки? – юноша ступил на порог, задержавшись на мгновение-другое в дверях, вошел все-таки в комнату. – И разве вам не нужно было, чтобы все эти бездельники теперь же оставили ваш дом?
Мориньер легкомысленно повел плечом. Продолжал улыбаться, обнимая Мари за плечи.
- Разумеется. Ты все сделал правильно. Можешь быть уверен, Баччио, что каждый твой верный шаг будет оценен по достоинству.
Юноша ухмыльнулся.
- Тогда не забудьте обратить внимание на количество цветов, брошенных сегодня к ногам вашей крошки.
- Корзины с цветами?
- Художественно разбросаны по всему холлу, – дерзко засмеялся юноша.
- Прекрасно. И это – тебе тоже зачтется, – улыбнулся Мориньер, отодвигая от себя Мари. – Мне пора, любовь моя.
Обернулся. Взглянул на Баччио.
- А ты не забывай о золотой середине. От твоего умения придерживаться ее в немалой степени зависит толщина твоего кошелька.
- Я не мог бы забыть об этом, даже если б захотел, – махнул рукой юноша. – Долги напоминают мне об этом ежеминутно. Так что можете быть спокойны, я не дам Мари повода быть мною недовольным.
*
Таверна, выбранная Мориньером для встречи с Обрэ, находилась в районе, который смело можно было назвать «трущобами». Чтобы добраться до места, Мориньеру пришлось с четверть часа пробираться пешком по узким, зловонным улочкам, рискуя нарваться на шпану, которая круглосуточно промышляла разбоем на улицах Марселя. Мориньер, впрочем, считал этот риск оправданным.
Зато, – думал он, – ни один из теперешних его соглядатаев не посмеет ступить в этот смрадный лабиринт, какими бы посулами ни смущали их душу его, Мориньера, враги. Никто из них не дерзнет встретиться с этой нахальной, не боявшейся ни Бога, ни черта, братией. А сам он… Ему не привыкать. Он был готов к любым встречам.
Дважды Мориньеру уже довелось доказывать местным свою способность противостоять их силе. Многие из здешних обитателей теперь знали его в лицо. И помнили – мало кто посмел бы забыть – о том, как непросто одержать над ним верх в драке.
Да и имя Савата, произнесенное в свое время одним из нападавших, который опознал в Мориньере доброго знакомого их предводителя, защищало его с тех самых пор.
Другими словами, продвигаясь по узким улочкам, перешагивая через канавы, заполненные черной зловонной жижей, отмечая тяжелые взгляды, которыми провожали его жители трущоб, Мориньер был почти спокоен.
Уловка его удалась – он вышел от Мари незамеченным. Смешался с покидавшими неожиданно завершившуюся вечеринку гостями. Те шумели, решали, отправляться ли им по домам или продолжить вечер в одном из увеселительных заведений города.
Когда его экипаж, встроившийся в ряд прочих, подаваемых к дому, экипажей, приблизился и остановился напротив дверей, Мориньер в сопровождении двух молодых людей сбежал по ступеням, уселся в карету. Приказал вознице двигаться вслед за остальными вверх по улице.
Он был почти уверен, что ни один из тех, кто не сводил теперь взглядов с дверей его дома, не обратил внимания на развеселую толпу, галдевшую на противоположной стороне улицы. В доме, в котором вот уже больше трех месяцев обитала Мари, всегда было шумно. И подвыпившие гости были не в диковинку. А сегодня – каждому из наблюдателей должно было быть известно – к молодой женщине приехал ее мужчина. Разумеется, он разогнал эту ватагу бездельников. А кто бы не разогнал? Странно еще, что скандал любовник не устроил! Видно, доверчив очень. Или влюблен.
Мориньер хорошо представлял себе, как должны были мыслить эти несчастные, вынужденные проводить столько времени на небольшом пятачке близ его дома. И он полагал, что не ошибся – никто из них не заметил его и не последовал за ним.
Впрочем, чтобы быть уверенным абсолютно, он все-таки приказал вознице сделать крюк. И наблюдать при этом, не следует ли за их каретой кто-нибудь.
Кружным путем возница вывел, наконец, экипаж на нужную улицу. Притормозил.
Не дожидаясь, когда карета остановится, Мориньер распахнул дверцу, спрыгнул с подножки. Удостоверившись, что вокруг – никого, а экипаж продолжил свой путь, шагнул в темноту. Пройдя несколько шагов, свернул направо – на узкую улицу, такую узкую, что и двум пешеходам на ней разойтись было бы непросто. Дошел до ее конца. И еще какое-то время считал повороты, нырял в арки, пересекал маленькие, темные дворы.
Наконец, дошел до таверны, толкнул дверь, вошел внутрь.
Обрэ уже ждал его в одной из комнат.
Когда Мориньер распахнул дверь, тот поднялся. Спросил взволнованно:
- Что-то случилось, монсеньор?
- Все в порядке, – ответил Мориньер. – Мне просто нужно поговорить с тобой без свидетелей. И даже факт нашего разговора я предпочел бы скрыть.
*
Он стоял вполоборота к Обрэ, говорил спокойно, не возвышая и не понижая голоса. Перечислял пункты, уточнял последовательность действий. Когда Обрэ шевельнулся, попытался прервать его, переспросить, уточнить, Мориньер поднял руку.
- Выслушай меня до конца. Все вопросы – позже.
Казалось, он вполне уверен в себе. Во всяком случае, ничто в его голосе и его словах не указывало на обратное. И только сам Мориньер знал, как непросто далась ему эта «уверенность».
Нет, он, в самом деле, больше не сомневался. Он принял решение и теперь готов был идти по выбранному пути. Но решение это не было простым – потому, что ему не пришлось выбирать между лучшим и худшим, более и менее для него приятным. Он выбирал сегодня – как, впрочем, делал уже не однажды – между равно неудачными вариантами.
*
Несколько часов после утренней встречи с д’Орвиньи он просидел в таверне, расположенной на берегу, на самой границе прилива. Пил вино. Смотрел сквозь дверной проем наружу.
Серую, продранную во многих местах, тряпицу, прикрывавшую в иное время дверь, хозяин таверны завернул, зацепил за гвоздь. И с места, на котором сидел Мориньер, был виден кусок галечного берега, заваленный подсушенными на солнце водорослями, носовая часть вытащенной на берег лодки и чайки – громкие, нахальные, драчливые. Они то подходили к самому порогу таверны, то кидались в стороны. Одна из чаек, расположившись прямо по направлению взгляда Мориньера, взялась обедать – несколько раз оббив добытую ею трепещущую рыбину о камни, дождавшись, когда та затихнет, оглушенная, вонзила крепкий клюв в межжаберное пространство. Глотала после жадно красную плоть и зорко следила за тем, чтобы никто не смел приближаться к ней и ее добыче.
Мориньер смотрел. Слушал громкие разговоры сидевших за соседними столами рыбаков. Думал.
Там, в этой громкоголосой толпе, среди этого переплетения шумов и запахов он прятался ото всех и от самого себя. Пытался максимально отстраниться от всего, что могло бы сбить его теперь с верного пути. Там, вдали от дома и от женщины, чью судьбу, в числе прочего, он теперь решал, Мориньер старательно убивал внутри себя все эмоции. Сохранял один разум. Один расчет. Взвешивал за и против.
Просчитывал вероятности, предусматривал возможности. И, наконец, принял решение.
Не идеальное. Но, как ему представлялось, лучшее из возможных.
Примечания:
* кроат - длинный шейный платок.