КАК ЗА 8 ЛЕТ ИЗМЕНИЛИСЬ ВАРАНАСИ И САРНАТХ
Индия – огромная страна. Столь огромная, что это всегда удивляет людей в первый визит, непременно желающих успеть вовсюда. В заблуждение вводит карта: ведь Индия находится у экватора, а Россия у полярного круга – где глобус на плоскости растягивается. И северные просторы выглядят неправомерно большими, а южные кажутся совсем маленькими. Но если не иметь в виду Алтай или Дальний Восток, расстояния в Индии сравнимы с нашими.
От Аджанты до Варанаси мы ехали сутки. Поезд Джалгаон-Варанаси проходящий, и посадка была экстремальная. Пока я удостоверилась, что этот поезд действительно наш, пропустив четыре предыдущих: которые тоже вполне могли быть нашими, пришлось запрыгивать в него на ходу, и искать вагон внутри поезда. На наших местах уже друг на друге сидели индусы среднего возраста. Они, правда, тут же подвинулись, и прогонять мы их не стали: им было ехать 15 минут от города, где они работали (с зарплатой 3500 рупий: 80$ в месяц) до станции, где они жили. Они были приятные и милые люди, и ежедневно катались туда-обратно, используя проходящие поезда как электричку.
За несколько часов до Варанаси из окна поезда виден большой город Алахабад: в слиянии Ганги и Джямуны, что придает ему размах и делает местом паломничества. Считается, что еще одна, невидимая священная река Сарасвати: супруга Брахмы и речь богов — присоединяется к ним в месте их слияния. Это тоже святой город, где проходит Кумамела, и если бы не слава Варанаси, он был бы ничуть не хуже. Он расположен между Варанаси (на Ганге) и Агрой (на Джямуне): если курсировать близко от столицы, можно посетить и его. В древние времена он был известен как Праянг. В нем сохранилась колонна Ашоки 232 г. до н.э., сообщающая о победах этого императора. А имя города Аллаха он получил в 1584 г. при Акбаре, самом великом из могольских императоров. В месте слияния рек Акбаром построена крепость (где и стоит колонна Ашоки).
Тысячи паломников приходят сюда совершить омовение на праздник Маг-мела, проходящий каждый год с середины января до середины февраля. Раз в 12 лет он совпадает с Кумамелой. Здесь эффектны закаты и восходы, и так же, как в Варанаси, туристов ожидают лодки для утренних и вечерних прогулок (только дешевле). Здесь же, у форта, храмы Ханумана и Паталпури. Аллахабад поменьше, чем Варанаси, и, надеюсь, не столь оживленный.
Варанаси — город, известный церемониями сжигания умерших и поклонения матери-Ганге. Эти церемонии проходят во многих местах Ганги и других индийских рек: все они почитаются как матери и потому святы. Но Варанаси – особое место паломничества. В нем полторы тысячи храмов и 84 гхата — храмовых спуска к воде, что используются для служб и омовения. Здесь Ганга принимает форму лука — что усиливает священное значение этой реки. И здесь находится одна из главных 12-ти святынь Шивы: храм Вишванатха, где расположен вечно изучающий энергию Йотирлинг. Варанаси называют городом Шивы (и это подобно тому, как если бы у нас какой-то город имел эпитет града Святаго Духа).
Легенда Вишнешвара — миф о сотворении мира. Чтобы возродить этот мир в лучшем качестве, Творец из изначальной формы небытия создал форму существования, произведя Пурушу и Практити (дух и природу). И за пределами бытия Шива собственной аурой создал прекрасный город Панчакоши (панча — пять, и это название перекликается с символом пятиглавой кобры, который часто можно видеть над шивалингамами). Там жили Вишну и Лакшми (образ спящего Вишну, плавающего по океану вечности на змее Шеше). Из пупа Вишну родился цветок лотоса с Брахмой внутри. Брахма создал замечательную Вселенную с 14-ю мирами.
Чтобы спасти жизни тех, кто связан действиями кармы, Шива изолировал от нее Панчакоши. Но послал в смертный мир спасительный Йотирлинг Муктидаяк (“дарующий освобождение”). Он достал его из своего трезубца, и этот Йотирлинг не будет разрушен даже во время Пралаи. Когда день Брахмы кончится, Шива вновь укроет сияющий лингам в своем трезубце: как спасение для верующих, которые воспримут от него вечную жизнь.
Вечность Йотирлига переходит и на сам святой город Варанаси. Как священное место индусов, город неоднократно подвергался нападкам мусульман (в период с 1033 по 1669 гг.). Храмы разрушались, и вместо них строились мечети. Но Варанаси выстоял как самый знаменитый центр индуистского паломничества. Англичане тоже ничего не смогли с этим поделать. Сколько ни противно это было их христианским традициям, они вынуждены были узаконить и ежедневную пуджу Ганге, и ритуальное сжигание умерших на ее берегах.
По легенде, даже когда Вселенная погрузится в воды Пралаи, это не затронет город Шивы. Ведь он разрушает лишь иллюзорное, освобождая от пут времени. Поэтому даже те, кто никогда не надеялся на спасение, в святом городе Варанаси могут достигнуть освобождения от уз кармы.—
Так велика вера индусов в святой город и его нетленную святыню: излучающий энергию вечности Авимуктешвар Йотирлинг: Вишнешвар, описанный выше. А для иностранцев это — “золотой храм Шивы”: из-за золотой башни главного храма комплекса Вишванатха, около 400 м высотой. В XIX веке ее покрыл золотом царь Ранджит Сингх. Большой колокол Вишнешвара был подарен королем Непала, а сам храм в его современном виде был отстроен в 1777 г. С середины XVIII века, по окончании владычества великих моголов, активизировалась реставрация старых храмов Варанаси и постройка новых.
Мы прибыли в Варанаси во второй половине дня: город был запружен транспортом. Рикша вез нас к гостинице очень кривыми путями, не давая бросить взгляд на Гангу — отчего мы сначала увидели святой город явно не с той стороны. Нужно было поменять деньги — рикша уверял, что госбанк закрыт, и предлагал нас отвезти к частному банку. Но я настаивала и оказалась права: деньги мы поменяли. Потом он нам сосватал гостиницу в Сингх Guest house, недалеко от Ганги, с более-менее нормальным тарифным листом (1-местный номер — 100 рупий, 2-местный — 150, 2-местный с ванной — от 300 до 600. Мы взяли два 2-местных номера с ванной, заплатив 200 за каждый).
До пуджи еще оставалось время, и я устремилась в те храмы, где была раньше (к счастью, они были в пешеходной досягаемости от гостиницы, и там работавший молодой человек взялся нас проводить). За восемь лет там произошли перемены. Древний красный храм Матери-Дурги стал открыт для посетителей-иностранцев, так же, как и низкий приземистый храм обезьяньего бога Ханумана, помощника Ситы и Рамы.— Только требовалось сдать фотоаппараты и другие вещи в камеру хранения, и на входе производился тщательный обыск. Это казалось немного нелепым, но настроения мне не испортило. А для девочек было лучше, чем нежели бы их не пустили.
Храм Дурги подреставрировали: он стал не таким темным. Количество палаток с сувенирами вокруг увеличилось. В храме Ханумана тоже что-то поменяли, устроили сосуд для омовений, и стало оживленнее. И в том, и другом храме было приятно — хотя мы как всегда торопились. Остаться подольше, чтобы проникнуться местной энергией и их радостной атмосферой, вроде не было повода.
На бегу наибольшее впечатление производит храм Тулси Манас: на втором этаже которого расположен механический кукольный театр, иллюстрирующий “Рамаяну” и другие мифы.
“Во что же они верят!”— воскликнула моя старшая спутница, увидев кукол. По периметру этого храма есть живописные сцены, последовательно воспроизводящие эпизоды “Рамаяны”, а в торце — много изображений богов. Я немного задержала своих экскурсантов индийскими мифами. Но храм есть храм: люди сами должны искать то, что откликается душе.
Потом молодой человек из гостиницы проводил нас к реке. На причале стояло множество длинных узких лодок. Он вызвал своего знакомого лодочника, и мы поплыли вдоль населенного берега Ганги смотреть вечернюю пужду. Плыть пришлось долго — минут сорок: наша гостиница была не у главного гхата, а чуть поодаль. Служба уже началась, и громкоговорители разносили ее по реке. Часть гостей смотрела ее с лодок, часть с крутых ступеней Варанаси (в половодье затопляемых водой), где были на сей раз специально устроены сиденья.
Гостей было много — и гибкая страна Индия пошла им навстречу: решив преподнести им то зрелище, на которое они рассчитывали. Восемь красивых юношей в одинаковых браминских одеждах действовали в такт, размахивая прекрасными опахалами из павлиньих перьев. К цветным зонтикам над ними (зонтик — символ царственности и добродетели) были привязаны колокола, в которые они звенели тоже в такт. И вместе, ловкими движениями лили воду Ганги — не поняла куда: к счастью, не на гостей, но, похоже, что и не на святыни тоже. К реке в такой ситуации было не подойти, хотя мальчики продавали сидящим в лодке тарелочки из листьев со свечками, которые надо опустить в реку за своих родных и близких.
