Сегодня особенный день. По крайней мере все, кого я знаю, считают его особенным. Сегодня мне исполняется семь лет, и теперь я считаюсь достаточно взрослым, чтобы начать ходить в школу.
Я уже не тот крохотный мальчуган, что прятался за подолом маминой юбки и играл в кубики. Не осталось и того веселого взбалмошного мальчишки, что мечтал лишь о собственной сенсорной игре, какие бывают у каждого мальчика в возрасте от четырех до пяти лет, и вечно спорившего с сестрой за право владения пультом от телекомнаты.
Нет, теперь я решительно взрослый мальчик и уже через какой то месяц отправлюсь постигать науки робототехники, или может градостроительства. Я все еще думаю на счет главного выбора. Но, поверьте, список профессий по истине огромен.
Мой отец видел во мне себя в эти годы, и не уставал говорить о том, как он будет горд, если я пойду по его стопам:
- Сынок, конечно в нашем веке N-технологий различное множество профессий. Но согласись, нет ничего лучше, чем видеть своими глазами, как начерченные на видеосенсоре планы и макеты зданий оживают как по мановению руки и восстают из праха почивших их собратьев. - В такие минуты взгляд его становился одухотворенней взгляда проповедника, вещающего в церкви речь прихожанам. И он с восторгом продолжал. - Только представь, как мы изменим облик скучных моноблочных и стеклянных конструкций! Внесем нечто новое, вдохнем жизнь в однообразность мерцающих синим в ночи этих прямоугольных сталагмитов!
Но как бы не были заманчивы его речи, я всегда понимал, что это то чего хотел он, но никак не я.
Вы скажете, что я достаточно рассудителен для ребенка семи лет? Может быть так, но я более чем уверен, что виной этому наш утренний с мамой поход к врачу.
Как сейчас помню, она нервничала все утро. Старалась собраться поскорей, но не с вещами, a скорее с мыслями. Мы сидели на ослепительно белой кухне втроем. Отец просматривал видеоряд событий недели в свежей электронной газете, попивал утренний кофе и изредка бросал на жену короткий пристальный взгляд. Через некоторое время он заметил:
- Куколка моя, ну что ты так разволновалась? Я все никак не пойму, не в первый раз ведь! - Далее он сделал глоток напитка из белой маленькой кружки. Мама, прикусив губу, тарабанила пальцами по гладкой поверхности стола. - Вспомни как было с Элли, ты так волновалась, но все обошлось. Разве ты не помнишь? Мы ведь все проходим через это. - он делал ударение на слове "это". Что именно они обсуждали, мне пока не было известно. Я сидел и ковырял ложкой в тарелке с хлопьями, пытаясь выложить из них что-нибудь более осмысленное нежели кучки-кляксы.
- О Гарольд, - откликнулась мама, - ты же меня знаешь, я все время боюсь, боюсь, вдруг что-то пойдет не так. Вдруг, вдруг.., - Тут она крепко вцепилась пальцами обеих рук в свою кружку. Тем временем динозавр упорно не хотел складываться в моей тарелке.
- Полно, Пташка, все будет как нельзя лучше - перебил её отец.- Нам пора собираться. Денни, поторопись, если хочешь доесть свои хлопья! - На этих словах он вышел в коридор, дальше послышалось - Я подвезу вас до больницы,- копошение, - но дальше вы сами. И Как славно, что Элли уже ушла! Меньше народу!...
Входная дверь пикнула - Солнышко, я жду в машине. - и закрылась.
Так же мама нервничала и больнице, когда мы сверившись с электронным табло и взяв инфокарту направились к кабинету ВПТ-10. Врач педиатр-терапевт гласила надпись мелким шрифтом.
Ожидание отнюдь не прибавляло уверенности моей матери, и она с содроганием смотрела, как очередь в пять человек неминуемо уменьшалась, приближая несчастных нас, а точнее её к тому моменту, когда нужно будет войти в кабинет с двойной пластиковой белой дверью.
Я же играл в симулятор гонок на её видеотелефоне, стараясь быть как можно спокойней, как и наказывал мне загодя отец.
- Денни Хопберн, пройдите в кабинет ТНВХ-10 - приятный металлический голос оповестил нас, что мы можем войти. Мама крепче сжала мою руку своей, холодной и чуть влажной, и, выдохнув, решительно направилась в кабинет.
- Так, так, так. Кто здесь у нас? А, мистер Хопберн, да да, конечно, входи Денни, присаживайся. - Мужчина показал мне на мягкую с виду, оказавшуюся на деле довольно жесткой, кушетку.- Миссис Хопберн, вы тоже садитесь.
