Рассказ
Бог уже потому мне
необходим, что это единственное
существо, которое
можно вечно любить.
Ф. Достоевский. Бесы
- Слушай меня, мой немногословный, - сказала Настя, тесно прижимаясь к Кириллу во время их последнего танца, - слушай, молчун: сегодняшние посиделки не должны закончиться ничем, как это было в прошлый раз…
Когда молодые люди вернулись к своему столику на двоих, Кирилл налил в рюмки остатки коньяка.
- За что пьем? – спросил он.
- Я хочу тебя, а ты меня хочешь? – спросила Настя.
- Хочу.
- Тогда выпьем за то, чтобы мы сегодня узнали друг друга поближе, поплотнее. Проклятый квартирный вопрос!.. Но сегодня я его решу. Да, это будет не фонтан, но крыша над головой будет и кровать тоже.
Они вышли из ресторана в десятом часу вечера и не спеша двинулись по ярко освещенной улице.
- Люблю центр Мурманска в это время, - сказала Настя. – И вообще Мурманск люблю, я ведь родилась тут.
- Я знаю твою биографию, - сказал Кирилл. – Родилась здесь в сороковом году, закончила институт, затем работа в газете. Разведена, сыну три года. Но растит его твоя мама, а ты сынишку только чмоки – чмоки. В данный момент хорошо относишься к человеку, который того не стоит…
- И я знаю твою биографию. Родился в тридцать девятом в Харькове. Штангой занялся еще в школьные годы, мастером спорта по тяжелой атлетике стал, когда заканчивал факультет физической культуры. Затем работа в школе. Женился, родилась дочь. Три года назад уехал в Мурманск, чтобы заработать на кооперативную квартиру. Так что женушка твоя растит дочь в одиночку, а ты дочурку тоже только чмоки – чмоки, когда приезжаешь в Харьков. Познакомился со мной, когда года два назад принес в газету свой первый опус. Кстати, с тех пор я глаз на тебя положила. Нормальная у тебя биография, кроме одной странности…
- Какой?
- Откуда у штангиста эта тяга к сочинительству?
- Не говори глупости, Настя. Штангисты тоже люди. Мне доводилось слышать, что Юрий Власов, чемпион Олимпийских игр, по натуре своей прирожденный гуманитар и что он хорошо пишет. Настя, ты куда меня ведешь?
- К автобусу, который отвезет нас в тот район Мурманска, который ты наверняка не знаешь. Это частные деревянные постройки и бараки. Мы поедем в один из этих бараков. Как человеку пишущему, тебе будет полезно познакомиться с этой частью мурманского бытия.
Уже в автобусе, когда они уселись на заднее сиденье, Настя, прижавшись к Кириллу, спросила:
- А почему ты назвал себя человеком, который не стоит моего хорошего отношения к тебе?
- Все просто. Ты разведена, ты свободная женщина, а я женатый. И тем не менее я собираюсь переспать с тобой.
- Кирилл, по моим подсчетам, ты был близок с женой в последний раз более четырех месяцев назад.
- Да. После этого рейса я не поехал в Харьков из – за гриппа.
- Стало быть, еще, как минимум, четыре месяца воздержания. А ведь ты молодой, здоровый, накаченный мужик. Это же неестественно.
- Настя, я дерьмо. Физиология не должна быть сильнее морали, вот почему я дерьмо.
- Ты не дерьмо – это во – первых. А во-вторых, этот разговор неуместная прелюдия к нашей близости.
Через полчаса автобус доставил молодых людей в поселок, где они шли плохо освещенными улицами еще минут двадцать.
- Вот мы и пришли, - сказала Настя, остановившись у какого то длинного барака.
- И кто же наш благодетель? – спросил Кирилл.
- Катя. Еще недавно она работала у нас уборщицей. Немного забитая, с трудной судьбой женщина. Но вопреки всему хороший человек. Живет с дочерью, которой около семи лет.
