1
Однажды мне было нечем заняться с утра, и я стал смотреть на птиц, пролетающих за окном по своим птичьим делам.
Это была группа больших чёрных летунов. Воронов, наверное. Я не силён в орнитологии. И один из этих воронов заметил, что я пялюсь на них. Он кивнул остальным в мою сторону, сказал, что сейчас вернётся, и отделился от чёрнопёрой компании. Приземлившись на мой подоконник (тот, что снаружи), ворон деловито постучал клювом в окно. Пока я сражался с непослушными ручками (окна плотно закрыты на зиму), он достал откуда-то сигарету. Кажется, это был вишнёвый ричмонд, и прикурил от матово-чёрной зиппы. Окно было побеждено, и гость протяжно закашлялся, выпуская ароматный дым прямо мне в лицо.
-Ну что? - выдавил он, сражаясь с кашлем, - Ты летишь?
-Не-е... - отвечаю, - мне на работу через пол часа.
Ворон справился со своими лёгкими, и, коротко махнув крыльями, перепрыгнул на спинку стула, от чего тот чуть не упал.
-Кофе будешь? - спрашиваю.
-Дава-ай... - проскрежетал мой гость, разбрасывая по кухне пепел.
Я поставил перед ним кружку, и перелил туда половину того, что находилось в моей.
-Чего не летишь-то? - спрашивает он, смешно поднимая к потолку клюв, чтобы кофе провалилось внутрь. Чтобы сделать пару глотков, он положил сигарету прямо на стол, и от неё на клеёнке уже появилась дырка.
-Не летается мне что-то, - говорю с усмешкой, - строение организма не позволяет.
-Сьтраенье арганизьма ни пазьваляет! - неожиданно передразнивает меня птица. Я хохочу.
-Лучше расскажи, - говорю, - куда это вы с братанами намылились в январе. Ещё и в городе. Что-то вас тут редко видно.
-Агх! - ворон взмахивает крыльями, подхватывает со стола сигарету, - да есть делишки. Тут один от рук отбился. Двери рисует, где его не просят.
-И что, хорошие двери выходят?
-Хоррро-ошие, хоррро-ошие, - зловеще клокочет мой гость, - вот, летим вразумить.
-А потом?
-Потом обратно. К себе. Я подумал, что ты с нами полетишь.
-Не, - говорю, - я тут неплохо устроился. У меня семья работа. Дочери два, жена скоро родит. Как я их оставлю. Ты залетай лет через двадцать. Поговорим.
-Двадцать? - ворон смотрит на меня своим немигающим глазом. Я с блаженной улыбкой попиваю остатки кофе.
-Ну двадцать, так двадцать. Я пойду тогда. Пиши.
Мой гость, опрокинув чашку, прыгнул в оконный проём, из которого на кухонный уголок уже намело немного снега.
-Эй! - окликаю.
-Чего? - ворон глазеет на меня вполоборота.
-Скажи любое слово на букву "н"! - хихикаю.
-Никогда-а-а!!! - он срывается вниз, расправляя крылья.
-Эх, - с улыбкой иду собираться на работу.
2
С интересом смотрю на разноцветную девчонку. Она улыбается счастливой улыбкой во всё лицо, вертит головой, обозревая спящих пассажиров. Калуго-рижская ветка, шесть утра. Спящие пассажиры – привычная картина. Радужная улыбчивая девчонка – непривычная. Я стою, прислонившись спиной к двери с надписью «не прислоняться». Она - у следующей двери с той же стороны. В самом деле радужная. Ярко-красная спортивная шапка, из-под которой льются кудрями огненно-рыжие волосы (кажется, не крашенная). Кислотно-жёлтого цвета шарф, зелёная куртка с претензией на кожу (но, думаю, не кожа). На ногах джинсы – традиционного цвета, который в контексте остального прикида можно обозначить голубыми. На ногах что-то гриндерообразное, выкрашенное баллончиком в сочный тёмно-синий. Фиолетовые шнурки. Вишенкой на торте – сияющие счастьем глаза, улыбка, чуть –чуть уступающая шириной улыбке чеширского кота, и намного превосходящая её эмоционально.
Шесть ноль пять. Проезжаем Рижскую. Фееричная герлица обнаружила в вагоне кого-то мало того, что не спящего, так ещё и глядящего на неё во все глаза. Меня, значит. Кажется, готовится к какому-то представлению. Вот она ещё раз хитрым прищуром окинула сомнамбулический вагон, вот пару раз стрельнула из под ресниц в мою сторону, засунула руки поглубже в карманы… Внимаю. Сейчас явно что-то будет.
Немного подпрыгнув, рыжая веером выбрасывает что-то во все стороны. Это конфеты! Мелкие сосалки, которые обычно раздают в банках, и на прочих ресепшонах. Конфеты разлетаются, как конфетти, бьются об потолок, несколько из них отскакивает от спящих граждан, рикошетят от двери, и оседают разноцветными точками на полу. Никто ничего не заметил. Все спят дальше. Только какая-то тётя, дремлющая над Донцовой, на мгновение приоткрыла глаза, чтобы убедиться в отсутствии угрозы своему существованию, и провалиться обратно в дрёму. Радужная фокусница торжествующе смотрит на меня.
Всем своим видом изображаю восхищение. Потом делаю круговое движение пальцем, и всплёскиваю руками – пантомима, означающая удивление по поводу того, что никто ничего не видел. «Это ещё что!» - жестами показывает она мне, - «сейчас…».
Лицо её становится серьёзным. Она нахохливается, насупливается, как будто готовится наброситься на кого-то. Даже выставляет вперёд подсогнутые руки с напряжёнными пальцами.
Картинка начинает немного плыть. Мне всё тяжелее фокусировать на ней взгляд. До рези в глазах стараюсь не упускать её из виду. Начинают течь слёзы, и сквозь это неясное мокрое марево я вижу, как девушка расплывается большой разноцветной кляксой. Я быстро протёр руками глаза. На месте, где только что стоял живой человек, быстро таяли клочки разноцветного тумана. Её самой нигде не было. Бросившись мимо спящих пассажиров, я в три шага преодолел разделявшее нас расстояние. На полу вагона среди разноцветных конфеток лежал чуть выщербленный каучуковый шарик. Я поднял его, чтобы хорошенько разглядеть. Раз на пробу бросил об пол. Шарик, как и положено, вернулся в мою руку.
Оглядевшись, я столкнулся взглядом с тётей, до того мирно дремавшей над Донцовой.
-Молодой человек, - сказала она, - а убирать это за вас кто будет?
«Она имеет в виду конфеты!», - догадался я. Но зачем их убирать? Это же конфеты, а не мусор! Их можно есть, рассовать по карманам, и ходить...
Не успел я додумать эту мысль, как поезд прибыл на Проспект Мира. В вагон, не обращая никакого внимания на покрытый конфетами пол, ввалилась очередная порция сомнамбулических граждан, прервав наш с недовольной тётей визуальный контакт. Я посмотрел на шарик в своей руке, и решил, что ближайшее время потаскаю его в кармане. Так, на всякий случай. Вдруг ещё чего произойдёт?
3
-Как дела? Как дела - как дела... Со мной какая-то фигня происходит. То вороны говорящие, то герлицы рыжие в метро дематериализуются... Теперь вот ещё... У меня оба ботинка одновременно начали изображать из себя крокодила. Что? Кашу просить! Подошва начала отставать от остального ботинка. У одного поменьше, у другого вообще до середины. Ну, я понёс их в ремонт. Хорошие ботинки, тёплые, зимние. Заодно мелкую взял гулять в коляске. Приезжаю в красный - торговый центр наш, встаю в очередь к окошку с ремонтом обуви и дублированием ключей. Ботинки вытащил из-под коляски, в руке держу. И тут слышу голос - "не надо". Смотрю вокруг, пытаюсь понять, кто говорит. Опять слышу "эй, может не надо?" - смотрю на ботинки, понимаю, что голос идёт от них. Мелкая это ещё раньше меня поняла. Кричит "Папа! Тапки!", и тыкает в них пальчиком. Ей два всего, у неё вся обувь - тапки. "Чего не надо?" - спрашиваю на всякий случай, складываю пальцы крестиком, чтобы только мне почудилось, и на самом деле это были не говорящие ботинки, а что-то ещё. Нормальное. "Не надо нас зашивать" - говорит один из них, шевеля подошвой. "Мы хотим говорить!" - глухо поддерживает его другой, тот что порвался поменьше. "Тапки-и!" - орёт мелкая, и заливисто хохочет. Мы оба это видим. Значит если что-то не так с головой, то не только у меня. Это хорошо. Оглядываюсь, никто почему-то не обращает на нас внимание. Выходим из очереди, отправляемся домой. По дороге пытаюсь пообщаться с ботинками, но ничего толком не выходит. Мне чудится невнятное бормотание, но настолько глухое, что я и сам не могу понять, чудится оно или нет. По приходу домой зашвырнул их в шкаф в прихожей. Открывать его теперь побаиваюсь.
-Чего боишься то? Тебя чудеса уже не радуют?
-Да знаешь, что-то я, кажется, не готов оказался ко всему этому. Не понимаю. Иногда кажется, что с ума схожу. Вроде и мячик разноцветный в кармане - вот он, и дырка на клеёнке на месте. Меня жена потом чуть на куски не разобрала. Думала, что я курил на кухне. В ворона не верит. А я уже и сам не знаю, верить или нет. Теперь вот эти ещё. Мне иногда кажется, что я слышу голоса из этого шкафа. А потом хожу два часа, и думаю - показалось или нет. Жена ничего не замечает. Мелкая про этот эпизод не вспоминает вовсе. Чего ей в два года? У неё и так чудес хватает, для нас обыкновенных абсолютно. Слушай, Ирвин, может, приедешь? Поглядишь на эту грешную обувь, а?