Он с минуту писал что-то ручкой-стилусом в планшете. Затем отложил все и, подавшись слегка вперед, сложил свои жилистые руки прямо перед собой в замок. На вид ему было около пятидесяти: высокий лоб, покрытый складкой морщин, плавно переходящий в лысину; редкие, но аккуратно подстриженные волосы; пенсне в переливающейся желто-бурой оправе.
- Вся процедура проходит довольно быстро, каких то десять минут и вы вновь сможете гулять, бегать и наслаждаться всеми радостями жизни, молодой человек. - Обратился он ко мне. Потом перевел взгляд на мою маму - Миссис Хопберн, я вижу что вы волнуетесь, -она замерла в кресле как лань под прицелом ружья - но, спешу заметить, зря. Кто как не вы на личном опыте можете знать, насколько все безопасно? Технологии ушли далеко вперед, за последние пять лет риск летального исхода был снижен до одной сотой процента, одной сотой процента мисс! - мужчина поднял указательный палец правой руки вверх, - Конечно есть малейшая вероятность отторжения организмом инородного тела, - тут он несколько замялся, - но заверяю вас, она настолько мала, каких то полтора процента из ста! Уверяю, что причин для беспокойства нет, Денни ведь вполне здоровый мальчик. - констатировал он.
- Доктор .. - мать вопрошающе посмотрела на мужчину в халате - Доктор Пицквекк, две к на конце - заметил он.
- Мистер Пицквекк, я понимаю, все прекрасно понимаю, правительство, законы,.. но может как то можно обойтись без этого? Я не хочу терять своего мальчика. - в голосе послышались жалостливые нотки.
- Послушайте, миссис Хопберн, вы ведь хотите лучшей доли своему отпрыску? Мальчуган не сможет пойти в школу,не пройди он соответствующую процедуру. Он будет изолирован от общества, как дети бедняков, у которых нет ни соответствующих льгот, ни средств, чтобы пройти все инстанции и отправить ребенка в школу. Вы этого хотите? Чтобы мальчик вырос как дикарь и чувствовал себя не таким как все? И пусть пропадет все над чем трудитесь вы и ваш муж? Ну что ж, вы вправе решить по своему и отказаться, .. - Нет, нет я вовсе не это имела ввиду. - Испугавшись последних слов доктора запротестовала мать. - Надеюсь, что так.
Мистер Пицквекк протер очки краешком синего платка, затем надев надев их вновь посмотрел на мать. Я сидел все так же молча и наблюдал за их разговором.
- Кабинет ТНХВ-217, находится этажом выше. Я сейчас отправлю запрос. - экран планшета вспыхнул, - Вы можете идти - сказал мужчина вслед, не отрывая взгляда от монитора.
- Спасибо, до свидания - мы встали со своих мест. - И да, - он посмотрел вслед нам.- Десять минут, миссис Хопберн, вам незачем волноваться.
И вот она дверь кабинета ТНХВ-217, отличающаяся от всех других дверей в больничном комплексе только табличкой с номером и надписью "входить строго без обуви!". Мелким шрифтом прямо под самыми буквами было приписано: Технически-нейро-хирургические воздействия (или вмешательства?).
Разувшись, мы вошли. Яркий свет с потолка и голографических панелей ударил непривычно в глаза, стоило переступить порог. Сразу же раздался механический голос:
- Мистер Д.Г. Хопберн пройдите в комнату А0, Миссис М.Э. Хопберн, дожидайтесь в комнате отдыха.
Глаза только привыкшие к яркому освещению, различили белоснежную продолговатую комнату с коридором в левую сторону и дверью в правую. Справа над дверью загорелось табло с надписью "комната отдыха".
- Мой мальчик, - обратилась ко мне мама, - все будет хорошо.- слезы подступили к её глазам и она обняла меня, чтобы скрыть их. Затем взлохматила мне волосы и сказала, тщательно скрывая дрожь в голосе. - ну идти, встретимся через каких то десять минут.
Вы думаете что я бесчувственный болван? Холоднокровный изверг? Льдинка? Ледышка. О нет, ни капли. Я тщательно скрывал возможный страх за напускным спокойствием. Но все во мне подобралось, когда я шел к заветной двери А0.
Я не смел струсить, все ведь это проходят, все, даже сестренка Элли. И чем я хуже её?
Затаив дыхание я нажал на ручку двери и обернулся улыбнуться маме, которая все еще стояла около входа, осеняемая блеском панелей с рекламой, сменяющейся одна за другой. Затем я вошел внутрь и захлопнул за собой дверь.
Если есть на свете что-то такое, чего стоит бояться, то это точно не внедрение аппаратов МЧКН выпуска 00589348GS. Мичкин, как их все называли, были внедрены и узаконены государством для контроля населения, после последней, одной из самых разрушительнейших и губительных для человечества войн конца третьего тысячелетия. МикроЧипы Контроля Населения были призваны исправить то что было разрушено, отстроить новое в короткие сроки, и не дать повториться ошибкам прошлого.
