Масамунэ и Мурамаса. Часть третья

Сергей Изуграфов
Часть третья.



               
                Аромат хризантем...
                В капищах древней Нары
                Темные статуи Будд.

                Басё


                "Человек должен знать, зачем ему меч!"


                Фудзивара Канефуса,
                кузнец в 25-ом поколении




Когда спрашивают: "В чём подлинный смысл закона Будды?", прежде, чем вопрос перестанет звучать, нужно ответить: одинокая ветка цветущей сливы или кипарис во дворе", - неторопливо размышлял буддийский монах средних лет, расположившийся на отдых на самом краю бамбукового леса Сагано на окраине имперской столицы Хэйан-кё, что в переводе с японского означало "мир и спокойствие".

Монаха звали Такуан Сохо. Он сидел, скрестив босые ноги, на циновке, расстеленной у дороги. Нехитрый дорожный скарб странствующего монаха лежал рядом. Прежде, чем он отведает норимаки (рисовые роллы - прим. автора) с ломтиками рыбы и моти (рисовая лепешка - прим. автора)  с дайконом (редька - прим. автора), который он замариновал по собственному рецепту, ему необходимо перенести на бумагу мысли, что он обдумывал вот уже несколько дней пути, составляя ответное письмо своему ученику и другу ронину Миямото Мусаши. 

На дворе стоял ноябрь. В стране Ниппон это время называли "момидзи-гари" - "охота за красным кленом". Листья знаменитого клена каэда начинали стремительно краснеть с октября на севере и, постепенно, волна яркого багрянца захлестывала одну провинцию за другой, на целый месяц окрашивая леса в багрово-красный цвет. Созерцание красных листьев клена привлекало множество монахов из буддийских и синтоистских храмов по всей Ямато ("великая гармония, мир" - древнее название Японии - прим.автора). 

Такуан Сохо, странствующий буддийский монах, поэт и каллиграф, совершал очередное паломничество в храм Тофуку-дзи, знаменитый своими кленами каэда, особенно прекрасными в середине ноября. Храм лежал к юго-востоку от имперской столицы, до него было еще полдня пути. Но время есть. У него есть все время этого мира. И одновременно у него нет ничего. И его самого нет. Есть Пустота. Однажды осознав это, он давно уже никуда не торопился.   

Монах неспешно достал все необходимое для письма и, аккуратно окунув кисточку в баночку с черной тушью, вывел на бумаге несколько размашистых иероглифов. Он сидел, привычно поджав под себя ноги, на потрепанной тростниковой циновке, полуприкрыв глаза и прислушиваясь к внутреннему голосу Будды, говорившему в нем - надо только уметь слушать! Только достигшие просветления понимают, что будды и люди - единое целое! Потом склонялся над свитком и наносил еще несколько иероглифов на бумагу.

"Все происходит в соответствии с причиной и условием. В том случае, когда у нас есть только причина, мы не можем ожидать результатов. Причина - это лодка, условие - это попутный ветер. Следствие - прибытие на другой берег. Зерно - это причина. Человек, который сажает зерно в землю, - это условие. Даже если есть зерно, но никто его не посадил, ничего не вырастет. Если зерно не вырастет, мы не получим других зерен. Но зерно дает всходы лишь при условии, что человек его посеял. Люди есть следствие кармических причин своей прошлой жизни, но если при этом не выполнится условие, мудрость не проявится в этой жизни. Они могут прожить жизнь, напрасно ожидая того, чтобы выполнилось условие", - начертал он.

Свиток почти закончился. Осталось место еще всего для нескольких иероглифов. Он задумался над последними словами письма. Мусаши задал ему вопрос и терпеливо ждет ответа. Что ж, ответ мастеру клинка может быть только один. Кисточка снова погрузилась в баночку с тушью и вывела: "Не бойтесь ничего. Того, кто боится, преследуют неудачи. Страх иногда допустим в обыденной жизни. Но в ответственный момент гоните страх прочь. Усомнившись хотя бы на мгновение, вы потерпите поражение". Дописав последний иероглиф, он отложил кисть и тушь в сторону, дал высохнуть бумаге и, аккуратно свернув свиток, убрал его в дорожную суму.