“А за умерших?”— спросили мы мальчика.
“Нет только за живых”,— сказал он. По индийским представлениям, умершие в этом не нуждаются: им и так хорошо.
Конечно, это уже не была та скромная и проникновенная церемония, в которую мы окунулись с головой в начале моего первого путешествия — и которая с первых дней привязала нас к этой загадочной стране. Но в Индии есть все — и метрах в пятидесяти от главного шоу, на свободных ступенях у самой реки, стояла небольшая толпа индусов, с обычным, пожилым и ненарядным, а на иностранный взгляд и вовсе оборванным, священником, который служил у воды обычным способом, держа в руке пирамидку огненной спирали. Что ж, каждому свое.
Колокольный звон и музыка закончились, и мы доплыли еще чуть дальше, посмотреть в темноте на огни погребальных костров. “Это не надо снимать,”— сказал гребец. “Конечно, не надо”,— согласилась моя старшая спутница. А я попросила гребца перевезти нас на другой берег Ганги: в декабре она была неширокой. Я думала искупаться на этом пустынном, затопляемом водой берегу. Но на берег было не выйти: ила было по колено, и пришлось купаться с лодки. Девочки с лодки купаться не стали, но убедились, что вода в Ганге чистая. А я после купания обрела свежие силы.
Варанаси — центр ткачества, и там стоит покупать одежду. Со свежими силами, гуляя по магазинам близ главного гхата, нам удалось очень дешево купить прекрасные шелковые сари в магазине Манмохини хандлум — на проходе от Main Ghat к храму Вишванатха. Когда молодой человек из гостиницы узнал, сколько мы заплатили, он уже сам не стал нам в очередной раз предлагать съездить в ним на фабрику. Для себя я правда сари не покупала, довольствуясь тем, что у меня уже было: столь роскошное сари сложно решиться использовать как дорожную одежду. Я мало носила сари в эту поездку, но в Варанаси одела: все-таки святой город.
После этого на радостях мы завернули в ресторанчик поесть жареной картошки, и это затянулось до 11 вечера. Хотя на следующее утро мы встали в пол-шестого, но на утреннюю пуджу уже не успели. Наш юный худой гребун шевелился на редкость медленно. Мы с удовольствием сами сели бы на весла — но он не поддержал нашу инициативу. Скромно улыбаясь, он воспринимал наши посылы как шутку: мы были не из его мира. Мы были теми, кого следовало обслуживать, и в этом – заложниками ситуации.
“Всем советую: перед отплытием покормить своего гребца,”— смеялась моя спутница, снимая на камеру лодки, которые уже плыли нам навстречу в обратном направлении.
Полюбовавшись утренним Варанаси: высоким берегом с храмами, чуть освещенным заспанным солнцем в дымке, мы доплыли до “Золотого храма” Шивы. До него надо подняться по ступеням наверх, и он настолько затерян среди узких улиц, что мы не сразу его нашли. Храм Вишванатха был открыт, но нас ожидало то же нововведение, что в храмах Дурги и Ханумана — обыск при входе, вдобавок центральная часть храма, с золотым куполом, серебряными дверьми и йотирлингом — оставалась закрытой для иностранцев. Поскольку вещей в такой ситуации лучше не иметь, мы сходили туда поочереди. Оставшиеся с вещами пока торговались в одной из многочисленных лавок, служащих обрамлением даже таких узких улиц, как в центре Варанаси.
Весь храмовый комплекс был втиснут от одной улочки, круто спускавшейся вниз к гхатам, до другой. Вдоль дорожки посредине торговцы продавали бело-розовые лотосы, масляные свечки и статуэтки богов. Индусы в обоих направлениях курсировали по этому узкому и длинному, и не так чтобы чистому проходу. На золотую башню храма можно было лишь взглянуть, поднявшись по ступенькам напротив. “Ну и правильно,— сказала моя старшая спутница, разочарованная тем, что Золотой храм Шивы оказался столь немонументальным и неторжественным, да к тому же еще недоступным.— Нечего там иностранцам и делать.”
Я было хотела пройти мимо полицейского к йотирлингу, но в компании не чувствовала себя уверенно. “Вы индуска?— тоже неуверенно спросил полицейский, глядя на мое сари.— Это только для индусов.” Я не стала спорить, поскольку у моих спутниц не было куража ходить по Варанаси в сари. Мы только прошли в ту часть, которая была открыта: где были многочисленные алтари всех главных богов: скульптуры XVIII века, с круглыми и мягкими чертами лиц, немного наивные на современный взгляд. И какой-то пандит у храма Солнца-Сурьи завязал мне на руке на память ленточку.
На обратном пути мы разделились. Наша младшая спутница, которая забыла в поезде кроссовки, отправилась в обувной магазин и по дороге забрела в оранжевый храм Кама-сутры. Имея деревянные резные колонны, он постоянно обновлялся, частями: одни панели с годами убирались, на их место ставились другие. А нас узкие улочки вывели сначала к овощному рынку с очень дешевыми ценами, который располагался прямо на земле. А потом к набережным, где под утренним солнцем уже вовсю шла стирка. На ступенях сохли яркие ткани, сидели индуски в живописных сари, и лежали маленькие пестрые козочки разной расцветки. Коровы предпочитали песчаные отмели.
Мы посетили древний храм Кедарнатаха, над высокими ступенями Кедар гхата, где темных каменных богов и шивалингам почитали бутылочками с сывороткой (мне тоже ее захотелось при ярком солнце, на каменных ступенях Варанаси). А потом пешком добрались до гостиницы принимать душ. Днем в купальнике в Варанаси уже не поплаваешь, не оскорбляя чувств местного населения — только если в одежде. Тем более не искупаться, когда в центре идет стирка. Желтый цвет Ганги в Варанаси создают глина, песок и ил, и непрозрачная вода выглядит грязной, — хотя и глина, и серебро, которое в ней содержится — естественные очистители.
* * *
В 11 утра, то есть по-местному уже в середине дня, вчерашний рикша должен был отвезти нас в “олений парк” Сарнатх: место просветления Будды. Он чуть было не упустил свой шанс заработать: мы, не дождавшись его, с вещами пошли на дорогу: ловить другого — но он попался нам навстречу, оправдываясь, что опоздал из-за пробок. По дороге в Сарнатх мы снова досадовали на нескончаемый транспорт, который нашему юному скромному рикше обогнать не удавалось. Но вот город кончился, и ехать под пальмами стало приятнее.
В Сарнатхе рикша привез нас не к главному входу. Если восемь лет назад это было бы несущественно: олений парк был проходим насквозь, то теперь создало трудности. От джайнистского храма, куда мы зашли сперва, к огромной главной ступе было никак не попасть: всю территорию ограждала высокая сетка. Мы прошли дальше, зайдя еще в какой-то монастырь, но и там наткнулись на забор. От всех этих загородок парк Сарнатх мне показался совсем маленьким.
Ступа: одна из семи великих буддийских ступ мира — намного выше джайнистского храма, раньше, посреди свободного поля зелени тоже смотрелась более внушительно. И даже развалины монастырей, где некогда стояла колонна императора Ашоки с 4-я слонами: которую сегодня можно видеть на гербе Индии, не производили достойного впечатления. Светило солнышко, и в парке бегали детишки, приехавшие на школьную экскурсию.
За вход в Сарнатх взималась плата (100 рупий). Мы попробовали пройти по индийской цене за 10, попросив рикшу купить билеты, но контролер при входе нас не пустил, заставив купить билеты для иностранцев. На цветном билетике было написано: “только 2$” — и об ответственности каждого передать наследие будущим поколениям. Быть может так власти оправдывали цену — ведь еще недавно вход был бесплатным.
Однако в оправдание властей надо сказать, что деньги берут не просто так: реставрационные работы там действительно проводятся. Огромная ступа Будды сегодня вся в лесах. Быть может, восстановят надписи, которые некогда были высечены на ней? Ведь эту ступу во 2 веке до н.э. строил буддийский проповедник Ананда, чтобы увековечить учение буддизма. До этого три века учение буддизма передавалось изустно, и только при императоре Ашоке, осознавшему ценность буддизма и распространившему его в государственных масштабах основанной им империи, возникла идея записать учение. Надписи на ступе не сохранились, но само это мощное сооружение осталось, и, может, этого достаточно? Учение Будды и так знают все.
Мы видели процессию буддистов из Японии, которые в сопровождении нескольких монахов сели медитировать перед ступой — видно, что специально приехали ради этого. Духовный туризм популярен в Японии, и медитативное поле вокруг этой группы сразу ощущалось.
Но нас, северных жителей, столь ясный день и яркое солнце, пусть даже в светлой дымке, не располагали к созерцанию. Для компании, уставшей от избытка впечатлений, самым живым и ярким моментом были олени под деревьями: которым по легенде Будда прочел свою первую проповедь — как более благодарным слушателям, чем люди. С той поры, как я была в Сарнатхе, олени очень размножились: сегодня их там гуляет несколько десятков — и молодых, и с ветвистыми рогами. Правда, питомник с крокодилами, который был рядом, исчез: остался пустой желоб, даже без воды.