За все время их существования было перепробовано множество моделей, но в конце концов методом проб, ошибок и нескольких тысяч (сколько не называется) загубленных жизней, был изобретен самый продуктивный вариант, помогающий государству и, что ни маловажно, самому носителю МЧКН.
Были внесены такие полезные функции как: увеличение скорости заучиваемого материала; максимизация качества и количества долгосрочной памяти; минимизация сбоев в работе головного мозга; подавление усталости; повышенная концентрация для достижения целей. В общем все, что способствует улучшению организованности личности, для её дальнейшего вклада в жизнь государства.
Какие гарантии оставило себе государство спросите вы? Система штрафов, в случае неповиновения, ведущая к полной ликвидации субъекта; если таковая кончено потребуется в случае обнаружения серьезной угрозы. Быстро и бесхлопотно. Маленький сигнал на микрочип, и малейший мятеж подавлен. Без кровопролитий, без войн. Эффективность. Передовые технологии во всем своем величии.
Когда, по заверениям врача, спустя всего десять минут я вышел из двери номер А0, никакой разительной перемены в себе я не заметил и даже несколько разочаровался в отсутствии свехспособностей. Единственное что стало ново, так это небольшой зуд в области шеи, где-то сзади с правой стороны. На этот счет складно-ладные плакаты на станах пели: "Зуд пройдет - Счастливый мир всех ждет" или что-то типа: "Учиться каждому под силу - Поможет мичкин тебе, Милый!"; Со всех сторон на смотрящего глядели счастливые и довольные лица.
Пройдя еще четыре двери белого коридора, я вошел прямо в дверь, зеленая неоновая надпись над которой неизменно гласила "комната отдыха". Моя мать всё еще не находила себе места. Она вышагивала по комнате в зад вперед, туда и обратно, скрестив руки на груди. Её аккуратно уложенные каштановые локоны чуть подрагивали, а лицо выражало крайнюю степень озабоченности. Когда я вошел, она кинулась ко мне все с тем же взволнованным видом, все еще не веря что я здесь и со мной все в порядке.
- Мой мальчик, - вздрогнула она, наконец сжав меня в объятьях.
- Что ты, мама. Полно. - я мельком оглядел видневшуюся за ней часть комнаты. - Ты могла бы посмотреть что нибудь, здесь и телеплазма есть. И даже приставка для игр.- взгляд мой покосился на игровой симулятор.
Она ничего не ответила и лишь крепче обняла меня, потом, по всей видимости, смахнула одной рукой накатившие в уголки глаз слезы, и более бодрым тоном сказала:
- Да, ты прав, ты прав. Сегодня ведь такой особенный день. Не время горевать, пойдем, пойдем. - она окончательно пришла в чувства, хотя все еще не верила в то что все кончилось.- Давай сходим до ближайшего центра. Я чувствую, что нам потребуется по особенному мороженному в такой особенный день.
И мы покинули здание больницы.
Сегодня вечером, когда мы уже сидели и пили чай с именинным тортом, на котором гордо красовалась моя семерка, мой отец спросил меня, какой же подарок я хочу получить в такой особенный день.
- Ты можешь просить все что угодно, только сильно не зазнавайся. - с доброй усмешкой сказал он,- твоя мама сказала мне, что сегодня ты вел себя отважным храбрецом. Прямо как взрослый. И мы очень тобой гордимся.
Элли дразня показала мне язычок и поддакнув отцу спросила:
- Что ты загадал? Выбирай подарок лучше, не какие нибудь машинки, стрелялки и прочие шалости. - смеясь сказала она; и уже шепотом добавила - Это серьезное дело.
Элли была старше меня на два года, ей было девять и она во всю ходила в школу. У нее были две светлые косички, и огромный комплект всевозможных ситцевых платьев.
Если вы спросите какую профессию она выбрала, когда настало её время, вот как скоро настанет моё, то я вам отвечу: Элли решила стать ветеринаром. В моем возрасте ей нравились всякие зверушки и прочая домашняя и не совсем живность. Не самый худший выбор, к тому же она девочка. Поэтому родители не видели в её решении ничего дурного. От меня же ждали чего то более серьезного и основательного.
Я всерьез задумался над куском торта. Сегодня особенный день. Мне исполнилось семь. Я могу выбрать что пожелаю, но что именно я хочу?
Для детей, родители который исправно трудятся на благо государства, на общее благо, существует ряд привилегий. Так одной из них была процедура к кабинете ТНХВ-217 сегодня днем, которая обеспечила мне будущее школьника и полноправного гражданина в дальнейшем, если, конечно, я не буду нарушать закон. Другая "привилегия" заключается в том, что каждый ребенок, которому вживили мичкин, имеет право на исполнение любого своего желания, ( если оно не идет в разрез законам), за счет государства.