Шел 17-й год Кэйтё (1612 - прим. автора), год мидзуноэ-но нэ (год "Крысы - прим. автора). С великой битвы при Сэкигахаре, в которой сошлись бывшие соратники великого Оды Набунаги: вассалы покойного Тоетомо Хидэёси и Токугава Ияэсу, стремившийся захватить единоличную власть в стране, прошло двенадцать лет. Всего двенадцать - а как сильно все изменилось!

Монах прикрыл глаза и перебрал в памяти важнейшие события этих лет.

Ода Набунага - великий сёгун (военный властитель Японии, узурпировавший императорскую власть при живом императоре, игравшем формальную роль - прим. автора), с детства отличался упорством в достижении поставленной цели, полным пренебрежением к авторитетам и крайней жестокостью. После смерти отца, чтобы захватить власть в клане Ода, он не только разгромил всех родственников и подчинил себе их земли, но и не колеблясь казнил родного брата Нобоюки. И хотя девизом его правления было: "Империей правит сила!", хитрости Нобунаге было тоже не занимать: он часто использовал заложников, даже из числа собственных родственников и близких своих военачальников, выдавал своих детей за детей врагов, с целью шпионажа содержал целую армию разведчиков и наемных убийц-синоби (синоби, они же "ниндзя" - секта наемных убийц в феодальной Японии - прим. автора).

Кстати сказать, заложниками ради власти он был готов пожертвовать в любой момент. Чужая человеческая жизнь для него ничего не стоила. Так умерла мать Акэти Мицухидэ - его ближайшего сподвижника, который прошел, верно служа ему, все войны Сэнгоку Дзидай. Мицухидэ честно и доблестно дрался за Нобунагу и во время осады замка Сакамото, в битве при Яками, в сражении на горе Хиэй. Но его мать это не спасло: как только Нобунага решил, что нарушить обещание ему выгодно - он его нарушил, - и заложников казнили.

Впрочем, говорят, что это была лишь одна из причин, почему Акэти Мицухидэ решил свести с ним счеты. Нобунага также отобрал у него две провинции Тамба и Оми и передал их в собственность своего младшего сына - Нобутака. Взамен Акэти были обещаны две новые провинции - Идзумо и Ивами на северо-западе Хонсю, но их ещё надо было завоевывать! Да еще ходили слухи о том, как во время пира захмелевший от выпитого саке и развеселившийся Нобунага прилюдно в такт музыке постукивал веером по лысой голове своего военачальника...

Монах улыбнулся и покачал головой. Нет, скорее причина была иной - тщательно спланированный переворот с целью захвата власти. Мицухидэ договорился с Тоетомо Хидэеси свергнуть Нобунагу. Хидэеси сперва согласился поддержать план восстания, а после того, как застигнутый врасплох во время чайной церемонии в Эдо Нобунага совершил сэппуку, именно Тоетоми Хидэеси и разгромил силы восставших, праведно мстя за смерть сегуна.

Толковали, что в этой шахматной партии хитроумный Хидэеси переиграл всех, чужими руками расчистив себе путь к власти и не запятнав своей репутации.

Злосчастный Мицухидэ объявил себя сёгуном, но пробыл им меньше двух недель, получив прозвище Дзюсан-кубо ("сёгун на тринадцать дней" - прим.автора). После разгрома мятежных войск, раненого и затравленного погоней Мицухидэ выследил и убил крестьянин Сакуэмон. Какой бесславный конец для великого самурая!

Такуэмон снова покачал головой. И здесь он не верил официальной версии. Такая показательная позорная смерть была на руку новому сёгуну Тоетоми - в назидание тем, кто осмелится поднять руку на преемника великого Нобунаги. Вероятнее всего, что он таким образом намекал тому же Токугаве Ияэсу, своему соратнику и самому влиятельному даймё, и последний хорошо понял намек и ни разу при жизни нового властителя не выступил открыто против его власти. Скорее в облике крестьянина восставшего даймё выследил и убил по заказу Хидэеси кто-то из тех самых синоби, что быстро перешли на службу к новому хозяину...

Быстро и решительно действовал Тоетоми Хидэеси во время этого мятежа, все говорило о том, что он знал и был к нему готов. Чтобы упрочить свою влась в поколениях, он заставил Токугаву присягнуть на верность своему сыну Хидэёри.