Мы посидели в развалинах и с удовольствием покормили оленей стручками от съеденного нами гороха. С развалинами контрастировал красивый современный буддийский храм на краю парка, с изображением пяти учеников Будды в беседке — построенный обществом Махабоддхи в 1931 г. Потом мы приятно прошлись по маленькому археологическому музею, оценив изящество древних скульптур, которые запали мне в душу в первый визит — и даже после храмов Эллоры и Аджанты не теряли своей привлекательности.
Правда, девочек успели достать местные молодые люди с бусами и слониками, и мальчики с корками для кормления оленей. Последней каплей были несколько юношей, выбежавших нам наперерез с бутылками воды — они были встречены дружным хохотом. А втюхать бусы молодым людям удалось. Ко мне они, к счастью, не приставали, и я в Сарнатхе даже отдохнула. Интересно, что 8 лет назад юноши пытались заработать, выступая в роли экскурсоводов. Сегодня они нашли, что на безделушках выиграть легче.
Пока мы гуляли, рикша ждал нас с вещами. К вокзалу снова пришлось пробираться через пробки. Поэтому мы ехали на станцию с запасом времени, и потратили его на то, чтобы найти Интернет. Ближайший Интернет оказался по индийским меркам далеко: минутах в 15 ходу. В сумерках мы сели на вечерний поезд в Агру, и утром были там.
КАК ПОПАСТЬ В ТАДЖ-МАХАЛ, МИНОВАВ АГРУ
После Дели и Варанаси, лишний раз ехать по запруженным улицам Агры не хотелось. Но тут все обошлось: мы попали в Тадж-Махал, миновав миллионный город. В Агре 5 вокзалов — и поезд, к счастью, приезжал на станцию Агра Форт. Этот вокзал, ближайший к знаменитому мавзолею, расположен прямо рядом с крепостью. Дорога к Тадж-Махалу идет мимо форта вдоль реки Джямуны и упирается в большой парк. Прогулявшись с час по этому парку, попадаешь в Тадж-Махал — словно никакой Агры вокруг нет.
Выгрузившись с поезда, мы сложили вещи в камеру хранения (до вечернего поезда: на Тадж-Махал дня хватит) и какое-то время отбивались от рикш, что непременно хотели нам показать 6 достопримечательностей Агры.
Кроме форта и мавзолея Мумтаз Махал, в этот список обычно входят: мавзолей Итамад-Уд-Даула — замечательный образчик мусульманской архитектуры, возведенный императрицей Нур Джахан в память ее отца на противоположном берегу реки Джямуны.
Мечеть Джяма Масджид, построенная шахом Джаханом в 1648 г.
Купол китайской могилы Чини Ка Рауза: китайского представителя при дворе шаха Джахана.
Сад Рам Баг, заложенный в 1528 г. Бабуром, первым из могольских императоров. Недостроенный мраморный храм Даял Баг.
А также Сикхандра: могила Акбара, самого великого из могольских императоров, отца шаха Джахана, построившего Тадж-Махал (это уже за пределами Агры, в 10 км от центра).
И Фатехпур Сикри: столица, возведенная в 1570 г. Акбаром, в 40 км от Агры, у жилища мусульманского шейха, по молитве которого у императора родился долгожданный сын. Туда добираться через задворки Агры больше часа.
Мы сказали наиболее настойчивому рикше, что хотим посмотреть только Тадж-Махал, и только пешком. Он объяснил, куда идти, и мы пошли вдоль крепости. Рикша увязался за нами: может, передумаем? Мне показалось непривлекательной пыльная привокзальная дорога, и я тут же перемахнула в зеленую зону ближе к крепости — через дырку в невысоком заборе. Девочки последовали за мной. Рикша же, обалдев от такого поведения европейских леди, кричал нам вслед: “Мадам! Мадам! Там дальше есть калитка!”
Говорят, в Америке нет заборов. Если это так, это единственное, чем эта страна лучше Индии.
Среди деревьев мы покормили обезьян с детенышами, но зеленая зона скоро кончилась, и пришлось снова выйти на дорогу. Можно идти либо вдоль форта по асфальту, либо по реке. В декабре широкое русло Джямуны почти лишено воды, и представляет собой неровное песчаное поле с камнями и мокрыми полосами. В туманной дали виднелся Тадж-Махал, подверждая верность избранного направления. Никакой набережной как обычно не было: только колючие кусты с коровами. И мы вернулись на асфальт любоваться крепостью.
Ее начал строить в 1565 г. император Акбар, и очень толстые стены крепости, под которыми глубокий ров, — впечатляют уже со стороны вокзала. Над стенами возвышается ряд резных каменных и белых мраморных строений и минаретов. Наиболее утонченной резьбой по камню славится форт, где был заточен Шах Джахан: когда сын отстранил его от власти, и строителю Тадж-Махала оставалось только любоваться величественным сооружением своей мысли.
Мы прогулялись вдоль всей крепости, но входить в нее не стали, тем более, что вход — с обратной стороны (не где пустыня реки, а где город). По асфальту мимо крепости проносились рикши и автобусы, но утром их было не очень много, и столько же велосипедов и телег. Так что в целом дорога создавала пустынное впечатление — для культурного центра большого города.
После круглой площади, где стоял очень современный по виду памятник какой-то эпической героине на коне, начинался замечательно зеленый парк с подстриженными кустиками. Там летали десятки совершенно зеленых попугаев и вышагивали павлины. Я всю дорогу охотилась с камерой за павлинами. Девочки сфотографировались на кривом поваленном стволе большого дерева, напоминавшем крокодила. Мы шли по главной дорожке парка практически одни — и пройдя его насквозь, подошли к левой стороне Тадж-Махала, где верблюды, вело-рикши и торговцы с сувенирными Тадж-Махальчиками ожидали туристов.
Мы не торопились: время у нас было, но Тадж-Махал решил испытать наше терпение. Там поутру гуляли вип-персоны, и полицейские у входа сказали, что меньше, чем через два часа, они не нагуляются. Тогда мы обошли Тадж-Махал с другой стороны: а вдруг где-нибудь есть дырка? Но он представляет собой неприступную крепость со всех сторон, не хуже форта, а со стороны реки обнесен колючей проволокой. Так что будь у нас даже веревочная лестница, она бы нам не помогла. Ведь в мавзолей вмонтированы драгоценные камни (хотя с другой стороны, сложно представить, чтобы кто-то сумел достать их из стен).
Сами вип-персоны, которых мы увидели снизу, с реки, казались обыкновенными милыми улыбающимися индусами в семейном окружении. Даже не было настроя на них сердиться: все же благодаря им мы совершили круг почета вокруг Тадж-Махала и посмотрели его с другой стороны. По реке внизу ходили маленькие белые цапли. Джямуна была совсем узенькой, хотя гребцы и тут перевозили желающих на другой берег. Там виднелись остатки крепости. Жаль, шаху Джахану не удалось там построить второй, черный Тадж-Махал напротив белого: это очень украсило бы противоположный берег, ныне совсем заброшенный.
Справа мавзолея Мумтаз Махал тоже пустынно: цветут кусты, гуляют козочки и коровы. И только с южной стороны уже не деревенское, а городское ощущение скопления маленьких, подпирающих друг друга домов, с кафешками и сувенирными магазинчиками. Местный торговец, в магазинчике которого продавались красиво инкрустированные блюда и столики, предложил нам сфотографировать Тадж-Махал с соседней крыши. Мы воспользовались этим предложением. Вип-персоны все еще гуляли: индусы никуда не торопятся — как говорила наша младшая спутница. С крыши Тадж-Махал было видно, но он был далеко — и фотографии получились не бог весть какие.
Пока суть да дело, я общались с этим продавцом на тему: нельзя ли пройти дешевле, чем за 17$, через его знакомых и родственников? Он хотел нас провести, но что-то не сложилось. Поскольку я в Тадж-Махале уже была, я решила: либо пройду по индийскому билету, либо не пойду вовсе. Я хотела также надеть сари на одну из моих подруг, у которой тоже были черные волосы. К сожалению, тот торговец, с которым мы контактировали, был мусульманин, и его родственницы не имели навыка изящно закручивать 6-метровую ткань. А я боялась не надеть сари на подругу так, чтобы все выглядело «ком иль фо», и решила провести эксперимент сама.
Продавец только посоветовал мне смазать маслом волосы, зачесав их наверх и заплетя в косичку. Мальчик принес пакетик с ароматическим маслом для волос — и в таком виде я купила билет за 20 рупий и прошла, затесавшись среди индусок. Девочки взяли иностранные билеты — но думаю, в крайнем случае, любая русская женщина может сойти за местную, если спросит где-нибудь черную мусульманскую одежду, скрывающую волосы, и пойдет мягкой походкой. Мужчинам сложнее. А европейкам это уже не дано.
Агра — святое место для мусульман, и мусульманок там больше, чем где-либо. Мечети по обоим сторонам Тадж-Махала активно используются для молитвы (правда, туда обычно заходят мужчины с мальчиками, а женщины больше посещают сам мавзолей, при входе в который надо снять обувь, как в любое святое место индусов.).