-Чего не приехать? Приеду, конечно.
-Вот и ладушки.
Ирвин был у меня часа через три после разговора, попил чаю, поглядел на ботинки с отваливающейся подошвой, которые при нём никаких признаков жизни не проявляли. Нашутился вдоволь изображая между ботинками разнообразные диалоги. Потом, чтобы было ещё смешнее, достал акрил, и нарисовал моим ботинкам глаза. Получилось и правда шикарно. Посидел-посидел, да ушёл.
Я закрыл за ним дверь, и вернулся на кухню, где на столе стояла эта чёртова обувь. Стою, смотрю на них. Левый шуз не будь дураком, взял и подмигнул. "Ах ты курва!" - в сердцах хватаю обоих, и зашвыриваю обратно в шкаф. Мысль о том, что они теперь будут не только болтать, но ещё и глазеть на меня, мне не очень понравилась.
Чинил розетку в прихожей. Электричество отключать не стал, так как характер поломки позволял при некоторых навыках всё исправить, не опасаясь быть токнутым сетью. Зря.
-Ах! Ёк-макарёк! - я отскочил, больно ударившись спиной о шкаф.
-Хехегхк... - донеслось оттуда. И какое-то невнятное бормотание, а потом опять глухой смешок.
Вот ведь сволочи...
4
Полтретьего ночи. Обычно раньше ложусь. Сегодня засиделся, разбирая чужие сказки. Устало протираю глаза, выключаю компьютер. Собираюсь идти спать. Встаю. В руке мобильный телефон, ставлю будильник на завтра.
Из холодильника доносится приглушённый стук, шуршание, невнятное бормотание...
-О, нет, - быстренько сооружаю страдальческое лицо, - опять какая-то хрень!
Как мне всё надоело. Но спать идти уже невозможно. Возможно лишь открыть холодильник, чтобы выяснить, что там происходит.
Открываю. Вижу мелкого растрёпанного человечка где-то с локоть в полный рост в каких-то тёмных лохмотьях, с босыми, судя по всему, не очень чистыми ногами. Он, скрючившись, разместился между полок, обняв кастрюлю с борщом, и вместе с обёрткой пожирает вегетарианскую соевую колбасу. Где-то полминутки мы смотрим друг на друга. Он - невозмутимо пережёвывая колбасу, я - с выражением лица, которое не берусь описать. Прожевав то, что было у него во рту, он, со словами "О, себяшечка!", вырывает телефон из моей безвольной руки, делает фотографию себя с колбасой и кастрюлей, возвращает мне аппарат, и резко захлопывает дверцу.
Ещё где-то с минуту я просто смотрю на холодильник, задумчиво делая жевательные движения челюстью. Звуков больше нет. Собравшись с духом, открываю дверцу. На кастрюле с борщом какие-то грязные разводы, рядом с ней на полке тоже. Но самого домового (а судя по всему это был он) на месте уже нет. Как и колбасы. Думаю о том, что колбасу купила для себя жена, и она очень расстроится внезапному и полному её исчезновению. Представляю, как нелепо будет выглядеть мой рассказ про домового, и берусь за тряпку, чтобы вытереть его следы.
Закончив работу, сажусь на сиденье перед компьютером, чтобы посмотреть фотографию, сделанную моим гостем (А может он не гость? Может он тут дольше меня живёт?). В телефоне нет ни домового, ни колбасы, ни кастрюли. Зато есть странная картиночка, про которую я никак не могу сообразить - откуда она могла взяться.
На картинке ночной лес, тропинка, ведущая сквозь него. Деревья освещены луной, многочисленными светящимися точками (светлячки?), и странного вида фонариками, похожими на большие светящиеся цветы. Вид этот лес имеет явно загадочный и волшебный. Заинтригованный, включаю нетбук, чтобы перекачать на него изображение, и рассмотреть поподробнее.
Чем дольше смотрю на картинку, тем больше меня начинает потряхивать. Это явно не фотошоп, а натуральная фотография. По углам у деревьев сгущаются довольно правдоподобные тени, которые совсем неясно что именно отбрасывает. Постепенно начинает складываться ощущение чьего-то присутствия, ощущение, что на фото есть некоторое количество живых существ, которых я не вижу, но очень отчётливо чувствую, и из-за них весь лес, и картинка вообще становятся как бы живыми. Изображение начинает шевелиться у меня перед глазами. Я даю себе звонкую пощёчину, и это прекращается.
Выключаю компьютер, иду пытаться заснуть.
***
Через пару недель лезу в холодильник, чтобы сделать себе бутерброд. Передо мной чёртов лес. Сначала он виднеется немного за полками, потом полки растворяются в воздухе, и, так как морозильник внизу закрыт, я получаю натуральное окно. На меня дует ветерок, я чувствую кучу разнообразных запахов, слышу звуки. Деревья шуршат и шевелятся. Тени, ощущение присутствия кого-то невидимого - в наличии. Фонарики-цветы тусклым светом освещают картину. Светлячки, захваченные броуновским движением, рябят в глазах. Вижу, как откуда-то на тропинку вынырнул пожиратель соевой колбасы. Глянув на меня, он бросился бежать по тропинке, и исчез за поворотом. Как будто манит, скотина! Стою у холодильника. На часах 00:17.
Делать нечего - открываю дверь морозильника, и окно превращается в нормальный такой проход. Там, где только что лежали пельмени, замороженная рыба и овощи, теперь стелется тёмная густая трава. Мне достаточно сделать один шаг, чтобы ступить на неё. Первые пару метров за проходом лес освещён лампой с кухни, дальше привычный мне мир кончается.
"Ничего, что я на одиннадцатом этаже?" - мелькает у меня мысль. Чуть обкатывая её, я решаю, что ничего. Волшебство, так волшебство. Протягиваю руку вглубь проёма...
Меня бьёт током. Я с криком дёргаю рукой, и с грохотом сшибаю полку. На пол летят масло, грибы, морская капуста, всякие банки...Выругавшись, оглядываю себя, кухню, холодильник. Никакого леса нет и в помине. Открытые дверцы, еда. Страшный бардак из-за обрушенной полки. Нигде ни травинки. На кухню заглядывает сонная жена.
-Что у тебя тут происходит?
Ошалелыми глазами смотрю на неё.
-Кажется, мне нужна помощь...
5
…-лес? Тени? Твой холодильник – дверь в Нарнию? Кроличья нора?
-Я не знаю, что думать, мужик. Тут есть два варианта. Либо это так, и со мной на самом деле происходит какая-то волшебная хрень. Либо я слетел с катушек со своими сказками.
-А какой вариант кажется тебе более вероятным?
-У меня есть веские аргументы в пользу и первого, и второго.
-Ну-ка, ну-ка…
-Ну, начнём сначала. Я не курю. Сигарет в моём доме нет. А прожжённая клеёнка есть. Даже если я слетел с катушек, мне прожечь её было вроде как нечем. Так что я склоняюсь к мысли, что ворон всё-таки был. В пользу того, что я сошёл с ума, лишь здравый смысл, и аргументы из серии «Что? Говорящий ворон? Так не бывает».
-Так-так, дальше.
-Ну, эта девчонка в метро. Когда я выходил, конфеты всё ещё валялись на полу. Некоторые из них были серьёзно потоптаны. То есть кто-то их там разбросал. Я знаю, что у меня этих конфет не было. И вообще я стоял не там, где они были рассыпаны. Да и потом шарик – вот он. Так себе аргумент, я мог неосознанно подобрать его где угодно, но всё же. С другой стороны, почему никто не обратил на неё внимания? Я понимаю, утро, зомби-пассажиры. Но даже не глянуть на настолько яркую девчонку, расшвыривающую конфеты – это как-то чересчур. Да и здравый смысл опять же. Вообще, если руководствоваться этим здравым смыслом, то я точно слетел с катушек. Тут без вариантов.
-Хорошо. Давай перейдём к моим ботиночкам.
-Да. Я тебе говорил, что когда ты ушёл, один из них подмигнул мне?
Ирвин расхохотался.
-Кажется, я угадал с подарком. Глаза – это явно то, чего им не хватало.
-Не говори. Так вот. Агатка явно видела то же, что видел я. Она вполне логично для её лет реагировала на говорящие ботинки. Как ни крути, она отдельный от меня человек, и как бы мала она ни была – она видит, слышит, выражает свои мысли. Она – другой человек. И её нельзя игнорировать. На самом деле, это самый серьёзный аргумент. Думаю, по большей част из-за него я таки решил поговорить с тобой, чтобы попробовать всё утрясти, а не помчался искать себе психиатра. Или психолога? Неважно. Но с другой стороны, кроме нас их никто не слышит. При тебе они вели себя вполне смирно.
-Может, они просто боятся чужих людей?
-Может и так. А потом этот холодильник. Тут, честно говоря, вообще нет серьёзных аргументов за мою адекватность. Кроме того, что холодильники обычно не бьются электричеством, когда в них суёшь руку. А у меня вон ожог остался. Откуда он взялся, позвольте спросить?
-Он пытался оградить тебя от того, чтобы ты не сожрал лишнего.
-Да, да, замечательно. Все остальные аргументы против моего рассудка. Я со страхом открываю теперь этот чёртов холодильник. Каждый раз боюсь обнаружить там ещё что-то, или кого-то кроме еды.