Токугава с легкостью принял присягу и с такой же легкостью первое, что он сделал после смерти "великого канцлера" - поднял восстание против его сына. Видимо, синоби он больше не боялся. Или к тому времени он уже успел их перекупить и активно пользовался их услугами, ведь по договору ему достались провинции Синано и Каи, в недрах которых находился огромный запас золота. Ему было, чем заплатить синоби!

И грянула битва при Сэкигахаре. С одной стороны сторонники и вассалы Тоетомо Хидэёри - наследника сёгуната, с другой - войска Токугавы Ияэсу, столько лет терпеливо копившего силы и ждавшего своего часа. Миямото Мусаши тоже участвовал в этой битве на стороне проигравших. С тех пор он и стал ронином.

После победы в битве при Сэкигахаре оказалось, что Токугава Ияэсу обладает не только талантом терпения, но и управления страной. Весь жизненный уклад подвергся переосмыслению и был жестко упорядочен, даже в бытовых мелочах. Теперь общество жестко делилось на четыре сословия: самураи, купцы, ремесленники и крестьяне. Каждому сословию был вменен свой кодекс поведения и нарушение его жестоко каралось. Жители были прикреплены к храмам, на которые легла обязанность контролировать их поведение, пресекать волнения и заниматься доносительством. Многие монахи покинули храмы, уйдя в многолетнее паломничество по храмам Ниппон. 

Монах Такуан Сохо вздохнул и достал из дорожной сумы рисовые лепешки моти и редьку дайкон, завернутые в чистую тряпицу. Разложил на бамбуковой дощечке несколько шариков норимаку - дар щедрой хозяйки из соседней деревни, куда он заглянул перед тем, как направиться к столице. Сотворил молитву буддам и Светлому Лотосу и взял было уже в руки хаси - деревянные палочки для еды, как вдруг в лесу раздались крики и шум погони.

Из-за поворота дороги, у которой он расстелил свою циновку, послышался быстрый топот лошадиных копыт, и через мгновение оттуда вылетели три вооруженных всадника. Самураи в полном вооружении? Здесь, на краю Сагано - священного бамбукового леса? Монаха Такуана Сохо сложно было смутить, но все же он удивился.

Самураи подскакали ближе и остановились рядом с сидящим на земле монахом. На рукавах воинов и на их лошадях Такуан заметил значки клана самого Дайтоку-тайкун Токугава Хидэтада - старшего сына великого сёгуна. Командир отдал приказ двум другим. Те, немедленно откликнувшись "хай!", поскакали дальше. Самурай спешился и, ведя лошадь в поводу, с почтением подошел к буддийскому монаху. Лошадь была в мыле, клочья пены падали с ее морды на землю, дико косящие  ее глаза налились кровью, она хрипела, а бока ходили ходуном. Давно скачет, отстраненно подумал Такуан, не один час. Лошадь, пожалуй, погибла. Он, продолжая сидеть на земле в позе Будды, спокойно и без малейшего трепета посмотрел в лицо самураю.

- Меня зовут Матаэмон-но-дзё Мунэнори из Ягю. Я учитель фехтования в школе Токугава Хидэтада! - склонившись в традиционном поклоне, произнес самурай и поинтересовался: - Могу я узнать, с кем я имею честь разговаривать?

Известное имя, подумал монах Такуан, не спеша с ответом. Мастер меча, эксперт по клинкам! Один из лучших фехтовальщиков клана Токугава, здесь? В бамбуковом лесу? Так далеко от Додзе и замка своего господина? Самурай терпеливо ждал. В вежливости и терпении ему не откажешь, заметил про себя монах.

- Я странствующий монах Такуан Сохо. Иду в храм Тофуку-дзи, созерцать момидзи, - благожелательно ответил он, склонив в легком поклоне гладко выбритую голову. - Мой путь лежит от древних храмов Нары Тодай-дзи и Кофуку-дзи.

- Счастлив, что судьба свела меня на дороге с самим Такуаном Сохо, автором "Тайного писания о непоколебимой мудрости"! Это большая честь! - радостно воскликнул самурай, снова низко кланяясь. - Но я считал, что вы занимаете должность настоятеля храма Дайтоку-дзи!

- Я покинул эту должность добровольно четыре года назад! - пояснил монах. - С тех пор я нахожусь в странствиях. Чем я могу быть полезен первому фехтовальщику клана Токугава?

- Мы преследуем преступников, посмевших противиться воле самого великого сегуна! - пояснил самурай сурово. - Это бывшие вассалы преступника, поднявшего мятеж несколько лет назад - Исида Мицунари!

