Карантин

Мари Митчелл
Второе место в конкурсе имени Натальи Столяровой

http://www.proza.ru/2016/03/01/571


Больше всего здесь мне нравится летать. Выбираешься из окна, пружинишь легонько и зависаешь над землей, совсем низко. И чувствуешь, как воздух держит тебя, чиркая ветерком по ладоням и пяткам.

Можно конечно сорваться и унестись вдаль, и лететь над рекой, сквозь туман, где зябко, или к скалам, задевая верхушки деревьев. Но я люблю скользить над лугом, особенно по утрам, когда тепло, но трава еще чуть позванивает от росы. Где васильки и ромашки во ржи, и розовые часики в тени ближе к деревьям, и я принимаюсь их считать или угадываю, кого больше, и пою тихонько, чтобы все они повернули лепестки ко мне - так удобнее разглядывать этот странный код, который кто-то оставляет мне каждое утро. А еще приятно растянуться на земле, на хвое и слушать, как щекотно прорастает травинка сквозь ладонь - время течет здесь иначе, медленно или быстро - как я выбираю, я могу задерживать рассвет.

И я могу быть везде, где и когда вздумается, и прежняя жизнь видится мне странной и полной удушливых и неестественных ограничений, хотя я все еще тут. И все вокруг прежнее, знакомое и любимое, но чуть другое. И я вижу тебя, того же, но другого. Я никуда не уходила, я осталась с тобой, любимый, и останусь, пока тебе это нужно.

Ты не знал, что надо уметь терять, что надо быть готовым, никто не знает. Некоторые понимают по наитию, другие - по глубине или благородству души, но таких мало.

Я вижу тебя и чувствую горечь всех твоих бесконечных часов у окна - ты все всматриваешься то в линию горизонта, то в темноту. Я вижу, как ты смотришь в окно, пытаясь увидеть смысл монохромности пейзажа, а твой смысл у тебя за плечом, я никуда не уходила. И я не призрак, что за бабкины сказки — прошлый век! Это ты решил отгородиться. Это твой выбор?

И у меня есть окно, там другой пейзаж: река, песчаный бережок, старик с удочкой посматривает на поплавок поверх очков, мальчишка мокрый носится на велике. Его мать все время плачет, оттого и мокрый. И человек в серой, расшитой серым рубахе сидит неподвижно, обхватив голову руками, уже давно, с тех пор, как появился. Подхожу - начинает говорить быстро-быстро: “Почему, почему?”, ухожу - замолкает. Его жена там беременна пятым.

Его серая фигура торчит бельмом, нарушая баланс красок. Васильки и ромашки! Как же быть с цветами? Теперь я поняла, что это — код доступа, только куда? Может ты мне поможешь?

Я кричу тебе в оба уха, то в одно, то в другое, но ты занят собой и своим горем. А как же я? Разве не обсуждали мы в наших бесконечных разговорах обо всем, что делать, если придется расстаться вот так, не прощаясь?

“Я-то что, - говорит старик с удочкой, - мальчонку жалко, знаешь, насколько материнской любви хватит?”

И я окончательно понимаю, о чем догадывалась интуитивно: я тоже застряла и останусь здесь — между мирами и временами — вечность.

Если разлюбишь — отпустишь и я пойду дальше. Что там будет — не знаю, ад ли, рай...

Решать тебе.
Если любишь меня — не люби, отпусти. Ради меня. Ведь я люблю тебя.

Я тебя люблю.