Психологам – в копилку, друзьям – на заметку.
Это личное. Ничего против имени Лера, как такового, я не имею. Если Лерой называют кого угодно, только не меня. Когда меня - я вздрагиваю. Это из детства. Со второго по пятый класс я воспитывалась в трех интернатах. Два года я провела в круглогодичном интернате под Москвой, в Воскресенске, в чудесной лесной зоне. Мам и пап мы видели, в лучшем случае, раз в месяц, в родительский день. По домам нас разбирали только на зимние и летние каникулы. Это - при наличии родителей. Но в моем классе учились дети из детдомов – родителей у них не было, и потому их никто никогда не навещал и не забирал домой. Детдомовских подкармливали наши родители. Ко мне приезжали не всегда. Мама с папой – эстрадные артисты – гастролировали, потом папа долгое время болел, а мама работала и лечила папу. Оставаясь в родительские дни без мамы, я чувствовала себя детдомовской. Меня это не пугало, скорее, я открывала в себе что-то новое. Я брала детдомовских за руки, ставила их в круг и говорила: «Улыбаемся». Так мы и стояли плотным кольцом, сжимая ладошки друг друга, глядя на счастливчиков, которых обнимали и целовали мамы с папами.
Завтра – родительский день. Я знала, что приедет мама. (Здесь – небольшое отступление. Все дети и учителя называли меня Валерой, кроме одной воспитательницы. Имени ее я не помню. Путь будет Галина Ивановна. Для нее я была Лерой. По какой-то причине, о которой я узнаю позже, она не могла запомнить моё имя. В моем классе училась девочка с еще более редким именем, чем моё, Калерия. Ее, как раз, и называли Лерой все, кроме Галины Ивановны. Она упорно звала ее Викой).
В те времена в интернатах было принято носить одинаковую одежду. У нас – мальчиков одевали в красные трикотажные кофты, девочек – в синие. И вот, накануне родительского дня, в спальню заходит Галина Ивановна и видит непорядок – вместо того, чтобы лежать в шкафу, на спинке стула висит синяя кофта. «Чья?» - коротко спрашивает она голосом, не предвещающим ничего хорошего. Кто-то из девочек говорит: «Леры», имея ввиду Калерию. Дальше происходит нечто невероятное. Галина Ивановна хватает меня за волосы (а они у меня длинные, до пояса), накручивает их на свою руку и ударяет меня головой о стену. Это случается так внезапно, что я даже не чувствую боль. И молчу. Кричат девочки. Галина Ивановна, словно в каком-то приступе бешенства, не говоря ни слова, вновь бьёт меня головой о стену. И снова я молчу. Из моих глаз брызжут слезы, теперь
я не знаю, отчего больше – от боли или обиды. Чем дольше я молчу, тем сильнее бьёт меня воспитательница. Крики девочек не умолкают, и в какой-то момент Галина Ивановна выпускает из руки мои волосы.
Назавтра я вышла к приехавшей навестить меня маме с косынкой на голове. Я не хотела расстраивать ее вчерашней историей, впрочем, так же, как и другой, случившейся чуть раньше. Тогда Галина Ивановна, тоже в приступе бешенства, гоняла по крапиве меня с одним мальчиком – голыми. Заросли крапивы были выше нашего с ним роста, а воспитательница была одета в спортивный костюм и перчатки. В руке она держала крепкий прут из стеблей крапивы, которым нас и била. За что – не знаю. Наверное, мы провинились. Об этом и о многом другом, что творилось в интернате, я рассказала маме много позже, став уже взрослой тётей. И то, рассказала ей в качестве примера того, как одно и то же событие одного человека может сломать, а другого – укрепить. Думаю, что если бы не битьё о стену, не крапива, не стояние на коленях на соли всю ночь – таким способом нас тоже наказывали – то это была бы не я, а другой человек. Лучше или хуже – никто не знает. Как бы то ни было, но после случая с волосами девчонки прозвали меня Зойкой, но Валера – мне нравится больше.
Я бы так ничего и не рассказала маме про «вчера», если бы не одна из моих подружек. Она подбежала к нам с мамой и выпалила: «Жанна Марковна, а Вы знаете, что вчера было?» Мама сняла с моей головы косынку и ужаснулась. Мой лоб был сине-чёрного цвета, а справа красовалась шишка величиной с кулак. Мама отправилась к директору. Воспитательницу он уволил в тот же день. Оказалось, что она была контужена во время войны. Отсюда – ее проблемы с памятью
и адекватностью восприятия.
Прошло много десятков лет, но каждый раз, когда меня называют Лерой, я почему-то вздрагиваю.
© Валерия Коренная