- В чем же они провинились? - поинтересовался монах больше из вежливости, нежели действительно желая выяснить их вину.

- Такой просвещенный человек как вы не может не знать, что школа кузнецов Сэнго Мурамаса кует превосходные мечи, достойные самого сегуна! Эти мечи грозят опасностью сегодня клану Токугава!

- Конечно, я знаю эту школу и качество их клинков, - кивнул Такуан, решив, что последняя фраза самурая - лишь поэтическая метафора. - Мне казалось, что власть Токугава уже настолько незыблема, что никакие волнения и бунты ничего не изменят! И причем здесь мечи Мурамаса? Насколько мне известно, они настолько дороги, что простой самурай никогда не сможет их себе позволить! Тем более сложно представить даже хотя бы небольшой отряд самураев, вооруженный этими клинками! Это совершенно невозможно!

- Увы! Эти клинки угрожают клану сами по себе! В них заключен злой и кровожадный дух войны! Они жаждут крови семьи Токугава! Тому уже есть немало примеров! - с чувством произнес самурай и снова поклонился, словно извиняясь за сказанное.

Монах внимательно посмотрел на лицо воина, стоявшего перед ним. Оно было непроницаемо. Такуан некоторое время молчал. Он много повидал на своем веку. Беспощадно преследовать своих врагов - в этом Токугаве Ияэсу не было равных, разве что сам Ода Набунага справлялся с этим не хуже, хоть и погиб, загнанный в угол предавшим его даймё. Но преследовать клинки? Клинки! Да еще такого мастера как Мурамаса! Это произведение искусства, олицетворение самого духа Бусидо! Но ни словом, ни жестом странствующий монах не показал своего недоумения.

- Сёгун отдал приказ: собрать и уничтожить все мечи школы Сэнго Мурамаса, чтобы злой дух, который живет в них, никогда не смог повредить правлению клана Токугава! - проговорил самурай, отводя глаза от проницательного взгляда буддийского монаха. - Мы преследовали вассалов Мицунари, которые скрыли несколько таких клинков. Из пяти клинков, что они хранили, как донесли нам, мы смогли найти только четыре. Пятый - вакидзаси (японский традиционный короткий меч, носился в паре с длинным - катаной - прим. автора) - бесследно исчез.

- Что будет с вассалами Мицунари? - безмятежно поинтересовался монах, уже зная ответ.

- Сегун приказал им всем совершить сэппуку, - мрачно произнес Мунэнори, глядя в землю перед собой. - Сегодня на закате это произойдет. Все триста человек исполнят волю Токугавы. Если дух их ослабнет - мы будем рядом! Но среди них нет одного, молодого Накано Мокуносукэ. И нет одного меча. Он сумел незаметно выбраться из окруженного селения и ускользнуть. Лучники стреляли ему вслед, возможно, что он ранен.

- Я никого не видел, - опережая вопрос самурая, ответил монах, покачав головой. - Я сижу здесь с полудня. Вы - первые, кто прошел мимо меня по дороге за это время.

- Благодарю вас и желаю успешного завершения вашего паломничества! - проговорил Мунэнори, заметив, что его спутники медленно возвращаются обратно с пустыми руками. - Возможно, мы свернули на другую дорогу. Не будем мешать вашим молитвам и созерцанию!

И самураи спешно покинули монаха, продолжавшего задумчиво сидеть на своей старой циновке из тростника. Вот о чем стоило написать Миямото Мусаши, подумал он. Как сёгун при отсутствии других врагов записал в свои недруги клинки целой школы кузнецов! Впрочем, его друг предпочитал мечи другого легендарного оружейника - Масамунэ. Этот меч был всегда с ним, хотя в реальных схватках Мусаши уже давно использовал лишь деревянные боккены.

У каждого свой Путь, улыбнулся Такуан Сохо и, ловко ухватив деревянными палочками шарик норимаки, отправил его в рот. Помедлив, он дополнил пищу кусочком маринованной редьки. Он жевал медленно, закрыв глаза, всем своим видом являя спокойствие и безмятежность, словно и не было недавно никакого разговора.

