(Фрагмент романа "Крепостная герцогиня".)
Чрез месяц (в конце июля 1711 года) прибыл на стройку грандиозную во град Епифань, что в губернии Тульской на реке Дон, инженер новый рыжевласый Уолтер Гриффит. Первым делом Его Сиятельство запретил называть себя "Ваше Сиятельство"! Засим с делами знакомиться стал. В частности молвил начальник строительства канала Бертран Перри:
- Воду для канала берём мы из Иван-озера. Вот токмо маловато ея стало. И распорядился я недавно бурить в озере скважину, дабы пополнить воды озёрные водами грунтовыми.
Уолтер аж за главу схватился:
- Неужто нельзя было скважину сию бурить вдали от озера, а во случае появления вод грунтовых перекачать оные али в озеро, али в канал?! А ныне, коли повреждён будет слой вододержащий, уйдёт вода озёрная к чёртовой матери, то бишь в скважину сию.
- Уж не следует ли отсель, - усмехнулся бывший житель Ньюкасла, - что место жительства упомянутой матери врага рода человеческого именно скважина сия?
- Оценил по достоинству, мистер Перри, юмор Ваш идиотский, то бишь идиоматический! Но когда Иван-озеро с минуты на минуту обмелеет, нам обоим не до шуток будет!
- Да, пожалуй! – согласился Бертран и срочно послал гонца с приказом прекратить бурение скважины.
… Гонец опоздал (увы!) на несколько минут. Вода на его очах стремительно уходила в песок. К сожалению великому сие была не вода, на очи его почему-либо попавшая, а вода Иван-озера, устремившаяся в преисподнюю!
Догадаться не тяжко, что известие, гонцом вернувшимся сообщённое, не вызвало прилива энтузиазма. Бертран Перри молча вынул из кармана бутылочку, налил из нея в фужер и водой разбавил. Засим поднёс пойло сие ко рту. Уолтер Гриффит, читающий фолиант с расчетами строительными, принюхался и … метнул увесистый документ сей в начальника строительства. Фужер упал и разбился вдребезги.
Все опешили, … окромя самогО Перри.
- Ты так мыслишь? – токмо и вопросил он.
- Аки токмо учуял я запах сей, думать было нЕкогда. Теперича, обдумав деяние своё импульсивное, считаю, что верно поступил. Понятно, что царь Пётр не будет с нами миндальничать, но сие не повод пить жидкость с запахом горького миндаля, то бишь цианид калия небезызвестный!
Тут один из инженеров расейских внёс предложение конструктивное:
- Выпьем с горя, где же бражка?
И вся компания «повалила» во трактир ближайший.
… Чрез некоторое время порядком окосевшая публика инженерно-техническая глаголила о казнях стрелецких, оставивших далече позади библейские казни египетские! Уолтер Гриффит, хоть и понимал, что не в Британии плюралистической пребывает, но под воздействием алкоголя не удержался от комментария излишнего:
- Царь Пётр Алексеевич потому изувер, что изуверился в роде человеческом!
Услышав словеса сии, засмеялся половой (так на Руси именуется слуга трактирный вне зави,симости от сексуальности его!), но спохватился и замолчал испуганно.
Граф аглицкий рыжий не мог, естественно, ведать, что смех сей обернётся для него нешуточными десятью годами рабства крепостнического и … семейным счастьем до конца дней его! Последнее, впрочем, вне связи со смехом полового.
… Из трактира, несмотря на положение безрадостное, все вышли навеселе. Однако, Уолтер Гриффит, коий и пил-то не столь уж много – веселее всех! И потянуло инженера славного, в состоянии непотребном пребывающего, купаться!
Бертрану Перри вовсе не улыбалась перспектива быть обвинённым помимо канала обмеления ещё и в грАфа утоплении! Посему стал он отговаривать Уолтера от идеи сей безрассудной и в перепитии обвинять. И ответствовал Гриффит языком заплетающимся:
- Я пьяный?! А не пьяный кто ж?!
Хорош изображать святош!
… А даже коли и пьян слегка, то аки глаголит мудрость расейская народная алкогольная, «пьяному море по колено!». Откель следует неизбежно, что Дон и вовсе будет по щиколотку!
- Товарищ наш не понимает! – воскликнул Бертран. – Товарищу надо объяснить!