-А как же колбаса? Она-то куда делась?
-Вот это, кстати, самый серьёзный аргумент. Помнишь, я говорил, что домовой жрал её вместе с обёрткой?
-Ну?
-Ну так я через день после того выкакал эту обёртку…
-Ох…
-Да. Судя по всему колбасу сожрал я. Я тогда себе в этом не признался, нажал поскорее на слив, и дело с концом. А потом был этот лес… Но теперь, когда я взялся всё это обдумать, припомнил все детали, я уверен, что это была именно колбасная упаковка.
-Ндя-я… - протянул Ирвин после некоторого молчания, - выходит, что тебе в самом деле было бы неплохо проверить голову. Даже если все эти чудеса – и в самом деле чудеса, а не твой бред, то было бы просто интересно, не так ли? Ты когда-нибудь ходил к психологу?
-Нет… А мне к психологу? Не к психиатру?
-А чёрт его знает, я сам их путаю …
-Ладно. Приду домой, загуглю.
-А пока ещё по ноль-пять?
-Давай, чего. А потом можно чайку.
-Чайку?
-Да, да, можно и её, - смеюсь.
Придя домой, я уже сел было гуглить этот немаловажный вопрос по поводу нюансов в названиях профессий людей, лекарствующих внутренние миры, но, внезапно вывалил всё жене. До этого я как-то боялся ей рассказывать, что вообще происходит. После того, как она не поверила в ворона, я не стал ей говорить ни про девчонку в метро, ни про ботинки. Ни, тем более про лес, и домового. Кое-как я объяснил обрушение полки своей неуклюжестью. А теперь она просто спросила «как ты?», и я ей всё вложил. Она внимательно слушала, и хмурила брови. А потом всё решилось само собой.
Ира (а так её зовут) сказала, что только сегодня переписывалась с одной из своих школьных подруг, и её муж как раз работает по этой части. Притом он имеет какой-то колоссальный опыт решения именно таких нетривиальных проблем. И моя дорогая жена тут же связалась с кем надо, договорилась о встрече, написала мне на бумажке адрес, телефон. Сообщила, что его зовут Олег, и что мне надо быть у него завтра в двенадцать тридцать в Сокольниках. Кто он, психиатр, психолог, или психотерапевт – так и осталось для меня загадкой.
На следующий день в 11:30 я вышел из дома, чтобы придти с некоторым запасом. И мир вокруг меня взбесился.
Для начала я увидел, как вдалеке, где-то над Ростокино, в небе кружит дракон. Я уверен, что это был именно дракон, а не кто-то ещё. Он был просто огромен, но летел достаточно далеко, так что я мог уместить его между не очень широко разведёнными указательным и большим пальцами.
-Ладно, - сказал я сам себе вслух, и пошёл дальше в сторону метро. Тут и там вокруг меня, несмотря на февраль, вырастали из-под серого спрессованного снега цветы. Естественно, я даже близко не мог идентифицировать их биологический вид. Некоторые дома окрасились в яркие цвета, которых ещё вчера не было и в помине. С неба то тут, то там падали яркие, похожие на разноцветное конфетти снежинки. Я поймал несколько на ладонь, и присмотрелся. Структуру они имели такую, какаю положено иметь всем снежинкам. Отличался лишь цвет, и тот факт, что от них исходило удивительно яркое для их небольших размеров свечение.
При этом по большей части мир оставался обычным. По улицам ходили вполне обыкновенные люди, которые не обращали совершенно никакого внимания на то, что творится вокруг. Не все дома изменили свой цвет, большинство из них так и остались грязно-бежевыми, с вывешенным на просушку бельём на балконах – как самыми яркими деталями. Цветы также были скорее исключением. В основном землю украшала всё та же подтаявшая грязь, и спрессованные остатки снега.
Всё это заставило меня ускорить шаг. Я даже подумал, что я на верном пути, раз все эти чудеса перешли в такое резкое наступление. Всё-таки последний месяц по большей части также был вполне нормальным. Ну ворон, да. Потом неделю ничего. Ну герлица, да. Потом ещё дней пять перерыв. Ботинки, и опять спокойствие. То есть, по большей части моя жизнь оставалась прежней, а всякая фигня происходила сравнительно редко. И тут вот так сразу. Страшно спускаться в метро. Ох, что-то ждёт меня там?
Но, как ни странно, в метрополитене как-то отпустило. Ничего особого не произошло. Тоннели – как тоннели, поезда – как поезда. Всё время казалось, что люди нет-нет, да поглядят на меня подозрительно, или удивлённо. Но это вполне можно было списать на накрывающий меня невроз, и воображение. Спокойно сделав две пересадки на кольце, я с замиранием сердца вышел на станции Сокол.
Путь к указанному адресу вышел быстрым. Чудеса, кажется, полностью отступили. Я вертел головой, осматривая небо в поисках дракона, но не нашёл. Я неплохо знал район, так как здесь когда-то жил мой брат, у которого я был частым гостем. Кажется, даже его дом был где-то рядом с тем, в котором обитал мой психолог (психотерапевт?). Ага. Выходит, что это квартира в жилом доме. Подхожу, звоню по телефону. Подошёл, да, да. Это я. Что набирать? Хорошо. Набрал, вхожу. Десятый этаж. Поднимаюсь на лифте. Открывается дверь. На пороге меня встречает толстенный мужик с идеально шарообразной головой, и шикарнейшими усищами на растянувшемся в лучезарной улыбке лице. Одет он в необъятную майку-алкоголичку (идеально чистую, к слову), и такие же необъятные джинсы. На ногах мягкие тапки. По-домашнему выглядит.
-Олег? – спрашиваю я его.
-Говорун? – спрашивает он меня в ответ, и протягивает руку для пожатия.
Да, меня так зовут. Странно, что он обратился ко мне по имени, а не по паспорту. Жена сказала, что я Говорун?
-Психиатр? – уточняю я на всякий случай, пожимая руку.
-А может психотерапевт? – смеётся Олег, и приглашает меня войти. Я вхожу. И тут меня накрывает окончательно. Холодная дрожь разбегается по телу, на лице выступают крупные капли пота.
Я в квартире, в которой жил когда-то мой брат. Он съехал отсюда много лет назад. Они с его матерью (брат не был родным) разменяли её на две других. С тех пор я тут не был. Но это она. Почему я пришёл сюда? Как это вышло? И тут я холодею ещё больше, вдруг сообразив, что должен был приехать в Сокольники, а не на Сокол. Каким образом я мог перепутать? Почему я пришёл сюда? И кому я звонил по телефону? Кто этот мужик? Почему он пустил меня к себе домой? Я в ловушке? Я присел на трюмо в прихожей, и затравленно смотрю на хозяина квартиры, который запирает за мной дверь. Он переводит взгляд на меня. В глазах его играют искорки. Вид он имеет совсем не угрожающий.
-Да ты не тушуйся, проходи. Сейчас расскажешь, что у тебя за проблемы.
Я молча разуваюсь, снимаю плащ, глуповато топчусь на месте.
-Иди на кухню. Кофе будешь? – Олег просто излучает гостеприимство, и жизнерадостность. Меня немного отпускает. Кажется, что ничего страшного прямо сейчас происходить не будет. Иду на кухню, сажусь. Пытаюсь сформулировать первый вопрос. В голове какая-то каша. Пока хозяин варит кофе, всё же выдаю что-то:
-Скажи, а ты тот самый Олег, который муж школьной подруги моей жены?
-Нет, - Олег в пол оборота смотрит на меня, - а с чего бы мне им быть?
Я почти в тупике, но, всё же, выворачиваюсь.
-Видишь ли, я вышел из дома, чтобы получить квалифицированную помощь от человека по имени Олег, который является психологом, а может психиатром, и мужем бывшей одноклассницы моей жены. Но почему-то попал к тебе. Он обитает где-то в Сокольниках, но я почему-то приехал на Сокол. И пришёл сюда, сам не знаю почему, хотя в записке у меня совсем другой адрес. Ты случайно не знаешь, почему всё это произошло?
Он громоподобно и заразительно хохочет. Такой шикарный смех, что мне тоже становится немного смешно.
-Понятия не имею! – выдаёт он, - И вообще. Олег я весьма условно. Могу быть Олегом, если уж тебе так хочется. Я не против. И с ролью психотерапевта попробую справится. Или психолога, если изволишь. Не знаю, почему ты пришёл ко мне, а не туда, куда собирался. Но раз уж пришёл – вот тебе кофе, и давай рассказывай, чего у тебя там.
И я не придумал ничего лучше, кроме как вывалить ему ещё раз все свои чудесные истории. Он периодически похохатывал, задавал уточняющие вопросы, но в целом воспринял всё довольно серьёзно. Я же всё время думал о том, сколько часов я провёл на этой вот самой кухне много лет назад, и как вообще так вышло, что я сижу на ней снова. Поэтому, рассказав про всё со мной произошедшее, я счёл нужным добавить:
-…И теперь я, честно говоря, серьёзно сомневаюсь в том, что я сейчас там, где я есть. В этой квартире когда-то жил мой брат. С тех пор даже меблировка толком не изменилась. Так что я сейчас не уверен в реальности происходящего, в том, что я там, где я себя ощущаю, и в том…
-Что я тебе не мерещусь, - Олег хохочет.
-Да. Именно это я и имел в виду. Можно я до тебя дотронусь?
-Да пожалуйста! – он протянул мне свою руку толщиной с хорошее бревно. Я дотронулся до неё – рука как рука. Тёплая. Потом ущипнул себя. Вроде, всё в порядке.
