С. Ильин
Затерянный мир
История одного путешествия
(рассказ)
«Встань, если хотишь, на ровном
месте и вели поставить вокруг себя сотню зеркал.
В то время увидишь, что един твойтелесный болван владеет сотнею видов, но
как только зеркалыотнять,все копии сокрываются.
Однако же телесный наш
болван и сам есть едина
токма тень истинного человека.
Сия тварь, буд-то обезьяна образует
• лицевидным деянием невидимую и присносущную
силу и божество того человека,
коего все наши болваны суть
яки бы зерцаловидные тени».
Григорий Сковорода.
Как всё это началось? Боже, сколько раз мне уже задавали этот вопрос в полиции… Началось всё с того, что мне на почту, на литературный сайт стали приходить вдруг интересные предложения: «не хочу ли я действительно! заняться делом? то есть, писать не всякую там чехарду, а вещи реальные и злободневные – причем, эти два прилагательных были помечены жирным шрифтом». Я, понятное дело, был не против, о чём не медля отозвался. Вслед за тем мне поступили предложения о встрече.
Боже, никогда бы не подумал, что мне придётся столкнуться с подобным.
Помню, что буквально перед всем этим я смотрел российский психологический триллер «Метод» и ещё качал про себя при этом головою: типа, спрос на маньяков пошёл бешенный – реально, из пальца высасывая уже готовы сюжеты для них выдумывать. Но потом также мысленно и успокоил себя воспоминанием о фильме «Замена». Это фильм на реальных основах с Анжелиной Джоли в главной роли, рассказывающий о серийном убийстве детей в одном тихом американском местечке в первой половине прошлого века.
Так вот, там мне запомнилась одна довольно интересная сцена. Когда мальчик-подросток рассказывает ФБРовцу про то, что был свидетелем и невольным участником убийства 28 детей, тот агент ему просто и ясно констатирует: «Понимаешь, нельзя просто так взять и убить 28 детей». Звучит действительно ясно и убедительно. Но оказывается оказалось – можно. И тогда, я помню, умозаключил себе, что произойти на этом белом свете, оказывается,может всё что угодно. Абсолютно. Просто то, что с нашей точки зрения нереально и абсурдно, вполне может быть убедительным и логичным с чьей-то иной точки. И потому, я уже тогда зарёкся не быть впредь уж через-чур категоричным в таких вопросах.
Но одно дело – умозрительные вещи и совсем иное - прямое участие в них или хотя бы, когда это тебя как-то касается.
Итак, 19 декабря. Может быть, когда-нибудь я напишу об этом книгу; сейчас же я не хочу наживаться на несчастье людей и лишь как можно короче опишу всё произошедшее.
Мы встретились с этим человеком у парка, близ памятника погибшим при трагических событиях Алма-Атинских выступлений за независимость. Это был человек среднего возраста в тёплом плаще и белом кашне; всю нижнюю часть лица, которого покрывали тёмные, почти чёрные усы и борода - которые, в прочем были, скорее всего, накладными, как я это понял впоследствии. Был он в тёмных очках и кожаной кепке.
- Я, надеюсь, не ошибся, - он радушно улыбался, подойдя ко мне и пожимая мне руку: - Наверное, мы с Вами договорились о встрече, не так ли?
- Да – да, - я тоже улыбнулся в ответ, утвердительно кивая.
- Итак, Вы готовы на увлекательную экскурсию? – Незнакомец продолжал широко улыбаться, демонстрируя свои крепкие белые зубы, которым я невольно позавидовал.
- Конечно, - я ещё раз кивнул, так же дружественно улыбнувшись: - А сколько это займёт времени?
- Но это от вас самих только зависит – мило гримасничая и разводя при этом руки, ответствовал тот; - сколь захотите… Может вы за день управитесь, может за два, как вам понравится… Всё, разумеется, бесплатно. Сколь хотите, столько и гостите себе на здоровье. Ну, так как… едем?