Коллеги взяли пьяницу неопытного зА руки и зА ноги и отнесли в постель его…
Более Уолтера Гриффита никто не видел! По крайней мере, в ближайшие 14 лет. А коли кто и видел, то не ведал, что пред ним граф аглицкий высокородный!
Наутро комната инженера Уолтера Гриффита была пуста. Доложили начальнику строительства.
- Вот, собака! – воскликнул Бертран. - … А ведь сие суть идея конструктивная! Живо сюда соседа с его псом смышлёным не менее хозяина своего!
Овчарка немецкая быстро след взяла. Коли подумают читатели (аки и автор первоначально!), что в Расее, на Востоке Европы находящейся, и овчарки должны быть восточноевропейскими, то следует им к мудрому Гуглу обратиться и (аки автор) убедиться, что овчарка сия была выведена лишь в 30-х годах века двадцатого, причём именно из овчарки немецкой! … След, взятый зверюгой упомянутой, привёл к реке Дон и в сей реке же и обрывался. А рядом валялась одежда предполагаемого утопленника и сумма денег немалая. Последний факт о том глаголил красноречиво, что собака и ея сопровождающие были первыми, кто сию одежду видел!
Тут собаковладелец проявил сметку, народу своему расейскому, сметающему всё на пути своём присущую:
- Прежде, нежели искать утопленника в воде, поищу-ка я живого на суше!
Пробежал он с овчаркой версту на север, засим две на юг, опосля чего вновь одну на север. И очутился вновь у одежды оставленной, но уже без денег, Бертраном Перри конфискованных, а засим честно в казну расейскую возвращённых.
- Похоже, утоп! – молвил следопыт и, сняв картуз, перекрестился. – Не мог же он более версты по воде шлёпать!
На сАмом деле беглец (а вовсе не утопленник!) поступил проще. Прошёл босиком по воде лишь четверть версты, засим надел обувь свою, обработав подошвы специально для цели сей взятым из дома перцем (!), отбившем нюх у собаки (ибо предвидел мудро возможность использования преследователями своими зверя сего!) и спокойно углубился в лес.
Впоследствии историю утопленника мнимого проведал некий граф Оман, имение коего - в той же Тульской губернии. И разразился литератор сей по сему поводу опусом «Воскресший утопленник».
Кстати, об имении графском. В веке двадцатом некий режиссёр шведский (земляк упомянутых ранее КОЛОмбины БОК, викинга Карлсона и Карла Двенадцатого) с горной фамилией Бергман снял об имении сем одноимённый фильм "Земляничная поляна", а фамилия известного члена брежневского Политбюро тоже от поляны сей произошла. Известность же сей член приобрёл благодаря анекдоту в те годы суперпопулярному, гласящему, что в ресторане отказались обслужить Горного (аки упомянутый Бергман) козла, но обслужили двух других козлов, коии суть Подгорный и Полянский! … Ну и попутно не грех добавить, что сокращение знаменитое «ДСП» означает не токмо «для служебного пользования» и «древесно-стружечная плита», но и упомянутый «Дмитрий Степанович Полянский»… Но вернёмся к беглецу нашему.
Пройдя на север 15 километров (дабы не утомлять читателя вёрстами непонятными), подошёл Уолтер Гриффит с юга к деревне Михайловка. Засим предусмотрительно обогнул сей пункт населённый и пожаловал в него с севера. Зашёл в трактир ближайший и молвил с почтением:
- Приветствую, хозяин! Ведаешь ли, кому в деревне вашей работник потребен?
- А ты-то кто будешь?
- Бывший купец тульский Фома Фомич Златой, - ответствовал граф аглицкий Уолтер Гриффит, угрызения совести испытывая, ибо сия ложь даже формально не походила на правду.
- Что-то не слыхивал о таковом.
- Сие не мудрено. Ибо лишь начал я раскручиваться, конкуренты злобные обратно закрутили! Дом сожгли, бумаги сгорели. Так что ныне о прежней профессии речи нет. Вот, бреду третий день в надежде хоть где-то приткнуться, да видно не судьба. Может, найдётся для меня работа какая ни на есть разовая за кусок хлеба с водой, ибо не в моих правилах в долг работать.
Прикинул хозяин трактира, что явился Фома сей, аки он в окно рассмотрел, с севера, а посему вполне мог из Тулы странствовать.