Интересно, что и мусульманин в Агре вошел в наше положение отчасти потому, что сам каждую неделю ездил в Аджмер (на поезде часов 10, не меньше!) на могилу суфийского святого, который решал все его проблемы (а у него был рак горла). Когда я рассказала об этом девочкам, они не поверили: так не вязалось с его грубоватыми манерами наше представление о религиозности, хоть я и убеждала их, что в Индии неверующих нет.
В Агре я разговаривала еще с двумя иностранцами, которые прошли по местной цене. Каким-то чутьем я определила, что это не индусы: они выглядели чуть более по-европейски, хотя имели вполне индийскую внешность. Это была семья из Афганистана: муж, жена и ребенок. Студенты. Молодой супруг сказал, что правившая в Индии династия великих моголов имеет афганские корни, и на мавзолее Тадж-Махале есть надписи на том языке, который он понимает.
Тадж-Махал — образ райского сада, который Шах Джахан создал для своей возлюбленной супруги Мумтаз Махал. Недавно об этом говорили по телевизору, как об открытии, по вычурным надписям, посвященным Аллаху, которые служат украшением мавзолея. Но образ прекрасных садов и длинного канала с водой посередине: зеленое окружение белого мавзолея — издревле говорит сам за себя.
“Ура! Наконец-то мы в Тадж-Махале!”— радовалась хозяйка камеры, которую тут же охранники заставили сдать в камеру хранения: снимать можно только со ступеней входа, вдали от Тадж-Махала. Фотографировать можно и ближе, но не в самом мавзолее. Его форма: с четырьмя башнями-минаретами по бокам — форма и других мусульманских гробниц (перечисленных выше). Если их посетить, Тадж-Махал не покажется столь уж уникальным. Вот только белый цвет и ощущение легкости над водой — при внушительных размерах строения — говорят о гениальности архитектора.
Из-за множества больших, изящно инкрустированных арок шапки куполов Тадж-Махала словно висят в воздухе, и земная гробница возлюбленной шаха Джахана кажется небесным дворцом. Если знать, сколь велика роль любви в эзотерике мусульманства — суфизме, Тадж-Махал раскрывает свой духовный смысл любому.
И несмотря на многочасовое ожидание, впечатление от Тадж-Махала у моих спутниц сложилось ясное: он их не разочаровал. Может, они просто успели хорошо настроиться. Даже я почувствовала от него какой-то свет. Сколько бы ни было в Тадж-Махале людей, площади большие, и народ успевает рассредоточиться. Хотя мусульманская архитектура меня обычно не притягивает, как что-то слишком знакомое и наше — чего в мире много. Об индуизме, как одной из пяти мировых религий, у нас информации не хватает — отчего и тянет о нем рассказать. Наверно, индийские власти пришли к тому же выводу — и при входе в Тадж-Махал была панорамная фото-выставка индуистской архитектуры в разных концах страны: наиболее знаменитых храмов Индии.
Обратно мы так же дошли по парку, меж павлинов и попугайчиков. Правда, потом пришлось поймать рикшу и переехать на другой вокзал, но на ближайший, тоже по свободной дороге. Дальше наш путь лежал вновь в святые города Ганги: в Харидвар и Ришикеш, с пересадкой в Дели. Поезд Агра-Дели немного опоздал, зато мы не ждали: сразу сели из одного поезда в другой и легли спать — миновав Дели, как и Агру.
САМЫЙ ЧИСТАЯ ГАНГА —
ПОЧЕМУ В РИШИКЕШЕ ХОРОШО КУПАТЬСЯ В ДЕКАБРЕ
Харидвар и Ришикеш, живописные и нешумные города в предгорьях Гималаев, стоят того, чтобы их посмотреть. Ганга здесь голубая и очень чистая. Мы ехали на Дахрадун экспрессе 1-го класса, с постельным бельем и одеялами. И стосковавшись по такому комфорту, хорошо выспались, хотя поезд прибывал затемно. Я думала выйти между Харидваром и Ришикешем, на станции, ближайшей к знакомому мне ашраму и остановиться там. Но экспресс там не остановился, и в результате мы доехали до конечной: до Дахрадуна. Там мы сели на отбывающий автобус и прибыли сперва в Ришикеш: было уже светло. Дорога была интересной: ведь мы снова вернулись в Гималаи.
Ришикеш тянется вдоль узкого ущелья Ганги — и его можно назвать самым красивым городом Индии: чистоту и колорит ему придает сочетание зеленых гор и синей реки. Современная архитектура не портит пейзажа: новые белые здания, уступами спускающиеся к реке, имеют вид тех же пирамидок с остроконечными куполами, что и старые храмы. И даже девятиэтажный дом в таком варианте смотрится миниатюрным, подтверждая геологию камня и белого песка на берегах реки, которые выглядят его естественным продолжением.
В декабре Ганга была мелкой, и утренний солнечный свет заливал обнажившиеся во множестве белые каменистые и песчаные отмели, купола храмов и скульптуры богов.
Главный бог, Шива, в Ришикеше сидит в позе медитации на каменистой отмели, а когда вода повыше — прямо посреди реки. Чтобы выйти к этой скульптуре, надо пройти через арку с белой колесницей, которой правит Кришна, объясняя Арджуне суть существования (сюжет “Бхагавад Гиты”, известный нам через учение кришнаитов.) Это центральное храмовое место видно по башне с часами и находится на противоположном, более крутом и чисто пешеходном берегу реки, где транспорт не ходит. Крутые берега Ганги соединяют длинные легкие подвесные мосты. Между ними курсируют и лодки.
Мы прошли в это показательное место по мосту Шива юлла: в честь Шивы, и зашли также в красивый ашрам напротив: где Шива медитирует под скалой, а Ганга из кувшина льет воду на его спутанные волосы. В зелени кустов Кришна в сопровождении коровы играет на дудочке, и можно увидеть другие известные сюжеты индийских мифов. Ряд скульптур изображает все воплощения Вишну (даже чаровницу Мохини, отобравшую напиток бессмертия у асуров, Будду и других отшельников и героев, и полинезийских Джаганатхов).
Рядом вдоль Ганги расположено еще несколько ашрамов, рассчитанных прежде всего на индусов. Здесь множество садху в оранжевых одеждах. Они не возражают, чтобы их снимали, и мою подругу воодушевили на фото колоритные старик и мальчик. Улыбка не сходила с их лиц.
Это религиозное средоточие — лучшее место, чтобы сделать покупки. Цены на шали, платки, одежду здесь небольшие и фиксированные (можно не торговаться). Есть магазины, где продаются вещи ручной работы, создаваемые тут же в ашрамах. А с той стороны, где ходит транспорт, выше моста Шива юлла, стоит посмотреть ашрам и самадхи плейс йндийского йога-врача Шивананды (описанные выше).
Я в третий раз посещаю Ришикеш: на этот раз он был не столь приветлив, как раньше. Мы никак не могли допроситься, чтобы на пару часов где-нибудь оставить вещи. Видно, индусы в Ришикеше устали от иностранцев. Может, они не доверяют тем сумасшедшим людям, которые приезжают сюда по следам “битлов”, открывших этот город для Европы и Америки. Ришикеш, по преданию, — город, специально основанный для духовной практики. Ныне это мировой центр йоги. И чуть дальше, в сторону моста Лакшман юлла, где останавливаются иностранцы, много объявлений и предложений на эту тему.
Чтобы оценить красоты Ганги, нужно пройтись от одного моста до другого по противоположной транспорту стороне. Белый песок между огромными валунами образует тихие бухточки и укромные пляжи, и этот живописная отмель считается местом медитации йогов. В причудливых скалах, обточенных водой, можно разглядеть кое-где доисторические отпечатки растений и животных.
Здесь, в самом центре города, пустынно и очень спокойно. Смотреть на стремительное течение реки, образующее буруны среди камней, можно бесконечно. Один раз я увидела лодку рафтинга. Зимой, при низком уровне Ганги, пляжей много, и здесь хорошо купаться. Летом они скрываются под воду, и остается медитировать на валунах. Йоги тоже порой совершают омовение, заодно стирая свою нехитрую одежду — но Ганга в Ришикеше несется по каменистым стремнинам с такой скоростью, что это никак не сказывается на ее кристальной чистоте.
Мы купались там: вода горной реки в декабре была ободряюще холодной. Но в наших краях тоже такая — летом, если температура не +30. А солнце днем жаркое. Когда я ездила в Ришикеш одна, я загорала, укрывшись среди камней, чтобы не обращать на себя внимание.
Правда, когда я выходила из валунов на высокий берег, со мной заговорил приметивший меня индийский мальчик, сразу обнаружив внимательность индусов. Он сказал, что можно недорого вылечить зубы в конторе, реклама которой попалась мне на глаза по пути в Ришикеш: у меня в Эллоре вылетела пломба. Для него это был повод пообщаться с иностранкой — но факт, что когда я вернулась домой, никто из моих родных и близких не заметил, что мне надо к зубному, а индийскому мальчику на это потребовалось несколько секунд.
