Время от времени мне говорят: "Напиши книгу о своём детстве" и приводят разные аргументы. Я отнекиваюсь, мол, всё равно не издадут. Ну вот, например, такая история. Из "Книги о детстве, которую не издадут, потому как она не для детей, но и не для взрослых, ведь имиджу автора она не соответствует, но раз уж просят..."
МАЛАФЬЯ
Был у Жанки брат Эдик, старше нас года на четыре. И был он известен тремя вещами. Первое, у него была фикса - золотая коронка. Второе - на груди - две наколки. Над одним соском - профиль Сталина, над другим - Ленина, причём смотрели они друг на друга и загадочно улыбались. И третья примечательность - всех без исключения, кто был помладше, он снисходительно окликал малафьёй, то есть, попросту, - спермой. Мне было двенадцать, ему, значит, шестнадцать.
Выйдет, скажем, во двор, сверкнёт фиксой и помашет правой рукой, на которой не хватало передней фаланги указательного пальца:
- Здарова, малафья!
Ходили слухи, что фалангу он отрубил сам себе на спор, из-за девчонки. Ира с ним после этого ходила повсюду, шагах в десяти, молчала, а Эдик иногда останавливался, смотрел на неё, сплёвывал и шёл дальше.
Меня Эдик замечал чаще остальных, потому что учился я с Жанкой в одном классе.
Как-то раз подозвал меня, кстати, по имени и говорит:
- Жанку обидишь, ухо отрежу. Уразумел?
Словечки любил интересные, всегда вставит что-то подобное.
- Да, - говорю. - Уразумел.
- Именно, - кивнул Эдик. - И перечитывай Ожегова. Ферштейн?
- Ферштейн.
- Другим передай. Если что, всем поотрезаю.
И ушёл вразвалочку.
А в классе у нас появился новичок. Баскетболист. Саша. И втюрился в Жанку. Стал приставать к ней. Ну не приставать, на день рождения пригласил. Жанка брату пожаловалась.
Брат, то есть Эдик, в тот же вечер подловил баскетболиста и предупредил. Тот не поверил. Снова утром в школе Жанку на день рождения позвал.
Ну Эдик и явился в школу отрезать ухо этому Саше.
Только экзекуцию предотвратила наша уборщица по прозвищу Черти ПолосатНые. Как завопит:
- Убивают!!!
Откуда-то милиционер прибежал. Скрутил Эдика, тот при этом успел обозвать милиционера "малафьёй".
И увели его. Правда, без ножа. Нож Эдик успел в кусты бросить.
Осиротел наш двор. На пятнадцать суток.
Тут и каникулы подоспели. Летние.
И вот сидим мы однажды на лавочке, и из подъезда вываливается Эдик:
- Привет, малафья!
Сверкнул фиксой, помахал и добавил:
- Хорошо в краю родном, пахнет сеном и...
Я помню, улыбнулся, а он, насвистывая, пошёл куда-то. Наверное, туда - не знаю куда.