- А ты у нас редких правил, - усмехнулся работник торговый, - ибо все норовят в долг, коий не отдают долго! Наколи-ка дров, ибо ранее покупателей доверчивых, знать, накалывал!
- Увы! За то и погорел, что честно торговал! Пошла обо мне слава добрая, и публика ко мне потянулась, а от конкурентов оттянулась. Те опечалились и сотворили так, что я того более опечалился и в странники подался! … Где тут у вас топор?
Чрез час явился Фома к хозяину:
- Принимай работу топорную!
Тот похвалил работника:
- Неплохо для начала. Заработал не токмо на хлеб с водой, но даже на хлеб со квасом!
И стал Фома Златой ишачить на трактирщика. В награду получал крышу над главою своей и объедки со столов трактирных. Вспомнился по сему поводу профессору бывшему Уолтеру Гриффиту спор научный – аки отличить объект власти от субъекта той же власти? Ныне же, пребывая в среде расейскоязычной, нашёл он ответ запоминающийся: "Объект власти суть тот, коему достаются объедки!"
Как-то сидел сей работник многоязычный за столом, объедки поедая и чаем горячим запивая. Подошёл хозяин к нему с намерением по плечу хлопнуть и молвить, что хватит, мол, жрать, пора работать! Однако лишь токмо первую часть замысла осуществил он, аки длань работника, стакан державшая, выплеснула часть кипятка на другую длань.
- Ауч! – взвыл от боли Уолтер, что в переводе с языка аглицкого означало "Ой!", а засим ещё несколько фраз нелицеприятных на том же языке добавил. Но спохватился и молвил на языке расейском. – При поступлении на работу сию не оговаривали мы отдельно плату за травматизм. А посему просьба нижайшая либо сие оговорить, либо меня не травмировать … физически, ибо не травмировать меня морально выше сил Ваших!
- Что-то ты сейчас не по-нашему лопотал!- заподозрил трактирщик.
- Сие объяснимо, ибо впитал я знание языков забугорных, аки глаголил один мой знакомый придурочный, «с молоком няни своей»!
– Уж не шпиён ли ты часом?
- А чего тута шпионить? Секретный рецепт разбавления кваса и прочих напитков?
- Так-то оно так, токмо любой житель расейский, будучи кипятком облитый, не могёт без выражений матерных! И токмо ты смог!
- Сие издержки воспитания благородного. Не привечаю я мат расейский, ибо критикует он баб не за то, что дуры, а за то, что бабы!
Чрез пару часов явился в трактир новый постоялец проезжий и назвался Василием Петровым, помещиком из Орла. (Коли кто из читателей эрудированных али внимательных о петроокрывателе, … то бишь первооткрывателе электрической дуги Василии Петрове ранее упомянутом при описании зачатия Анны Романофф помыслил, то сей академик лишь ровно чрез полвека родится на радость всем электросварщикам, даже тем, коии о нём и не слыхивали!). Сей дородный эксплуататор трудового крестьянства был среднего роста и возраста. Вследствие парикмахерских реформ царя Петра не токмо безбородым являлся, но на всякий случай и безусым. Назаказывал на ужин яства дорогущие и вИна такие же. "Умял" всё с аппетитом отменным и вопросил трактирщика:
- Есть ли в ближайшем очаге культуры граде Епифани толмачи толковые, а то имеются у меня бумаги по-басурмански писанные?
- Как ни быть, барин?! Сие инженеры ненашенские, канал прокладывающие. Однако, хоть и верят они в Бога (жаль токмо, что басурманского), но дерут за услуги толмаческие безбожно! У меня же есть работник, некий Фома Златой, коий сочтёт за честь работу толмаческую задарма выполнить, ибо аки свинья объедками питается. А я за услуги посреднические возьму вдвое менее, нежели епифаньские итээры обнаглевшие!
- Странно, что работник умственного труда занимается работой не шибко оплачиваемой!
- В Расее нашей сие норма, ибо куда лучше протекция без главы, нежели глава без протекции! А сей Фома хоть и был купцом тульским, да с конкурентами не поладил с вытекающими, то бишь с выгорающими дотла последствиями!
Позвал трактирщик работника и вопросил:
- Можешь ли ты, Фома, перевести господину Петрову бумаги с языка басурманского.
- Увы! Хоть и ведаю языки латинский, аглицкий, немецкий, французский и гишпанский, однако требуемым языком басурманским не владею.