Дальше дорога к мосту Лакшман юлла идет выше по берегу: между цветущих кактусов, мимо маленького храма Ганги на крокодиле, и священных шивалингамов, с Шиванандинами и живыми коровами, отдыхающими на берегу. Ближе к жилью начинаются магазинчики для иностранцев. Вещи здесь разнообразнее, но дороже. Хотя дешевле, чем в других городах: мы купили там у очень приятной индуски популярные ныне “звучащие чаши” среднего размера за 400 рупий. Эта женщина почти не говорила по-английски, но мы и поторговались, сбавив цену, и поулыбались друг другу вволю, и поняли, что она сама создает оригинальные миниатюры бронзовых богов, которые продает — и потому ее Ганеши выглядят как произведения искусства.
Если перейти в обратном направлении висячий мост, по которому, кроме людей, бродят нахальные обезьяны и меланхоличные коровы, придется забираться высоко, пока достигнешь транспортной дороги. По пути будет храм Матери-Ганги с многочисленными алтарями: с него река внизу обрывов кажется уже совсем маленькой. И много оранжевых садху с чашами в руках.
Хоть это и квартал, где останавливаются иностранцы, мне показалось, индусы более склонны дать им подаяние. Между иностранцами и местными жителями остается какое-то неприятие. Европейцу сложно понять образ жизни садху. Уважать традицию ритуального нищенства, и бедную жизнь простых индусов. Но и индусы в ответ не больно-то жалуют иностранцев. Финансовое надувательство — проявление неуважения, пусть бессознательного. Кому приятно, когда его держат за дурака?
Впрочем, иностранцы этого не замечают: они поглощены собой. Среди них наиболее позитивные чувства у меня вызвал, как ни странно, молодой американец: для меня человек уже нового, юного поколения, который целенаправленно занимался йогой, живя в ашраме у Ришикеша. Может, так Индия и Запад ныне и сойдутся: на уровне профессионализма.
И туризм не бросает тени на прекрасный город Ришикеш: “город мудрецов”, зажатый в тисках гор, где сама природа не дает человеку развернуть экспансию современного мира. Я трижды была в Индии, и шесть раз в Ришикеше — и надеюсь, буду там снова. Это одно из тех мест, красоту которых можно постигать многократно.
Что я открыла на этот раз? Утренний свет, создающий контраст реки и гор. Яркий блеск воды и хаотические нагромождения камней на искрящемся белом песке — хранимые рекой как место созерцания йогов. Улыбки садху с волосами до пояса. Рукоделье ашрамов. Дворняжку с пятью щенками на отмели под валуном, и корову с теленком, лежащих посреди тротуара. Ашрам Шивананды: хирурга, ушедшего в отшельники,— и церемонию украшения цветами самадхи плейс: ритуал, создающий правильное отношение к миру. Умение людей вписать дома в пейзаж так, что он от этого становится только лучше. Вид на обжитые и все же нетронутые зеленые горы с качающегося моста Лакшман юлла, где висят неизменные обезьяны, на змеистую пенистую реку с высокого обрыва храма Ганги.— Нет, всего невозможно перечислить. На это надо смотреть.
Мы задержались в Ришикеше часа на три, погуляли по ашраму у статуи Шивы и, купив последние подарки, с легким сердцем отдохнули в скалах у реки. Ришикеш очаровал всех. Но я торопилась: я послала e-mail в ашрам “Ауровеллей”, что мы приезжаем в рано утром с просьбой встретить нас на станции. Руководитель ашрама мог беспокоиться, не случилось ли чего, и надо было объявиться хотя бы к обеду. Нам повезло, что рикша в Ришикеше знал ашрам, куда мы направлялись. И прокатившись с ветерком до деревни Райвалы, а потом вниз под горку к Ганге, мимо полей и сельских строений, к обеду мы туда успели.
Надо сказать, что индийский повар там готовил великолепно: согласно только своей творческой фантазии. Супы, перцы с грибами, бананы в чем-то сладком — ни с каким рестораном не сравнить!
ЦВЕТУЩИЕ АШРАМЫ
Традиционно ашрам — это индийский монастырь, но, может быть, в наше время уместнее переводить это слово как «коммуна». Ашрам предполагает совместную (бесплатную) деятельность — к которой, правда, никто не может приневолить. Это обычно пение мантр (киртан) и медитация, совместные беседы (сатсанг), и какие-то дела по хозяйству. Например, раскладывание пищи (которую по традиции не принято брать самим, а посуду все моют сами). Часто ашрамы имеют школы, и их основная мирская и традиционно браминская деятельность — обучение детей.
В Индии ашрамы строятся постоянно, как и храмы. Они созидаются с любовью и обычно имеют привлекательный и цветущий вид. Моим спутницам настолько понравились цветущие ашрамы Ришикеша, что они даже стали выяснять цены (но, как я сказала, это были индийские ашрамы, и им назвали цену в 2-3 раза дороже, чем индусам, с некоторым недоумением, что иностранцы хотят здесь остановиться).
Ашрамы для индусов и иностранцев различаются бытом, как и гостиницы. Можно также сказать, что для тех, кто ненадолго останавливается в ашрамах, это просто гостиницы, сориентированные на духовный туризм.
“Ауровеллей”, название которого переводится как “долина Шри Ауробиндо”,— ашрам для иностранцев, и в нем можно позаниматься йогой, сменив индийские условия быта на европейские. Мы устали от индийской острой пищи, а в ашраме готовят все неострое. А еще там можно позагорать на берегу Ганги, искупаться и погулять по лесу — в этом преимущество ашрама не в городе, а на природе, в сельской местности. В лесу у Ганги много птиц (есть и синие), встречаются олени и кабанчики.
Неподалеку от ашрама, на другой стороне Ганги — большой заповедник с белыми тиграми, слонами и множеством птиц. Говорят, слоны и леопарды порой заходят оттуда в местные деревни. В ашраме жила жертва леопарда: хромавшая собачка. Ее выходили, и после встречи с леопардом, чуть было не кончившейся трагически, она каждое утро и каждый вечер приходила в храм на медитации, ложась на свою, специально приготовленную для нее подушку. Хотя ее щенок и ее супруг, той же дворняжьей породы, тоже жившие в ашраме, этого не делали. Видно, это помогало ей лечиться. Поэтому, как обычно, гулять по лесу нам не советовали. Но в зарослях близ ашрама вполне безопасно: звери ходят по другой стороне Ганги и не днем.
“Ауровеллей” — небольшой ашрам: когда мы туда прибыли, там жило человек 8 колумбийцев и француженка, исполнявшая обязанности секретаря ашрама и внешне немного похожая на мать Мирру, да несколько индусов, занимавшихся делами и хозяйством. Другие индусы, жившие в окрестных деревнях, приходили днем строить новый медитационный зал: их неторопливое отношение к труду навевало на созерцательное настроение.
Через пару месяцев в ашрам должно было приехать человек сто из разных стран. Человек на сто ашрам уже был рассчитан. В нем за пять лет, что я там не была, прибавился еще один двухэтажный спальный корпус (их стало три), а также столовая в европейском стиле со столами и стульями (в первый раз, когда я была, мы ели по-индийски на ковриках на полу). И коровник с коровами, расписанный детскими рисунками. В двух-этажной школе ашрама училось около 70-ти местных детишек. Каждое утро ашрамный автобус собирал их по деревням, а потом развозил по домам. Шофер и учительница были колумбийцы (к ненапряженной деятельности Индии не походит слово “работали”: просто были).
Между корпусами сделан сад камней, а перед ними цвели кусты красными большими цветами — конечно, нам это радостно было видеть в декабре месяце. А еще в ашраме появился трактор: он неторопливо распахал уже широкие поля. В сельской местности естественно, чтобы ашрам поддерживало натуральное хозяйство. Круглую столовую окружали грядки, больше похожие на газон, где среди деревьев, с увесистыми плодами папайи, которая обычно служила дополнением к завтраку, росла большая редиска и другие овощи.
Земля была светло-коричневой: легкой, мягкой и нелипкой, лишенной нашего обычного, царапающего руки песка и камней, и лишней влаги. И несмотря на ее сухой бесплодный вид, в ней все растет, кроме сорняков — просто рай для наших садоводов! Я с детства не люблю садоводства, но тут было бы даже приятно покопаться в земле, будь у нас время. Как-то раз мы видели, как колумбийцы сажали кусты. Мы в этом не участвовали, гуляя по окрестностям.
Руководитель ашрама только позвал нас в последний день символически ударить киркой пару раз в месте закладки нового объекта. Больше для фотографии: я как раз надела сари, и он был уверен, что это у меня хорошо получится. Не знаю, как с этим справились колумбийцы — но я его не разочаровала. Для русской женщины кирка в руках — её инструмент, в любом наряде.