Катя с дочкой спали, когда незваные гости постучали в дверь. Но долго ждать не пришлось, уже через минуту, две хозяйка открыла им дверь. Комната, в которой они оказались, была типичной для подобных бараков, в ней было только самое необходимое: обеденный стол, несколько стульев, плита, шкаф, две кровати, полка для посуды, вешалка у двери и, кажется, больше ничего. Обыкновенная бедность.
Что Катя действительно хороший человек, Кирилл понял, когда внимательно вгляделся в круглое, улыбчивое лицо маленькой женщины лет тридцати или чуть моложе. Он смотрел на нее и думал: «Вот бывают же на Руси такие женщины: жизнь с ними не церемонится, а они все не озлобляются, они все – то улыбаются…»
- Катя, так получилось, что мы у тебя о ночлеге хотим попросить. Пустишь? – спросила Настя.
- Конечно, конечно, Настя! Я с Лизой – то на другой кровати устроюсь, которая поменьше, а вам эту, тепленькую – то, согретую, уступлю. Может, чай?
- Спасибо, Катя, чая не надо, время позднее.
Пока женщины разговаривали, Кирилл изучал семилетнюю девочку, очень похожую на мать и тоже улыбчивую. Что – то поразило его в Лизе. Конечно же, этим «что – то» был ее взгляд. Взгляд любопытствующий, детский и одновременно взгляд взрослого человека. Но то был взгляд не просто взрослого человека, а, как показалось Кириллу, человека страдающего. Взгляд этот настолько поразил его, что хмель от выпитого коньяка стал быстро испаряться. И Кирилл понял, что он совершил ошибку, когда не сказал «нет» Насте еще в ресторане. И понял, что он совершит ошибку, если сию же минуту не уйдет из этой комнаты, этого барака. Нельзя блудить в присутствии ребенка, даже если ребенок крепко уснет. Но Кирилл остался. Как он скажет своему другу на следующий день, у греха, коли его не остановить в самом начале, логика проста: сказав «А», дальше шпаришь до конца алфавита.
Кровать, на которой устроились спать Катя с дочкой, находилась в метрах семи от кровати, которую они уступили неожиданным гостям. Настя прильнула к Кириллу через минуту после того, как хозяйка погасила свет. Кирилл шепнул ей на ухо:
- Пусть они заснут…
Настя продолжала ласкать Кирилла, а когда она просунула руку в его трусы, он, прильнув к ее уху, прошептал:
- Погоди с полчаса. Ребенок не должен ничего слышать. Не должен!..
И подумал: «Оголодала баба, сильно оголодала…»
Настя послушалась Кирилла, потому что аргумент был слишком очевидный, но где – то через минут 30 она решительно залезла на него…
Результатом многомесячного воздержания молодого мужчины могут быть два варианта: или его оргазм наступает очень скоро после начала полового акта, или же происходит постыдный, обескураживающий эпизод импотенции. К счастью для Кирилла, случилось первое. Все происходило тихо и закончилось уже через минуту, две. Разочарованная Настя шептала на ухо Кириллу:
- Бедный Кирилл, бедная Настя… Бесшумно, без права сорваться на стон, без возможности облизать друг друга – это не секс… Бедный Кирилл, бедная Настя… Так не решают квартирный вопрос… Прости, милый…
Проснулись они в восьмом часу, когда хозяйка снимала с плиты чайник. Неизменно радушная, улыбчивая Катя предложила гостям попить чай, но Настя отказалась, сославшись на неотложные дела. Уходя, Кирилл вновь внимательно взглянул на Лизу, сидевшую на кровати и провожавшую взрослых тем взглядом, который так поразил его вчера ночью.
- Прости, Кирилл, - сказала Настя, когда они оказались на улице.
- За что? – спросил Кирилл, хотя и понимал, что есть за что просить прощения.
- За мое идиотское решение квартирного вопроса, да за все…
- И ты прости меня, Настя. Прости за разочарование, по – видимому, неизбежное и в данной обстановке, и по причине моего долгого воздержания.
