Нищие в ту пору, о которой хочу рассказать, а это голодные послевоенные годы, ходили часто. Бывало: на дню один из дома, другой уже в дом заходит и, все просят, а что подать, если сами хлеба не видели, разве картошки вареной, той, слава Богу, уродилась, сами ели, скотине перепадало, ну и нищим было что подать. С пустыми руками грех их отпускать. Милостыню им подать, так они еще и ночевать просятся, сидят, бывало, хоть за рукав выводи. Так многие и добивались ночлега. Вот зашел к нам один раз нищий, мужик не сказать, что больно стар, не урод, а подишь ты, промышляет себе пропитание подаянием. Сидит это он порядочное время, молчит, молчит, потом расспрашивать начинает: мол, живет ли у Вас в деревне мужик такой знаменитый, Андреем Ильичем прозывается. Чем знаменит он – мы и не знали. Есть говорим, такой, да вот и дом его рядом. «Я, - говорит нищий, - не зашел в этот дом, уж больно худой показался: трубы над крышей нет, видимо, по – черному топят, повить не покрыта, лесенка как не доделана, и вроде не мужиком, а бабой делана; окошечки маленькие, да какие – то неказистые. Андрей Ильич у нас на Вальге колодец копал, вечером вокруг его много мужиков, да и баб собиралось. Уж больно много он знает, повидал, видать, на веку всего. Что от него сам слышал - скажу. Живет будто бы он в хорошем, крашеном доме, а там кладовые, сенники, сараи – все в хорошем состоянии, да теперь, говорит, все запасы подобрали. Опустели кладовые, вот, мол, и ходит, тяжелой работой промышляет. Колодцы копать – работа оно, конечно, тяжелая и опасная. Андрей Ильич сказывал, как его разок чуть не схоронили в глубоком – то колодце. Обрушился, говорит, сруб на него на глубине под семь сажен. Долго, говорит, лежал в темноте и холоде. Нет, думает, не ищут, не спасают его, стал сам думать, как выбраться. Когда он роет колодец, то внизу при нем толстая доска к стенке приставлена.Это когда бадью опускают за землей то, так чтобы по голове бадьей не попало, он за ней и хоронится. На этот раз доска – то спасла ему жизнь. Стал шевелиться, растолкал кое – как обвалившиеся кряжи сруба, стал их туда – сюда шевелить, просторнее стало, подминает кряжики под себя, выше стал подниматься. Долго ли коротко так выкарабкивался, стал воздух вольней, легче дышать, ну, думает, дело не безнадежно, можно и спастись. На третьи сутки свет над собой увидел, а еще постарался, стал звать на помощь, да видно ночь была, не услыхали. Кое – как, упираясь ногами о сруб, выбрался ведь. Полежал наверху – то, отдышался, да, что делать, пошел к хозяйке, где квартировал. Двери у нее не заперты, заходит, а хозяйка уже спать легла, как увидела, так и обмерла без памяти, едва ее отмял своими глиняными – то руками. Свет вздул, сказал: «Не бойся, живой я, сам выбрался из колодца».
Вот еще был случай с Андреем Ильичем. Место для копки колодца он выбирает сам. Примета у него есть такая: ходит по месту с ивовой вичкой, где она тюкнет, тут и копает. В тот раз не больно глубоко опустился, да место уж больно удачное попало, не даром вичка в руках так и завертелась. Сажени две с аршином выкопал – и как ударит струя из-под ног, окатила всего, едва успели его вытянуть, помогавшие бабы.»
«Шел бы ты мил человек в крашеный –то дом, там с Андреем – то и встретитесь. видать и сам ты мастак загнуть, да и язык лепетун у тебя» - выпроваживает нищего отец.
«К нему – то я еще зайду, успею, хочу рассказать его байку про Троцкого» - не унимается нищий. «Про Троцкого мы уж слышали от него самого, ступай, давай, мы ужинать собираемся» - настаивает отец. «Да Вы ужинайте, не помешаю и не попрошу, заодно уж расскажу, как Андрей женился» - гнет свое настырный нищий. «Сказывал, что просватал его отец на богатой девке, приданое за ней обещано большое, да уж больно не красовита была девка – то и с изъяном большим, не сказал с каким, как мы его не допытывали. А гулял – то он с красивой, да бедной девушкой из другой деревни. Ту и привел в дом самоходкой, а отец взял чересседельник и раз двадцать поперек спины опоясал сначала его самого, а потом и девку, Татьяной, кажись, называл. Взмолился перед отцом: «Поздно, батюшко, бить; Татьяна – то в положенье уж, благослови лучше» - закончил рассказ нищий.
«Верно, не врешь на этот раз, Танегой и зовут его жену, и родила она вскоре после венчания, когда его самого на войну в 1914году забрили. Только никакую богатую девку, хоть и с изъяном, ему не просватывали, а сам он пришел в этот дом, у самого даже такого не было, так что приемыш он» - уточнил опять отец. «А не слыхал ли ты, мил человек, рассказ Андрея Ильича, как он на облигацию выиграл?» «Не знаем как у Вас, а у нас здесь насчет подписки на заем строго было. Собрания по подписке чуть не каждую неделю проводили, и пока не подпишемся – все сидим, не отпускает уполномоченный из района. Наган уж потом на стол бухнет, кулаками стучит, ногами топает. Сидим, сидим, а делать нечего – все равно подпишемся и по дамам. Платим по займу маленькими суммами, нам и облигации мелкими давали, рублей по десять, двадцать пять» - рассказал отец.
