Марьяна жила на соседней улочке и Нечипоренко, чтобы сократить путь, прошел огородами. К домику Марьяны он подошел с тыльной стороны. Только собрался толкнуть калитку, отделяющую двор дома от огорода, как услышал низкий грудной голос девушки: Марьяна пела на незнакомом ему языке: «Цыганка,- подумал он,- вот и напев цыганский, что тут неясно».
О Марьяне в селе ходили разные слухи. Никто не мог определить точно, из какого народа происходила девушка. Денисовка точно притягивала к себе неординарные судьбы: здесь каждый житель мог бы стать героем романа. Кого ни возьми, всякий был не похож на других и интересен каждый по-своему. Нечипоренко знал историю Марьяны, но до их первого знакомства на свадьбе у Гришки не мог и предположить, что жизнь порой переворачивает людские судьбы так, что такое превращение бывает не под силу даже самой невероятной фантазии.
Тогда, на свадьбе, когда Марьяна убежала, попав в неприятную историю, Нечипоренко пошел за ней: какая-то неведомая сила заставила его последовать за этой девушкой. Марьяна, убежавшая со свадьбы, лежала, уткнувшись лицом в подушку. Постучав, Нечипоренко вошел в комнату девушки. Услыша его шаги, она приподняла залитое слезами лицо. Кудрявые, длинные волосы спутавшись, разметались по её плечам. Увидев Нечипоренко она быстро убрала волосы с лица, ловко завернув их в огромный узел, заколола гребнем. Ладонями, насухо, вытерла заплаканное лицо, её глаза неприязненно глянули на незваного гостя.
Марьяна сухо спросила:
-Ну, что ещё? Чего вам?- и видя, что Нечипоренко не трогается с места, она уже менее враждебно, спросила,- утешать пришли? А, может, зачем другим? Так сегодня больше ничего не будет. Шли бы вы, гуляли на свадьбе! Что вам здесь за интерес?
Нечипоренко, ни слова не говоря, подошел к Марьяне и погладил её по непокорным волосам, по щеке, еще влажной от слез. Нагнулся, и неловко поцеловал её красивую, смуглую руку. Марьяна, не шевелясь, с удивлением ждала, что будет дальше. А он, смутившись от своей смелости, вдруг весь стушевался, и, пятясь к двери, бессвязно лепетал:
-Одинаковые мы, Марьянушка. У обоих у нас сердца плачут от обиды. Мне это знакомо, унижение людское, только кому скажешь о том, а?
Марьяна поняла, что этому большому умному человеку сейчас очень одиноко, так одиноко, что хоть зверем вой. Поэтому он и пошел вслед за ней, так как знал, что человек в подобном положении на все способен. Только зря волновался. Не стоят они все и гроша ломанного, а не только того, чтобы за них жизни себя лишать. И все-таки, она была благодарна Нечипоренко за сочувствие.
Они тогда проговорили всю ночь. Он даже пальцем не посмел коснуться девушки. Филя, сгоравший от ревности, зря тратил свое красноречие: не трогал он Марьяны, не посмел…
И вот сейчас он, расставшись с Кислицыным, повинуясь какому-то непонятному влечению, пришел в этот дом снова. Он помнил, её жалобно звучавший голос. Как перед ним тогда, шаг за шагом, стала разворачиваться повесть об очередной загубленной человеческой судьбе, о какой в народе говорят - даже «врагу не пожелаешь». Он услышал историю появления в Денисовке маленькой цыганской девчушки из уст самой Марьяны. У каждого, кто жил здесь в то время, было своё мнение на этот счет. Соединив рассказ Марьяны и воспоминания сельчан, Ничипоренко понял следующее:
Марьяну нашли на берегу речки бабы, которые утром пришли за водой. Они издали увидели что-то большое, лежащее на берегу, как раз у камня, где они набирали обычно воду. Бабы терялись в догадках, что это могло быть? Телок? Бревно? Тюк? А когда подошли ближе – оторопели. Прямо перед ними лежала маленькая худая изможденная девочка лет двенадцати, так они определили на первый взгляд её возраст:
-Мертвая?- испуганно спросила мать Натахи.
-Кто её разберет,- пробормотала баба Анна,- похоже, что басурманка! Видишь, чернущая вся, как земля! Лупает, лупает глазами-то! Живая она, бабы!
-Может голодная? Они ведь все в эту пору бедствуют – мы хоть с огородов живем, а у них голодно!