- И не надо! – возрадовался Петров. – Хватит языка немецкого! О чём бумаги сии?
- Эти о продаже тканей льняных, … эти о продаже товаров бакалейных, … эти о покупке каменьев драгоценных, … эти …
- Достаточно! Идём, поработаем в комнате моей, - молвил постоялец, не заметив хищного блеска в очах трактирщика. Толмач тем паче не заметил, ибо стоял к работодателю своему спиной.
Перевёл бывший Уолтер бумаги сии оперативно, и вопросил его помещик орловский:
- Скажи-ка, купец бывший тульский, помнишь ли ты коллегу своего Хрюпликусина?
- Запоминающаяся фамилия! – дипломатично ответил собеседник.
- А Мойшу Ицковича Шафирова?
- Ведаю я Петра Павловича Шафирова, вице-канцлера расейского.
- Ну, допустим, Хрюпликусина я сам токмо что выдумал …
- Так я и не глаголил, что ведаю его, а лишь токмо то, что фамилия сия запоминающаяся.
- Зато ни один купец не может не ведать негоцианта славного Мойшу Ицковича Шафирова, кузена упомянутого тобой вице-канцлера! Хоть и глаголят, что апостол Фома – неверующий, но ныне я не верую, что ты, Фома, негоциант.
(Уолтер даже помыслить не мог, наскокмо тесно судьба его и потомков его будет переплетена с кузеном сим вице-канцлеровским!)
Понял граф Гриффит, что пришла пора переходить на резервный вариант, коий он придумал на всякий случай, пока брёл по лесу от Епифани до Михайловки.
- Я даже более глаголю. Не токмо я не купец, но даже не Фома. Позвольте представиться, Роджер Смит из Кембриджа. Отпрыск (увы!) внебрачный достопочтенного барона Джорджа Смита любвеобильного и служанки его расейской Евгении, на аглицкий лад в Джейн переименованной.
Легенда сия не полностью лживой была. Мало того, что имена вымышленных родителей с истинными совпадали, так ещё и реальную почву под собой имели. Ибо жил-таки в Кембридже барон Джордж Смит, у коего имелся сын Роджер (правда, не внебрачный, а вполне законный, но было бы неправдоподобно, коли законный сын барона отправится в Расею дикую гувернёром!). Семейство Смитов лет семь назад во другой град переехало, но сие уже детали.
- Сие, кажись, в Германии туманной?
- Коли глаголил я, что матушку мою расейскую звали на аглицкий лад, …
- … то град твой Скумбридж … али аки там его … в не менее туманной Англии!
- Хоть и водится у брегов аглицких скумбрия (то бишь макрель), но град мой всё-таки "Кембридж", то бишь "мост на реке Кем".
(Автор не может не уточнить, что название реки карельской и одноимённого града на ней происходит от введённого матерным юмористом Петром Первым сокращения "к е…гоной матери". И карельская Кемь не имеет никакой связи (в том числе той, на коюю царь намекал!) с аглицкой рекой Кем.)
- И аки же тебя оттудова сюда угораздило?
- По дурости и жадности. Пребывал я ненадолго в Лондоне. И некий турист расейский туда же заехал. Глазел сей дикарь аки баран на новые врата дворца Сент-Джеймсского. И остановился в восторге посередь части проезжей, в результате чего наехал на него вполне трезвый извозчик, опосля чего пострадавший стал изъясняться аки пьяный извозчик! Услыхал я родную (наполовину) речь, и разговорились мы. Был сей имярек до слёз растроган, думая, что соотечественника на чужбине встретил. Узнав же, что я англичанин лишь половинчатый, возрадовался того более и молвил: "Остался у меня в Расее сын возлюбленный, но в науках не преуспевший. Гувернёров иностранных слушать не хочет, ибо по нашему они не шибко волокут, а гувернёров нашенских во грош не ставит, аки и всё наше, расейское. Ты же, глаголит, сам иностранец, а по-расейски лучше меня шпаришь. Так что, давай-ка ко мне гувернёром, а уж получать будешь о-го-го!" Я, было, задумался, но он мне в виде аванса такую пачку фунтов сунул, что я вмиг решение принял! Вернулись мы вдвоём в Расею, и сделал я за полгода из оболтуса его светоч разума. Жалованье родитель растроганный от умиления мне до неприличных размеров поднял. И супруга его была со мной мила…. Вот токмо со временем стала она уж слишком мила! Долго делал я вид, что не понимаю намёков ея. Но однажды залезла фея сия ночью ко мне под одеяло. Тогда объяснил я ей максимально тактично, что обязанность моя – воспитание имеющегося сына ея, а не зарождение нового! Фея тут же превратилась в фурию и на весь дом завопила, что позарился я на прелести ея. Сбежался народ и муж разъярённый. Тогда напомнил я собравшимся, что сие, вообще-то, моя спальня, а насильно притащить сюда такую тушу даже без сопротивления ея затруднительно. Дура сия растерялась и зарыдала. Тогда более толковый супруг, спасая честь мундира, заявил: «Ты речами своими льстивыми сбил с пути истинного супругу мою добродетельную и завёл в опочивальню свою! Но засим она опомнилась и хотела назад вернуться, но ты стал насилие применять! А посему я прощаю ея, тебя же пока в чулан запру, а засим в темнице сгною по приговору суда справедливого, ибо судья – приятель мой!» Довели меня два амбала здоровенных в сопровождении зевак до чулана, сняли замок и дверь отворили. Не стал я ждать суда аки бы справедливого и вырубил обоих. Засим уложил их в чулан и замок повесил.