-Какая тебе, собственно, разница, есть ли я на самом деле? – спрашивает меня хозяин квартиры после этой нехитрой проверки.
-Как это какая? – удивляюсь я, - Меня, знаешь, очень волнует, не схожу ли я с ума.
-Ну а что с того, если сходишь? Ну вот допустим, что я тебе мерещусь. Но ведь кофе был вкусным, и тебе приятно со мной общаться, ведь так?
-Так, - не могу не согласиться я. Олег был мне явно приятен.
-Ну и какая разница? Сознание определяет бытие. Если ты воспринимаешь что-то, получаешь от этого удовольствие, не всё ли равно, насколько оно реально? Я так понял, что с тобой не происходило каких-то пугающих, неприятных чудес?
-Ну… Кажется нет…
-Так и в чём проблема? Наслаждайся своей шизофренией! Или как там это называется…
-Но ведь… Погоди-ка.
Я начинаю серьёзно обдумывать этот вариант. С одной стороны всё происходившее со мной было действительно занятно и интересно. Думаю, нашлось бы много людей, которые хотели бы заболеть такой болезнью. С другой стороны…
-Но я же не знаю, чем это всё может кончиться! А неизвестность пугает. Вдруг я обнаружу себя в комнате с мягкими стенами в смирительной рубашке? Как я мог попасть вот в эту вот квартиру, когда все, кто здесь жил, больше тут не живут? Если я тебя воображаю, то кто мне открыл? И где я сейчас?
Олег усмехается в усы.
-Если обнаружишь себя в дурке – возвращайся. А по поводу того, где ты сейчас – просто придумай.
-Придумай? – это настолько очевидно, что я растерялся. Не хочу тащиться обратно в метро. Хочу быстрее к жене. Пусть я буду где-то поближе к дому. В тот же момент кухня начала видоизменяться, превращаясь в некий пейзаж. Олег на прощание два раза стукнул себя в грудь кулаком в область сердца. Что-то вроде «я с тобой, брат».
Оглядевшись, я обнаружил себя на одной из скамеек недалеко от центрального входа на территории ВДНХ. Я сидел босиком. Обувь и плащ лежали рядом на скамейке.
«Ого!» - только и смог подумать я – «Дело приобретает серьёзный размах».
Выходит, я всё это время сидел здесь? Или я всё-таки ездил на Сокол? А может в Сокольники? Надо проверить, сколько проходок осталось на карточке. Чёрт! Это какая-то дикая магия!
Иду домой, по дороге зайдя в магазин, за фанфыриком вискаря. Поддался соблазну. Жена не одобрит, и ладно. Надо как-то устаканить мысли. Это сумасшествие. Меня упекут…
Теперь я был уверен, что схожу с ума. Или сошёл. Но, следуя совету воображаемого Олега (а в том, что он был воображаем, я уже тоже не сомневался), я решил держаться на свободе столько, сколько смогу. То, что рано или поздно я окажусь в дурке, я не сомневался ни секунды. Но, пока есть возможность, я попытаюсь получить от происходящего удовольствие. Охохо… Бедная Ира. Дочерей тоже жалко. Думаю, я ещё трудоспособен? Я же могу работать в окружении гномов и фей? А чем они, собственно, могут мне помешать, если они воображаемы? Можно просто игнорировать их, и всё. Если только меня не унесёт куда-то с рабочего места. Что, ж. Это интересный квест. Я должен попробовать. В конце концов, какой у меня выбор?
-Ну? Как дела? – жена встретила меня в прихожей, - Сходил к Олегу?
-Сходил.
-И что он тебе сказал? О чём вы говорили?
-Мне надо немного привести мысли в порядок, - достаю виски из кармана, - Ты не будешь сильно против?
-О!.. – она делает озабоченное лицо, - Ладно… Если тебе надо…
Из-за угла выскакивает дочь, и с криком «Папа!» бежит обнимать мою ногу. С улыбкой глажу её по голове.
За окном кухни, где-то над станцией метро «Алексеевская» высоко в вечернем небе среди первых тусклых городских звёзд кружит дракон.
6
Мы сидим с Ирвином в одном из многочисленных двориков в районе Старой Басманной, и наблюдаем нарисованную на старой кирпичной кладке дверь. Дверь нарисована и простенько, и хитренько. Вроде бы это просто очерченный чёрным баллончиком контур, и чёрная точка в виде ручки. Но, то ли из-за неровности кирпича, то ли из-за техники художника складывается ощущение, что контур двери немного бежит. Переливается. Не стоит на месте. Мы пьём с Ирвином разливное пиво из пластиковой литрушки, и силимся понять – обманывает нас зрение, или нет. Минут пятнадцать уже сидим молча. Смотрим.
Двор пуст. Какие-то конструкции из жести, балконы разной степени захламлённости, старые качели, разбитая песочница. Скамейка, на которой примостились мы с товарищем. Февральское солнце садится уже чуть позже, так что в пять ещё светло. Немного подмерзают ноги, во дворике немного зябко.
Ирвин передаёт мне баклажку, поднимается, и подходит к двери. Он проводит рукой по контуру двери, трогает ручку. Стена, как стена. Краска, как краска. Ирвин смотрит на меня, и пожимает плечами.
-Пойдём, холодно.
-Да, - встаю, и иду за другом к выходу из двора. По дороге не глядя провожу рукой по нехитрому рисунку. В ладонь ложится что-то округлое.
-Ирвин!
Ручка стала объёмной. Это всё та же чёрная краска, но теперь она оформилась в трёхмерный предмет. Поворачиваю – щелчок. Дверь приоткрывается, на пол сантиметра выходя из стены. Она явно легче, чем кирпичная кладка, из которой она по-хорошему должна бы состоять. Ирвин смотрит на меня. Он явно видит то же самое – это можно понять по выражению его лица.
-Открывай, чего, - напряжённым голосом бросает он мне.
Открываю. Дверь выходит из проёма легко и беззвучно. Так тихо, будто мы в вакууме. В разрезе двери и проёма – всё та же кирпичная кладка в два ряда. За дверным проёмом какой-то другой двор. Припаркованы машины, облупленные заборчики вокруг чахлого полисадничка, прессованный снег по углам. Около подъезда с ржавым крыльцом жестяная лопата. Из двора два выхода – арка в одну сторону, проход между домов в другую. Наверху небо. Ничего необычного на первый взгляд.
-Чего будет то? – спрашиваю.
Ирвин смотрит на меня, смотрит в проём, очень осторожно переступает через невысокий порог, делает пару шагов. Оглядывается на меня. Я следую за ним. Никаких особых ощущений. Двор как двор.
-Попридержи дверь пока, - говорю. Сам подхожу к арке – там выход на довольно широкую улицу. Бросаю Ирвину «я сейчас», выхожу на неё. «ул. Большая Ордынка» - гласит табличка на доме напротив. Возвращаюсь во двор.
-Ордынка, - говорю, - Мы где-то в районе Третьяка.
-Ясно, - говорит Ирвин, и плавно затворяет дверь. Она, как влитая, входит в стену, становится просто рисунком. Очень похожим на тот, что с другой стороны. Может даже тем же самым. Только фоном теперь не кирпичная кладка, а бежевая краска.
-А ты не рано закрыл, - выражаю опасения я, - мы ведь пока не уверены, что это та же Москва, что была с той стороны. Пустит она нас обратно?
-Сейчас попробуем, - говорит мой друг, и пытается схватить рукой ручку. Безрезультатно.
-Дай-ка попробую, - подхожу к стене. Тот же эффект. Мне становится немного страшно.
-Давай подумаем, как нам выяснить – та ли это Москва, - предлагает Ирвин.
-Хм… Даже не знаю. Давай для начала позвоним кому-нибудь.
Я достаю телефон, и набираю номер Калача. Тот отвечает со второго гудка.
-Здорово, мужик. Не занят? Ничего не случилось. Просто решил узнать, как у тебя дела. Давно не видел, соскучился. На работе? А когда не на работе? Вторник – среда. Я-асно. Посмотрим ближе к делу. Ладно, давай, друг мой. До связи. Полкеда.
-Калач существует, и он с тобой знаком, - подытоживает Ирвин.
-Похоже на то. Позвоню ка жене.
После того, как мы выяснили, что моя жена тоже существует, и ждёт меня домой, мы решили ещё немного прогуляться по городу, чтобы поискать возможные явные и не очень изменения.
-А вот этот книжный ты помнишь?
-Да вроде был.
-Я вот первый раз его вижу. И дом вот тот что-то не припомню. А он, собака, заметный. Может ли быть так, что я никогда его не замечал?
-Блин. Я его тоже не помню. Но знаешь что, друг мой Говорун?
-Что?
-Я уже давно обратил внимание, что любой самый внимательный человек может не заметить что угодно. И ты хоть тысячу раз ходи по улице, и рассматривай её со всей осознанностью во все глаза, а в тысяча первый всё равно найдётся что-то, что ты пропустил.
-Вообще ты прав. Сам столько раз с этим сталкивался. Так и что же? Ты хочешь сказать, что это наш город?
-Может наш. Может не наш.
-А может наш, но не в точности. Как у Ильи Черта. Всё то же самое, только входная дверь в твою квартиру, которая всю жизнь была коричневой, стала зелёной.
-Ага. И маму по-другому зовут.
-А может не маму, а учителя пения.
-И самое страшное, что ты никогда не узнаешь – кажется ли тебе, что что-то было по-другому, или это на самом деле так. Будешь мучиться до усрачки – в этом мире ты родился, или в каком-то другом.
