(Фрагмент романа "Крепостная герцогиня". Курск, 1711 год.)
… Поражался ученик, учителем ставший, успехам ученицы своей. На каждую новую буквицу заваливала его Малашка кучей примеров…
Пред самым условным звонком раздались в коридоре шаги громоподобные. Лицо Никиты из временно одухотворённого вмиг в дебильное преобразовалось. Распахнулась дверь и с трудом немалым протиснулась в нея огромная баба грудастая без меры.
(Автору вспоминается некая карикатура газетная. Ограблен банк, и инспектор полиции глаголит: «Чувствую, что здесь замешаны огромные "бабки"!». А за углом стоЯт две немолодые великанши!)
Заподозрил Роджер, что сие пресловутая Лушка, но узрев на пальце ея перстень со смарагдом, убедился в сем окончательно. Никита тем временем взирал на гостью незваную нежнее, нежели ранее Малашка на зефир, хоть и казалось тогда Роджеру, что нежнее уже некуда!
- Здравствуй, Луша, - молвил наставник. – Рад с тобой познакомиться, но опечален прискорбным фактом приведения Никиты в нерабочее состояние, вследствие чего занятия на сегодня закончены.
- Ну, так пшли вон! – повелела нахалка многопудовая.
Фанат ея Никита тут же поплыл ко двери аки сомнамбула. Малашка же, далеко не столь восторженная на Роджера глянула. Тот, аки обычно, понял намёк:
- Здоровье моё пока не окрепло, а посему останется Малашка аки сестра милосердия.
Мысленно же он добавил: "… ибо мила сердцу моему, но вовсе не аки сестра!".
- Ну, пущай остаётся! – разрешила милостиво Лушка. – Тем паче, известно всем, что убогая сия закладывать не горазда!
И стала гостья активно саморекламой заниматься, кояя ныне спамом именуется. Глазки закатывала, сюсюкала, добродетели свои мнимые воспевала. Всё терпела Малашка, ибо понимала ничтожность сей бабищи громадной в очах Роджера.
Но вот перешла посетительница к воспеванию подвига самогО Роджера. Тут уловила служанка хоть какой-то интерес в тех же очах, ибо даже сАмому добродетельному индивидууму приятна похвала объективная. Тогда молвила Малашка:
- Конфронтационная барыня Лукерья Потаповна, видать, совсем сбрендила, то бишь перепила пойло заморское, именуемое «бренди»! Заместо того, дабы лелеять втихаря чувство светлое к мистеру Смиту до наступления возраста брачного, а засим окольцевать британца златокудрого, она ранее времени козыри свои выложила и ныне иметь может проблемы со прочими девами, на жениха сего завидного виды имеющими.
- Ой! – перепужалась гостья. – А ведь верно! Давно заметила я, что ты, Малашка, хоть и дура, но себе на уме! Неужли и впрямь могу проблемы иметь?!
- И да, и нет! – служанка ответствовала. – Коли и далее будешь гнуть свою линию, аки любишь гнуть подковы, то проблемы будут! Но коли одумаешься и затихаришься до наступления возраста вышеуказанного, то я излияний твоих не слышала, ибо дремала, убаюканная оными.
- А молокосос Никитка не заложит?
- Сей муж мечтает стать твоим мужем и родителем твоего молокососа, а засим сам готов молокососом стать, коли у тебя избыток молока будет! Уверена, что он не заложит тебя даже будучи пыткам подвергнут, аки Муций Сцевола, герой древнеримский! Посему рекомендую настоятельно, коли мистер Смит супротив тебя устоит, дождаться достижения Никитой возраста брачного и … не отвергать его попыток столь же брачных! Ибо не найдёшь себе супруга более преданного!
Тут Лушка столь быстро ко двери подошла, что не могший не слышать шаги ея Никита, с другой стороны к сей двери привалившийся среагировать не успел. Рванула бабища дверь на себя, и Никита разрекламированный свалился на чрево ея, ибо грудь необъятная выше пребывала.
Поставила красотка отрока на ноги, оглядела оценивающе со главы до ног сих и молвила:
- Негоже старших подслушивать!
Засим, топая, аки статуя командора убиенного, восвояси удалилась.
- Спасибо, Малашка! – вновь всхлипнул отрок растроганный, - токмо тЫ меня во всём свете понимаешь! … Ну и мистер Смит слегка…
***