Термометр

Борис Бершадский
                Б о р и с     Б е р ш а д с к и й

     Это был очень точный прибор.  Красивый,  новенький,  блестящий,  как и сотни его собратьев.  Тело его было отградуировано аккуратными четкими делениями,  и он  мог всегда  сказать:  кто,  сколько  и  даже предположить  почему.

     А  сердце его  -  оно было тяжелым,  жидким,  металлическим,  холодным  и  ядовитым.  Короче,  оно было ртутным.  И  термометр старались не давать в руки детям  -  вдруг  разобьют.  Кстати,  хотя термометру это и было очень обидно,  детям  он  был  больше  известен  под кличкой  «градусник».  А попадал он к ним лишь на несколько минут  -  подмышку.  А  уж старшие определяли потом температуру.
               
      Когда на него смотрели,  термометр подмигивал бликами и важно изрекал:  хе-хе-хе!  Он блаженствовал,  ибо был на виду и блестел.  И на него с завистью смотрели все остальные  вещи.  Может,  это была и не зависть,  а что-то другое,  но он сам утверждал,  что это именно зависть.
     -  Информация снизу,  -  любил он говаривать,  -  это в наше время все!

     Однажды во время работы кровь  (то есть,  простите,  ртуть)  прилила  к его голове  -  и в таком  виде он попал в футляр.  Долго читал он непосвященному футляру лекции  по медицине и по организации информации снизу.  Последняя вкратце сводилась к тому,   чтобы залезть поглубже и воспринимать.  И  молчать.  А  когда вытащат на свет божий  -  четко доложить обстановку.  Правда,  теперь его информация была не нужна:  ребенок выздоровел,  а кто станет мерить  температуру здорового?
     Однако,  термометр вконец загордился:
     -  Как захочу,  так и будет.  Захочу  -  покажу,  что больной,  захочу  -  что здоровый!

     Его аккуратно  вынули из футляра и резко встряхнули.  От этой встряски голова его несколько очистилась,  но ненадолго:  термометр твердо решил показать,  наконец,  свою власть.  И он упрямо показывал максимальную из температур,  какую только мог показать:  сорок один градус.

     Когда-то раньше такие проделки сходили:  старая – престарая бабка,  у которой он раньше служил,  перекрестилась бы,  увидав такое,  заохала  и начала бы отпаивать внука лекарствами  и чаем с малиной.  А  термометр мерзко бы хихикал:  хе-хе-хе-хе!

     Но он упустил из виду,  что с бабкой случилось несчастье,  а человек,  в чьи руки он попал,  не столь безоговорочно верил даже информации снизу.  Человек еще раз встряхнул термометр,  упорно решивший сопротивляться,  -  результата  не было.  Отдать  термометр  детям  -  нельзя:  разобьют,  а ртуть ядовита.  А  какой от него еще толк?

     И  термометр  -  блестящий точный прибор,  служивший профессиональным  информатором снизу, вылетел на свалку. А на улице был мороз. Термометр покрылся  инеем и аж съежился.  Но упрямо продолжал показывать свое:  сорок один градус.
 
     Утром кто-то,  вываливая мусор,  зацепил термометр ногой.  Он взвизгнул  -  и лопнул.  Его аккуратная трубочка–указатель съехала в сторону,  шкала перекосилась,  а корпус оказался безнадежно испорчен.  Впрочем,  термометр твердо знал,  что информация снизу должна неминуемо заканчиваться оргвыводами сверху.  Правда,  раньше эти оргвыводы в качестве прегорьких пилюль,  таблеток и вливаний доставались не ему.  Ему достаточно было изречь:  «Болен!»  -  и все.  Ведь он был представителем службы нформации,  а  с этой организацией особенно не поспоришь!
     А теперь он лежал на свалке  -  разбитый,  залитый помоями.  И его последнее профессиональное  -  хе-хе-хе-хе!  -  прозвучало как-то уныло.
                1963 г.