Бабы, все ещё осторожничая, подошли к существу, одетому в длинные сборчатые юбки, грязные и рванные:
-Не, не басурманка, это цыганов девчонка. Они тут три дня назад свадьбу справляли. Вот и забыли девчонку-то,- отозвалась Ксюша, жена Афанасия Пряхина.- Как только они здесь остановились, муж ходил, узнавал, зачем они явились. Говорят, свадьба у них! Ихний князь одиннадцатую жену берёт себе. Дали слово: в поселок не наведываться, огородов – не зарить. Обещали, что погуляют и уйдут опять на низы, откуда и явились. Много их было, кибиток пять-шесть, полнехонькие! Гомонили всю ночь, а к утру, и след их простыл,- вон, костров, сколько жгли, весь сушняк перевели,- посетовала она.
Девчонка пошевелилась, и всё внимание баб снова обратилось к ней. Они подошли поближе, рассматривая её, как диковинного зверька:
-Ты говорить-то, умеешь? Кто ты? Как тебя зовут? Почему тебя здесь бросили?
Но девчонка испуганно переводила черные миндалевидные глаза с одного лица на другое, и всё старалась сжаться, спрятаться за что-нибудь:
-Ой, бабы, гляньте!- запричитала мать Натахи,- да она, сердешная, вся в синяках! Кто же это её так-то? Надо ей помочь, бабы, ведь живой человек все-таки!
-Вот и бери в пару своей Натахе,- отрезала баба Анна.
-Куда мне, двоих-то? Мне и с одной хлебать, неперехлебать лихо,- пятясь от девчонки, ответила мать Натахи.
Подошла Явдоха Щетинина, покачивая пустыми ведрами, весело спросила:
-Здорово, бабы! О чём собрания-то?
Бабы расступились, и она увидела их страшную находку:
-Так что же вы стоите столбами?- закричала на них Щетиниха,- она ведь, помрет вот ни вот! Грех-то нам, бабы, какой! Дитё ведь ещё! Давайте, берите кто-нибудь!
Но никто даже не пошевелился.
- Их, вы, каменюки треклятые! Кабы я донесла её до дома сама.
Она не договорила, за её спиной послышался негромкий басок Бакланова Фильки:
-Тетя Явдоха, я донесу, только вы скажите куда,- отставляя свои ведра в сторону, произнес он.
-Неси, Филюшка, ко мне неси! Пускай эти жалельщицы,- она гневно оглядела стайку баб,- своих вот так же пожалеют.
Филя, при полном молчании толпы, поднял легкое тело девочки, и, бережно прижимая к себе, понес ее в поселок. Девочка впала в беспамятство и всю дорогу только негромко постанывала и морщила лоб.
Первое, что сделала Щетиниха, это послала всё того же Филю за бабкой Щепницей: «Пусть осмотрит,- решила она,- да подскажет, что делать мне с нею».
Щепница пришла на удивление очень быстро. Ни слова не говоря, подошла к девочке, лежащей на деревянном топчане. Топчан был застелен стареньким лоскутным одеялом, стоял под навесом, и летом служил Щетинихе местом дневного отдыха. Бегло осмотрев лежащее перед нею тельце, Щепница взяла девчонку за руку, и, нащупав пульс, определила: «Жива, пока». Затем, повернувшись к Щетинихе, скомандовала: «Топи печь, грей воду, а я за травами домой схожу: отвар сделаю, глядишь, и оживет девка-то».
Щетиниха поставила на плиту чугун, греть воду, взяла опустевшие ведра, направляясь снова на речку. Около калитки стоял Филя, и, увидя Явдоху, спросил:
-Тетка Явдоха, оживет твоя девчонка или нет?
-Ну, девчонка не моя, а кто знает, чья она. А, коли сама Щепница за дело возьмется – значит, на ноги подымет. Глядишь, ещё невеста тебе, Филя, вырастет. Вы с ней и по годам, так прямо – пара!
Филя смутился, и чтобы скрыть свое смущение, предложил:
-Теть, вы опять за водой? Давайте, я сбегаю! Я вам, сколько хотите воды натаскаю!
-Ой, вот хорошо, Филюшка, иди сынок, иди! А я дождусь Щепницу, да мыть твою невесту станем.
Филя уже дважды успел сбегать на речку за водой, а Щепницы всё ещё не было. В ожидании прошло около часа, наконец, знахарка появилась, в её руках была окровавленная тряпица, в которую было что-то завернуто. Щетиниха отшатнулась, предполагая, что знахарка принесла в её двор что-то нечистое: «Может быть, кошку убила? Кто их знает, что ей для ворожбы надобно». Она на всякий случай отодвинулась от Щепницы. Та, заметив маневры Явдохи, развернула тряпку и протянула ей забитую курицу:
- Отвари бульон-то. Не бойся, заячья душа! Стала бы я тебе свои дела показывать! Все, что надобно, без чужих глаз давно сготовлено. Девчонке сил набираться надо, а кормить хлебом и борщом нельзя, слабая она сильно. Помереть от грубой пищи может, да всю курицу не вари сразу: сначала кусочек, а остальное положи в подвал на ледник.