По приезде Свами Брахмдев встретил нас как обычно тепло, спокойно сообщив, что посылал молодого человека за нами на станцию Райвала в пол-пятого утра, как я просила. Я тоже радостно и особо не оправдываясь ответила, что мы проспали Харидвар и задержались в Ришикеше. Избавляя гостей от лишних забот, обратные билеты на поезд в Дели он поручил купить мальчику, и мы остались отдыхать в ашраме, до отъезда двоих спутниц, которые уезжали раньше. После обеда мы погуляли вдоль реки, искупались и посмотрели на водоплавающих птиц. “Ауровеллей” был последним пунктом нашей поездки. Мы окончили путешествие — и от покоя ашрама и выровнявшейся энергетики возникало ощущение, что мы уже вернулись — к себе домой.
Вечером был киртан в медитационном зале — храме Матери. По форме он немного напомнил мне ёлочку храма Ходимбы, хотя лишь двух-этажную. Это меня тронуло: Свами Брамдев родился в Гималаях, а видно, любой человек несет по жизни архитектуру родных мест. На крыше — трезубец Шивы, который иногда звенит от ветра во время медитации. Посреди храма, где захоронены мощи Матери, стоит блестящий зеленый шар, на который свет падает из окон сверху. Шар, как Землю — слоны, поддерживают эмблемы Шри Ауробиндо: шестиугольники с лотосом внутри. Шестиугольник — фигура, традиционная для индуизма (еще более, чем для иудаизма): ведь это образ медитирующего человека в позе лотоса.
Посреди мантр я спела и пару своих песен, чтобы возобновить традицию первой поездки. Храм одноэтажный и по виду совсем простой — но акустика в нем потрясающая. Такая же, как в скальных храмах Эллоры и Аджанты, если не лучше. Сказанное речетативом там становится музыкой. Я могла там петь, вспоминая мелодию на ходу и даже просто сочиняя ее. Колумбийцы только подхватывали мантры, сами не пели (но у них и не было столь дружного коллектива, как восемь лет назад сложился у нас. Русская способность объединяться двигает горы: поэтому мы и способны на большее.— Все же через несколько дней объединились и колумбийцы: и спели что-то обще-рождественское).
“Как на другой планете”,— таково было впечатление от киртана той из моих знакомых, которая опасалась индийских служб. Оно уже выходило за рамки какого-либо суждения или оценки: в современном ашраме современным людям необъяснимое открывается доходчивей, чем в древних индийских храмах.
Утром, после медитации, асан и завтрака, мы снова пошли купаться, и пока загорали, наша старшая спутница воодушевилась и стала демонстрировать китайские практики. В ашраме быстро возникает творческое настроение, как я писала раньше, и недаром Шри Ауробиндо родился под творческим знаком Льва. Поле ашрама раскрепощает человека, и настраивает его в резонанс с самим собой: учит лучше чувствовать, видеть и слышать. Сильно усталым людям этого достаточно, но остальным хочется при этом что-то сделать: лучшее из того, на что они способны.
Надо сказать, я в эту поездку относилась к первой категории: я уезжала из дома совсем больная, поставить меня на ноги не могли даже антибиотики. В Индии я за пару дней пришла в себя, но дома оставалась куча нерешенных проблем. Когда Свами спросил, как поживает моя семья, я ответила, что детям плохо в том напряжении, в котором мы живем. Он на секунду вошел со мной в то состояние, которое я имела в виду — и которого у меня в Индии, конечно, не было. И только головой покачал: индусу сложно понять, как можно жить в таком напряге. И главное, зачем.
Индийская философия учит позитивному мышлению: согласно ей, надо искать лучшее в том, что есть. Надо уметь видеть это лучшее — но что делать, когда его не видно?
Я и прежде говорила Свами о том, что в негативном мышлении тоже есть смысл. “Смысл разрушения,”— отвечал Свами. Отрицание запускает деструктивные механизмы. Механизмы смерти. Индия же на все смотрит с позиции жизни, и учит во всем видеть жизнь.
Может, об этом один из 12-ти девизов Матери Мирры, что был написан над нашей дверью: “confidence” — доверие.
А я потом, покуда пела, нашла внутреннее противоядие от нашего напряжения — печаль любви.
Днем был сатсанг (коллективная беседа со Свами). “У моих друзей нет вопросов,— начала я, кивнув девочкам. (“У меня тоже к ним нет вопросов,”— улыбнулся Свами Ди.) — Поэтому просто расскажите, в чем смысл учения Шри Ауробиндо.”
— Шри Ауробиндо открыл новый поток: супраментальной энергии. Он исследовал многие религии, но увидел их ограниченность. Он вышел за их рамки… — и Свами Брахмдев начал с того, что стал говорить о границах мышления: о социальных стандартах, которые нас связывают и которые надо преодолеть. Не то реагируя на мое имя Seema: по-индийски, “граница”, не то обозначая свой архетип Близнецов: нарушителей традиционных ограничений.
В другие дни темы были другие: о позитиве грусти или о смерти как помощнике — но интересно, что я думала на те же темы, даже когда вовсе не была на сатсанге, а ездила в Ришикеш. Не то в эти несколько дней Свами ловил доминанту моих мыслей: я все же задавала тон, когда пела и переводила. — Не то просто поток мышления, когда он достаточно глубокий, у людей идет параллельно (в соответствии с космическим ритмом — астрологической картиной положения планет).
В тот день, когда я наблюдала за бережным украшением самадхи плейс: места кремации Шивананды, я увидела, вернувшись, что храм Матери тоже украшен венками.
Чтобы в ашраме окончательно избавиться от своей роли гуру, в которой я порой оказывалась по дороге, и в крайнем случае благополучно переложить ее на Свами: все же это его жизненная роль, я рассказала девочкам, что Шри Ауробиндо не считал себя учителем: он называл своих соратников исследователями.
И нам сегодня тоже как-то нечестно садиться на плечи доброго гуру и перекладывать свои проблемы на другого. Ведь если говорить о духовном постижении, научиться-то надо не какой-либо концепции или практике: а чувствовать, видеть и воспринимать мир, и самостоятельно мыслить.
Это и есть свобода: мысль, не скованная условностями социальных правил, терминов и учений (но опирающаяся на нравственное чувство: настоящий учитель – внутри). Поэтому для действительного постижения необходимы самостоятельность и равенство. “Нам по дороге как-то не хватало коммунизма,”— сказала я.
Интересно, что с этим вовсе не было проблем восемь лет назад. Но сейчас русские люди уже перестроились на капиталистический, внутренне индивидуалистический лад, и это мешает нормальному взаимодействию в экстремальных условиях.
Парадокс в том, что мы от этого не стали самостоятельней, а только беспомощнее. Раньше внутренний поиск каждого был выше. В обществе потребления люди ждут, что им все преподнесут на тарелке, предложат товар лицом. Но есть вещи, которые нельзя положить на тарелку и преподнести как товар — они все больше становятся недоступны. Я не о своих спутницах: я рада, что поехала с ними, хотя социальные моменты влияют на каждого. Я не о себе, хотя не могу делать из своих знаний товар. Это общая проблема.
Как другие люди, которых сегодня не слышно и не видно, я не хочу никому ничего навязывать. Как чуть-чуть индийская женщина, я не хочу идти путем насилия. А реклама: будь то вещей или идей – сама по себе есть насилие. Сегодня насильники правят бал, оттого такой низкий уровень духовных знаний, всех эзотерических сфер и той же астрологии. Знание ушло — остались практики. Упражнения. Гадание. Колдовство. Догматы вместо стремления к лучшему: к тому, что должно быть. И просто забвение — зарабатывание на жизнь. Ничья высокая мечта не преображается в реальность. И никакого позитива я в этом не вижу.
“Ты совсем не похожа на Свами,”— задумчиво сказала мне та моя знакомая, с которой мы задержались в ашраме.
“Конечно: мы разные люди. Свами Бахмдев — одно, а я совсем другое,— улыбнулась я, восприняв это как комплимент.— Это не мешает нам делать общее дело? Все люди разные, и каждый человек — уникален.”
Успешно развивая этот тезис, в ашраме моя спутница пообщалась с колумбийцами, попрактиковавшись в английском. А я подружилась с француженкой Клодин, которая вела асаны, попрактиковалась во французском: французы любят, когда с ними говорят на родном языке. В ашраме легко подружиться: ведь люди тут проявляют лучшие качества. И приятно видеть, когда человек преображается.
Так я заметила, как одна колумбийка прямо засветилась изнутри — и то, как Свами за нее порадовался (может, контролировал просто? — русским людям сложно не иметь задних мыслей). Я наблюдала эти внутренние процессы и у наших людей восемь лет назад: на самом деле они спонтанные, возникают не сразу, да и проходят довольно быстро. У русских людей энергия сразу утекает куда-то внутрь — видно, от общего негатива мышления. Но когда мы уезжали, колумбийка все еще светилась.
* * *
Может, потому, что в Индии у людей много свободного времени — или оттого, что Свами Брамдев родился в Близнецах: знаке информации, в ашраме большая библиотека. Не только книги Шри Ауробиндо, но и Вивеканады, Йогананды, Шивананды — и еще несколько шкафов томиков десятков индийских святых. Есть книги и по-русски, хотя мало. Моя знакомая прочитала по-русски беседы самого Свами Ди, изданные у нас, а я взяла по-английски книгу Шивананды “Все об индуизме” и воспоминания последователя Матери Мирры, основателя ашрама Шри Ауробиндо в Дели — где мы остананавливались в первую ночь путешествия.