Еще одна причина по которой этот день считался особенным. Все ждали и всем было интересно, что же такого мог придумать теперь уже семилетний мальчик.
Я свел брови на переносице и серьезным тоном сказал:
- Я еще подумаю, папа. Когда нужно точно решить?
- Насколько я знаю конкретных сроков нет, но лучше с этим не затягивай, приятель.- Он бодро похлопал меня по плечу, - Ну-с у кого какие новости? - и быстро перевел тему.- А у нас намечается контракт с одной очень влиятельной фирмой, правда все еще держится в строжайшем секрете, но..
Обсуждения перешли в другое русло. Больше меня никто не спрашивал сегодня.
В течение следующих трех месяцев я старался быть примерным мальчиком. Мне очень хотелось поскорей пойти в школу, учиться и получать знания. Родители в шутку говорили, что это не их мальчик, что меня по всей видимости подменили; но зато какая искусная копия! В то же время я видел, что отец гордится мной, и мать бесспорно счастлива, что я её сын.
Вопрос с подарком так и остался нерешенным.
А тем временем близилось школьная пора. Можно сказать наступала уже на пятки и я чувствовал, что вот он тот момент, когда нужно решиться, когда нужно решать.
Я быстро соображал. Я много раз все обдумывал и передумывал. Даже слишком много для семилетнего мальчишки. И, наконец, из всех возможных вариантов, отметая прочь и градостроительство и, путь даже в шутку, ветеринарию, я наконец понял кем хочу быть.
Много раз я видел по телеплазме необъятность и загадочность космоса. Первый полет в космос, записи первой высадки на луну. "Один маленький шаг для человека, но один большой для человечества." Покорение космоса. Расширение границ. Новые возможности. Новый мир. — Именно это всё я и сказал родителям, когда озвучил свои намерения стать космонавтом. А ещё я добавил:
- Я знаю, человечество долго к этому шло, но вы слышали? Недавно по радио передавали о создании программы постепенной колонизации людьми других планет солнечной системы. Я чувствую, что я должен быть с ними, должен открывать это нечто, нечто новое для всех нас. - я понимал, что нужно как то приободрить их, поэтому добавил,- Папа, это ведь то о чем ты мечтал. - я продолжил с б;льшим восторгом, - Создавать новое, вместо уходящего старого. Разве это не то, что ты так хотел?
Мой отец был ничуть не против, моя мать была счастлива, хотя её счастье и выражалось в слезах. Она плакала, а отец утешал её и говорил:
- Ничего, Милая, погляди, что с ним станется? Он вырастет отличным парнем. И здоровье у него что надо.
- Но как же так, я ничего не понимаю - всхлипы.- это все его дурацкое телевещание, только оно. Он стал очень серьезным в последнее время. Дорогой, - тут она обращалась уже ко мне,- как же так?
Я просто пожал плечами.
- Иди сюда. - и она притянула меня в объятья.
***
С того времени прошло не много не мало шесть лет. Я был одним из самых выдающихся учеников нашей летно-космической школы. Мне было тринадцать. Время перемен, время чего то нового, еще не известного, но уже довольно ощутимого. Я чувствовал, нет я знал, знал что-то должно произойти и я верил, что это будет что-то несомненно прекрасное. У меня были друзья. Я был примерным учеником и сыном, обучался любимому делу, и всё в моей жизни было так складно, что, казалось, ничто не может разрушить эту идиллию, царившую вокруг меня, настолько она виделась прочной и не рушимой мне.
Тучи начали сгущаться перед зимними каникулами. Я заболел. Я не помню, чтобы я хоть когда либо сильно болел, я был крепким парнем. Но тут хворь свалила меня. Мой лечащий врач, мистер Пицквекк, (не постаревший за это время ни на год, прошу заметить), говорил:
- Вы слишком переутомляетесь, молодой человек. Я говорил, вам нужен покой и надлежащий уход. Не щадить здоровье, как это очевидно в ваши годы. - И этой фразой "в ваши годы" он бесил меня больше всего.
Я хотел окончить полугодие и со спокойной душой, выполнившего долг человека, уйти в нуждающийся для меня, конечно только по мнению близких, больничный отпуск.
Я оттягивал время как только мог, но с каждым днем мне становилось только хуже. В конечном итоге отец настоял, и меня, под предлогом поездки к моей тетке, сняли с последней учебной недели.
Я был очень зол, и на себя и на других. Пропуск занятий казался мне кощунственным делом, даже по столь уважительной причине. Я пытался наверстать упущенное дома и погрузился с головой в книги.