Я, нервно поёжась, в каком-то томительном волнении, вновь энергично закивал головой: - Конечно, едем, спасибо.
Тогда, слушайте меня внимательно. Бородатый незнакомец теперь не улыбался. Он поднял свой указательный палец правой руки и водил им теперь на уровни моей груди:
- Это не Дисней Ленд, вы должны понимать. И потому в целях вашей же и моей безопасности, вам, понятное дело, лучше не знать дорогу куда мы едем. Вы сейчас оденете маску, в которой вам будет вполне комфортно дышать и которая временно избавит вас от ненужного вам сейчас зрения. Согласны? Само собой, покидать нашу Эдемскую тур.базу вы будете в том же наряде – опять же для вашей же безопасности. – Вплоть до этого же самого места. Видите ли… Мне нужно будет, чтобы вы всё красочно осветили в печати, но, само собой, я хотел бы сохранить инкогнито. Поверьте, я действительно скромный человек и лишнего шуму мне не надо. Всё хорошо в меру. Итак, идёт? Всё разумно?
Я вновь кивнул, выражая при этом всем своим видом и лицом полное согласие со всеми его доводами.
Он вновь широко улыбнулся: - Тогда вперёд. Пройдемте.
Мы подошли к краю дороги, где он тут же сунул мне в руки чёрную резиновую маску, которую вытащил теперь из кармана своего плаща.
- Примерьте и с Богом, как говорится.
Его ободряющая и дружественная улыбка была последним моим видением по «эту сторону жизни», скажем так.
Я слышал звук приближающейся машины. Меня усадили, как я понял, на переднее сиденье. Ехали долго. Всю дорогу мой проводник развлекал меня вопросами о моём творчестве и о современном творчестве вообще, о моих взглядах. И в принципе, за всеми этими разговорами я даже точно теперь не могу сказать, сколь долго мы добирались до места – может минут 20, а может и полчаса.
Далее меня куда-то вели, вели и оставили, как я это понял, а впоследствии и увидел – в кабине какого-то минилифта. Потом, как я это мог уже ощутить, меня недолго в нём куда-то спускали. Далее звук открывающихся дверей и ясный голос моего проводника из какого-то репродуктора:
- Добро пожаловать в наш маленький Эдем. Снимайте, пожалуйста, вашу маску; проходите, располагайтесь, чувствуйте себя как дома. Ваш кабинет за стеклом с письменным столом и диваном.
Я с немалым удовольствием и нетерпением снял маску и машинально тем временем покинул кабину подъёмника, войдя в какой-то ярко освещённый зал.
Оглядываясь по сторонам, я слышал звук уходящего наверх лифта. Невольно обернувшись, я увидел за собой круглую и прозрачную из пластика стену – метров двух в диаметре, окружающую кабину уходящего лифта, сейчас полностью заблокированную снаружи.
Да и весь этот зал был кругл – размером с довольно большую юрту, только с очень высокими белыми стенами и голубым потолком.
Следующим, что я увидел и осознал были округлённые, действительно, ошарашенные глаза 4-х людей, смотрящих сейчас на меня. Это были двое мужчин и две женщины. Все были одеты по-домашнему, просто.
Одна пара – коренастый и лысоватый с брюшком, и в халате русский, и миловидная брюнетка так же средних лет и тоже в халате – очевидно, только лишь поднялись с дивана, чтобы лучше меня рассмотреть. Другая же пара, очевидно, только подошла с другого края зала и теперь с двух сторон, так же во все глаза разглядывала меня. Это тоже были европейцы и примерно тех же лет, по крайней мере – мужчина. Только этот был несколько худ и имел небольшую бородку. Волос у него был тоже жидковат, только несколько патлат и светел. Он сейчас рассматривал меня слева, стоя в лёгких прямых штанах и широкой светлой рубахе с косым воротом. Женщина же справа была явно моложе всех здесь стоящих; тоже блондинка с густым прямым волосом до плеч. На ней был короткий яркий шёлковый голубой халатик, подвязанный, почему-то, коричневым поясом с кистями. На лице её так же были удивление и неподдельный интерес.