Еще через час он уже медленно шел по дороге, любуясь высокими и тонкими деревьями бамбука. В вышине их зеленые пышные кроны смыкались и в лесу царила тенистая прохлада. Немногие знают, размышлял Такуан, что семя бамбука, посаженное в почву, далеко не сразу даст всходы. Почти несколько месяцев или даже лет прорастает семя бамбука, и сперва он растет вниз - формирует корень, а лишь потом - всего за шесть недель - вверх, на высоту до десяти дзё (тридцать метров - прим. автора) может взметнуться длинный и крепкий побег. Так и люди, которые хотят добиться чего-то, сначала долго и тщательно готовятся, и в один прекрасный момент решительно добиваются результата.   
 
Внезапно он услышал громкий стон чуть в стороне от дороги, в небольшой лощине. Подойдя поближе, монах увидел молодого самурая, сидевшего прислонившись спиной к стволу бамбука. Камень скрывал его от взгляда проезжавших мимо. Его кимоно и хакама (традиционные широкие штаны в складку, которые носили самураи - прим.автора) были в крови. Заметив приближающегося человека, самурай сперва дернулся от неожиданности, схватившись за короткий меч, что лежал рядом, но поняв, что перед ним монах, расслабился.

- Накано Мокуносукэ из клана Мицунари, я полагаю? - произнес Такуан своим обычным благожелательным тоном.

- Да, господин! - удивленно ответил раненый. Насторожившись, он снова подтянул вакидзаси к себе поближе.

Очевидно, у него было пробито плечо. Истечет кровью и умрет, подумал Такуан. Я не могу этого допустить. Буддийский монах должен заботиться о больных и страждущих, попавшихся ему на пути. Он показал обе руки раненому, чтобы успокоить его.

- Я безоружен. Мне сказали о вас люди из клана Токугава. Они вас ищут. Не беспокойтесь, я не донесу на вас! Я перевяжу вам плечо и пойду своей дорогой, - сказав это, монах достал из дорожной сумы кусок хлопчатобумажной ткани и разорвал ее на длинные полосы. Затем, он собрал зеленые листья травы, что останавливала кровотечение, и перевязал раненого.

- Я все равно умру, - сказал ему молодой самурай. - Сегодня вся моя семья на закате совершит сэппуку (ритуальное самоубийство, оно же "харакири" - прим. автора) по приказу Токугава. И если я не могу быть рядом с ними по приказу моего отца и господина, то я все равно исполнен решимости совершить цуйфуку ("самоубийство вслед за господином" - прим. автора). Возьмите этот меч с собой, я хотел сам отнести его в сокровищницу храма Тофуку-дзи, как мне было приказано, но у меня нет сил, чтобы пройти этот путь.

- Это и есть вакидзаси Мурамаса? - кивнул без интереса монах на лежащий рядом меч. - Ясно. Нет, я не стану брать этот меч. Это ваш Путь. Вы взяли этот меч и вы сами должны решить, что с ним делать! Самурай сам решает, зачем ему меч! Рана ваша не опасна. Просто вы потеряли много сил. Я остановил кровь, оставлю вам еды и питья. К утру вы почувствуете себя лучше и сможете завтра к вечеру сами добраться до храма. Если останетесь здесь дольше - вас найдут. Не буду отговаривать вас от вашего решения, но сперва вам надлежит выполнить долг перед господином. Прощайте!

Монах положил рядом с раненым свою фляжку с водой из тыквы и пару рисовых лепешек моти, что у него оставались и, выйдя снова на дорогу, медленно направился в сторону храма, где ждали его целые рощи прекрасных кленов каэда. Он шагал босиком по пыльной дороге и улыбался, предвкушая наслаждение, которое его ждет и повторяя про себя старую поговорку: "Человек жив до тех пор, пока способен созерцать момидзи!"



Книга вышла под названием "Масамунэ и Мурамаса". Все желающие могут ее приобрести в книжном формате, как в цифровом, так и печатном, скопировав ссылку ниже и введя ее в поисковой строке любого браузера.

https://ridero.ru/books/masamune_i_muramasa/

Если Вам нравятся детективы автора, Вы не готовы купить книгу, но хотели бы оказать помощь автору в подготовке и печати тиража, Вы можете это сделать, переведя на карту Сбербанка России, привязанную к телефону +7 921 9468428 любую сумму с указанием в назначении платежа "Детективы". Спасибо, и приятного Вам чтения!





Продолжение http://www.proza.ru/2016/03/07/179