23 декабря, в воскресенье настал тот самый роковой день, который разделил мою жизнь на две половинки, как щипцы разделяют ядро грецкого ореха вместе со скорлупой.
Я очень беспокойно спал всю ночь, болезнь сказывалась на мне. Светало достаточно поздно, и, когда я очнулся от кошмарных бредней моего горяченного ума, было достаточно темно. Я резко открыл глаза, мое сердце стучало как бешеное, и телу было неприятно от липкого холодного пота. Я окинул взором комнату и, не обнаружив ничего из ряда вон выходящего и необычного, устало вздохнул и закрыл глаза.
Я лежал на спине, руки мои покоились на невесомом,мягком одеяле. Я начал проваливаться куда то в низ, и вдруг услышал сквозь сон, совсем тихо, где-то в отдалении странный звук. Я пытался различить, что это могло значить и прислушивался изо всех сил. Я узнал, нет, мне показалось, что я узнал этот звук лившийся в мое сознание. Так пели маленькие птички в документальных фильмах на одном из сотен каналов в телеплазме.
"Откуда идет этот звук?"- пронеслось у меня в голове.- "Не может быть, бред какой то."
И я с силой выдернул себе из сна. Мелодия всё еще звучала в моей голове. Неуверенно поднявшись я подошел к окну, но никаких птиц, ни даже маленьких силуэтов за окном не было видно. "Бред. Показалось. Все знают, что птиц не бывает в городах."- сказал я сам себе. Я слегка облокотился на оконную раму и скрестив руки на груди наблюдал за раскинувшейся панорамой ночного города.
С высоты 56 шестого этажа вид был по истине захватывающим. Однако однообразие конструкций из стекла и металла, разукрашенных неровными огнями неонового света, могло свести на нет весь интерес смотрящего меньше чем через минуту. Если бы не одно но. Вдалеке, ближе к самому краю города, еще виднелись старые жилые районы, меленькие девятиэтажные домишки и чуть побольше, этажей в четырнадцать. А дальше за всем этим видом ничего нельзя было разобрать, горизонт уходил в чернеющую тьму непроглядной ночи. И птице не откуда было взяться. Я знал это.
В квартире было тихо. Я вернулся к себе в постель и тотчас забылся глубоким сном без сновидений.
Днем меня пришел навестить доктор Пицквекк.
- Гм..- многозначительно потягивал он, во время осмотра. - Гм..Гм..Как ты себя чувствуешь, Денни? Были ли какие то изменения? - наконец спросил он.
- Все так же, Сэр. Слабость и шея все так же жутко болит.- отвечал я. Я не знал что еще можно сказать. Про случай с птицей я решил не упоминать, к тому же, вероятней всего, никакой птицы и не было.
- Гм..Хорошо. Точнее очень плохо. Мне нужно поговорить с твоими родителями, Денни. - произнес он. Затем собрал свой портативный кейс и ушел.
Выждав немного я тихонько прокрался за ним и встал рядом с дверью ведущей в кухню. Судя по напряженным лицам взрослых разговор был серьезный. Я решил не показывать своего присутствия.
- ... дело серьезное, - голос Пицквекка.
- Но как же так, я не понимаю..- растерянный матери.
- Такое иногда случается, - Пицквекк взял паузу.- очень редко, но никто не застрахован на все сто.
- Мальчик мой,.. как же так, какой страшный сон.
- Маржди, детка, - тут вмешался отец, - Мистер Пицквекк, скажите какие есть возможные варианты? Что ведь можно сделать в данном случае?
-Гм, гмм.. Да, пожалуй варианты есть. - Я прислушался затаив дыхание.- Осложнения..гм, осложнения, после внедрения устройства МЧКН очень редки, но все же бывают случаи, случаи.. такие как этот. Ухудшение состояния может является следствием неправильного функционирования устройства на почве переходного возраста.
- Но что нам делать, доктор? - всхлипнула мать.
- Денни сейчас всего лишь мальчик, он не несет никакой угрозы. - спокойно ответил Пицквекк. - Вы говорили, что он очень поглощен учебой, тем лучше. Не стоит пока что рушить его надежд.
- Не будет ли это значить, что мы даем ему ложные?
- Я боюсь, других вариантов нет, мистер Хопберн. Если вы сохранить здоровье и жизнь своему сыну, нам прийдется отключить его от системы. Если этого не сделать, вряд ли он сможет прожить до начала весны. - Тут липкий страх побежал по моей спине судорожно сковывая тело, но я все еще внимательно слушал, что будет дальше.- Откладывать операцию очень опасно, чем быстрее вы предпримете необходимые шаги, тем скорее Денни поправится.
- Но какое будущее, ожидает моего сына, доктор?- уже более спокойным голосом сказала мать. - Уж не ложные ли это надежды и для нас с мужем?