Щепница повернулась к печи и пощупала в чугунке воду, велела принести корыто, и сама налила в него воды. Из принесенной бутылки добавила чего-то резко пахнущего: - От ушибов хорошо помогает - пояснила она Явдохе.
Подойдя к девчонке, смирно ожидающей своей участи, она протянула руку, чтобы снять с неё лохмотья. Но девчонка из последних силенок оттолкнула Щепницу от себя. Знахарка не обиделась, а ласковым голосом стала что-то приговаривать ей, изредка проводя над нею руками. Девчонка успокоилась, и через короткое время уснула:
-Как это всё у тебя выходит?- удивилась Явдоха.
-Ласкою,- односложно ответила Щепница.- Ты, вот что, дай-ка мне лучше нож, а то я никак не могу развязать завязки на юбках. Если верить грязи на них,- продолжала Щепница, разрезая завязки,- так она их бедняга не снимала больше года.
Когда юбки стащили, то оказалось, что под ними ничего больше не было. Тельце девочки с едва наметившимися бугорками грудей, было сплошь в кровоподтеках. Женщины, осматривавшие её на берегу, не обратили внимания на ее худые цыплячьи бедра, крепко сжатые, покрытые засохшей кровью. Страшная догадка промелькнула в головах у Щепницы и Явдохи. Щепница, желая убедиться, легонько развела ноги девчонки, и обе женщины затрепетали от увиденного ими: все пространство между ногами девчонки было одно кровавое месиво. Щетиниха хотела уже по-бабьи запричитать в голос, но Щепница, цыкнув на нее, приказала:
-Молчи, забудь, что ты здесь видела! Никому, слышишь никому и никогда не проговорись об этом: иначе ей здесь не выжить! Деревня, она такое никому не прощает: задразнят, пальцем будут указывать, пока с ума не сведут, а сведут, то и тогда не успокоятся.
-Она что же у меня жить будет?- недоуменно произнесла Явдоха,- а я-то думала…
-Петух тоже вон думал, а теперь в супе варится,- не дав ей договорить, прервала ее Щепница.- Ты сама подумай, Явдоха, одна ты, бобылка, вот и старость подступила, а рядом ни одной живой души. Она тебе вместо дочери будет: когда пить подаст, а когда и за водой сбегает, и то ведь дело!
Последнее, казалось, более всего убедило Щетиниху в правильности этого решения. Юбки, вместе со вшами, были брошены Щепницей в огонь:
-Дай-ка мне ножницы,- обратилась она к Щетинихе,- надо ей космы-то посрезать, они уже слиплись от гнид. Ничего не поможет, никакое мытье. Она взяла ножницы, поданные Щетинихой, недоверчиво покрутила в руках: ножницы даже на вид выглядели тупыми. Щепница попробовала отрезать ими прядь кудрявых волос девочки, но не смогла: волосы, казалось, были из проволоки, а ножницы не резали, а жевали их. Щепница, в сердцах, бросила ножницы под ноги испуганной Щетинихи и скомандовала:
-А ну, быстрей беги к Баклановым: одна нога здесь, другая там! Попроси у них ножницы. У них в доме мужики, авось и ножницы острые найдутся. И, когда Щетиниха убежала к соседям, подошла к девочке, наклонилась, и что-то быстро зашептала ей на ухо: девочка ожила и залепетала на незнакомом языке: быстро и неразборчиво. Щепница досадливо поморщилась, она ничего не смогла понять из того, что лепетала ей девочка. Пришла Щетиниха, и, подавая Щепнице ножницы, нараспев произнесла:
-Ой, мамочка моя, там, возле Баклановых, почитай все бабы собрались! Они у меня уж пытали-пытали, что у нас происходит тут, но я – ни гу-гу!- И Щетиниха свой пухлой ладонью прикрыла собственный рот, показывая, каких трудов ей стоило не проговориться.
-Давай, вон, лучше кипятка в корыто подлей, балаболка! Здесь, считай, жизнь со смертью борются у девчонки, а она там турусы с бабами разводит, - оборвала её Щепница.