-Ну уж нет, Ирвин. Мучиться я точно не собираюсь. Лучше отправлюсь в сторону дома проверять цвет двери, и спрашивать жену, как её зовут.
Ирвин хохочет.
-А ты помнишь, как её зовут?
-Помню.
-А ты уверен? – смеёмся оба.
-Да, - говорю после некоторой паузы, - в конце концов, эта дверь может быть чем-то вроде простой кротовой норы. Этакий портал для быстрого перемещения по городу. Не обязательно же ей вести в какие-то другие миры?
-Шикарный общественный транспорт выходит. Как думаешь? Где-то должны быть ещё двери?
-Думаю, должны. И нифига он не общественный. Ручку эту хрен схватишь. Надо будет придти сюда, или на Басманку поэкспериментировать. Запомнил где?
Ирвин оглядывается.
-Думаю да. Обидно, что у меня не вышло.
-Зато ты теперь точно знаешь, что я не сумасшедший! – и тут до меня доходит, - Юху! Да я теперь сам знаю, что я не сумасшедший! В худшем случае сумасшедшие – мы оба! Это же просто шикарно!
Я действительно чувствую, как с души свалилась огромная каменюка. Моё настроение взлетело на миллион пунктов. От радости я обнял Ирвина, и начал что-то громко петь, испугав какую-то тётеньку с пакетами.
-Не шугай людей, - попробовал урезонить меня мой друг (да где там, пою ещё громче), - лучше скажи вот чего. Ворон тебе говорил про парня, который двери рисует.
-Да, - отвечаю, прервав песню, - Я об этом сразу подумал. Только разговор пока как-то не зашёл.
-Вот теперь зашёл. Ворон, говоришь, не один был?
-Ага. С братанами.
-И они были этим художником недовольны.
-Да. Интересно, что может стая воронов сделать с человеком, которым они не довольны?
-Думаю, какие-нибудь поистине ужасные вещи. Они хитрые сволочи.
-Тсссссс! – шиплю в притворном ужасе, - не называй их сволочами! У стен есть уши.
-Ушей пока не видел, видел только двери.
-Этот парень мог бы слинять от них в дверь.
-А они не могут проходить в дверь?
-Ну, рук то у них нет.
-Но твой ворон курил! Причём прикуривал сигарету от зиппы. Кажется, они прекрасно обходятся без рук.
-Да. Похоже на то. И тут есть два варианта. Либо мы узнаем, что случилось с этим парнем, либо нет.
-Да.
За разговором мы дошли до станции метро Третьяковская. Я собирался нырять вниз, и ехать домой, а Ирвин шёл ещё куда-то гулять.
-Хорошо бы это был всё-таки наш мир, - сказал мой друг на прощание, пожимая мне руку, - Чёт стрёмновато мне как-то.
-Добро пожаловать в мой стрёмноватый волшебный мирок, мужик, - улыбаюсь, как битый жизнью человек.
Принимаю решение пойти ещё раз посмотреть на эти двери на следующий день. Один.
7
Я смотрю в огромные глазищи жёлтого цвета. Если бы эти зрачки были бы дырками, я смог бы просунуть в любую из них палец. Жёлтый цвет глаз – довольно таки непривычный. Эта непривычность ещё более усиливается размерами самих глаз, достигающих в диаметре петровского рубля. Непривычны также остроконечные уши длинной в пол локтя, торчащие перпендикулярно к голове в разные стороны. Непривычен столь же длинный нос, пересекающий немного напряжённые, но такие же огромные, как и всё остальное, губы. Что точно не является огромным в этом существе, так это его рост. Где-то метр десять. Около того. Так что его глаза находятся на уровне моих, хотя я сижу на скамейке сгорбившись. Если мы говорим о непривычном, то непривычен также пепельно-серый цвет кожи, местами висящей, как брыли у шарпея. Непривычна нагота по февральской погоде, ограниченная лишь грязной набедренной повязкой, которая с трудом скрывает возможные половые органы. Пальцы вытянутых тощих рук почти касаются спрессованного снега, на котором стоят босые жилистые ступни с коричневыми загнутыми ногтями. Существо, которому я смотрю в глаза, сидя на детской площадке в Останкинском парке, крайне непривычно. Но в последнее время непривычное становится привычным делом.
Вдруг я понял, что это нечто, судя по всему, у меня что-то спрашивает, причём уже не в первый раз. Но я был так занят размышлениями о привычности непривычного, что не обратил на это внимания.
-Прости, что ты говоришь? – вынырнул я из своих мыслей.
-О! Хвала богам, ты меня всё-таки слышишь. А то я уже подумал, что ты такой же невнимательный человечище, как и все остальные, –писклявым скрипучим голосом сказало существо.
-Человечище? – глупо переспросил я, поковыряв пальцем в ухе.
-Дядя! – заявила Агата, которая пряталась за скамейкой и мной от этого странного собеседника.
-Да, зайка, - я, не отрывая от него взгляда, на ощупь потрепал дочь по шапке, - Это дядя. Правда, немного странный. Ты его тоже видишь, малыш?
-Дядя, – подтвердил ребёнок.
«Я не сумасшедший! Я не сумасшедший!» - крутилось у меня в голове, «Агата его тоже видит!»
-Так кто ты такой? –недовольно спросило существо. Видимо, уже не в первый раз.
-Я кто такой? Это ты кто такой! – я спохватился, и врубил чуть-чуть мужика. Когда тебя что-то сильно удивляет – переходи в наступление!
-Я кто такой!? – ещё больше разобиделся «дядя». Выглядел он чем-то средним между Горлумом из Властелина Колец, и Добби из Гарри Поттера.
-Да, - говорю, - ты кто такой? Я всю жизнь живу в этом районе. В Останкинском парке, можно сказать, вырос. А тебя вижу впервые.
-Это потому, что вы все дальше собственного носа не видите! – насупилось это чудо.
-Нет, правда. Ты гоблин? Гремлин? Эльф? Может хоббит?
-Ну во-от, - он драматически всплеснул тоненькими руками, и страдальчески возвёл очи к небу, - стоило находить человека, который меня видит, чтобы он обзывал меня хоботом!
-Эй, ну чего ты обижаешься? Мне же интересно! В кои-то веки я вижу такое существо, - «дядя!» - подала мелкая голос из-за лавки, - и даже не знаю, как его назвать. А оно, вместо того, чтобы сообщить, обижается.
Вокруг нас жила своей жизнью детская площадка. На ней мельтешило броуновское движение из разноцветных курточек, шапочек, непромокаемых зимних штанишек. Оно хаотично вращало карусели, раскачивало качели, расшатывало разнообразные лазенки, кричало, плакало, хохотало, швырялось игрушками. На границе площадки расположилось с полдюжины безразличных ко всему, кроме своих мыслей, и содержимого телефонов мамаш. Ещё столько же женщин разного возраста крутилось на самой площадке. Они тоже, но более системно, чем их чада, вращали карусели, качали качели, и по-всякому учили жить подрастающее поколение. Одна бабуся, находившаяся от нас в непосредственной близости, бросалась в глаза тем, что настолько контролировала каждое действие своего внука, что я почти видел эти нити, которые тянутся от конечностей послушного Колюни к её костлявой старческой руке. Короче, все, кроме меня, были ужасно заняты. Я же таращился на внезапно возникшее передо мною существо. Никто не обращал на нас абсолютно никакого внимания. Собственно, это тоже уже было в порядке вещей.
После моей последней реплики собеседник как-то скис. Уши его поникли, взгляд потускнел, даже нос опустился ещё ниже, хотя он и так смотрел в землю. Сквозь его тонкую кожу явственно проступали все, которые у него имелись, кости, а также некоторые внутренние органы. Однако худоба не выглядела болезненной. Она удивительным образом гармонировала с остальным внешним видом.
-Я и сам не знаю, - горько ответил мне он, - Я не помню, как я появился, и откуда. И я никогда не видел кого-то ещё… Кого-то такого же, как я… И меня… Меня, кроме вас, никто не замечает. Все эти человечища невнимательны. Совсем невнимательны! Мне всё время приходится уворачиваться, чтобы меня не сшибли, или не отдавили ноги.
-О… - мне сразу стало жаль этого парня, - совсем никто?
-Ну, был ещё один мальчик. Он называл меня Добби.
-Какое интересное совпадение, - я усмехнулся тому, что знаю, какие книги читал тот мальчик, - Так у тебя есть имя?
-Ну. Похоже на то, - Добби посмотрел на меня своими грустными жёлтыми глазами. Агатке похоже надоело с нами, и она с деловым видом отправилась в сторону горки.
-Я уже слышал про одного Добби. Он был эльфом.
-Может я тоже эльф? – он немного приподнял уши.
-Может и эльф. Скажи, ты здесь живёшь?
-Я? Да. Вот на этой площадке. Несколько раз я пытался отсюда уйти, но у меня ничего не получилось. Что-то непреодолимое мешает мне уходить дальше пешеходной дорожки.
-А как ты тут живёшь? Чем питаешься? И давно ли ты тут? Как ты ночуешь?
Добби заметно приободрился от того внимания, которое я ему оказывал. Было видно, что с ним давно никто не говорил, и он испытывал серьёзное наслаждение от процесса.
-Я. Я сейчас всё расскажу. Давай по порядку, - он оживился настолько, что начал немного пританцовывать на месте. Краем глаза я следил за дочерью. Она залезла на горку, и крикнула мне «Папа!», чтобы я посмотрел, как она с неё скатится. «Да, малыш!» - крикнул я, обозначая, что моё внимание принадлежит ей, и она с хохотом съехала вниз. Добби тем временем продолжал.
