17. Сам себе PR

Семён Юрьевич Ешурин
 
                Сам себе «PR»
    Пока царь расейский тщился обаять маркизу Джейн Гриффит, соратник его полушотландский Андрей Артамонович Матвеев приятную беседу вёл в подругой сей маркизы, а заодно с подругой детства своего баронессой Авдотьей Голд (урождённая Долгорукая). Но учитывая близость (в хорошем смысле!) короля аглицкого диалог вели на языке соответствующем.
    - Кабы ни уговорила ты, Дуняша, воздыхателя своего робкого Томаса Голда забрать меня и всю челядь долгоруковскую к нему домой, не токмо мне кердык настал бы, но и всему посольству аглицкому!
    Оживился тут Вильгельм Третий, в стороне стоЯщий:
    - А ну-ка, с места сего подробнее!
    - Коли подробнее, Ваше Величество, то издалече начать придётся. Батюшка гостя Вашего громогласного царь Алексей Михайлович, прозванный Тишайшим, дважды женат был. Первая супруга его Мария Ильинична Милославская рожала много, да без толку. То отроковиц, власть не наследующих, то отроков ущербных. А батюшка мой Артамон Сергеевич Матвеев был приятелем царским и крупным деятелем государственным. И воспитывалась в семье его дальняя родственница Наташа Нарышкина. Как-то опосля родов очередных и вследствие оных преставилась царица. И призадумался вдовец о новой царице, способной рожать нечто более жизнеспособное! И пребывая в гостях у батюшки моего, обратил взор свой августейший на бедную родственницу хозяина. Выяснил царь, что многих привлекает красота ея (на мой взгляд несколько стандартная!), но всех отпугивает приданое ввиду … его отсутствия. Алексея Михайловича факт сей не отпугнул и опосля козней многочисленных семьи супруги усопшей, обвенчался-таки он с бесприданницей сей. Так Расея стала (подобно демократиям западным!) двухпартейной: правящая партия Нарышкиных и оппозиционная партия Милославских. Засим произвела царица новая на свет трёх чад: Петра, коий ныне подобно репейнику от леди Гриффит отцепиться не горазд и двух баб, из коих одна опосля откинулась. А за нею к сожалению превеликому и батюшка ея Алексей Михайлович. Трон захватил болезный Фёдор Алексеевич. А семью нашу матвеевскую, дабы под ногами не мешались, в ссылку отправили. Чрез шесть лет отмучался Федя, успев напоследок сжечь некоего оппозиционера религиозного протопопа Аввакума, коий имел дурость направить царю эпистолу с критическими замечаниями в его адрес. Пока решался вопрос с новым наследником престола, вернули семью нашу из ссылки. Хотя уж лучше бы сего не делали! Ибо подбили Милославские стрельцов изголодавшихся на бунт. И стали те безобразия творить. Перво-наперво порешили родителя Авдотьи Михаила Долгорукого, а засим батюшку моего Артамона Матвеева. Меня тоже хотели, но утёк я (хоть и с трудом превеликим) от живодёров сих. Примчался в посольство аглицкое, где ранее частым гостем бывал дабы в языке полуродном аглицком (да и гэльском тоже!) практиковаться. Пообещал вознаграждение будущее за спасение своё и был принят благосклонно. Чрез полчаса явилась собеседница моя нынешняя Дуняша, да не одна, а с целой сворой Долгоруких и прислуги. Посол аглицкий, естественно, не возрадовался и по просьбе дуниной послал за Томасом Голдом, негоциантом аглицким, коий незадолго до дня сего был гостем у Долгоруких. Тот явился и в ужас пришёл от количества постояльцев своих предстоящих. Засим, побеседовав со мной на родном языке своём, умилился и согласился приютить меня, а заодно всех Долгоруких. Что же касается челяди многочисленной, то предложил он послу плату за их проживание временное. На том вроде бы порешили, но тут Авдотья гениальная заявила, что тогда и она останется. Вздохнул Голд, и за несколько поездок перевёз всех в отнюдь не просторные хоромы свои. А уже чрез час опосля поездки последней ворвалась в посольство, невзирая на неприкосновенность дипломатическую, банда стрелецкая. Всё вверх дном перевернули, но никого не нашли. Стали посла расспрашивать. И ответствовал тот честно, что был у них младой Матвеев, отведал чай с лимоном и пудингом, а засим отбыл в неизвестном направлении. Последний факт (аки и первый) правдой был, ибо хоть и ведал посол, что направился я в дом Голда, но не ведал, в каком направлении дом сей находится! Впоследствии передал мне посол, трясясь аки лист осиновый, слова бандита служивого главного: "Ваше счастье, что никого не застали мы! Иначе разобрали бы домину вашу и самих вас на запчасти!"