- Здрасьте… - пытаясь улыбнуться и кивая при этом, оглядывался я тем временем по сторонам.
Позади худощавого мужчины с бородкой на высоте двух метров был большой плоский экран телевизора. А прямо под ним в стене было стекло громадного – размером два на метр – аквариума. И повсюду здесь были домашние цветы, много цветов и причем – диковинные. Всё так же озираясь по сторонам, я подошёл и за руку поздоровался с обоими мужчинами. Они же оба молчали, всё так же напряжённо разглядывая и всматриваясь в меня.
По другую сторону залы был другой разложенный диван с разобранной постелью. У обоих диванов были небольшие столики. Здесь размещалась и мини столовая. Дальше по кругу были большие стеллажи книг, протяжённостью метров в десять.
Я заметил также двери ванных комнат и прозрачную пластиковую полусферу моего будущего кабинета, как я мог догадаться, разглядев там большой письменный стол и выглядывающий за ним край дивана.
- Да-да, - раздался по всей зале тот же приятный баритон откуда-то сверху: - Это ваш кабинет. Здесь внутри этого мира, как вы видите, нет никаких стен. Здесь всё между живущими прозрачно. Здесь между живущими нет никаких тайн и нет никаких закрытых тем. Так что у вас всё будет перед глазами, за исключением туалета. Можете располагаться и приступать к работе.
Коротко введу вас в курс дела: куда вы попали и кто перед вами. Вы, молодой человек, - уж позвольте мне вас так называть – ныне очутились несколько в ином измерении. Это несколько иная сфера жизни от привычной для вас. Но, вместе с тем, здесь много и общего с вашим миром. Тот же круговой обзор, голубой верх – зелёный низ (надо будет заметить, что полы здесь были покрыты линолеумом с видом травы и ковриками асфальтового цвета). Можете раздеваться, разуваться – полы с подогревом, - уведомил меня тот же голос.
- Да-да, спасибо, - машинально поблагодарил я и, так же не задумываясь, стал снимать с себя куртку.
- Можно сказать, что вы попали в другую страну, как тот Гулливер, в страну, которой ещё нет на карте – но я думаю, что и не появится. Население, правда, у нас пока небольшое, но зато живёт оно припеваючи – не зная ни забот, ни хлопот. Есть у нас здесь свой судья. Да, да, вы сейчас на него и смотрите.
Смотрел же я в это время на полноватого мужчину в халате и теперь невольно кивнул ему.
Он же всё так же стоял без движения, впрочем, как и все другие.
- Они, вообще-то могут себя здесь называть как угодно – у нас в этом плане свобода. К тому же он сам здесь – представитель закона. Но я его лично знаю как судью и потому и называю его просто «судьёй». Второй представитель мужского населения нашей прекрасной страны – это священник. Это его титул и имя, собственно – как и первого.
Им подвластно их женское население, представленное здесь в двух видах. Это тёмная – Ноча и светлая – Дина, в смысле «дня». Вот так я их различаю и называю. И всех их, кстати, очень люблю при этом. Они вольны здесь заниматься чем угодно в пределах этого их мира. Они могут сами изобретать себе законы – для этого у них есть свой судья. Они могут изобретать себе любую религию – хоть мне поклоняться – для этого у них есть свой священник.
Работать за кусок хлеба им здесь не надо – полностью моё обеспечение. Пить, конечно, не даю - им глупеть уже некуда.