- Да, что там говорить… Ты как высморкался в мою плоть тем, что так долго в тебе копилось. Удовольствия никакого. И фактически мы не видели друг друга голенькими.
- Мы еще увидим наготу друг друга, - солгал Кирилл.
Когда барак, в котором они провели ночь, остался за углом, Кирилл сказал:
- Настя, я никак не могу забыть взгляда Лизы. У этой девочки, которой нет семи лет, взгляд ребенка и одновременно взрослого человека. В ее взгляде вопрос и, как мне показалось, страдание.
- Прости, Кирилл, я не сказала тебе того, что должна была сказать. Лизу изнасиловал ее родной отец, когда ей было всего шесть лет. Она выжила, но с тех пор тот взгляд, который тебя поразил.
Кирилл остановился. Какое – то время он молчал, потом сказал:
- И ты привела меня сюда, в эту беду?!.
- Прости, Кирилл!
По – видимому, Кирилл хотел сказать что – то очень резкое, но сдержался. Он только спросил:
- Где эта мразь?
- Сидит.
- Но это слабое наказание, даже если учесть, что с ним там происходит. Он больной?
- Не знаю. Я просто знаю, что такие аномалии случаются. Вспомни судьбу Аксиньи из «Тихого Дона». А сейчас я почему – то вспомнила и одну ветхозаветную историю, хотя там…
- Не надо литературы, Настя! И ветхозаветных историй не надо! Пошли дальше…
До продовольственного магазина Кирилл не проронил ни слова, молчала и Настя. У магазина Кирилл остановился.
- Послушай меня, Настя. Со мной всего сто рублей, возьми их и купи что – нибудь для Кати и ее дочери. Или отдай их Кате. Но лучше купи продукты. Купи то, что они никогда не посмеют купить. И прости меня, что я не смогу помочь тебе отнести эти продукты. Я должен спешить в ДМО, вот – вот должен приехать друг мой Искандер, ключи от номера у меня.
- Кирилл, сто рублей – это примерно пенсия моей мамы. Я куплю столько, сколько смогу отнести, остальное отдам деньгами. И вот что… Постарайся не думать о том, что случилось с шестилетней Лизой, соверши над собой такое усилие… И не забудь через два дня принести в редакцию обещанный рассказ о капитане Колуне.
Искандер должен был вернуться в Мурманск только вечером, Кирилл сказал неправду Насте, потому что ему хотелось расстаться с ней как можно быстрее. И еще ему очень хотелось поскорей отправиться в баню. Оказавшись в центре, он прежде зашел в Дом междурейсового отдыха, поднялся в свой номер, где взял смену белья и небольшую сумму денег, затем позавтракал в ближайшем кафе, потом отправился в баню. Мылся долго, временами заходя в парную. Вышел из бани лишь во втором часу дня. В ДМО вернулся с двумя бутылками пива, колбасой, рыбными консервами, хлебом. Пообедав с пивом, лег спать. Но уже через час или полтора встал. Кирилла все не покидало то состояние, в котором он оказался после короткого рассказа Насти. Допив пиво, он решил, что сейчас начнет писать рассказ о капитане Колуне. Редакция газеты поручила ему написать очерк о капитане, который, как сказала Настя, давно уже претендовал на звание Героя соцтруда. Достав из тумбочки несколько чистых листов бумаги, Кирилл задумался. Заголовок почему – то не получался. Это ничего, решил он, потом сам собой родится. Но не клеилось и с началом текста. Через минут сорок родилась первая фраза: «Ветер Северной Атлантики яростно лохматил волосы капитана». И больше ничего, потому что мысли о Лизе и не только о ней не отпускали Кирилла.
«Как можно войти в то, что является производным от себя, твоей плоти?.. Это как если бы человек поимел самого себя… И человек ли это?.. И вообще, что такое человек? А исследован ли человек? Не знаю, насколько изучен он, но знаю, как много лгали о нем. А лгали много, лгали со вкусом, азартно, порою талантливо! Нижегородский златоуст сорвал много аплодисментов, когда его герой кричал со сцены, что человек это звучит гордо, что человек это великолепно и что надо уважать человека. И ведь взрывались аплодисментами лучшие залы Европы. А как же не аплодировать людям, когда им так вдохновенно льстят! А потом эти великолепные мочили друг друга на фронтах двух мировых войн. Да сколько же можно лгать, грешить, ошибаться!.. А я, а я, разве я не грешу и не лгу?!»