Знахарка запустила пальцы в непокорные волосы девчонки, щелкнула ножницами, и вот, уже первые пряди упали на пол. Через полчаса голова девчонки представляла собой маленький шарик с уродливо торчащими неровными клочками волос. Щепница взяла в комнате лампу, открутила головку вместе со стеклом, и, приподняв её, опустила в отверстие лампы тряпицу, смочила её в керосине, и, не отжимая, стала старательно протирать все тело и голову девочки. Когда тряпка касалась ссадин, лицо девочки передергивалось, но она продолжала лежать смирно, не открывая глаз. Затем Щепница, приподняв девчонку, приказала Явдохе убрать с топчана одеяла, и осторожно опустила ребенка на голые доски, сказала: «Мыть будем прямо на топчане, доски на солнышко поставишь – высохнут, а мы так больше воды сохраним, и керосин, он ведь, все вмиг замаслит. Когда одеяло было убрано, Щепница взяла небольшую мягкую тряпку, обмакнула ее в корыто и намылила. Она стало бережно мыть тельце девочки. Вымытую, девчонку перенесли в комнату, и положили на кровать самой Щетинихи:
- Ты на печи пока поспишь,- утешила ее знахарка, а избитому телу тепло и покой надобны. И чтобы мне никаких баб, и никаких поглядов не было. Узнаю, что ослушалась – смотри у меня! И она помахала перед самым носом оробевшей Щетинихи худым тёмным пальцем. Щетиниха наказ исполняла точно, и пока шло выздоровление, девочку никто не видел. Можно было только догадываться, сколько это событие принесло хлопот уже немолодой Щетинихе. Деревня приняла Марьяну (так позже назвала себя девочка) враждебно. Обидная кличка «Басурманка» чаще всего употреблялась вместо имени. А когда Щетиниха по пьяной лавочке, не удержавшись, «поведала» тайну Марьяны, к ней стали добавлять ещё и – «порченная». Вскоре выросла порченая Басурманка в миловидную миниатюрную девушку: с ямочками на смуглых щеках и соболиными бровями. Если бы не обидная молва, так ни одного бы парня присушили черные цыганские очи Марьяны.
Глава 2.
Нечипоренко поймал себя на том, что улыбается, представляя себе эту гордую, независимую девушку. Ему нравились люди с характером, умеющие за себя постоять. Марьяна манила его своей таинственностью и день ото дня все сильнее. Так радостно он улыбался впервые за все, то время, пока тянулось свалившееся на него дело Семенюка. Сегодня он завернул к Марьяне, чтобы рядом с этой сильной девушкой оттаять душой и чтобы окончательно не разувериться в людях:
-А я чувствую: есть кто-то рядом, а понять не могу где,- раздался мягкий, певучий голос Марьяны,- а вы вот так, с огорода подкрались! Что, подсмотреть решили за мной?
-Заслушался,- откровенно любуясь девушкой, ответил Нечипоренко,- да и соскучился тоже.
Он смутился, смутилась и сама Марьяна. И чтобы скрыть свое замешательство, пригласила его в дом:
-Заходите, гостем будете, а я тут пироги с картошкой испекла,- оборачивая к нему, заалевшее румянцем лицо, быстро заговорила Марьяна,- любите пирожки? У меня и сметанка есть, свеженькая.
-Люблю, очень люблю,- смеясь, ответил Нечипоренко.
-А почему смеетесь? Что-то не так?- остановилась Марьяна, пропуская его в дверях впереди себя.
-Да нет, все так! Просто только что Натаха следователя Кислицына на пироги пригласила, и тоже с картошкой!- входя, пояснил Нечипоренко. – А меня не позвали, не сочли нужным.
-Вы меня с Натахой на одну половицу-то не ставьте: разные мы. Хотя кое-кто и готов нас одной веревочкой связать,- сразу став серьезной, решительно отрезала Марьяна,- я же вас с Кислицыным или с Гришкой, вон, не ровняю.
-Прости, я не о том хотел сказать, да видно, не сумел. А ты, Марьянушка, зови меня просто, по имени – Николай. Да и на «ты» давай, что ли!- повернул Нечипоренко разговор прочь от опасной темы:
-Неровня мы с вами, ни по возрасту, ни по положению. Вы начальник, уважаемый человек, а я кто?- Марьяна вопросительно посмотрела своими черными глазами прямо в глаза Нечипоренко. Тот смутился вторично, сердясь за это на самого себя:
-Что же, Марьяна, не уж то я уже старик, что меня Колей назвать трудно. А если я тебя очень об этом попрошу, сделай милость, скажи мне: « Коля, садись к столу, пирожки есть будем».
Марьяна, смеясь, повторила фразу. Она на секунду запнулась, и продолжила дальше уверенно:
-А почему, Коля, ты так долго раздумывал, прежде чем войти ко мне?
-Сказать?- вопросом на вопрос ответил Нечипоренко. И, когда Марьяна, молча, кивнула кудрявой головкой, он сказал,- о тебе думал, Марьянушка, о тебе.
-А что вам думать о такой простушке? Что же во мне такого любопытного?- кокетничая с ним, спросила девушка.
-Ну, я думал о том, почему ты ни разу не попыталась искать своих родителей, близких тебе людей? Насколько я знаю, тебе, когда тебя нашли здесь у нас, было лет тринадцать-четырнадцать. Не могла же ты ничего не помнить: где жила, кто твои родные? И, наконец, как ты очутилась избитая на речке? Кто тебя так…
Нечипоренко, не найдя подходящего слова, просто замолчал, чтобы ненароком опять не обидеть Марьяну:
-О, сколько вопросов, да вот, кто бы на них отвечал!