- Аки же ты один смог двоих, да ещё здоровенных?
- Занимался я в Англии спортом мордобойным, именуемом «бокс», что в переводе с языка аглицкого означает «ящик», ибо в результате спорта сего вполне можно «сыграть в ящик»! Но те двое живы остались, ибо не кровожаден я… Побежал я в лес, и никто из толпы зевак даже не пытался остановить меня, ибо на месте амбалов быть не желали.
- А кто сей помещик сообразительный?
- И рад бы удовлетворить любопытство Ваше, да не могу. Ибо замешана тут честь дамы, хоть и бесчестной!
- Есть у меня сын балбес и нет супруги, кояя три года аки преставилась. Дочка тоже есть, но ей башку напрягать ни к чему! … Милый мой Фома, то бишь Роджер! Взял бы я к себе, но там в краю далёком есть у меня Лябе! Тот ещё французишка, и сын мой Никитка им недоволен, однако наставник сей со мной контракт заключил, и коли выгоню, неустойку платить придётся.
Но уж зело не хотелось Уолтеру оставаться от Епифани в опасной близости, и решил он "перекантоваться" "там в краю далёком". А посему молвил:
- Согласен я стать секретарём Вашим в делах торговых, тем паче, смогу толмачить! А главное, опосля объедок трактирных буду в цене сговорчив.
- Договорились. А с хозяином твоим пред самым отъездом договорюсь.
Ушёл Уолтер-Фома-Роджер от будущего работодателя. Засим достал учебник шахматный деда своего двоюродного, перечитал посвящение «Уолтеру Гриффиту от автора» и в подтверждение новой легенды дописал рукой левой (дабы почерк изменить) на том же языке аглицком: «Роджеру Смиту от Уолтера Гриффита».
Вскоре явился к постояльцу Петрову трактирщик:
- По нраву ли толмач мой?
- Ну-у … сносно … Скокмо денег посреднических хочешь за пару часов работы его?!
- Глаголил он что-то про каменья драгоценные …
Достал постоялец кольцо массивное с камнем приличным, однако, почти никакой ценности не имеющее:
- Сие устроит?
- Премного благодарен! Чего изволите завтра на завтрак откушать?
- Поросёнок молочный… с хреном. И дабы яблоко хрустящее в зубах!
- Будет исполнено! … А на обед?
- Обед уже без меня. Скокмо гостить можно?!
Чрез полчаса вновь явился трактирщик к постояльцу своему с бутылкой вина французского:
- Чуть было ни позабыл! Заутра у меня день рождения, коий ранее планировал я пьянкой отметить. Но коли поутру покидаете Вы нас, решил ея на сей же час перенести. Так что, выпьем за моё здравие и трактира моего дальнейшее процветание нектар сей, именуемый "БордО"!
- "Бордо" хорошо, но добро – лучше! – скаламбурил Василий.
Понимали оба собеседника, что сей "добролюб" (а от слова сего фамилия критика великого "Добролюбов" произошла) глаголит не про то "добро", коее духовно и честным лохам присуще, а про то, коее материально и про коее в сказках народа расейского рачительного глаголится под рифму (правда, глагольную и однокоренную!): «стали жить-поживать да добра наживать». Кстати, нередко добру качества боксёрские приписывают. По сему поводу автор советует на фразу избитую (!) «добро должно быть с кулаками» ответствовать: «Так и было, но во время коллективизации его у них отняли!».