Мысли теснились, быстро сменяли друг друга… Кирилл с облегчением вздохнул, когда в дверь постучали. Конечно же, это пришёл Искандер, кто же ещё.
Друзья расстались, когда их судно пришло в порт из Северной Атлантики. Искандер уже на следующий день уехал в Казань на отгул морских выходных. Кирилл заболел гриппом в день прихода в Мурманск. Из больницы он вышел через десять дней, до следующего рейса оставалась неделя, так что не было смысла ехать в Харьков на отгул морских выходных. Кирилл позвонил жене, поведал о своей ситуации и обещал, что этот рейс будет последним, так как на первый взнос за кооперативную квартиру денег у него хватит, а на больший срок здесь не стоит задерживаться, поскольку горбатиться на судах в Заполярье имеет смысл только при наличии у человека полной полярки.
Как обычно, Искандер протянул другу руку, но тот порывисто обнял его. Друзья сели за стол. Внешне они были очень разными. Один – широкоплечий, рост метр восемьдесят, блондин, говорил с заметными малороссийскими интонациями, другой – невысокий, брюнет, с безупречной русской речью. И вот уже три года они были неразлучными, вместе ходили на «малышах» в Баренцево море, потом ходили в Северную Атлантику на больших морозильных рыболовных траулерах. Разлучались только на время отгула морских выходных.
Когда Кирилл вышел из больницы и поселился в Дмо, он позвонил Искандеру в Казань, чтобы сообщить ему номер комнаты, которую снял. Вот почему Искандеру не пришлось искать своего друга. В комнате было четыре кровати, а потому он спросил:
- С тобой ещё кто-то?
- Нет, здесь я, ещё числишься ты, я заплатил за тебя. С Аней я давно в хороших отношениях, попросил её никого в этот номер не поселять, насколько это возможно. Пока что ей это удаётся, видно, сезон такой сейчас.
- Ну что, Кирилл, через три дня в море, ты оклемался после гриппа?
- Вполне.
Искандер кивнул в сторону тумбочки, на которой лежали листы бумаги.
- Ты что-то пишешь?
- Да. В редакции попросили меня написать очерк о нашем капитане. Сейчас просидел целый час, но даже заголовок не получился. Родил всего одну фразу. Не до Колуна мне…
- Кирилл, что с тобой? – спросил Искандер. Что Кирилл какой-то необычный, он почувствовал, когда тот обнял его при встрече.
- Искандер от тебя не скроешь, человек ты чуткий, психологичный.
- Да, от меня не скроешь, а потому колись.
И Кирилл рассказал всё. Рассказал подробно, честно, не щадя себя. Когда он замолчал, Искандер встал из-за стола, несколько раз прошёлся по комнате, потом сказал:
- Верно говорят, что дурная голова ногам покоя не даёт. А чутьё подсказывало мне, что бутылку надо купить, и всё-таки не купил. Ведь ты не самый большой её любитель.
- А сейчас я выпил бы.
- Выпьем, Кирилл, выпьем, куда мы денемся.
Искандер вновь сел за стол. Заговорил после долгой паузы:
- Кирилл, эту Лизу я не забуду до конца дней моих. Да, рассказ не только искренний, но и страшный. Кстати, ты говоришь лучше, чем пишешь.
- Спасибо за комплимент. Теперь по поводу моего творчества…
Кирилл встал, подошёл к тумбочке, взял в руки лист бумаги, над которым сидел не меньше часа, и прочитал вслух фразу, с которой должен был начинаться очерк о капитане Колуне:
- «Ветер Северной Атлантики яростно лохматил волосы капитана». Какая пошлость… Искандер, я говорю тебе: какая, бля, пошлость!.. Нет, с таким творчеством надо завязывать!