- Миссис Хопберн, насколько мне известно, пока Денни еще мальчик, государство не посмеет сделать ничего дурного. Но какого будет его дальнейшее будущее, я не берусь судить. Его вполне могут выслать за пределы страны. -помолчав он добавил.- Смерть не единственный выход.
Я быстро попятился в свою комнату, тихонько прикрыл за собой дверь и юркнул в кровать. Дверь в прихожей пикнула. Доктор ушел. Шаги направились к моей комнате, я закрыл глаза и выровнял дыхание, притворившись спящим. Кто-то заглянул в комнату и убедившись, что все в порядке, уходя закрыл дверь.
Следующие два часа мысли роились в моей голове без устали. Я сотню и даже может тысячу раз прокручивал один и тот же услышанный ранее разговор. Что теперь дальше? Что будет с моим образованием, с учебой? С моим будущим? Будет ли оно вообще, мое будущее? И как же покорение неизведанного? Что теперь? Что?
Потом возникали мысли: быть может всё обойдется? Может все будет не так страшно? Ведь такое может случится; полтора процента из ста, все эти люди; кем то же они стали, куда то делись?
Я могу улететь далеко далеко. Предположим на Марс. Да, я могу улететь на Марс. Какую угрозу представляет человек на Марсе? Государственный переворот, государственная измена? И всё это на другой планете? Нет, такого там точно быть не может. Полечу на Марс, возьму друзей и никаких проблем не будет. Так и решим. Нужно только усердней учиться, чтобы наверняка.
И так я лежал под мягчайшим одеялом, с самой мягкой на свете подушкой под головой и придумывал будущее, которое обязательно должно стать моим.
Рождество прошло по домашнему, ничуть не омраченное недавним визитом врача. Родители ничего не говорили мне, не желая портить праздничное настроение в семье. Вечер прошел как нельзя отлично. Я старался поддерживать общее радостное расположение духа и на некоторое время даже поладил с Элли, сделав нашу семью по истине образцовой на этот день.
Ночью мне стало хуже. Хуже чем во все предыдущие дни. Скорая в экстренном порядке увезла меня в больницу. И, когда я проснулся в больничной палате, после всего что было, я понял, что я проснулся другим человеком. С виду я был тем же Денни что раньше, но внутри я чувствовал, что что-то во мне изменилось. Это был я и не я. Кто-то новый. И этот новый Денни чувствовал, что уже никогда полностью не сможет быть таким как раньше.
***
Мне семнадцать, последний год обучения, самый важный, решающий год. Прошло четыре года, четыре важных года, которые испытали моё старание и упорство. Я приложил очень много усилий, чтобы не отстать от нормальных показателей успеваемости. И вот остался он. Последний год. Решающее время. Что готовит грядущее таким как я? Напрасно я растрачивал свои годы или нет? Время покажет, последний год покажет. Я верю, что все сложится лучшим образом и надеюсь, моя вера меня не подведет.
Я не знаю как родители смогли скрыть от досужих умов в школе мою непричастность к системе. Да, конечно они рассказали мне, рассказали мне всё еще четыре года назад, на следущий день, когда мне стало лучше после того, как я пришел в себя. Они не хотели напрасно меня пугать, но лгать они тоже не могли. По этому я вновь услышал слова доктора Пицквекка и его опасения, и опасения родителей, и варианты решения возникшей проблемы. И я был очень благодарен им за то, что они были честны со мной.
Но я как никто другой знал, что не смотря на всю поддержку со стороны родных и близких, справляться я должен и буду должен с того момента сам.
Я учился отлично, но делать ставку на одну лишь учебу при таких обстоятельствах никак нельзя. У меня в рукаве был еще один козырь. Нерастраченное желание семилетнего мальчишки. Я не потратил его надеясь, что со временем придумаю такое желание, такой подарок, который будет достоен исполнения. И я не ошибся. Оставалось только надеяться, что это станет весомым аргументом и моим счастливым билетом на Марс.
Марс. Программа освоения космоса значительно продвинулась за последний десяток лет. Первые колонии добровольцев уже создали несколько (около трех, два больших и одно маленькое) поселений на красной планете, трудясь и расширяя пределы возможностей человечества. И я надеялся стать одним из них. Не просто изгнанным, отщепенцем высланным подальше из родных краев. Нет, я хотел привнести в тот мир все самое лучшее, построить то новое, чем другие люди смогут по праву гордиться. И поэтому я учился, поэтому я не жалел сил, используя все свои возможности сейчас по максимуму. Однако я не учел один фактор, о котором даже не подозревал. Но это только пока что.