Они могут заниматься созерцаниеми рисованием, чтением и любым другим творчеством созидания, какое пожелают. Всё это, конечно, вначале на бумаге. У них есть к тому письменные принадлежности. Если захотят заниматься музыкой или чем иным – я поставлю им любой инструмент. Но никто пока из них такого желания не изъявил. К стыду их, скажу, они даже книги не читают. Но, впрочем, это их дело. Телевидение здесь, как такового, нету. Я им показываю то, что считаю нужным. Потому что абсолютно не нужна пропаганда вашей жизни и вашего мира. У них здесь свой мир, который им нужно как-то строить, и о котором вы, как раз, дорогой наш Гулливер – а вас я буду называть теперь так – нам и напишите. Всё очень просто.
Ну что ж, не буду вам мешать. Знакомьтесь, располагайтесь, обустраивайтесь, готовят они у нас сами – я спускаю продукты. Если же они не захотят вас угощать, вам спустится ужин. Для вызова и разговора у вас в кабинете есть своя красная кнопка на столе и наушники в ящике. У них, кстати, тоже есть свои микрофоны над диванами.
Ну-с, начинайте… Итак, вы высадились в неведомой вам стране… Назовите её как хотите, но, по-моему – это рай.
Голос оборвался, и меня вдруг окружила чуть ли не звенящая тишина. Не было слышно даже дыхания окружающих меня людей.
Первым нарушил это гнетущее молчание тот, которого назвали судьёй:
- Чё, член-корреспондент, что ли? Пресса, что ли?
Он всё так же, продолжая стоять на месте, оправляя, правда, теперь при этом свой халат. Женщина его, вдруг кинувшись ко мне, схватила меня за руку: - Наконец-то. Значит, нас спасут. Слава Богу! Я знала…
- А что случилось-то, собственно? – Я осторожно убрал её руку: - Куда можно положить вещи?
- Да бросайте вон на диван, господи, какая разница, - затараторила она, беря у меня из рук куртку и швыряя её на край дивана: - Присаживайтесь.
Диван их, хоть и был разложен, но постель была убрана, и я присел на краешек.
Женщина также присела, тут же разместившись передо мной на полу. Тот, кого называли священником, молча продолжал разглядывать меня, подойдя и встав теперь рядом с судьёй. Та же, которую назвали Диной, принесла себе стул.
- Итак, - тем временем продолжала брюнетка: - кто вы и как сюда попали? Вы из газеты?
- Нет. Я не из газеты, - как бы извиняясь, пожал я плечами и вкратце рассказал им короткую историю своего путешествия. По ходу моих объяснений я видел, как тают надежда и радость на их внимательных лицах.
- Понятно, - сухо заключил судья, грузно усаживаясь рядом со мной на диван: - Глухо.
Но глаза темноволосой Ночи всё же блестели верой и надеждой.
- Ничего не глухо. Это прекрасно. Это не просто свет в конце тоннеля. Если этот придурок разрешает ему обо всём писать, то нас будут искать. А значит, нас найдут. Хоть весь город перероют, а найдут. У нас тут не Алма-Ата же…
- Ну да, не Алма-Ата… - всё так же угрюмо сопя, покачал головой коренастый судья: - но и не «три тополя на Плющихе»…
- Ай, - махнул рукой между тем тот худой, которого назвали священником, - ещё не известно, выпустят ли его вообще. А то, может, тоже для забавы… Вон посадят его в этот скворечник, - дёрнул он подбородком в сторону моего будущего кабинета, - и будет у него только корреспонденцию наверх поднимать.
Он нервно усмехнулся при этом: - Вот, вам «ба-бушка и Юрьев день», да, хлопчик?
Он кивнул, досадливо цокнув при этом языком и ещё раз махнув рукою, побрёл на свою половину:
- Ты требуй, чтобы тебе секретаршу спустили… - съязвил он напоследок: - Мы не дадим.
Все вновь умолкли.
- Да что случилось-то? – начал вновь я: - Вы мне толком-то объясните. Что здесь у вас происходит?
- Что случилось… - нервно передразнил Судья – рай тут случился – тебе же сказали. Жили – были, не тужили, как все ели, водку пили, а потом – опа, - и в рай попали. Вот так-то вот.