И Кирилл порвал на мелкие кусочки лист, потом вернулся к столу. А Искандер, опять выдержав долгую паузу, сказал:
- Кирилл, дорогой, понадобилась ночь в мурманском бараке, понадобилось узнать о судьбе этого несчастного ребёнка, чтобы понять, что ты до сих пор писал всякую херню.
- Искандер, все эти годы ты был со мной очень откровенным, но ты никогда не был жестоким…
- Прости, старик, прости...
- Ничего, так мне и надо. Более того, спасибо тебе.
- Кстати, Кирилл, о капитане Колуне. Я летел в Мурманск из Москвы в одном самолёте с нашей врачихой. В автобусе сели рядом, разговорились. И вот что она рассказала. Колун пришёл к ней в медпункт, когда пошёл третий месяц нашего последнего рейса. Пришёл нетрезвый, расстегнул штаны и, выложив на стол свои яйца, говорит: «Опухли они у меня, лечи…» Он ушёл только после того, как она пригрозила всё рассказать помполиту. Рассказывала сквозь слёзы. Так что ты своевременно завязал с очерком о претенденте на высокое звание.
- Искандер, а как она решилась на такую откровенность?
- Дело в том, что Колун в рейс не пойдет, он уходит в отпуск. К тому же после той лекции о культурной революции в Китае, которую я прочитал, когда не было рыбы, она очень хорошо ко мне относится.
Искандер помолчал, потом, кивнув в сторону лежавших на тумбочке клочков бумаги, сказал:
- Я рад, Кирилл, этому жесту… Видишь ли, у тебя есть несомненные задатки литературные, но главное – ты хороший парень. У тебя есть то, чего нет у многих людей, ты умеешь сострадать. И будет обидно, если ты станешь одной из обычных советских ****ешек от литературы. Очень обидно.
- Искандер…
- Да.
-Я рад, что три года назад познакомился с тобой.
- А это не случайно, что мы встретились с тобой здесь. Ведь Мурманск – это город, в котором встречаются другие города.
- Мурманск – это город, в котором встречаются другие города, - повторил Кирилл. – Ты не возражаешь, если этой фразой я когда – нибудь начну свой рассказ, очень непохожий на все, что я написал раньше?
- Не возражаю. И благословляю тебя на написание вещей, за которые тебе не будет стыдно. Пусть их не будут печатать, пусть они пойдут в стол. Лучше им лежать в столе, чем валяться на свалке истории, на которой рано или поздно окажутся все известные и мало кому известные литературные проституты и ****и. Кирилл, я пойду за бутылкой, с ней медлить более нельзя. Скажу только напоследок… Вот я говорю с тобой, а сам постоянно думаю о возмездии. В зоне его опускают и опускают, через несколько лет от его прямой кишки останутся одни лохмотья. Даже если ему и суждено дожить до конца своего срока, он, как последняя собака, скоренько подохнет у какой – нибудь мурманской помойки. Но это только начало возмездия. Главное возмездие начнется, когда он предстанет перед судом Божьим…
- Ерунда! – крикнул Кирилл и ударил кулаком по столу. – Чушь, чушь, чушь! Сегодня я утверждаю: бога нет! Если с Лизой случилось то, что случилось, то нет его! Бедные люди, слабые люди, только они могли выдумать сказку о существовании бога. Если счастье и несчастье распределяются среди людей так, как это происходит, то нет его. Нет! – и Кирилл вновь ударил кулаком по столу.
Искандер молча стал собираться в магазин. Уже у двери он обернулся и сказал:
- А я думаю так: если Бога нет, то и жить не стоит.
Искандер ушел, а Кирилл остался сидеть за столом. Он думал о том, что ему предстоит еще четыре месяца общаться с Искандером, а потом они расстанутся навсегда. Навсегда, потому что все встречи, какие случаются в этой жизни, всегда заканчиваются расставанием.
Казань, 26 февраля 2016 года.