Ей было семнадцать. Столько же сколько и мне, хотя она и была несколько младше. У нее были каштановые локоны и искрящийся неподдельным счастьем взгляд. В нем было что то от детской простоты и восторг созидания жизни. Когда её что то смешило, её губы растягивались в широкой улыбке обнажая ровный ряд белых зубов, а смех звучал переливами колокольчиков. Она была обворожительна. Сьюзен. Сьюзи.
Мне было семнадцать и мое сердце билось в двадцать тысяч раз сильнее, когда я видел как она улыбалась, и наверное в миллион, когда она оказывалась рядом со мной.
Она не училась в нашей школе и мы познакомились совершенно случайно. Проходила неделя ознакомительных дней, когда каждый желающий школьник мог записаться на лекции в любое учебное место с целью расширения кругозора, принося так сказать дань уважения другим профессиям.
Был четверг, когда я в первый раз её увидел, и так как неделя подходила к концу, я сомневался что встречу её вновь. Всю ночь с четверга на пятницу я пролежал глядя невидящим взглядом в потолок, пытаясь разобрать и классифицировать новые и непонятные для меня чувства. Но в моей голове упрямо появлялся один и тот же момент. Её мелодичный смех. И улыбка. И взгляд. И я не заметил как сон сморил меня, архаическая улыбка играла теперь на моих губах.
Но в пятницу она тоже пришла. И я понял что вот оно. Еще один миг, когда нужно решиться, когда нужно решать. Я знал, я чувствовал, что нужно что-то сделать, что нельзя её отпускать. На перемене я подошел к ней:
- Привет. - тут я почувствовал, как краска отлила от моего лица, - меня зовут Денни. Не хочешь сесть со мной во время обеденного перерыва?
Она посмотрела на меня сначала серьезно, а потом расплылась в дружелюбной улыбке и сказала:
- Конечно, почему бы нет. Я - Сьюзен.- и тут она протянула мне свою маленькую ладошку для рукопожатия.
Думаю не нужно объяснять, как я ждал, когда наступит обеденное время. Я старался сосредоточить свое внимание на занятиях, но всё время поглядывал украдкой на часы. Впервые время тянулось так отвратительно медленно. И когда прозвенел заветный звонок, я, не теряя драгоценных секунд, рванул в направлении кафетерия.
Сьюзен еще не было. Следующие пять минут показались мне пыткой, но когда она вошла, словно тучи развеялись и солнце заслало мне взор. Я не знал раньше, но я понял сейчас, когда почувствовал. Она мне нравилась и может даже больше. А еще я знал, что мне семнадцать. И это мой последний год.
С ней было легко, с ней было легко во всем, касательно чего бы не заходило дело. Она была веселой, дружелюбной, приветливой и смотрела на мир с нескончаемым оптимизмом. А еще она была умной. Я никогда раньше не думал, что девочки могут быть настолько рассудительными. Она не сыпала ненужными фактами, заставляя почувствовать себя полным идиотом. Не пыталась доказать в споре свою правоту. Но она подсказывала, направляла, давая указания, если был нужен совет. И когда всё получалось, её искренняя радость, наполняла душу тем светом, которым светилась её собственная. И в такие моменты во мне рождалось чувство, что человеку под силу преодолеть любые невзгоды и напасти, с ней мне было всё по плечу.
Я не знал, любила ли она меня, но нам было хорошо вместе. Я понимал, что теперь не могу с таким же рвением как раньше бросаться в учебу, но я старался уделять ей должное. Хотя, сознаться, это дело казалось тогда пустым, отжившим себя и эфемерным. Последний год. Я уже не верил, что может быть что-то после, я хотел собрать всё. "Если любовь настигает нас в конце нашего жизненного пути, не должны ли отдать себя ей полностью, не разменивая время по круп цам на прочие мелочи?" - так рассуждал я.- "Мне семнадцать, мне уже семнадцать, нет времени про запас, отступать некуда."
Я надеялся на мой счастливый билет, я верил в него как во спасение, но я не знал, что скажет Сьюзен, когда узнает. Я боялся. Я боялся все разрушить, поэтому не говорил ей ничего. С ней мне было спокойно, я был счастлив. Печали отступали на то время, когда мы были вместе,и мне всегда было больно её покидать.
Я знал, что если бы меня спросили с кем бы я хотел провести оставшуюся вечность, (если у меня была ещё такая), я бы ответил не раздумывая:
"-Конечно со Сьюзен, что за вопрос."- и при этом еще недовольно бы фыркнул.
Но я не был уверен, что она бы выбрала меня так же легко, как я её. Однако у меня нет впереди вечности. Это последний год. И я проведу его вместе с ней.
Меня сняли с занятий. Плановый медосмотр для получения справки о здоровье. Подумаешь какой пустяк, но в этом году его проводил не мой лечащий врач. Тут всё и раскрылось. Доктор Мортон был удивлен, по все видимости даже более. Он был просто ошарашен, его глаза так и силились вылезть из орбит. Затем он спросил:
- Сколько вам лет, молодой человек?