-Я появился здесь три года назад. Что было до этого – я не помню. Как отрезало. Может, не было ничего? Я не знал, кто я и что такое.
-Но ты уже умел говорить по-русски?
-Да, почему-то умел. С тех пор я живу здесь. Как я уже говорил, я не могу уйти с площадки. Я не знаю, почему. Питаться приходится тем, что забывают здесь люди, или тем, что мне удаётся украсть. Это не сложно – ведь меня никто не видит. Как только что-то оказывается в моих руках, оно тоже становится невидимым. Хочешь, покажу?
-Чуть позже. Но ведь получается, что ты можешь украсть что угодно?
-Это так. И я крал бы. По большей части я не испытываю никакой симпатии к приходящим на площадку родителям. Ты бы видел, как они порой обращаются со своими детьми! Хуже, чем с животными. Я видел даже, как одна мама водила своего ребёнка на поводке, как собаку! Да и дети частенько вызывают во мне отвращение. Я мог бы украсть что угодно. Но зачем мне что угодно? Что мне здесь может быть нужно, кроме еды?
-Одежда может быть? – я посмотрел на его босые ноги, которыми он стоял на снегу. Не знаю, как может не замерзать что-то настолько костлявое.
-Зачем это мне одежда?
-Тебе не холодно?
-Нет. Я никогда не мёрзну. Наоборот. Я всё очень хорошо чувствую кожей. Ветер, снег, дождь – Добби всё это нравится.
Я расхохотался от того, как он сказал о себе в третьем лице. Как настоящий Добби.
-Ты упомянул про мальчика, который назвал тебя Добби. Он видел тебя?
-Естественно он видел меня, - с сарказмом проворчал эльф, - как бы он дал мне имя, если бы не видел?
-Да, да, конечно. Он куда-то делся?
-Да, кажется, он вырос, - с неизбывной горечью в голосе сказал Добби.
-Вырос?
-Он не приходил целое лето, а когда я увидел его снова осенью – он уже не видел меня. Я пытался как-то это исправить, я прыгал прямо у него перед носом, кричал, даже украл у него несколько вещей прямо из рук – он просто не мог понять, куда они делись, и удивлённо смотрел по сторонам. Я вернул их ему, прямо в карман. Я понял, что всё кончено, и он стал таким, как все…
-Ох. Это грустная история, Добби.
-Его звали Давид, - Добби сообщил мне это, как будто делился чем-то самым ценным, что есть у него в жизни.
-Давид. Ясно, Добби – я как будто принял подарок. Он просиял.
-Но я так рад, что теперь у меня есть вы! Вы же будете меня навещать? – в глазах его была такая надежда, что я расхохотался.
-Ещё бы, Добби! Конечно, мы будем тебя навещать! Скажи, а что ты любишь из еды?
-О, - он мелко запрыгал на месте, глаза его засверкали, - Я люблю эклеры!
-Эклеры?
-Да! С заварным кремом. А ещё я люблю капучино.
-Я тоже люблю капучино. Значит, в следующий раз я принесу тебе эклеры, и капучино.
-Юху! – эльф отошёл от меня на шаг, и ловко сделал обратное сальто. Потом он забегал по площадке, стал корчить рожи невидящим его детям, ловко уворачивался от каждого, кто пересекал траекторию его движения, кричал петухом, совершал немыслимые прыжки и акробатические трюки. Затем он плюхнулся на единственное свободное место на карусели, на которой уже сидела моя дочь, и ещё две девочки постарше. Вытянув свои длиннющие руки-спички, он потянул за поручень, и придал карусели вращение. Агата звонко захохотала, а девочки завертели головами, пытаясь понять – почему же крутится карусель. Я подошёл к ним поближе, и они, увидев меня, решили, что причиной вращения являюсь я. Агата закричала «Папа! Дядя!», и ткнула пальчиком в нашего нового знакомого.
-Да, малыш, дядя крутит карусель.
Мы ещё некоторое время поиграли, побегали и попрыгали. Добби оказался шикарным партнёром для всяких немудрёных игр, и очень здорово развлекал мою дочь. Она с визгом играла с ним в догонялки, прятки, залезала на всякие конструкции. Эльфу, похоже, это всё тоже доставляло удовольствие. Бедняга. Три года его никто не замечает. И с площадки уйти нет никакой возможности.
-Добби, ты наверно ночуешь здесь? – я указал на некоторое подобие домика под детской горкой.
-Иногда, - ответил мне эльф, - зимой я зарываюсь в какой-нибудь сугроб. В сугробе намного уютнее. А летом мне всё равно, где спать. Я люблю спать в песочнице. Песок приятный.
-А ты не пробовал выяснить, где центр той области, дальше которой ты уйти не можешь?
-Центр? - Добби посмотрел на меня с удивлением, - Нет, никогда не пробовал. А зачем?
-Ну. Я подумал, что, возможно, в этом центре находится что-то, что не даёт тебе уйти.
-Хм. Я обдумаю этот вопрос. Хотя вряд ли это чем-то поможет Добби. Я здесь за три года и так перерыл всё, что только возможно. Просто от скуки.
-А. Ну ладно.
Мы ещё немного погуляли, и стали собираться домой.
-Пка. Пка, - Агата помахала эльфу рукой на прощанье, - Дядя!
-Счастливо, Добби. Мы обязательно навестим тебя на днях.
-Надеюсь, за это время вы не успеете вырасти, как Давид. Не хотелось бы остаться без эклеров. Их сюда почти никто не приносит…
Мы с дочерью отправились домой.
Я получил очередное подтверждение того, что я не сумасшедший. Агата видела это существо, она целых сорок минут играла и бегала с ним по площадке. Это не может быть моей галлюцинацией. Или может? Мог ли мой мозг подстроить то, что Агата играла именно с Добби, а не с чем-то, или кем-то другим?
И тут меня накрыла очередная волна подозрений. «Что!?» - говорил во мне здравый смысл, - «Эльф по имени Добби на твоей площадке? Что за бред? Ты вообще в своём уме? Это же конченый кретинизм!». И сам себе отвечал – «Реальность в отличие от вымысла не обязана быть правдоподобной. И мы не знаем точно, эльф ли он на самом деле. Мы лишь предположили это по аналогии с его именем». «Правдоподобной?» - отвечал здравый смысл, - «Да уж, правдоподобие – это твоё слабое место. Взгляни правде в глаза – никакого Добби не было, это всё твой бред, твоя воспалена фантазия, также как и всё остальное. Ну, давай! Подумай сам, подумай об этой ситуации! Рассмотри её со всех сторон».
И я стал думать. С одной стороны это действительно было бредовенько. С другой Агата видела Добби.
-Агата, ты только что играла с дядей? Помнишь, ты каталась с ним на карусели, вы играли в догонялки и в прятки?
Она молча посмотрела на меня, и нахмурила бровки, силясь понять, о чём именно я говорю.
-Агата, ты расскажешь маме, как ты играла с дядей? – попробовал я ещё раз.
-Дядя, - сказала она. То ли утвердительно, то ли вопросительно.
-Да, дядя, - обрадовался я, - ты же видела этого дядю?
Но ей уже наскучил этот нелепый разговор, и она вертела головой по сторонам. «Ох», - подумал я, - «От неё никогда нельзя получить чёткий и ясный ответ. Была бы она постарше. Хотя, может, тогда бы она его уже не видела бы?»
В этих размышлениях мы держали путь в сторону дома по слякотному февральскому снегу. У меня в голове стояла картинка, как вслед нам из жёлто-синего домика смотрят жёлтые глаза нашего нового знакомого. Уж не знаю, так ли было на самом деле. Чем дальше, тем больше я запутываюсь. Надо бы опять увидеться с Ирвином. Или с Олегом. Он должен что-то знать об эльфах, и порталах, раскиданных по городу. А ещё мы с ним не договорили. Со всей этой галиматьей, я отчаянно нуждаюсь, как в дозе, в постоянных подтверждениях того, что я не схожу с ума. Ну, или хотя бы не я один…
Но почему-то же никто не видит этого чёртового эльфа!? Почему? Мне нужны более надёжные свидетели, чем моя двухлетняя дочь! Да, я знаю, что в чём-то она адекватнее меня, но мне этого мало. Недостаточно.
Я пришёл домой. Дома были тесть с тёщей. Ирка как раз ждала нас, чтобы забрать ребёнка, и уехать на пару ночей к родителям. Я подождал, пока они уедут, закинулся кофе с сухарями, глянул паблик, и новостную ленту, понял, что не могу ни на чём сосредоточиться, собрался, и вышел из дома. Я направился в сторону Сокола.
По дороге ничего интересного не произошло. Ни тебе драконов, ни тебе цветов. Дома скромно хранили свои привычные, и незаметные для любого обывателя цвета. Я вышел из метро, и направился к дому, в котором когда-то жил мой брат. Долго топтался у домофона, пытаясь вспомнить нужный мне номер квартиры – безуспешно. В итоге из подъезда вышла бабушка со стрекозиными очками в пол лица, и я проскользнул внутрь. Лифт отвёз меня на десятый этаж, и я нажал на кнопку звонка.
Некоторое время мне никто не отвечал, а потом я расслышал приглушённое «кто там?». Голос, судя по всему, принадлежал ребёнку.
-Меня зовут Говорун, - громко признался я, хотя уже понял, что ловить, кажется, нечего, - Скажи, а Олег дома?
Детский голос сообщил мне, что никакого Олега здесь нет, и быть не может. И он мне ни за что не откроет. Просто без вариантов.
