Никогда он не был еще так близко к своей цели. Минуя молчаливые внутренности пространства, бархатные жабры времени и эпилептически мерцающие созвездия, никогда он не был так близко к своей цели. Сколько раз, поправ реальность, ступая на бесноватую красноту пыли, на упругие хоботки растений, сочащихся янтарной кровью на изломе, сколько раз, всхлипывая подошвами скафандра в блестящей жижице нефтяного болотца, сколько раз, бережно протирая запотевший гермошлем, вглядывался в полыхающие малахитовым пульсом небеса, понимая, что это не то место, здесь нет того, что он ищет. И терялся среди малиновой опухоли облаков, вверченных бережно в горизонт, след молниеносного шаттла, в котором сидел человек, решивший, во чтобы то ни стало, найти рай.
Вот это место. Планета, затерянная за поясами астероидов, укрытая ними, будто вялотекущей рекой, отринутая от своей системы, в самом уголке глаза. Преодолев последний рубеж ступит вновь нога на землю, и окутает ее густой туман, а потом и его самого, но никакой, даже самый яркий фонарь, не разгонит перешептывающееся молоко, с любопытством пародирующего фигуру пришельца. Шлем же покроется неуютной сыростью, и слезинки влаги покатятся дугой к серебристому воротнику. Космонавт упадет в отчаянье, накрывшись мгновенно белесой кисеей, у подножия своего корабля, забьется тревожно его сердце, перепадами напоминая, чего стоит продление жизни фармакологическими средствами, пусть и ради такого невинного занятия, как желание поговорить с близкими людьми не посредством памяти, а лично. Воздух внутри стеклянного пузыря стянется узлом, катастрофически запищит датчик, полыхая красноватым зрачком, и он стянет матовый аксессуар со своих плеч, отстегнет его, вдыхая жадно этот туман, и тут же окружат его знакомые лица, участливо присевшие рядом, отгоняющие щупальца аморфной неизбежности, столь похожей на забвение. Он успеет услышать какие-то слова, увидеть знакомые улыбки, растерянные, но родные. А потом, преисполнившись благодати от доведенной до финишной черты цели, раздастся в его груди отчаянный всхлип, расколется скорлупка, хрустальная оболочка, держащая в плену душу, увязшую в мышечном корсете самого неспокойного из органов, вскрикнет тишина, только волны белизны мягко разбиваются о покатые крылья механического чудовища, мирно спящего в этой шаровидной колбе, полной колыхающегося нечто, принятого за все.
Закончится полет. Он проснется в своей кровати. Недоуменно посмотрит в окно, за которым пускает дым, в рассветное небо, труба завода. Какая-то мысль прошмыгнет, о логике всего этого марева, будто и не случившегося, ведь если умирать здесь, то попадаешь туда, а если наоборот, то маршрут неизбежен в обратном направлении. Стоило ли тратить всю жизнь на бесконечное путешествие, если можно было так, по привычке, в один конец. Но эта торчащая в квадрате окна труба, грубая геометрия виднеющегося жилого массива, чириканье воробьев, гулкий топот соседей сверху, все это повернется к нему, на миг, сбросив маску анонимности, материи, вещества, и раздастся в мозгу голос, с оловянным отливом: «Стоило». Повернувшись к стене, он зевнет и, подтянув одеяло к подбородку, в который раз отправится на поиски этой планеты, что люди кичливо зовут раем.