    - Ну и страсти! – воскликнул Вильгельм Третий. – Почище, нежели у Матфея (от коего фамилия твоя «Матвеев» произошла) и у Шекспира!
    Засим отвёл король в сторону секретаря своего, пошептался о чём-то, и помчался тот куда-то борзее первого бегуна марафонского, тем паче, что дистанция была немарафонская.
    Король же аглицкий гипотезу выдвинул:
    - Выходит, революционеры сии врывались в посольства всех государств, пока до аглицкого ни добрались?
    - Не совсем, Ваше Величество, - ответствовал Андрей Матвеев. – Получили они наводку. (Вильгельм не подумал, что «на водку», ибо диалог на языке аглицком проходил.) Некий москвич (на свою главу не в меру наблюдательный) узрел, аки я в посольство вбегаю и опознал.
    Неужли ты столь знаменит, - король удивился, - что первый встречный тебя опознать смог?
    - Не совсем первый встречный. Дело в том, что посол приглашает на праздники аглицкие соседей расейских. И на одном из выпивонов сих узрел меня сей иуда, правда, не иудейский искариотский, а наш отечественный расейский! А ибо
"морозовоустойчивость" его низка оказалась, то решил жмот сей подзаработать и заложил меня с потрохами!
    - А что означает устойчивость, тобой упомянутая, но мне не ведомая?
    - Придётся мне, Ваше Величество, для ответа на вопрос сей вновь в историю расейскую углубиться. Полвека назад в июне 1648 года потряс Родину мою многострадальную бунт очередной, именуемый «соляным», ибо казнокрады, у власти находящиеся взвинтили цены на соль. Особливо жаждали восставшие крови главного приближённого уже упомянутого (в ту пору лишь 19-летнего) царя Алексея Михайловича  боярина Бориса Ивановича Морозова. (Читателям имя сие уже ведомо, ибо впоследствии стал он покровителем Катерины Масловой, ибо покрывал собою неоднократно прелестницу оную!) Но предупредили соглядатаи платные боярина и понял тот, что главное в деле государевом – вОвремя смыться. И смылся он ко брату родному Глебу Ивановичу Морозову. Стали обсуждать братья с ока на око (то бишь с пары очей на пару их же) дела свои скорбные. Токмо оказалось, что велась беседа сия не в четыре уха, а в целых пять! Ибо подслушивала их с той стороны стенки супруга возлюбленная Глеба боярыня Павлина Ферапонтовна Морозова. А дабы слышно было лучше, поместила сия баба хитрющая меж ухом и стенкой кубок хрустальный, полученный ею за первенство столицы по перетягиванию каната. И порешили братья, что опасно оставаться здесь Борису Ивановичу, а валить надо на хату конспиративную, где вёл боярин изредка переговоры с послами заморскими и часто с девками срамными расейскими. Заявила боярыня мужу, что зуб ея разболелся и к зубодёру (якобы!) ломанулась. Боярин же, чернью разыскиваемый, переоделся в наряд, Павлине Ферапонтовне на главу ея несчастную неведомый и верным слугой глебовым был по месту назначения в простой повозке доставлен.