Я порадовался за родителей этого бдительного мальца, спустился, и побрёл обратно к метро. Небо постепенно темнело. Внутри у меня происходило чёрти-что. «Если обнаружишь себя в дурке – возвращайся» - припомнил я слова Олега. А иным путём мне к нему никак не попасть? Слишком кружной выходит маршрут. Что-то не хочется таким образом ноги бить. Хотя, если и дальше дела пойдут подобным образом…
Выйдя на ВДНХ, я решил сделать крюк через детскую площадку, чтобы ещё раз посмотреть на своего нового знакомца, и убедиться, что тот всё ещё есть. По дороге я купил эклеры, заглянул в кофейный киоск, и взял два стаканчика с капучино. А потом битых полчаса бродил по опустевшей к вечеру площадке и её окрестностям с кофе и эклерами в руках. «Добби. Добби!» - звал я проклятого эльфа. То шёпотом, то громко, иногда посвистывал. Со стороны можно было подумать, что я ищу собаку. Мерзавца нигде не было видно.
Я чувствовал себя разбитым. Присев на песочницу, я отхлебнул сначала из одного стакана, потом из другого. Поставив оба на бортик, я взял в руки пачку с эклерами.
-Я распечатываю, - сказал я в слух таким тоном, каким говорят о поступках, которые на самом деле не собираются совершать, а хотят только получить реакцию на эту ласковую недоугрозу. Но никакой реакции не было. Паршивец не собирался появляться. На секунду я представил, как он в отчаянии прыгает передо мной, а я его просто не вижу потому, что непростительно вырос за последние несколько часов. Но потом я подумал, что он мог бы взять эклер и кофе независимо от того, вижу я его, или нет. Я посмотрел на кофе – на месте; пересчитал эклеры – все на месте. Тогда я достал один из них, и начал медленно есть. Я ел этот эклер так, как будто хотел поиздеваться над голодающим африканским ребёнком, в мольбе простёршимся передо мной. Я был непреклонен, и аппетитно причмокивал, и говорил «ммм…» в блаженной истоме возводил взгляд к небу прямо у него на глазах. Весь мой вид говорил о неземном наслаждении от божественного яства.
Добби не появлялся. Вздохнув, я положил оставшиеся эклеры на бортик песочницы, поставил рядом с ними один из недопитых стаканчиков кофе, и пошёл прочь.
Отойдя на расстояние, показавшееся мне приличным, я спрятался за дерево, и стал из-за него следить за оставленной приманкой.
Стоял там до тех пор, пока не стемнело окончательно. В парке зажглись фонари, а стаканчик случайно пнул кто-то из детей, выведенных на вечерний выгул. Эклерам, кажется, тоже досталось. Я пошёл домой.
8
Чудеса не случаются с теми, кто в них не верит. Верно также и обратное. Тот, с кем случаются чудеса – верит в них. Было бы странно, если бы нет. Я, чёрт его дери, верю в эти трижды мать его чудеса. Но они держат со мной дистанцию. Появляются, поворачиваются так и эдак, красуются, а потом исчезают. И я сижу, как дурак, и думаю – может мне почудилось? Но может ли чудиться постоянно? Это ли называется сумасшествием? Или они и в самом деле играют со мной… Но зачем?
Я начинаю ненавидеть свой холодильник. Открываю его – за полками мой лес. Он уже стал моим. Я знаю эту картинку во всех подробностях – она всегда одна и та же. Лунный свет, тени, светлячки, фонари. Я видел её всего раз наяву. И раз десять во сне. В первый раз это был нормальный такой портал. Сейчас едва виднеется между миской с винегретом, и банкой с малосольными огурцами. Чуть-чуть. Окошко пятнадцать на пятнадцать. «А чего так мало-то!?» - ору я в это окно, благо никого нет дома – хоть оборись. «А полки убрать вы не собираетесь?» - обращаюсь неведомо к кому. Но полки на месте. Немного леса. Робкий запах прелой листвы пробивается сквозь ядрёные кулинарные ароматы разного срока годности, заботливо оставленные для меня женой. Закрываю дверь. Открываю снова. Винегрет есть, огурцы на месте. Окно исчезло. Обшариваю руками внутренности холодильника. На ощупь всё вполне обычно, и даже током меня не бьёт. Но ведь только что было окно!
За последний месяц я очень устал. Меня будто кто-то водит за нос. Как будто кто-то мне показывает кусочек какого-то прекрасного удивительного интересного мира, а потом захлопывает дверь перед носом. У меня так и не получилось найти снова портал ни на Басманной, ни на Ордынке. Даже дворов тех как будто нет. Рваные ботинки больше не говорят со мной, не мигают нарисованными глазами, радужный мячик в кармане – просто мячик. Что я только с ним ни делал – просто прыгает и всё, никаких чудес. Прожжённую клеёнку поменяли на целую – никаких следов. Чёртов Добби с площадки в Останкино не показывается на глаза. Никаких больше драконов в небе. Окно в холодильнике!
-Откройте, суки!!! – кричу я, барабаня в белоснежную дверь так, что магнитики сыплются на пол. Открываю – ничего. Винегрет, огурцы.
-Я был на Соколе! Там нихера! – ору я огурцам и винегрету, - Как мне найти Олега!?
Хохоча, сползаю на пол. Вот теперь я и в правду похож на сумасшедшего – представляю, как выгляжу со стороны. Да, да. Именно так сумасшедшие себя и ведут. Слава богу, жена уехала на ночь к матери…
Никто не помешает мне закатываться хохотом, валяясь на полу, и барабанить по всему, что попадается под руку. Этим-то я и занимаюсь…
9
Меня зовут Говорун. Мне без малого двадцать восемь лет. Я получил это имя, когда ещё учился в школе. Мне было пятнадцать, и я впервые решился ночевать где-то вне дома. Это был обыкновенный по тем временам флэт – однушка, где перманентно жило энное количество людей, каждый из которых был в среднем на пять-десять лет старше меня, и уже успел основательно изгадить свою жизнь. От обилия впечатлений и эмоций я довольно долго мешал спать обитателям квартиры, за что получил несколько отеческих пинков ногой, был основательно побит подушками, и, собственно, заработал имя, которым зовусь уже добрую половину жизни. У меня двое детей, два и шесть, девочки, от разных женщин. Сейчас моя жена беременна, и где-то в течение грядущей прекрасной весны у меня родится третий. Мы не знаем, кто, так как ещё не делали узи.
Я промышленный альпинист, вегетарианец, приверженец традиционного уклада семьи, уважительно отношусь ко всем религиям, но сам нахожусь вне конфессий, автостопщик, гитарист, в прошлом хиппи. Мы с женой являемся сторонниками здорового образа жизни и питания, домашних родов, грудного вскармливания, альтернативного образования, разностороннего духовного развития. Мы не доверяем врачам, официальной медицине, СМИ, политикам, школьному образованию, системе воспитания в детских садах. Со скепсисом относимся к техногенному пути развития.
Чтобы вы до конца поняли, что я за человек, добавлю, что я знаком с психоделиками, и встречаюсь с ними пару тройку раз в год. Ещё я пишу сказки. У меня есть паблик. Я собирался выпустить книжку, но уже девять месяцев жду, пока одна барышня нарисует мне картинки. Давно уже пора бы перестать, и найти другого художника, но у меня сейчас просто нет денег, а бесплатно никто этим заниматься не будет.
Да. Самое главное. Теперь я точно знаю, что сошёл с ума.
Неудивительно - скажете вы. И я уже вижу заголовок где-нибудь на десятой странице дешёвой еженедельной газетёнки – «Вегетарианец свихнулся на почве религии, наркотиков и гомеопатии, которой его накормила жена». Вижу также почтенных граждан, кое-что понимающих в этой жизни. И то, как они за завтраком обсуждают вегетарианство, и гомеопатию, а также вред, наносимый всякими сектантами обществу. И почтенный отец семейства заявляет, гневно тряся щеками «Работать им всем надо! Надо отправить каждого на завод, и приковать цепью к станку! А других в поле. Вот тогда будет порядок!». Я всё это вижу. Да, вполне возможно, что мой образ жизни может показаться располагающим к сумасшествию тем, кто ведёт жизнь, кардинально отличную от моей, и настолько же кардинально похожую на миллионы других. И мы не будем сейчас это обсуждать. К тому же готов поспорить, что никому из тех, кто ценит в жизни стабильность больше всего другого, не стучался в окно говорящий ворон.
И тут встаёт вопрос. Чудеса случаются лишь с теми, кто в них верит, или же в них по большому счёту верит только тот, с кем они происходят? По своему опыту сказочника, могу сказать, что многие люди рассуждают о других измерениях, волшебных существах, населяющих город, всяческих необъяснимых, но прекрасных происшествиях. Но верит ли в них кто-то на самом деле? В глубине души мы всегда знаем, как дела обстоят на самом деле. Моя жена из тех, кто читает Макса Фрая и Нила Геймана на ночь, а утром рисует дерево на стене. Листья этого дерева закручиваются в спираль, а вдоль кроны идёт надпись эльфийскими рунами. Ты смотришь на него, и его ветви начинают шевелиться, из листвы выглядывает мелкая разноцветная живность, а на душе становится спокойно и хорошо, а если уснуть под ним – увидишь волшебные сны. Моя жена из тех, кто может рассказать пару историй про кусок горной породы, найденный на берегу моря. Это будут истории с участием всех четырёх стихий, персонажей древних мифов различных народов, и местных божков, которым ещё поклоняется пара дюжин старух в самой чаще леса. Моя жена из тех, кто может поверить в то, что верит в любые чудеса. Но, как и все остальные, кроме совсем уж выживших из ума, она не будет верить в них в глубине души.