Марьяна замолчала. Было видно, что девушке неприятно говорить на эту болезненную для нее тему, и, когда Нечипоренко, проклиная свою бестактность, хотел попросить у нее прощения, его остановил звук глуховатого голоса Марьяны:
-Вот ты говоришь - родители, помню ли я их? Как же мне их не помнить? Сколько раз на крыльях к ним летела, а наш хутор снится мне, и по сию пору. Красиво у нас: много солнца, виноград. Отца помню. А мама, моя мамочка – красавица она у нас, певунья. Как она там, жива ли? Вряд ли, после того, как меня украли, едва она выжила, мы ведь с ней, как одно целое были, Как подруги неразлучные, я и похожа на неё. Нет, Коля, мне туда дороги: такой, какая я теперь – нет! Пусть они помнят меня маленькой девочкой, это лучше, чем узнают о моих муках и о моем позоре. Не в обычае моего народа, принимать провинившихся дочерей под отчий кров. Вот поэтому я и не ищу никого – лучше одной. Марьяна умолкла. Нечипоренко ласково погладил руку девушки, как бы ободряя её, спросил:
-Марьяна, ты ведь знаешь, помнишь, кто тебя украл? Что же ты молчала? Нашли бы негодяя, судили.
-Судили? Нашли?- Марьяна невесело рассмеялась,- разве можно поймать ветер? А тем более, судить его? Мой отец гнался за их табором по пятам. Они, как только заметили погоню, рот мне тряпкой заткнули, закатали в старый войлок, а сверху еще и тюками с барахлом прикрыли. Если бы мой отец мог догадаться, что под этим ворохом тряпья его любимая дочь, единственная. У меня было трое уже взрослых братьев, но они были от первого брака отца. А может и не от первого,- Марьяна невесело засмеялась, - меня ведь тоже для какого-то князя украли.
Короче, ничего не нашли мои спасители. Я слышала, как отец извинялся перед их предводителем за беспокойство. Меня они достали из укрытия не сразу: боялись, что мой отец вернется. Полумертвая, я ничего не соображала. Пыль из войлока забила мне нос, глаза, уши, рот. После всех этих потрясений я долго болела. А кибитки все ехали, ехали, ехали. Почему я не умерла тогда? Кому нужна была такая вот судьба? За что мне все это?
Нечипоренко впервые видел, что Марьяна плачет. Он не мог видеть, плачущую женщину, а сейчас плакала непросто женщина – плакала его Марьяна. Он одним движением очутился у ног девушки, стоя на коленях, уткнулся лицом в её подрагивающие от волнения руки. Он покрывал их поцелуями, а в перерыве между поцелуями страстно повторял:
-Милая, хорошая моя, давай уедем, далеко уедем, туда, где ты все забудешь, и вновь обретешь счастье. Выходи за меня, а, Марьяна?
-Замуж?- переспросила Марьяна,- была я уже один раз замужем, сыта по горло на всю жизнь. Хочешь послушать, как меня замуж выдавали?- и, не дожидаясь его согласия, она продолжала прерванную исповедь:
Однажды, во время стоянки, я подслушала разговор моей охранницы и старшего в этом таборе. Он упрекал старуху за то, что та плохо ухаживает за мной. Что я стала грязнее самой последней служанки в таборе. Старуха, которой меня поручили, была настоящая ведьма: и видом, и нравом. Меня она охраняла так, что не было никакой возможности сбежать от нее. Ночью она пристегивала меня к себе цепью: надевала мне на шею ошейник, как собаке, а другой конец оборачивала вокруг своей талии. Стоило мне только пошевелиться, как она тут же поднимала голову, и била меня кулаком, куда попало. И вот, теперь, стоя перед старейшиной, она недовольно ворчала, проклиная меня – упрямую ослицу и свою собачью должность. Когда вечером, я осторожно спросила её, зачем я им нужна, старуха, которая успела уже изрядно выпить из припрятанной бутылки, рассмеялась мне в лицо своим каркающим смехом:
-Зачем? Так ты до сих пор не знаешь зачем? Ха-ха-ха! Хорошие денежки за тебя дадут, много хороших денежек за тебя даст князь! Целый месяц весь табор гулять будет, пить будет, а ты,- она приблизила к моему лицу свою смрадную пасть, мне показалось, что на меня медведь дохнул,- а ты, женой князя станешь! Ха-ха-ха! Одиннадцатой! Первой - столько же лет, сколько мне, а последней.… Да ты может быть, еще и не последней станешь – будет еще много вас таких, свеженьких! Старуха икнула, и хотела лечь спать, но спохватилась, что не привязала меня и стала поспешно исправлять свою оплошность. Я воспользовалась тем, что она приблизила свою отвратительную физиономию, надевая ошейник на мою шею. Я горячо зашептала ей на ухо:
-Послушай, поговори с вашим старшаком, пусть вернет меня отцу. Мой отец богатый, и даст вам денег куда более, чем ваш князь!