Налил трактирщик два бокала, и оба собутыльника поднесли оные к устам своим. Токмо постоялец осторожный хоть и набрал вина в рот, но проглотил лишь опосля того, аки трактирщик, каждый глоток свой смаковавший, ополовинил бокал свой. Засим Василий Петров разом испил чашу свою. Трактирщик же допивать не стал, а повёл беседу занятную о качествах сравнительных вин забугорных и расейских. Постоялец заглаголил было о браге (имеется в виду не великий датский астроном, астролог и алхимик 16 века Тихо Браге, а обычная брага, то бишь напиток алкогольный, получаемый путём брожения, но отнюдь не умов!), но не докончив мысль свою, повалился на ложе и захрапел прегромко. Трактирщик же, почти трезвый (ибо предварительно супротив опьянения выпил премного масла подсолнечного) к окну подошёл, открыл оное и подал знак субъекту сомнительному в отдалении под древом раскидистым прячущемуся. Тот подбежал к окну и влез чрез него в комнату, опосля чего стал внимательно в вещах постояльца копаться. Трактирщик меж тем в окно высунулся и всунул два перста во свои уста. Но не стал свистеть, аки разбойник былинный за глас свой соловьём именуемый, а исторг содержимое чрева своего наружу, опосля чего протрезвел окончательно….
Тем временем отыскал сообщник в вещах постояльца пистолет и, достав принесённые с собой кусочек войлока и клей, приклеил первое с помощью второго к огниву, служащему для воспламенения пороха, опосля чего пистолет из огнестрельного оружия исключительно в ударное (по главе!) превратился, но владелец пистолета о сём предупреждён не был. Засим стал, было, сообщник прощаться, но трактирщик, обыскав его и найдя бриллиант красы редкой и цены немереной, молвил с укоризной:
- Верни, придурок, побрякушку сию строго на то место, где взял, ибо пред отъездом дурак сей опосля пьянки нашей может проверить наличие финтифлюшки сей! А заутра с трупа борова сего снимешь и себе же оставишь! Сие и будет плата моя за помощь твою. Остальное всё мне тащи, а там решим, что моё, что твоё, а что правоохранительным органам, дабы и впредь охраняли право наше на разбой!
Вернул бандит, вздыхая тяжко, бриллиант на место и удалился так же, аки и вошёл – чрез окно.
На другой день молвил трактирщик постояльцу, с трудом проснувшемуся опосля снотворного подмешанного:
- Уж больно ты хлипкий, Вася! Опосля пятого стакана совсем отключился!
- Но я лишь один стакан опустошил!
- Вот видишь! Что-то с памятью твоей стало! Прошу к столу, ибо заждалось тебя яблоко хрустящее в окружении поросёнка заказанного!
Откушал постоялец на славу, но пред отъездом шмотки свои осмотрел тщательно. Ничего не пропало. И главная шмотка – бриллиант красивейший око радовал (и второе – тоже!). Правда, показалось купцу, что пистолет его ранее лежал дулом во другую сторону. Но решил он, что опосля пятого стакана «бордового» и не такое померещится! Засим кликнул извозчика своего и в коляску уселся. Водитель сей здоровенный транспорта гужевого звался в честь града ближайшего Епифаном. Услыхав имя сие, многие читатели почитатели великого барда бардака советского Владимира Высоцкого помыслили, что «где-то в дебрях ресторана гражданина Епифана сбил с пути и с панталыку несоветский человек». По сему поводу автор, неверующий аки библейский Фома (хотя его тёзка Фома Златой, то бишь Уолтер Гриффит тоже был атеистом!) имеет собственное мнение. Гражданин Епифан – вовсе не «чекист, майор разведки и прекрасный семьянин», а обычный расейский шалопай, забулдыга и бабник. А сдал он шпиона органам потому, что тот во рванье, … то бишь во вранье своём запутался. Удивительно, что шпион матёрый «мистер Джон Ланкастер Пек» (видать, Владимир Семёнович был почитателем актёра голливудского Грегори Пека!) сперва глаголил, что «потом про этот случай раструбят по Бибиси», а опосля ляпнул, что «будут деньги, дом в Чикаго, много женщин и машин»! Епифан в отличие от миллионов бездумных почитателей гениального барда не был его фанатом, а посему, протрезвев, смекнул, что Бибиси в Англии, а Чикаго – в США!