Судья тяжело вздохнул, вновь низко опустив голову: - Как подопытных держит уже с год и всё…
- А зачем? Как вы сюда попали?
- Да почти в одно время, - тихо отвечал мне судья, всё также не поднимая головы: - Только меня, правда, первым доставили…
Далее меня постепенно посвятили в курс всего этого дела. И теперь изо всех их, временами сбивчивых рассказов, я могу уже изложить вам вполне определённую картину их несчастья, не размазывая и не смакуя при этом на чужом горе.
II
Они находились там уже около года - священник вёл календарь. Появились там по очереди. Первым был судья. Был он соблазнён какой-то миловидной женщиной, пригласившей его на посуточную квартиру, дабы решить, якобы, какое-то судебное дело. Очнулся он уже здесь.
Вторым прибыл священник – человек, так же реально работавший в своей сфере. Та же очень красивая и эксцентричная женщина просила его за 2 тысячи долларов пожертвования провести с ней обряд очищения по методу Григория Распутина – как она то в кино видала: якобы «не бывает очищения без прегрешения». Далее всё по той же схеме.
Когда уже потом мужчины немного успокоились и смирились со своим положением, им доставили женщин.
Всем им со временем объяснили, что им просто нужно воспринимать жизнь такой, как она есть, без лишних слюней и эмоций. Ведь кто-то даже сейчас, в этот самый момент в результате какой-нибудь аварии уже просто исчез и попал «неизвестно куда».
А они, в следствии, опять же, аварии – по допущенной ими же ошибке – попали в рай. Так чего же лучше?!
К тому же их будущее «неизвестно куда» у них при этом никак не отбирается. То есть, смотря с какой стороны посмотреть. И с точки зрения хозяина этого заведения, всем его обитателям несказанно повезло.
С доставкой женщин тоже особых заморочек не было. Ноча, являясь в прошлой своей жизни замужней женщиной, была уловлена в соц.сетях, соблазнившись на предложение богатого респектабельного повесы, обещавшего взамен на женскую теплоту и понимание реальную помощь по жизни. И теперь после посуточной квартиры и встречи с бородачом, она действительно жила «как за каменной стеной».
Блондинка же – кстати, очень похожая на участницу мирового квартета «АББА» - была попросту проституткой и оказалась здесь просто по прямому велению своей проф. судьбы.
Для чего же их здесь собрали? Вначале они ещё думали и надеялись, что всё это временно и лишь для какого-то эксперимента. Но теперь же, по моём прибытии, они окончательно убедились, что за всем этим не стоит никакая серьёзная гос.организация. И что всё это, скорее всего, лишь бредовая прихоть какого-то богатого придурка или семьи придурков. Их держали здесь просто как вид живности. Это были те же самые рыбки, просто побольше ростом и погружённые не в воду, а в пучины воздуха – менее плотную массу.
Им предлагалось самим решать свой распорядок дня, выбирать какой формой семьи они будут здесь жить и они могли себе позволить относительно фантазировать в плане заказов по своей кухне.
Со временем, со всем смирившись, они сошлись на классической форме семьи и разбрелись двумя парами по разным диванам. Их заверили, что беременность никоим образом не возбраняется, а очень даже поощряется. Хотя они снабжались и концентраптивами. Они не сомневались, что находятся под постоянным наблюдением камер, которые, скорее всего, были в высоком потолке, усыпанном «звездной подсветкой», мерцавшей им по ночам, когда гасили свет.
Таким образом, я был первым человеком, которого они увидели за год. Жили они здесь тихо. В случае бузы и какого-нибудь буянства шёл усыпляющий газ. А после проснувшись, они находили буяна, связанным на диване, корчившимся в страшных судорогах. Так что не совсем и не всегда было безоблачно в этом раю. Хотя, в принципе, это случилось только один раз – когда усмиряли судью, решившего поправить закон о супружестве, установленный им же самим в совете со священником. Однажды он, просто решив внести в него поправку и немного расширить его границы в отношении блондинки лёгкого поведения, слегка поколотил при этом своего оппонента – священника. В следствии чего все были усыплены, а судья был наказан. Больше конфликтовать никто не хотел. Так и жили.