А я как раз выжил из ума. И, видимо, поэтому, ко мне прилетел говорящий ворон. Я уже рассказывал об этом, так ведь? Я рассказал о нём жене. Я сказал, что это он прожёг клеёнку на кухонном столе, я ведь не курю уже три года, ты ведь знаешь. Она сделала вид, что поверила, и даже поддержала мою «шутку», сказав, что пусть в следующий раз он приносит с собой пепельницу. Но в уголках её глаз я видел недоверие, и озабоченность ситуацией. Ведь если я нарушил обет, и закурил – как знать, какой обет я ещё могу нарушить? Так и выходит, что на словах мы верим в сказки, а на деле начинаем терять доверие к людям, которым пришлось соприкоснуться с ними напрямую.
**
-Я решительно сошёл с ума.
-Всё-таки решил, что сошёл?
-Я ничего не решил. Просто говорю, как есть.
Пару часов назад я позвонил Ирвину, и мы слонялись с ним дворами и безлюдными улочками в окрестностях Чистых Прудов. Мы с ним были знакомы года три- четыре. Он был художником, и хорошим другом. Хоть он и был частенько на мели, но при этом он был одним из немногих, кто не повёлся на сказки о том, что счастье можно приобрести на хорошо оплачиваемой должности, к которой нет пути без высшего образования. Он просто делал то, что ему нравится, и делал это настолько хорошо, что худо-бедно, но хватало на жизнь. Мой боевой пиджак был разрисован его рукой, и хочу сказать, что с тех пор он является самой дорогой для меня деталью одежды.
Ещё Ирвин был бабником. Его цепкий глаз не пропускал ни одной юбки, но при этом заговаривал он далеко не с каждой, так как имел довольно высокую планку. При этом его моральные принципы позволяли ему спокойно менять один объект своего сексуального терроризма на другой, главное чтобы все они находились выше этой планки. Как он сам выражался, благодаря такому подходу жизнь его играла особыми красками, которые он, собственно, и использовал для своих холстов. Разнообразие женщин служило для него особым источником вдохновения. А картины у него выходили и в самом деле потрясающие. Я иногда замечал ему, что если бы он нашёл себе токового менеджера, то стал бы довольно успешным и высокооплачиваемым художником, на что он неизменно отвечал мне «Всему своё время, Говорун. Менеджер появится, когда придёт срок». Против этой философии возразить было нечего.
Он ходил в клёшах, и старенькой кожаной куртке. Весь его прикид был расписан причудливыми узорами, вязью, звёздами, пламенеющим небом, дорогой, вьющейся откуда-то из-за воротника. На ногах имелись ботинки со вставками, разрисованные разноцветной спиралью с центром на носках. Так что в целом он смотрелся, как дорогой автомобиль с качественной аэрографией. Он всегда был гладко выбрит, имел идеальный пробор, выбритые виски, загадочную улыбку неформатного художника, и взгляд бездонно голубых глаз, способный повалить с ног любую особь женского пола вне зависимости от возраста, и семейного положения.
-Ты мне позвонил, чтобы я в очередной раз тебя переубедил? – спросил он меня, впечатывая в асфальт куски тающего снега.
-Да. Думаю, что главным образом за этим, – сказал я с тяжёлым вздохом.
-Хорошо. Давай ещё раз. Мы с тобой вместе прошли через нарисованную на стене дверь, и попали со двора на Басманной во двор на Ордынке.
-А потом я потратил три часа в бесплотных попытках найти эту дверь на Басманной, и ещё два часа потратил на поиски двери на Ордынке. Так же безуспешно. Даже дворы те не нашёл.
-Как так не нашёл?
-Да вот так не нашёл. Я помню примерно, где они были. Я облазил, клянусь тебе, все дворы в окрестности. И несколько из них вроде и похожи, но не те. Во всяком случае, нигде никакой двери нет.
-А кирпичная кладка?
-Она встречается периодически, но я никак не могу понять в каком из дворов та самая.
-Ну, пойдём, поищем вместе.
-Пошли.
-Пешочком?
-Давай.
-Куда сначала?
-Давай на Басманку. Онапоближе.
И мы направились в сторону Старой Басманной, чтобы попытаться отыскать портал вместе.
-Едем дальше, - продолжал Ирвин, - твоя мелкая говорила с твоими ботинками.
-Да. Вроде как говорила. А ещё она говорила с гремлином на детской площадке.
-С гремлином?
-Да. Она называла его «дядя».
-Да? Что это был за «дядя»? – со смехом спросил он.
-Я так и не понял. Какой-то гоблинообразный хрен чуть выше неё самой. По виду что-то среднее между Горлумом Толкиена, и Добби из Гарри Поттера.
-Очень интересно. И как его звали?
-Добби, как ни странно.
-Да. Действительно странно.
-А ещё его больше никто не видел. Только мы. Причём Агатка не придала этому какого-то большого значения. Она, кажется, не обратила внимания, что что-то тут не так.
-Другие дети его не видели? Даже маленькие? Двух, трёх лет?
-Кажется, нет. Хотя с другой стороны, может, они тоже не придавали значения его присутствию. Сам он сказал, что его, кроме нас видел ещё только один мальчик. Вообще тут странная ситуация.
-Ты сам одна большая странная ситуация, - хохотнул Ирвин.
-Да уж. А когда я пришёл навестить его во второй раз – его нигде не было, хотя он сказал, что не может уйти с площадки. Пол часа я там шастал.
-Не может уйти с площадки? Почему?
Я пересказал Ирвину то, что рассказывал мне Добби.
Мы шли некоторое время в молчании. Потом я рассказал ему о том, что все остальные чудеса от меня тоже попрятались, и не хотят выходить. То есть выходят, но только тогда, когда сами пожелают. И я никак не могу обнаружить их на прежнем месте тогда, когда сам захочу. Ирвин заметил, что на то они и чудеса, чтобы своевольничать подобным образом. Если бы они всегда были бы в одном и том же месте, они из чудес превратились бы в облезлую повседневную реальность вроде советских обоев, и пятидневного рабочего дня. В этом был какой-то смысл. Мне немного полегчало.
Здорово, когда рядом есть кто-то, кто может убедить тебя в том, что твоё сумасшествие и не сумасшествие вовсе. И вообще в порядке вещей. Я подумал о драконе, которого видел в московском небе. Интересно, увижу ли я его ещё? У него ведь должно быть какое-то логово? Где в Москве может жить дракон? Может он в пригороде живёт? Чего ему, лететь то не далеко с таким размахом крыльев. Да, я, пожалуй, всё прощу моему помешательству, если оно позволит мне найти дракона!
Тут моё воображение разыгралось, и я начал в красках представлять – каково это повстречать дракона в реальной жизни. Дракон в моём воображении вышел очень живой и органичный. На какой-то момент я даже почувствовал жар его раскалённого тела. На какое-то мгновение я был ослеплён нестерпимым блеском его золотой чешуи. На какую-то секунду я ощутил священный страх и трепет перед величием этого создания. Вот это да! Целый, настоящий дракон! В моём городе! На какой-то миг я стал счастливым.
За всем этим я не заметил, как мы с Ирвином пересекли Садовое Кольцо.
**
Со Старой Басманной Ирвин уверенно повёл меня в один из дворов.
-Ну вот же он, я его хорошо запомнил.
Интересно, как я мог его не найти? Это же правда так просто. Я должен был зайти сюда во время своих поисков, но почему-то не зашёл. Или заходил, но не понял, что это тот самый двор? Всё на месте. Вот скамейка, на которой мы пили пиво. А вот дверь…
Дверь была приоткрыта. Как чудно это выглядело. Участок кирпичной кладки, под небольшим углом отходящий от остальной стены. Нарисованная баллончиком чёрная ручка казалась объёмной. Мы переглянулись, и подошли поближе. В эту секунду дверь распахнулась, и из проёма, чуть не столкнувшись с нами, вышел человек.
-О, Ирвин! Как я рад тебя видеть! – сказал он моему товарищу.
У Ирвина отвалилась челюсть. Перу секунд с поражённым видом взирал на незнакомца, а потом по его лицу расползлась широченная улыбка. Глаза засияли, он с воплем бросился обнимать вышедшего из двери.
-Ты вернулся! – орал он на весь двор, - Чёрт возьми! Как я офигенно рад! Давно? Почему ты мне ничего не сообщил, сукин сын!?
Человек молчал, но по выражению его лица, и тому, как он обнял Ирвина в ответ, было ясно, что он тоже очень рад встрече.
-Говорун! – Ирвин обернулся ко мне, - Это Янг! Помнишь, я тебе рассказывал?
-Помню, - ответил я, и подошёл к ребятам, - рад встрече, Янг.
-Здравствуй, - Янг пожал мне руку, и посмотрел на меня сияющими глазами. Я ни у кого никогда таких не видел. Они как будто смотрели сразу внутрь, и обнимали там всё, укутывали тёплым маминым одеялом.
-Говорун сказочник, - представил меня Ирвин, - а ещё он недавно сошёл с ума.
-О,- какая прекрасная новость! – Янг заулыбался ещё шире, - А я как раз собираю сумасшедших людей.
-Собираешь сумасшедших? – удивился я, - для какого-то дела?
-Не для какого-то, а ещё для какого! – Янг со смехом развёл руками, чтобы описать масштаб своего дела.
-Расскажешь? - спросил я его.
-Всему своё время, - ответил мне этот пришелец, и я понял, что у них с Ирвином действительно должно быть много общего.