Скажу пару слов об ашраме Ауробиндо в Дели. Четырехэтажное здание ашрама похоже на соты. Возможно, индусам с восточной логикой мышления и легко в нем ориентироваться, но иностранцам в нем запросто заблудиться — ориентацию теряешь сразу. Каким-то ориентиром служит столовая, где, как обычно в ашрамах, самообслуживание в смысле мытья посуды, а еду накладывают поочереди.
На террасах цветы, и ашрам окружает сад, где поют птицы и бегают вездесущие бурундучки. Там же — здание школы, где учится несколько сот учеников, вероятно, живущих по-соседству: примерно столько, как и в наших школах: Дели — большой город.
Этот ашрам основал ученик Матери по прозвищу «Факир»: я в ашраме прочитала его автобиографию, написанную живым языком, с юмором. Индийские йоги в наше время любят писать биографии — может, потому что учение для них всегда неотделимо от жизни. Может, кто-нибудь захочет ее издать на русском, а пока приведу из нее несколько эпизодов, которые мне запомнились.
Один касался его взаимоотношений с женой, которое он характеризует как непрекращавшуюся битву (как и всякое супружество). Его жена имела не такое хорошее образование, как он, но гордилась тем, что знает четыре языка (английский и три индийских), в то время как он знал только два местных языка. Кроме того, она постоянно читала: всякую ерунду, с точки зрения супруга, но все равно оказывалась в курсе событий.
Он был высоким, она маленькой: но она доказывала свое превосходство тем, что маленькому человеку нужно меньше еды и одежды. Когда он ушел в политическую деятельность (борьбу за освобождение Индии под руководством Ганди) и на полгода попал в тюрьму, он думал, что хоть это подымет его авторитет. Однако вскоре после того, как его выпустили, под стражей неожиданно оказалась она, из-за участия в демонстрации за права женщин. Чтобы поднять себя в глазах жены, Факир стал принимать гостей, но все комплименты доставались ей, как хозяйке дома. И однажды, чтобы окончить свой спор, они решили обойти вокруг Дели (город тогда был раза в три меньше, чем сейчас) — но жена и тут не уступила, и Факир был вынужден вернуться домой, признав ее превосходство.
Другой эпизод касался встречи с Матерью Миррой. Впервые Факир приехал в ашрам с другом: повторюсь, что индусы много путешествуют, и его турне по своей стране включали несколько десятков городов за раз. Сначала ашрам показался им странным: никакого расписания. Но кто-то сказал им, что в 7 вечера будет медитация. В зале собрались люди, и вот, легкими шагами, точно призрак, появилась Мать: как совершенно неземное создание, и потом столь же бесшумно ушла. Это ее явление произвело на Факира столь сильное впечатление, что он еще раз приехал в ашрам, потом еще, а через два года перевез туда всю семью: жену и восемь детей.
Третий эпизод был посвящен уходу Шри Ауробиндо. Факир тогда должен быть отправиться в Дели по делам: он просился с Матерью и уже были упакованы все вещи, он собирался уехать, когда сын прибежал сказать ему, что Ауробиндо больше нет. Горе и растерянность охватили его: что будет с ними, что будет с ашрамом? как мог Ауробиндо покинуть их, доверивших ему себя и свои семьи?
Однако, вернувшись, он не увидел в ашраме ни горя, ни паники. У столовой, которая функционировала как всегда, на его удивление: как можно есть в такой момент?! — он увидал объявление Матери: скорбеть и переживать — значит, оскорбить Шри Ауробиндо и его труд. И хотя будущее ашрама более не подвергалось сомнению, в разговоре с Миррой Факир стал просить ее остаться на Земле как можно дольше. Мать ашрама долго медитировала и тихо произнесла: “Я постараюсь”.
Мне делийский ашрам Ауробиндо показался более традиционным, чем Ауровеллей: он похож на Ауровиль не очень обременительными занятиями (платными группами) и отсутствием централизации. А русских людей такая неорганизованность разочаровывает.
Но, конечно, если останавливаться в Дели, в нем приятнее, чем в привокзальной гостинице, в хаосе Мэйн Базара. (Только надо заранее забронировать комнаты: по e-mail aurobindo@vsnl.com, заполнив необходимые данные: бюрократии в Индии тоже хватает. Адрес ашрама: Sri Aurobindo Marg, near I.I.T. Flyover, opposite NCERT and Sarvodaya Enclave.)
А до ашрама “Ауровеллей” от Хардвара и от Ришикеша 12 км до станции Райвала (если поезд там останавливается, лучше там и выйти). Моторикша от Хардвара до Райвалы стоит 10 рупий с человека, и еще 50 рупий со всех до ашрама: это 4 км вниз к реке. От поезда можно дойти и пешком: от Райвалы или 5 км от Хардвара по очень красивой дороге вдоль Ганги, где гуляют садху и стоят другие ашрамы, а потом частично по лесу (если, конечно, вещи не тяжелые). E-mail ашрама aurovalley@hotmail.com).
ПОЛЕТ НАД ХАРДВАРОМ
Хардвар — святой город, где проходит Кумамела, и где Ганга, попадая из узкого ущелья Ришикеша в широкую долину, разветвляется на рукава, обнимая и охватывая своими водами все ее пространство. Здесь интересно по канатной дороге подняться на гору к храму Матери-Дурги: бросить взгляд сверху на панораму города. А также посмотреть центр: место, где проходит пуджа Ганге.
Главный гхат Хар ки Паири считается тем святым местом, где Ганга покидает горы и входит в долину. Здесь много башенок маленьких храмов на ступенях к реке, и полагается ходить босиком. Каждый вечер здесь проходит пуджа Ганге.— К сожалению, мы не поучаствовали в ней, торопясь на вокзал: двое моих спутниц уезжали раньше, и мы провожали их на поезд. А здесь бы легче возникло то трогательное чувство этой индийской церемонии, которое уже сложно уловить в Варанаси.
Мы пришли перед самым началом пуджи, немного походили меж алтарей богов, но надо было трогать. Индусы любезно пригласили нас присесть на ступени послушать службу и удивились: как, вы уже уходите? Почему? Сейчас все начнется!
Попрощавшись с подругами, мы уже вдвоем с легким сердцем вернулись к гхату пешком, по длинной рыночной улице. И на ней моя спутница купила детям индийский кожаный барабан, а я — деревянные игрушки: паровоз и трактор. Я бы купила еще и каток — да в мою сумку он не влезал. Что-то громоздкое можно покупать только под конец поездки, но столь экологичные предметы стоит везти из Индии: они всегда вызывают восхищение гостей.
Мы остались в ашраме еще на пять дней, и решили съездить в Харидвар еще раз. В тот день с утра, позанимавшись асанами, мы обратили внимание на ашрамный календарь: на каждый день там были высказывания матери Мирры. Напутствие на сегодняшний день гласило, что надо оставить все лишнее и отдаться духовному полету.
Дорога от ашрама в Хардвар все 5 км идет вдоль Ганги. Сначала по светлому лесу с колючими кустами бежит натоптанная тропинка — правда, кое-где она обрывается, и можно пройти и по самому берегу. Заросли кончаются полем: поймой реки с ручейками, когда она разливается шире, и там дорожка обрывается. А после поймы начинаются строения деревни, и мимо них проходит уже асфальтовая дорога. Дальше она поднимается вверх, как насыпь.
С одной стороны ее струится уже широкая Ганга, вдоль которой, поодиночке или компаниями отдыхают садху, разложив на камнях или травке полотнища своих оранжевых одежд. С другой — стоят индийские ашрамы, и строятся новые, с величественными скульптурами богов. Похоже, решив укрепить индуизм, правительство поощряет их деятельность — а может, это и всегда так было.
Самое красивое место реки — где сливаются два рукава Ганги. Отмели образуют островки, на которых сотнями сидят птицы. На берегу — ашрам семи риши и рукотворный грот, выложенный камнями, с образом горы над ним, а в ней — семь маленьких пещер со скульптурками риши-мудрецов, и над ними Шива со змеей вместо шарфика. Это те мудрецы, которые, по преданию, заставили своими молитвами небесную реку Гангу спустится к людям в долину, отчего она и ветвится здесь на семь рукавов.
До самого Харидвара дорога так и шла по насыпи, давая широкий обзор. Конечно, насыпь построена не для обзора, а чтоб во время таяния горных снегов и разлива рек Ганга не тревожила жилища людей. Ближе к Харидвару стали попадаться крестьянские домики, в одном семья с детишками просеивала на крыше зерно. Дорога привела нас прямо в город. Мы пересекли шоссе, и по стороне Хардвара, ближайшей к горам, неспеша прокатились на вело-рикше до подъемника в храм Матери-Дурги, который висит на горе над городом и с которого открывается замечательный вид.