Я провёл здесь уже три дня. Стоит ли говорить о том, сколь однообразна и тосклива жизнь этих бедолаг?!
Говорить им было не о чем. Друг к другу они питали тихую ненависть, разбавленную безразличием. Так что, если не готовили и не ели, то там царила тишина.
Я, честно говоря, уже сам стал переживать по поводу своего возвращения на родину. Не оставят ли и меня здесь, как некоего «искателя приключений» для освежения общей картины. Не поместили ли меня сюда лишь для какой-нибудь интриги, как «свежую кровь». Но на четвёртый день «бородач» (другого образа я попросту не видел) сам заговорил со мной на эту тему, попросив меня одеть наушники в моей кабине.
- Не переживайте, мой друг. Я бы не назвал вас Гулливером, если бы вздумал заточить вас здесь навсегда. На вас, мой друг, у меня совсем другие планы. Вы расскажете там своим на вашей земле о том, что есть и иные миры.
- Послушайте, но зачем вам это всё? Почему вы заставляете этих людей страдать? Они просто не могут здесь у вас ни читать, ни писать, ни рисовать, потому что они просто не видят никакого в этом смысла. Поймите Вы это. А между тем, человек – это ни собака и не кошка – им мало просто есть и спать.
В моих наушниках раздался чистосердечный смех:
- Да бросьте вы, Гулливер, мало им… Вот уж насмешили… Буд-то там у них был какой-то другой смысл или какой-то другой конец. Да кстати, они и там ничем подобным не страдали, да и стоящим ничем не занимались. Все они лишь исполняли чьи-то мелкие поручения, получали за то кусок хлеба, а в перерывах справляли свою нужду от стола до кровати. И всё…
Здесь же они вольны и свободны ото всех поручений – хлеб им просто так даётся. И вот здесь у них – катастрофа. Они вообще больше не знают чем им заняться. Но это – только их личная трагедия.
А мы с вами перейдём к делу. Итак, я вижу вы уже достаточно ознакомились с ситуацией, созрели, так сказать. И, по-моему, вам уже не терпится на корабль.
- Ну, это было бы неплохо, - смущенно кашлянул я в кулак, - если честно.
В наушниках опять весело рассмеялись: - Да не пугайтесь и не переживайте. Можете задавать ваши вопросы. Впрочем, я сам помогу вам, чтобы вы особо не смущались.
Итак, вы хотите, конечно, знать – зачем мне всё это. Все эти люди?
Здесь очень много граней, господин Гулливер и мне будут крайне любопытны ваши выводы и ваш поиск истины.
Я буду наблюдать за вами, там на вашей земле. Я же говорю, у меня большие виды на вас.
Пока же просто отвечу: «А почему бы нет?!». Кто-то имеет пантеру, кто-то держит даже крокодилов. А у меня, вот есть судья – свой собственный. А ещё священник – одна штука. И оба, к тому же в комплекте с жёнами - а значит, пластинка на долго…
Вот здесь уже я не мог не улыбнуться: - Ваше «долго» может в любой момент замкнуть, а вы ещё за будущее что-то говорите…
- Господин Гулливер, настоящего и реального будущего, которое действительно будет, вы даже представить себе не можете. Это я вам, как доктор говорю. Пишите, что даю. В будущем напишите про будущее. Разговор у нас с вами долгий будет. Как говорят больному туберкулёзом: «Настраивайтесь, голубчик, на длительное лечение».
Снова несколько немного нервных смешков: - Вы, конечно, полагаете, что попали в лапы некоего маньяка, ведь так? Да даже и спрашивать-то не надо. А между тем, давайте разберемся, кто тут, собственно, болен. Давайте разберёмся для начала – что же такое человек?