Павлина же Ферапонтовна (увы!) не к дантисту направилась. И вовсе не потому, что слова такового не слышала отродясь. А потому, что имела супротив деверя своего (то бишь брата мужнина) намерения стукаческие. И не потому имела, что агентом (али агентессой?) вражеской была, а ибо обижена была боярином главным изрядно. Дело в том, что супруг прижимистый мало средств на сокровище своё многопудовое выделял. И предложила Павлина Борису Ивановичу себя заместо аки бы жены. Но до обсуждения условий сделки сей дело не дошло, ибо заявил хахаль несостоявшийся: «Люблю я баб в теле, однако не в столь объёмном, ибо коли в порыве страсти нежной вздумается тебе наверху оказаться, аки Расея без руководства мудрого останется!». С тех пор затаила баба сия неразумная злобу лютую на первое (опосля царя юного) лицо государства расейского.
    Прибежала Павлина к дому борискиному, коий стрельцы уже чуть ли ни по брёвнам растащили и возопила:
    - АйдА все за мной! Покажу вам вертеп секретный, где Бориска, вам потребный от гнева народного прячется трусливо!
    … Ворвалась банда во главе с предводительницей необъятной в избу нужную и узрела там старуху согбенную рыдающую.
    - Ах, Бориска! Ах, охальник! – возопила та. – Вознамерился, негодяй, лишить меня сокровища, три четверти века мною оберегаемого – невинности моей! А засим на самом интересном месте не лишил меня чести, но оскорбил оную заявлением гнусным, что опосля сей дамы вшивой побежит он в баню париться! Покарайте, люди добрые, злодея сего дважды – первый раз за гнусный замысел его, а второй – за невыполнение замысла сего!
    И рявкнул старший стрелец на предательницу:
    - Ах ты, актриса на службе Бориса! Небось специально распорядилась притащить сюда лахудру сию, дабы спугнуть злодея! А ну-ка, ребяты, проведём экскурсию по местам половой славы, тем паче мест сих у сей бабы предостаточно! А кто в немощи – марш по баням в поисках злодея!
    Немощных не оказалось. Павлина, по мужикам изголодавшаяся, ибо муж хилый не в счёт, сперва радовалась зело, однако чрез полчаса затекла спина ея. Не вняла она по дурости прогнозу боярина Бориса Ивановича и перевернулась со спины на чрево своё, опосля чего стрелец, токмо что наверху блаженства пребывающий, внизу оказался и стал вещать, что задыхается. И тогда главный стрелец, уже «прошедший экскурсию», спасая товарища своего боевого, зарубил саблей боярыню и с помощью коллег оттащил тушу в сторону.
    С тех пор имя "Павлина Морозова" стало нарицательным для обозначения стукача, а устойчивость индивидуума к доносам стукаческим именуется "морозовоустойчивость".
    Но самое интересное далее произошло, хоть и началось чуть ранее. Заслышав стоны павлиньи сладострастные, заявила бабуся 75-летняя, что глас павлиний – самый противный изо всех слышанных ею за век свой долгий и, проклиная падение нравов перманентное (то бишь постоянное), удалилась. Засим явилась к царю Алексею Михайловичу и поведала о непотребстве увиденном. А когда возмутился царь, тогда ещё целомудренный, сняла большинство одежды своей, и пред царём … предстал боярин Борис Иванович Морозов собственной персоной!
    Засмеялся Вильгельм Третий рассказу сему, а с ним и те, кто рассказ сей слышал. В отличие от Расеи те, кто не слышал, смеяться не стали.
    (Считает автор нелишним заметить, что широко известная по картине Сурикова боярыня Морозова вовсе не пышнотелая. А всё потому, что изображена там не Павлина Ферапонтьевна, а Феодосия Пропофьевна Морозова – тоже Глеба Ивановича супруга, однако не первая, а вторая – раскольница знаменитая, окончившая дни свои во ссылке вследствие гладомора.)
    И вопросил король отсмеявшийся:
    - А почему глаголил ты, что стукач околопосольский, заложивший тебя был на беду свою не в меру наблюдательным? Ужли его, аки и стукачку-предшественницу массивную замочили?
    - Напротив, Ваше Величество! Даже размножили!! Ибо когда хотели стрельцы раздосадованные грохнуть его, возопил он, что три дщери мал мала меньше сиротами останутся. Уточнили стрельцы, что возраст отроковиц сих от четырнадцати до шестнадцати годов и возразили папаше:
    - В гаремах шаха персидского и султана турецкого отроковиц сих переростками сочли бы!