… Но вернёмся к нашей коляске. Уж размахнулся, было, Епифан бичом на кобылу свою, но остановил его арендатор животины сей. Кликнул он работника Фому и молвил трактирщику:
- Сей работник умственного труда нерационально используется тобой аки работник труда физического, но вовсе не для постижения законов физических! Посему забираю я его у тебя к себе во град Орёл.
- Но Фома не захочет переться столь далеко!
- Уже захотел! – возразил работник.
- А расплатиться за съеденное и выпитое, не глаголя уж про ночлег?!
- Вот калькуляция съеденных объедков, пролёженных сонно-ночей и заработанных трудодней! Не я тебе остался должен, а …
- Всё-всё! Поезжай, коли такой умный! … Но ты сам напросился!
Отъехала коляска, и молвил пока ещё Фома новому работодателю своему:
- Не нравится мне последняя фраза трактирная! Не удивлюсь, коли заготовил он сюрприз нам в виде засады!
- И я того же мнения! – воскликнул купец, доставая пистолет и кладя рядом с собою. – Возьми-ка, Роджер, нож.
Удивился Епифан, имя неведомое услышав, но вида не подал. Выехала повозка за пределы Михайловки. Приложил Василий палец к губам, вручил попутчику бриллиант, в тряпицу завёрнутый и тихонько (дабы возница не услыхал) молвил:
- Вернёшь, когда опасность минует.
И опасность сия ждать себя не заставила. Лишь повернули за поворот, дорога оказалась всяким хламом захламлена. Натянул извозчик вожжи, но токмо повозка остановилась, выскочили из засады трое бандитов с фузеями наперевес. (Фузея суть ружьё по тем временам лучшее в мире. Царь Пётр вооружил таковыми армию расейскую.)
Схватил Василий пистолет, направил на ближайшего бандита и на курок нажал. Раздался щелчок, но выстрела не последовало. Рассмеялся самый дальний бандит:
- Убери, дурак, пушку свою! Я с ней ранее поработал, и она не работает!
Понял Уолтер, что признался бандит в сотрудничестве с трактирщиком, а посему сколь бы ни был он миролюбив, ни одного из свидетелей в живых не оставит! И решил граф аглицкий подороже отдать жизнь свою младую.
- Не троньте нас, пожалуйста, - аки бы жалобно заскулил он, с повозки слезая и к ближайшему бандиту подходя и протягивая в левой длани бриллиант. - А я подарю вам камушек драгоценный, коий сей лох доверчивый мне на сохранение дал (при словах сих «сей лох» за главу схватился). Посмотрите, сколь он прекрасен – аки божественная Элизабет Тейлор, королева красоты кембриджская! … И столь же обманчив!
Ладонь, державшая драгоценность вдруг сжалась в кулак, коий молниеносным ударом отправил соперника в нокдаун. Во правой длани появился нож, коий там и ранее пребывал, хоть Уолтер сей факт не афишировал. Лезвие просвистело и вошло в горло наиболее удалённого главаря банды. (Спасибо великому сэру Айзеку Ньютону, коий хоть и был телом хил, но приучал учеников своих к упражнениям физическим для снятия нагрузки умственной. В частности, был Уолтер Гриффит не токмо боксёром, но и серебряным призёром Кембриджа по метанию ножа, лишь на очко отстав от приятеля своего Брука Тейлора. И вот – пригодилось!)
Кучер Епифан, ведавший, что нож, столь искусно применённый достался метателю сему лишь несколько минут назад, воскликнул с пафосом:
- Прекрасная проба "пера"!
Понимает автор, что в сей напряжённый момент любая задержка вызовет раздражение у читателя, а посему советует последующие строки пропустить.
Для тех же, кто из духа противоречия не внял совету сему, автор приводит своё опошление популярной песни, коее он ранее сочинил про повешенного цареубийцу Николая Кибальчича (вдохновившего Аркадия Гайдара на создание образа не менее героического Мальчиша Кибальчиша) и коее идеально подходит к Уолтеру Гриффиту: «Здравствуй, страна героев, страна меТателей, страна учёных!» … Но вернёмся к нашему герою, в незавидной ситуации пребывающему.