Человек прямоходящ и недаром. Таким образом, он должен видеть пред собою лицо, а не задницу ближнего, как животные, у которых нет принципиальной разницы между лицом и задом. Им задница как раз так и больше говорит, чем лицо собеседника. Потому оно у них и не лицо, а морда. И потому в плане информации они общаются равно на обоих уровнях – морды и зада - как они соответственно и расположены – фактически на одной линии.
Но человек – это уже другое. Только у него есть лицо – которое отличает его от животных. Потому что одухотворённое лицо – это творение, которое способно отражать целые сложные симфонии по образу и подобию духа своего Создателя.
Да, это тяжело. Оно взращивается как мастерство художника или музыканта большими трудами и старанием. Чем больше образованности, тем ярче, интереснее картины наслаждения и удовольствия. Уровень наших наслаждений повышается от детской игры в песочнице до плюс максимум бесконечность. Но всё это, конечно, лишь с помощью учёбы и труда.
А может легче. Просто опять встать на четвереньки – вернуться к исходному – и получать чисто базовые животные удовольствия, предусмотренные для продления жизнедеятельности каждого животного механизма. То есть, то, что чуть сахаром посыпано – потому что знают, что человек за просто так – палец о палец не ударит. И так – секс.
Да, то, что от нас скрыто, от прямого видения при положении человека на двух ногах – ибо это путь нечистот, сортиры тела. Это, как говорится, наши розетки по связи с прахом земли; как бы напоминающие нам, что мы, хоть и беспроводным, бескабельным образом, но тем не менее, не разрывно связаны, скованны, припаяны к земному праху, как к материнской плате, матрице.
От беспорядочного соития друг с другом мы защищены вложенным в нас иммунитетом брезгливости ко всему чужеродному. Мы брезгуем взять даже ложку из чужого рта, не говоря уже о том, чтобы вылизывать чьи-то «сортиры» - анусы и влагалища. Но это неприятно и немыслимо только для нормального адекватного человека, ещё не прошедшего определённой обработки, зомбирования современной псевдокультурой. Курить-то ведь тоже мало приятного в первый раз, не так ли?
Но из человека, в отличии от животного можно вылепить и воспитать что угодно. Это такой невероятный процессор, что может скачать и самую невероятную программу. Человека можно приучить есть не только чужой ложкой, но и вообще без ложки. Можно с пола, можно приучить кушать другого человека по праздникам. Можно приучить к острому, к горькому или вот как у нас повсеместно: самое желанное в жизни - это задница женщины с её анусом и передним сортиром. Доказать, что вы все ненормальные! конченные сексоманы я легко могу с помощью широко всем известного маркиза Де Сада. Он очень ярко и вкусно описывает, как они все наслаждались на своих оргиях испражнениями друг на друга. Что? Это не про вас? Вы не такие? Да вы просто второклашки и третьеклашки (ну, может, кто и постарше) в этой средней школе Князя мира сего, которую маркиз Де Сад окончил с золотой медалью.
Эти органы нечисти удалены от глаз для того, чтобы людям соединяться лишь при наличии настоящей «безумной любви» и обожания между мужчиной и женщиной; когда они действительно соединяются в одном духе, что уже не могут жить друг без друга, дышать, есть и пить. Им приятно друг в друге всё – «и слюни и муни», и храпа они не слышат. Тогда они становятся одной плотью и для них уже не существует «неприятных сортиров» друг в друге.
«Прилепится мужчина к жене своей и станут они одной плотью».
Но мир уже давным давно стоит на голове. Ну а сейчас это и вовсе стало нормой. То есть, пол – это потолок, а потолок – это пол. А те, которые там когда-то в девственность и святость играли, так-то – мученики, которых всякими религиозными догмами приучали ходить на головах, хоть это тяжело и неудобно. Но, якобы, сейчас-то всё утряслось. Всё нормально. Всё хорошо, что хорошо кончается. Дур-дом! Аншлаг!