Подъем в храм Манса Деви: одной из ипостасей Матери-Дурги, разных на каждой горе,— начинается в пяти минутах хода от площадки с алтарями у воды Хар ки Паири. Туда можно подняться и по серпантину, но это высоко, и приятнее воспользоваться канатной дорогой. Там есть билеты для иностранцев подороже, куда включен не только этот храм, но и другие.
На противоположной горе, еще один храм матери-Дурги: Чанди Деви, куда тоже ведет канатная дорога. А за городом — храм Дакши, в честь отца Парвати, супруги Шивы. Но нам было достаточно одного горного храма, и я попыталась взять индийский билет на одну поездку, сказав: “Эйк тикет деду” (один билет). “Дос (два)”,— поправил меня служащий, от взгляда которого не укрылась моя спутница, стоявшая поодаль. Но билеты он дал те, что я и хотела. Вход на канатную дорогу был изящно оформлен: она начиналась клумбами цветов.
Канатная дорога полетела вверх с индийской бешеной скоростью — под нами пронеслись цветочные газоны, после чего уже сразу стало можно любоваться с высоты на город и реку, разветвляющуюся на рукава. “Ой-ёй-ёй, мамочка”,— сказала моя спутница: она крепко держалась за стенки кабинки, а я — за цифровую камеру. Кадры были прекрасные — но сбросить камеру с горы не лучше, чем утопить ее в море. Нам стало весело. “Что нам сегодня по программе Мать обещала — полет? Вот и полет!”
Харидвар сверху производит очень светлое впечатление: из-за прямых широких линий голубой реки. Сам город, плотина и электростанция не доминируют над местностью: они не создают урбанистического пейзажа, но сами утопают в просторах природы. Вечером этот белый, хорошо освещенный храм над темной, невидимой в ночи, горой, словно летел в воздухе, высоко в небесах. Неслучайно Хардвар называют волшебным городом — Майяпуром!
Правда, храм Матери-Дурги по индийской технике безопасности обнесен сеткой: чтобы никто часом не свалился с обрыва. И чтобы насладиться открытым видом, пришлось проявить русскую хитрость: войти в прикрытую калитку, которая вела на крышу одного из храмовых помещений. Там никого не было, кроме нас и вездесущих обезьян, одна из которых ловко выхватила из моих рук данный мне в храме прасад. Правда, я была на нее не в обиде, поскольку моя подруга снимала нас с ней (точнее с ним, так как это был самец) на камеру.
“Ну мне-то оставь хоть немножко,”— сказала я обезьяне. Но обезьян агрессивно фыркнул, сделав выпад в мою сторону, всем своим серьезным видом давая понять, что он тут самый сильный самец с правом на кормежку, а мы и вовсе пришельцы. Он был столь очарователен в своей правоте!
У храма продавали диски с музыкой и иконки богов — я купила одну с Шивой и Парвати: сентиментальную, как фотографии периода НЭПа! А еще ради праздника посещения храма предлагалось нанести на ладони узоры: красной хной, при помощи небольших печатей на руках отпечатывались веточки с листиками. (На следующий день я их отмыла, с некоторым трудом.— А Свами на сатсанге поднял тему, что каждый день — это праздник, а мы нарядились в сари, накануне сшив кофточки из отреза ткани в Райвале у местных портных.)
Возвращались мы из Харидвара в ашрам оба раза затемно. Первый раз поймали прямо на мосту через Гангу автобус до Райвалы, а второй машину. А от Райвалы ловили мотоциклистов, чтобы не идти пешком. Ужин нам повар оставлял, и я не могла не сделать комплимент его искусству.
Харидвар — город в верховьях Ганги, после которого уже заметны перепады горных высот, называют вратами в небо (“харе”— небеса, “двар”—дверь). И неудивительно, что путь из Хардвара выше в горы лежит через другие святые места: из которых, кроме Ришикеша, наиболее известен Кедарнатх. Там расположен Йотирлинг в форме пирамиды, украшенной венками цветов. Он символизирует гору Кайлас: жилище Шивы в Гималаях. Храм датируется 8-м веком. Он открыт шесть месяцев в году. В остальное время гору, где он находится, покрывают снега, и на зиму храм закрывается.
От Харвара это 200 км, и по большей части дороги транспорт ходит. Но 15 км надо подняться пешком — от Гаурикунда, где можно искупаться: там бьют горячие источники. В Гаурикунде есть храм безголового Ганеши. По легенде, именно здесь Шива отрезал голову Ганеше и заменил ее головой слона — после чего тот и стал богом мудрости. Чуть дальше у границ снегов становится виден храм Кедарнатха на горе, сопоставляемой с горой Кайлас.
По легенде, на эту гору взошли Пандавы, как в свой последний путь. После войны внутри царской семьи, описанной в “Махабхарате”, в которой погибли почти все и прекратился царский род, пятеро братьев отправились в паломничество. Они увидели Шиву на расстоянии, но Бог скрылся от их взора. И они, сотворив молитву, последовали за ним выше в горы, где Шива предстал в образе буйвола. Братья попытались достать его копьем, и он спрятался в ращелину гор. Его передняя часть оказалась в Непале и известна как образ Пашупатинатха (древне-ведического бога скота: это ипостась Рудры, бога зверей и их сексуальной силы, а позднее и Шивы). А задняя часть осталась горой в Индии, на которой появился пламенный Йотирлинг Кедарешвар.
Тут Шива явился Пандавам в образе великого света. Почтив Кедарешвар, Пандавы избавились от своей печали — и считается, что в Кедарнатахе все горести уходят, как сон. А потом они взошли на Небо с вершины горы Заката (Сваргарохини: что буквально значит “красные небеса”).
Выше храма Йотирлинга — опасный утес с красивым видом, а с восьми сторон храма — восемь святилен, и самадхи плейс Шанкарачарьи. Думаю, в этом месте тоже стоит побывать — жаль, что время пребывания в Индии всегда ограничено!
* * *
Когда мы прощались с Индией, в обратный путь до Райвалы нас подбросил ашрамный джип. А дальше до Хардвара мы мчались на рикше. Миниатюрная индуска, ехавшая там с мужем, показалась моей спутнице похожей на икону богини.
Дожидаясь поезда в темноте, мы купили какой-то еды, но зря. Шатабди экспесс, который отправляется из Хардвара в 6 утра и 6 вечера, — поезд 1-го класса, где нас кормили 4 раза за 5 часов: видно, решив оправдать стоимость билета. В 11 вечера мы были в Дели, в 12 ночи такси привезло нас в аэропорт. Самолет в Москву, на который продаются билеты со скидкой, неудобный: вылет в 5 утра, но пару часов вздремнуть удалось в зале ожидания. В Москве мы были в 9 утра (сдвиг времени – 2,5 часа).
Если не считать отдых в ашраме, наше путешествие заняло три недели — но столь плотное расписание утомительно. Если планировать путешествие в долину Куллу с посещением всеми любимых Агры и Джайпура, можно уложиться и в 17 дней: но это если не ездить в Пушкар и миновать трекинги и поездки в окресности Куллу. Это очень плотная поездка: практически каждый день придется ночевать в новом месте. Поэтому если кто-то может после этого отдохнуть: задержавшись в Харидваре-Ришикеше (или в ашраме), имеет смысл брать авиа-билет на максимально долгий срок, потому что задержаться непременно захочется.
Под конец хочется сказать что-то поэтическое. Я не писала стихов об Индии, а когда сочинила стих, он вышел детски-примитивным. Но это тот примитив, который сначала разочаровывает в Индии искателей духовности, а потом заставляет тосковать о стране и культуре, хранящей то, что утратила Россия.
ИНДИЯ
В Индии мечты, в Индии покой.
Где бы ни был ты, нет страны такой —
То страна чудес, то страна удач.
Пальмы — а не лес. Праздник — а не плач.
Радость — а не смех. Cчастье — а не труд.
Что дано тебе, то и ценят тут.
Круглый год цветы, ровный солнца свет.
Скромность красоты. Тишину побед.
Строятся дома — невелик размер.
Жизнь идет сама, мимо важных дел,
Мимо суеты, званий и наград.
Как цветут сады, так детей растят.
Там поет любовь, там богов не счесть.
Все они с тобой — все, что в мире есть.
Все это в тебе тысячи веков —
Камни алтарей и душа богов.
Ходят там садху со времен Христа,
Там святых пещер среди гор места.
К океану с гор жизнь рекой бежит —
Это Ганга-мать людям дарит жизнь.
Что ни шаг, то храм. Средь руин толпа —
Не туристы там: школьников гурьба,
Обувь надо снять — святы все места:
Вся история в Индии свята.
Храм — а не музей: живо — а не тлен.
Там найдешь друзей. Что отдашь взамен?
Что тебе дано, то и ценят тут.
Душу — не вино. Радость, а не труд.
фев.-апр.2007
см. начало в сборнике "С ИНДИЕЙ НА РАВНЫХ": Долина Куллу, Раджастан, Аравийское море, пещеры Аджанты и Эллоры
Рассказ с иллюстрациями на моем сайте "АСТРОЛИНГВА"
http://www.astrolingua.ru/TRAVEL/indiris37.htm