Я умоляюще посмотрела на старуху, а она, оттолкнув меня, закричала:
-Ишь, что задумала! Твой отец гордый! Наш князь по-доброму сватался за тебя, так он, и слушать не захотел. Табор бросил, хутор завел, со своими родичами знаться перестал! Загордился, князя за порог выставил! Пусть теперь помучается, не надо нам его денег!- старуха кричала нарочно громко, чтобы все видели степень её усердия в деле.
Мои надежды, заинтересовать старую ведьму деньгами, рухнули. Что меня ждало впереди? Ветхий старик и кочевая жизнь одиннадцатой жены - цыганки? Я еще не знала, как посмеётся надо мною судьба, а если бы знала, то наложила бы на себя руки! Помню, мама говорила мне, что самоубийцы идут прямо в ад. А чем моя теперешняя жизнь была лучше ада? Я потеряла счёт времени. Сколько дней мы ехали, какой месяц сейчас на дворе и где мы находимся – я ничего не могла определить точно. Одно знала наверняка – от дома мы очень и очень далеко. Вскоре табор остановился на долгую стоянку. Мылись, стирали, готовили на кострах горячий суп и чай. Старуха сказала, что ждут приезда князя, поэтому было велено меня вымыть, приодеть, привести в полный порядок. Но этим планам не суждено было сбыться. Ночью табор, по команде старшака быстро снялся с места. Опять застучали колеса и замелькали огоньки проплывающих мимо деревень. С какой надеждой я ждала, что старуха уснет и забудет привязать меня на цепь. Рядом были люди, а значит – спасение. Но, старуха и не собиралась забывать этого. Видя мое беспокойство, она утешила:
-Завтра князь будет смотреть на тебя, коли понравишься – будешь княгиней, а если нет, то,- она недоговорила, но по её злому выражению можно было догадаться, что ждало меня в случае неудачи на смотринах.
Утром мы остановились на берегу этой речки, я, впервые увидела такие высокие горы. Как мне хотелось убежать к ним – там есть, где скрыться. К встрече князя, раскинули праздничные шатры, варили мясо. Меня завели в один из таких шатров, старуха заставила раздеться. Говорила, что сейчас принесут воду и будут меня мыть. Но воду почему-то долго не приносили. Вместо этого в шатер вошел дряхлый старик. По богатой одежде и властному взгляду, я поняла, что предо мной князь, а может и будущий муж. Я хотела накинуть на себя снятую только что одежду, но старик проворно палкой отбросил её в сторону и засмеялся. Он шаркающей походкой подошел ко мне, приподнял мой подбородок, инкрустированной ручкой костыля: «Ишь, гад, запачкаться боится!- пронеслось в моей голове, и тот час же я вскрикнула от боли. Старик бесцеремонно двумя костлявыми пальцами надавил на мои и без того болевшие груди. Я оттолкнула его руку, за что старуха - надсмотрщица больно ударила меня по спине. Князь остался доволен. Он отвел старуху в сторону, и что-то сказал ей негромко. Я не могла расслышать что, но поняла, что на этом мои испытания не закончились, а может быть, только начинаются. Старуха вышла из комнаты, а вместо неё вошли два молодых цыгана с наглыми липучими взглядами. Они быстро раздели князя до нижнего белья, схватили меня и буквально распяли на полу. Я не успела ничего сообразить, как уже билась, как голубка в силках, в руках этих дюжих молодцев. Старик подполз ко мне на четвереньках, и стал ощупывать руками мою грудь, гладить живот. В одно время я почувствовала, что пальцы, державшие мою ногу, ослабили свою хватку. Как только холеная борода князя заскользила по моим бедрам, я вырвала из руки помощника свою ногу, и изо всей силы ударила старика в ненавистную мне физиономию. Он отлетел к стене шатра и сидел с минуту, молча. Струйка крови сползала из разбитого носа и стекала на белую манишку. Он крикнул помощникам что-то гневно-визгливое, наверное, ругал за допущенную оплошность. Затем, повернувшись ко мне, сказал презрительно, глядя на мое голое тело:
-Падаль! Ты не достойна моего внимания. Но за то, что оскорбила меня – жить не будешь! Держите её крепче - обратился он к помощникам.