Так что в отношении мании – это вы успокойтесь, милейший. В этом вашем мире если у мужчины забрать потенцию, да ещё спиртное – с помощью которого он тупеет и может радоваться запросто с полпинка – то всё… Готов повеситься. И что? Это вот это ваша норма?
Я вам так скажу. То, куда вы скоро вернётесь – лишь большая круглая экспериментальная клиника. И это не просто красивые слова. Это истина. Клиника, где правила «нормы» устанавливает правящая партия больных людей. Тогда, пришедшие к власти объявляются, якобы, здоровыми и начинают лечить всех остальных, все отделения и палаты. Вам опять дать пример? Такой, чтоб вы не дёргались? Типа маркиза Де Сада? Да тысячи… Тот же Гитлер и все, все, все…
- Ну хорошо, я вас понял. Но чего же вы добиваетесь?
- Я вас умоляю…, - опять короткие смешки: - Я как раз таки, ничего не добиваюсь. – Я не буйный. Я не ваш. У меня своё отделение, своя клиника, своя автономия.
Впрочем, мне будут любопытны и ваши выводы. Завтра, господин Гулливер, вы подымитесь на борт вашего корабля и отправитесь в свой безумный мир, и снова начнёте корчить друг перед другом всякие прикольные умные рожицы. Я предупреждаю вас для того, чтобы вы попрощались с моими пациентами; запаслись напоследок, если надо, лишними впечатлениями и… в путь…
Связь прекратилась.
III
Боже, как слёзно мы прощались тем вечером. Как же я успел привыкнуть к ним и полюбить их. Верно замечено, что нам легче сочувствовать в горе, чем сорадоваться в счастье ближнего. И потому, верно моё сердце буквально надрывалось от сознания своей беспомощности, от ужасного чувства вины перед ними - что я завтра вернусь к людям, смогу снова наслаждаться всем многообразием мира, а они…
Каждый из них хотел передать мне записку своим близким, но почему-то потом каждый передумал. Попросили просто зайти по адресам. Да, кто поймёт, что в человеке, кроме самого человека?
Но всё произошло совершенно не так как мы того ожидали. Пожелав после ужина друг другу спокойной ночи и разойдясь по постелям, мы больше не увиделись.
Я открыл глаза от довольно крепких шлепков по щекам. Надо мною нависло лицо русской женщины в больничном колпаке. Я ощущал жуткий холод. Оказывается, я обутый и одетый сидел на скамейке, привалившись спиной к дереву, в городском парке, рядом с тем самым монументом погибшим от репрессий. Вокруг меня были какие-то люди. Мне что-то говорили. Я сейчас уже не помню. Меня попросили пройти в машину скорой помощи. Я не сопротивлялся.
Уже по дороге в гор.больницу я пришёл в полное сознание и уже по приезду, выйдя из машины, отказался от госпитализации, а попросил связаться с полицией. Вот и всё.
Будем надеяться, что этого «очередного Бога» найдут и задержат, людей освободят. Я знаю, что в полиции пока только одна серьёзная зацепка – пытаются выяснить: где и кто мог быть задействован в установке лифта? Это всё же не окорочок какой в магазине купить. Но не знаю, в принципе… Может у полиции ещё какие соображения имеются. Будем надеяться на лучшее. Родные их очень ждут.
Я выполнил то, что должен был сделать. Я обо всём написал. Может не так ярко и красочно, как того хотел мой заказчик, но в таком случае пусть пишет сам.
Он просил, чтобы я сделал какие-то выводы. Единственно, за что, как ни странно, я мог бы его действительно поблагодарить, так это лишь за то, что он помог мне реально понять слова Понтия Пилата об Иисусе: «Вот Человек». Да, а мы все – больны. И это, действительно, не просто красивые слова.
Ну, а что до него самого - какие выводы? Зачем, да почему, да во имя чего – то здесь пускай он меня извинит. Я не психиатр. Мне это не интересно.
Бог всему Судья и этому маленькому богу тоже.