Бросился младой человек на последнего бандита (успев напоследок заметить, что возглас Епифана из слов состоит, на одну буквицу начинающихся, что «тавтограммой» именуется), на чудо надеясь, но не произошло оное! Грянул выстрел, и схватился граф аглицкий за грудь окровавленную. Засим, оседая наземь, молвил:
- Я не любил, когда стреляют в спину, а ныне супротив, когда в упор!
Бандит понял, что перезарядить фузею не успеет, ибо кучер уже изготовился к команде «на старт!». Посему он схватил выпавшую фузею покойного атамана, направил на кучера. Епифан выразился … не для печати и обречённо успокоился. Бандит опустил фузею, затем слегка расслабился. Вдруг раненный, так и не осев на землю, вскочил и в три прыжка достиг соперника. Тот попытался вскинуть фузею, но был вырублен мощнейшим нокаутом, коий одобрил бы великий корейский боксёр Юзц, в своё время критиковавший Уолтера за слабость ударов. Засим победитель поединка боксёрского рухнул на соперника поверженного и остался лежать без признаков жизни.
Пока купец пребывал в оцепенении, извозчик вышел из оного и, подбежав к поверженному, … свернул ему шею. Но тут последний из бандитов живых очухался опосля нокдауна и потянулся к фузее выпавшей. Купец, наконец-то, сделал хоть что-либо полезное – закричал истошно. Епифан схватил фузею покойника (того, что со свёрнутой шеей) и, не целясь, выпалил. Раненный вскрикнул, но успел выстрелить. Однако Епифан ещё до выстрела отпрыгнул в сторону. Засим, не давая оружие перезарядить, подбежал к бандиту и привычно свернул ему шею. Опосля чего вынул из горла уже затихшего главаря банды нож, но на всякий случай свернул шею и ему.
Тут Василий … бухнулся в ноги Епифану:
- Забирай бриллиант, всё забирай, токмо не сворачивай и мне шею!
- Ты чо, барин?! – извозчик удивился. – Вина своего бордельного перепил?! Я законопослушный, коли закон не супротив меня. А «мочу» лишь тех, кто супротив и животу моему угрожает! … Давай-ка быстро на кладбище епифанское, … то бишь епифаньское – там у меня кореша работают. Закопаем всех четверых, а крест поставим токмо на имя героя рыжего.
- Много чести подонков сих земле предавать! – попытался было вякать Василий, но Епифан осадил его:
- Идиот! Хочешь легавых по следу нашему пустить?! А так: нет тела – нет дела!
Разобрали они завал на дороге, погрузили четверых в коляску, попоной накрыв и к кладбищу епифаньскому рванули.
Поведал Епифан корешам своим кладбищенским, аки дело было. Возрадовались те ликвидации шайки, на окрестности ужас наводившей. Быстро яму выкопали, побросали туда бандитов и уж хотели Уолтера бросить, но проверил один из работников пульс его и молвил:
- Похоже, пока жив! Понятно, что сие ненадолго, однако негоже закапывать живого.
Быстро закидали яму землёй и позвали лекаря. Осмотрел тот пациента, развёл дланями и молвил:
- Не жилец!
(Старший современник автора сионский мудрец из Польши, выпустивший книгу мудростей своих под названием эпатажным «Растрёпанные мысли», взял себе псевдоним аналогичный «Станислав не Жилец»! Правда, название опуса сего верно лишь в Польше, а за пределами оной истине не соответствует (разве что той, что в вине!), ибо переводчики мысли авторские причёсывают тщательно!)
Стал эскулап сей для очистки совести к операции готовиться. Епифан меж тем молвил:
- Вы уж, барин, другого извозчика наймите, а я вернусь побеседовать с трактирщиком об исправлении поведения его.
- Исправит его, аки горбатого токмо могила! – воскликнул купец.
- Приму к сведению рекомендацию сию! – пообещал Епифан, и вскоре коляска его скрылась из виду.
(Аки выяснилось опосля, в итоге поездки сей станет вымышленный день рождения трактирщика днём реального успения его!)
Извлёк медик пулю из груди героической. Нанял Василий другого извозчика, коий довёз его и раненого бессознательного до губернии орловской, опосля чего в Епифань вернулся. Василий же, наняв другого извозчика, вовсе не в Орёл подался, а в центр губернии соседней славный град Курск.
***