Он бил меня своим костылем до тех пор, пока я не могла уже кричать, а только при каждом новом ударе дрожь пробегала по моему избитому телу. Это мало показалось моему мучителю. Он что-то крикнул своим палачам, они быстро раздвинули мои ноги и старик стал с остервенением бить костылем между моих ног. Боль была невыносимой. Я впала в беспамятство. Когда пришла в себя, я вновь лежала в своем тряпье, и в той самой кибитке, в которой провела столько дней. Никого рядом со мной не было. Я хотела пошевелиться, но чудовищная боль пронизала все мое тело. В это самое время полог зашевелился, и кто-то заглянул внутрь кибитки. Голос снаружи спросил:
-Не издохла еще?
-Вроде дышит,- ответил ему другой голос,- пусть поживет до утра. Завтра князь уезжает, а её велел живьем в землю закопать.
-Закопаем, раз велел,- согласился обладатель первого голоса,- пошли, там мясо уже готово. Князь водки выставил на угощение, не поскупился. Голоса стали отдаляться, и вскоре я опять осталась в полной темноте. Где-то поодаль галдели цыганки, звенели гитары, табор гулял. Я делала чудовищные усилия, чтобы подползти к выходу из кибитки, нашарила рукой край полога, и вдруг услышала тихие, крадущиеся шаги. Шаги остановились возле кибитки. Я слышала, как кто-то осторожно откинул полог:
-Эй, ты жива?- тихо спросил голос, принадлежащий, судя по всему девочке -подростку.
Я застонала. В кибитку просунулась чья-то голова, и детские руки заскользили, пытаясь приподнять меня:
-Давай, давай, скорей! Я знаю, куда тебя спрятать! Они там тебя не найдут, никто не найдет. А там уж, помогай себе сама.
Я мешком свалилась за край кибитки. Боли от падения не ощутила, так как была сама – сплошной комок боли. Мы ползли медленно, моя спутница то и дело останавливалась, давая мне передохнуть. Наконец, она остановилась. До моего слуха долетел шум реки, значит, мы уже далеко от стана:
-Сейчас будет мокро и больно, но ты терпи, и постарайся как можно дальше протиснуться в щель. Они тебя здесь не найдут, и вода до тебя не достанет. Никто и не догадается, даже если будет стоять здесь на берегу.
Это была глубокая вымоина под самым берегом реки. Волны не один год трудились, чтобы сделать такое углубление. Летом река обмелела, и под берегом образовалось довольно просторное углубление. Я с трудом протиснулась на свое узкое ложе, и на какое-то время силы оставили меня. Когда очнулась, то кроме шума реки ничего не услышала. Лежать было неудобно и холодно, но частые обмороки давали мне возможность ничего не чувствовать: ни боли, ни времени. Я лежала и думала о девочке, спасшей меня: «Кто она, моя спасительница? И спаслась ли я,- мелькнула тревожная мысль. Когда я очнулась, уже не помню в какой раз, в щель просачивался мутный свет. Сырость была везде, и я дрожала в своём мокром тряпье. Вскоре до меня стал доноситься шум просыпающегося табора. Забегали люди, заржали лошади, табор снимался с места. Я вздрогнула, когда прямо над моей головой раздалось топанье тяжелых мужских сапог. Я с трудом, сквозь шум реки, расслышала голоса:
-След обрывается здесь, вот, прямо у реки. Сам видишь, здесь негде спрятаться, значит – утонула. А что же еще? Я точно шёл по следу крови, вот видишь, кровь прямо у края берега обрывается, а дальше, только река.
-Давай, так и скажем в таборе, что девка выбрала легкую смерть и утопилась,- порешили мужики и быстро удалились прочь.
Вскоре, я услышала цоканье конских копыт и стук колес кибиток. Табор уходил, Уходил навсегда из моей жизни, за которую мне предстояла ещё долгая борьба. Ну, а дальше ты знаешь, я тебе о том еще в прошлый раз сказывала. Вот так, Коля, я и побывала замужем. Хуже всего, конечно, что я не могу иметь детей: мне и Щепница это говорила, да я и сама в том убедилась. Мы с Филей давно вместе, но никогда, даже намека на беременность не было.
Марьяна замолчала, казалось, горькие воспоминания лишили её сил. Она сидела, откинув голову к стене, руки безвольно лежали на коленях. Нечипоренко понимал, что девушке сейчас очень нелегко. Но не спросить об этом он не мог:
-Марьяна, а почему ты не вышла замуж за Филю, коли любовь между вами была, а может и есть?