«Так и у нас было», - отвечает нищий, а сам, рад, что его перестали выгонять да слушают и даже разговорами занимают. На этот раз отец поведал историю с выигрышем. «Нашел где – то Андрей Ильич старую газету с таблицей розыгрыша облигаций, глянул свои 10-ти рублевые, а там выигрыш 10 тысяч рублей. Ну и пошел по всей деревне рассказывать да показывать. «Ну, - говорит, - дом новый куплю, корову заведу, заживем, наконец, Татьяна». Наутро, чуть свет в сельсовет, да в сберкассу, а там, как глянули, нет, - говорят, - дед, не та облигация. Хотя номера сходятся, а облигация не того года, нет у Вас выигрыша, так и живет он в этом доме.»
Тем временем собрали ужин, на столе чугун картошки вареной, грибы в миске и водой залиты, луковицу искрошили. Мы, ребятня, едим только ложки брякают по краям миски. Нищий жадно глядит на семью, тут отец наш не выдержал, достал несколько горячих картошин, положил на край стола. «Ешь, - говорит нищему, - больше подать нечего. «А тот и этому рад, расправился быстрехонько. «Ну хватит, позабавлял ты россказнями, довольно, ребятам спать пора, ночевать не оставлю, иди с Богом к Андрею Ильичу», - выпроваживает настойчиво отец.
Когда нищий ушел, мы пристали к отцу: «Батя, ты говорил о Троцком слышал, расскажи, нам интересно». «Сходите потом к нему, он радехонек будет вам рассказать, спите» - отмахивается от расспросов отец.
Наутро чуть свет, тот нищий, опять заявился. «Не признал меня Андрей Ильич, хоть я рассказал, что он копал колодец у нас». «Нет, - говорит, - не видал тебя». « С ночлега не выгнал, я на лавке у него прикорнул, а пока не спали, он мне опять заново про Троцкого рассказал, забыл видать, что я уже слышал. В империалистическую – то воевал, говорит, храбро, медаль дали, да потерял, а к Георгию был представлен, да не успели дать, нас, говорит, в Питер отозвали, народ бунтовал шибко. Солдаты – все бывалые люди, настрадались, не больно – то народ усмиряли, многие подались на революционную сторону. Вот там и встретил в 1917году Льва Троцкого. Собой, говорит, мужик не видный, очечки не снимает, видать, слаб на глаза, а может для солидности. Там, говорит, я его раз спас от неминуемой гибели. Какой – то офицерик с шашкой с набегу норовит заколоть его, а я рядом стою, бросился боком – то на шашку, она мимо его и прошла. Видит Троцкий: неминуемая гибель рядом была, а солдатик спас его. Какой огромный портфель из кожи всегда при нем был, туго бумагами набит. Тут он призвал меня к себе, будешь, говорит, охранять меня и за портфель отвечать, а потом я тебе хорошую должность схлопочу, в люди выйдешь, революции такие верные люди, ой как, нужны. Да не согласился на это Андрей, домой запросился.
Авторитет у Троцкого в то время огромный был, мы, говорит, Ленина – то и не знали вовсе. Поедет бывало выступать куда, а меня с собой везет, он говорит, а я рядом, при портфеле. Согласился все – таки отпустить меня домой: его адъютант привез для меня билет на поезд. «В купейном вагоне, - говорит, - поедешь до Вологды, а там уж доберешься сам с этой бумагой, покажи только кому.»
«Уселся, - говорит, - в классном – то вагоне, ждет отхода поезда и видит в окно, как гражданочка молодая такая с дитем просится, а ее не пускают в вагон, не берут, значит. Не стерпел, - говорит, - вышел из вагона и подзывает ту гражданочку. Возьми мой билет, - говорит, - в классном вагоне поедешь, а сам я и так доеду, не с руки мне, солдату, в классном вагоне ездить, при мне, мол, бумага от самого Троцкого. Гражданочка шмыг в вагон, а я, - говорит,- проводнику ту бумагу подаю, да, зря, не подействовала. До Вологды целый месяц добирался, кое – как, а от Вологды пешком домой притопал. На прощанье ему Троцкий наказал революцию у себя в деревне делать. Сунулся к мужикам, давайте Совет выбирать, вот бумага от Троцкого, чтобы его председателем выбрали. Опять не подействовало. Мужики говорят: «Теперь Ленин у нас главный, как он скажет, так и будем делать». Советскую власть сделали, а его никуда не выбрали. Стали потом коммуну выбирать в деревне, его опять не взяли, у него же ни сохи, ни бороны нет, ни коровы, ни лошади. Председателем коммуны просится, а у нас, говорят, лучше тебя есть. В колхоз – то потом записали, а когда все разбежались, один остался, думал начальство оценит и выберет председателем, так опять из района председателя привезли.
Умел показать и прославить себя наш Андрей Ильич. Прочитали вдруг жители деревни в районной газете, что у него в огороде на 7-ми сотках кукуруза 2-х метровая выросла. Жители – то деревни знали, что никакой кукурузы, отродясь, в его огороде не бывало. Да и откуда ей быть, кукуруза требует хорошо унавоженную почву, а у него во дворе даже козы нет, чем это он так удобрял ее, не знали. Не думал дед, что опубликованный материал другие корреспонденты проверять приедут. Приехали, да не один, а много. «Где, - спрашивают, - Андрей Ильич живет?» Людям что, показали на его дом, а дед узнал об этом, в лес ушел и до вечера не показывался. Из редакции ему еще полтора рубля гонорара прислали, так дед и тут соврал, сказал, что полсотни прислали, на собрание корреспондентов приглашают, но он ехать отказался.