    В итоге средняя и старшая дщери невинности лишились и понесли чад стрелецких. Младшую же пощадили, но отнюдь не из-за чадолюбия, а по причине месячной, али по-научному по менструальной.
    Напоследок дева сия счастливая заявила насильникам, что всегда рада видеть их. Те по дурости не поняли, что фраза сия опрометчивая лишь дань вежливости. А посему чрез две недели, когда дщери доносчика бдительность утратили, явились те же гости и в ответ на вопли матери несчастной о сострадании к малолетке приобщили и ея к делу! В итоге сохранил стукач околопосольский жизнь свою и приобрёл ещё пять жизней, ибо малолетка вежливая двойней разрешилась. Впоследствии царевна Софья Алексеевна неофициально царствующая прознала из стрелецкого фольклора о приключении сем забавном и учредила комиссию по делу сему. И постановила комиссия трём чадам одиночным выплачивать из средств стрелецких пропитание (что в переводе на латынь алиментами именуется), двойню же оставить без оного, ибо мамаша чад сих вежливостью придурочной стрельцов спровоцировала!
    И воскликнул король аглицкий:
    - Да-а! Весёлая страна Расея! Токмо лучше прозябать в скучной Британии, нежели веселиться там!
    Тут подбежала к королю служанка, напоминающая ранее упомянутую Коломбину Бок:
    - Ваше Величество! Бомбардир Михайлов бомбардирует меня просьбами, дабы «здесь и сейчас!», а я готова токмо «сейчас, но не здесь!». Тем паче для подобных особ особо возбуждённых есть у нас Белый Чепель!
    - Но район сей лондонский, - возразил Вильгельм Третий, - опасен для клиентов уважаемых.
    - Вовсе не опасен, ибо убивают там не их, а они! … А что касаемо увеселения гостя высокого (и даже слишком!), то глаголя строго, не совсем готова я, ибо не была предупреждена, что клиент наметится. И вследствие сего аки бы чего ни вышло … изо чрева моего! А меня вовсе не влечёт перспектива основать морганатическую ветвь династии Романовых, престол не наследующую и лишь головную боль лишнюю приносящую. Неужли нельзя сему козлу, то бишь медведю расейскому подсунуть подготовленную шлюху?
    - Увы! – вздохнул король аглицкий. – Мы аж троих профессионалок для цели сей подготовили, коии очи Петьке мозолили и прелестями своими виляли старательно. Кто ж ведал, что он тебя, дилетантку, выберет?! Так что, ты уж рискни разок, а коли что, то Родина твоего подвига не забудет!
    - «Родина» – понятие абстрактное, а посему забывчивое.
    - Она тебя не забудет в моём конкретном лице! - усмехнулся король и вручил работнице сферы обслуживания ключ без права передачи, коий заранее для цели сей заготовлен был и даже снабжён биркой с номером комнаты.

    Джейн Гриффит меж тем вела беседы занимательные со «птенцами гнезда Петрова», коии сопровождали орла сего в посольстве Великом. (Автор опошляющий считает, что выражение высокопарное «птенцы гнезда Петрова» относится к … электросварщикам, ибо Василий Владимирович Петров изобрёл в начале века девятнадцатого электрическую дугу, от коей пошла электросварка!) Особо приятный разговор был с будущим вице-канцлером расейским иудеем крещёным Петром Шафировым, эрудицией своей превосходящим не токмо царя своего (что не удивляет нимало), но и образованного Андрея Матвеева. Зашла речь о замкнутости иудейской, постепенно к вырождению сей славной нации приводящей. Джейн заявила в шутку, что не стала бы возражать, коли потомки шафировские с ея потомками породнятся. Чрез 36 лет шутка сия правдой станет. Правда, породнится Джейн не с основной линией Петра Шафирова, а с боковой. Сын же ея любимый Уолтер познакомится с представителями сей линии боковой чрез каких-то 13 лет.