Марьяну, казалось, не удивил его вопрос, она ответила ему чистосердечно:
-Хотел на мне Филя жениться, да и я его любила, и замуж за него пойти была согласна. Он единственный из парней, кто никогда не попрекнул меня моим прошлым. Любил он меня, сильно любил. Кто знает, может и сейчас ещё любит? Отец Фили не позволил ему на порченой жениться, да к тому же, на цыганке. А в скорости и женил его насильно на Клавдии. Он первое время всё мои пороги оббивал, да я перестаю уважать мужиков, которые своего слова не имеют. Сколько раз я ему говорила:
-Бежим! Так нет же – теплый угол бросить побоялся! Вот и охладела я к нему, так, иной раз с тоски пущу его на ночку. А, чтобы страдать за ним, такого уже нет. Женился, так пусть с женой и живет! - Марьяна решительно махнула рукой, будто перерубая невидимую нить, связавшую когда-то их с Филей:
-То-то он на меня на свадьбе Гришки кинулся: ревнует тебя! Может и не зря ревнует! Увезу я тебя, Марьяна. В городе врачи, подлечат тебя: еще и деток с тобой народим! – Ничипоренко взглянул на Марьяну и осекся: по щекам девушки вновь катились слезинки:
-Марьяна, мне что же и надеяться не стоит? – упавшим голосом спросил он.
-Надеяться всегда стоит, - уклончиво ответила Марьяна. Словно вспомнив, всплеснула смуглыми руками:
- Ну, хороша хозяйка! Пригласила на пироги, а кормит баснями!
Через минуту на столе появилась тарелка румяных пирожков, сметана. Марьяна потрогала бок до блеска начищенного самовара и удовлетворенно кивнула: «Горячий!» - Она разлила чай по чашкам и радушно пригласила:
-Да вы, ешьте, Николай Егорович, угощайтесь! – И, словно спохватившись, поправилась: Ешь, Коля, да не забывай, сметаной сдабривать. Вот и чай, пожалуйста.
Нечипоренко ел пироги, и, поглядывая на Марьяну, думал: «Как хорошо, что судьба свела нас вместе, как хорошо, что у нас так много общего, как хорошо, что эта девушка, похожая на диковинный цветок, сейчас вот так близко: протяни руку – и она твоя».
Нечипоренко, неожиданно для себя привлек Марьяну к себе и поцеловал. Она не отодвинулась. Спустя час, Нечипоренко стал прощаться. Марьяна его не удерживала:
-Завтра рано вставать на работу,- пояснила она. Опоздаю к сроку, Порфирий без меня уедет, он ждать не любит, а пешком мне идти далече, километров пять-шесть будет.
-Ты у Литяка в подсобном хозяйстве работаешь?- спросил Нечипоренко.
-У него,- кивнула головой Марьяна.
-А Сычев там что делает? Он ведь вдовый, кажись?- в голосе Нечипоренко Марьяна уловила ревнивые нотки.
-Конюх он, за лошадьми ходит. Осенью женится на Фросе Калгатиной. Хороший он мужик, справедливый. Кроме нас в хозяйстве из Денисовских никого нет.
-А что, у Пряхина, в колхозе, дела не нашлось?- полюбопытствовал Нечипоренко.
-Находилось. Дела везде хватает. Да больно у них начальников много, а порядку мало. А я,- Марьяна усмехнулась,- понукальщиков не люблю. Вот и хожу за пять километров, лишь бы только командиров меньше было. Порфирий также, как и я, не очень любит шею гнуть. А у Литяка, проще. Знай, свое дело да во время продукцию сдай.
-Так это вы строителей канала кормите?
-Их,- ответила Марьяна.
Выходя из калитки, Нечипоренко отметил, что палисадник у Марьяны запущен и огород тоже. Знать, цыганская кровь, кропотливой работы, да еще и на земле не любит. И, словно читая его мысли, Марьяна пояснила:
-Руки до своего не доходят. Я ведь и в хозяйстве огородницей работаю.
-Когда же теперь я тебя увижу, Марьянушка?- наклоняясь к ней, спросил Нечипоренко.
- А это, как я отгул заработаю,- уклоняясь от его рук, сказала Марьяна. Она быстро пробормотала слова прощания, и скрылась за дверью.
Нечипоренко минуту стоял, соображая, с чем связана столь быстрая перемена настроения девушки. Но, так ничего не решив, повернулся и пошел восвояси. Проходя мимо дома Баклановых, он увидел, как за калиткой мелькнул белый женский платок, кто-то скорым шагом удалялся от калитки. Нечипоренко усмехнулся: «Зря Марьяна не дала мне обнять себя: пусть бы посмотрела, старая, как порченую соседку любят. Любят, любят,- несколько раз повторил он это слово и понял, что впервые в жизни он говорил его не жене, а другой женщине, ставшей как-то незаметно для него самой дорогой и главной в жизни. Женюсь,- решительно произнес он,- женюсь!» Проходивший мимо старик добродушно закивал головой, соглашаясь с ним: «Хорошее дело, сынок, молодое».
http://proza.ru/2016/03/03/1494