    Пока Джейн Гриффит вела беседу взаимообогащающую с будущим "боковым" родственником, к сыну ея подвалил будущий великий государственный деятель, полководец и … казнокрад Александр Данилович Меншиков:
    - А ну-ка сразимся в "шахмотья", друг мой юный! Одного полу-шотландца, приятеля няньки твоей я постоянно деру, хоть порою, он и огрызается. Попробую другого!
    Поконсультировался отрок с няней и получил разрешение обыграть игрока, ей неведомого, ибо знакомство Петра с главным соратником своим опосля бегства общей няни состоялось.
    Надеялся Уолтер обыграть соперника, не напрягаясь, но вскоре понял, что сие не тот случай! Но напрягся-таки ученик достойный Авдотьи Голд и Мэтью Хогарта и спас партию тяжелейшую.
    - Да-а! Мастак ты строить бастионы защитные! – похвалил соперник грозный. – Счастье наше, что не был ты середь турок! Иначе ни за что бы Азов ни взяли!
 
    Чрез полчаса опосля удаления своего вновь появился в зале «бомбардир Михайлов» усталый, но довольный в обнимку со красоткой, помятой изрядно.
    - Ну, что, мин херц?! – воскликнул верный собутыльник Меншиков. – Теперь-то твоя душенька довольна?
    Тут посетила муза царя расейского и молвил он в порыве поэтическом, глядя сперва на любовницу, а засим на маркизу рыжую:
    - Есть бабы на аглицких балах!
      И жаль, что не всех я … их!
    Немногочисленные слушатели расейскоговорящие чуть наземь ни попАдали. Воспетая в оде Джейн Гриффит неожиданно для начинающего автора похвалила опус сей:
    - Зрелое произведение, Ваше Величество! Самобытное по форме и откровенное по содержанию!

    Засим явился секретарь королевский, приведший с собой нескольких бывших сотрудников посольства аглицкого в Москве, ибо сам посол бывший недавно преставился. Побеседовал Вильгельм Третий с дипломатами сими и убедился в правдивости слов матвеевских. Засим подошёл к приятелю своему:
    - Герр Питер, стало известно мне доподлинно, что сестра твоя крёстная подвиг свершила славный, спася памятник архитектуры века семнадцатого (по нашему, естественно, летоисчислению) здание посольства аглицкого в Москве от разрушения, а сотрудников здания спасённого от убиения стрельцами неугомонными! Не возражаешь, коли одарю я ея каким-либо орденом аглицким?
    - А почему бы и нет?! – царь воскликнул. – Беседовал я сейчас с одной подданной твоей, правда, не с Женькой Гриффит а с … не помню имя ея, … то бишь не знаю оное, ибо не спросил. И возбудили меня изрядно кружевные подвязки ея. А посему награди-ка ты Авдотью Орденом Подвязки!
    Опешил слегка монарх аглицкий, ибо орден сей, несмотря на название бабье исключительно мужским был. Но побоялся с гостем драгим в дискуссию вступать и молвил:
    - Замётано, Петя! Ну, уж тогда и тебя заодно тем же орденом, дабы не подумали, будто запамятовал я, что им мужиков награждают.
    - Ну, уж нет, дудки! Ибо подумают недруги мои многочисленные, будто привязал ты меня подвязкой сей к короне аглицкой, коюю уважаю я в твоём, Вилька, лице, но у коей на побегушках не состою!
    Озадачил Вильгельм секретаря своего и пред самым завершением бала огласил указ о награждении баронессы аглицкой Авдотьи Голд Орденом Подвязки. Засим добавил:
    - Сия славная дщерь славных народов братских аглицкого и расейского суть первая представительница прекрасного пола бабьего, сего ордена удостоенная. Но, надеюсь, не последняя.
    Сбылось предсказание королевское. Впоследствии хоть и не часто, но встречались в рядах кавалеров Ордена Подвязки и кавалерши ордена сего.

    … Вернулись подруги-соседки домой и молвила Джейн Гриффит:
    - Неважный пиар создал ныне ученик твой государству своему расейскому!
    - А он сам себе "PR", - усмехнулась Авдотья, - то бишь "Piter Romanoff"!
                ***