- Семнадцать, сэр.- стараясь не выказывать волнения ответил я.
Мистер Мортон попросил меня присесть, снял трубку видеофона и быстро набрал номер. Поговорив с кем-то, старательно прикрывая трубку рукой и кидая на протяжении всего разговора обеспокоенные взоры в мою сторону, он в итоге обратился ко мне:
- Денни Хопберн, вы можете идти. Позовите следующего.
Вечером моим родителям сообщили, что я временно отстранен от занятий, на неопределенный срок, до выяснения всех обстоятельств и пока не прийдет распоряжение свыше касательно данного случая.
Отец заглянул в мою комнату передать новости. Он сидел с краю на моей кровати, уперев руки в колени. Взор его был сконцентрирован на одной точке на полу. Поле долго молчания он добавил:
- Они не имеют права причинить тебе вред Денни, пока ты всё еще несовершеннолетний. - И он вышел из комнаты в глубокой задумчивости.
Я не стал говорить ничего Сьюзен. Я не знал что ей сказать. Что время их время вышло? Что он не тот, кем всегда хотел быть? Не такой как все другие люди? Нет, он не хотел её разочаровывать, не хотел ругаться с ней. Уходить ничего не сказав он тоже не хотел. Но быть может и не прийдется, быть может его уже не будет вовсе, и тогда его родители ей всё объяснят, а она непременно поймет их. И его. Почему он ничего не сказал ей. Она же умная. Она же Сьюзи.
Я подал прошение на участие в космической программе по колонизации Марса. Органы сверху были в ярости. Меня совсем отстранили от занятий, отца прессовали на работе, и я знал что это всё моя вина. Я подал прошение. И изъяснил в нем довольно четко свои намерения и все, что я собираюсь и не собираюсь делать. Я воспользовался своим счастливым билетом, и ждал, когда вынесут решение. Время шло. Оно шло семимильными шагами и я старался урвать как можно больше от тех крупиц, что мне остались. Я знал, чего они добивались. Они ждали моего восемнадцатилетия, когда смогут объявить меня вне закона и устранить, как возможную угрозу нацеленную на благополучие простых мирных граждан. Но я все таки ждал ответ. Ждал, хотя уже и не надеялся.
Оставалась какая то неделя, каких то мизерных семь дней. Я не спал, когда на дворе царствовала ночь, не спал, когда утро расцвело багряным цветком за окном. Я просто не мог. Время таяло. Нещадно таяло, сочилось сквозь мои вцепившиеся в предательски мягкое одеяло пальцы. Я чувствовал это и не мог остановить, был просто не в силах. Я приложил все усилия. Сделал все что мог, и всё равно, вот оно, неумолимый рок стремится ко мне на всех порах. Скоро его лапы вцепятся и растерзают мою плоть, и я не в силах противиться им.
За окном стало совсем светло. Я встал и направился в ванную, прогнать жар потоком холодной воды. Кафель был холодный. Холодный кафель, холодный мир. Затем я решил позавтракать и не теряя времени отправиться к Сьюзен. Семь дней! Семь неумолимо коротких дней. И я решил, что посвячу их полностью ей.
Я допивал свой кофе, когда раздался звонок видеофона. Я поспешно снял трубку, чтобы никого не разбудить.
- Могу я поговорить с Денни Хопберном, - раздался мужской голос из динамика.
- Да, это я. А кого говорит?
- Мистер Хопберн, меня зовут Джон Стивенсон. Я из государственного департамента по делам чрезвычайной важности, звону вам по поводу вашего прошения. Мы рассмотрели это дело, - лицо у меня тут же стало серьезным, - и приняв во внимание, многие смягчающие обстоятелсьтва. Кхм..- голос в трубке замолчал на долю секунды, видимо человек пересматривал заметки по делу,- Да,.. Приняв во внимание такие факты как, ваша безупречная репутация, вы ни разу не были замечены в аморальном поведении; с учетом ваших заслуг в учебе; и прошения государству на фоне привелегии; было вынесено решение об удовлетворении вашей просьбы по поводу замены наистрожайшего наказания на бессрочную отсылку на .. кхм.. Марс, где вы сможете и дальше приносить пользу нашему государству, не создавая видимой угрозы в его пределах. - вся речь была сдержанной и монотонной, но в конце, после короткой паузы, как бы обдумывая еще раз сказанное, мистер Стивенсон добавил.- Поздравляю. Надеюсь оно стоило того, сэр. - И он повесил трубку.
Стоило! Стоило! Конечно стоило! Вышло! Вышло! Всё получилось! Тяжелый камень упал с моей души. Я в не себя от радости забежал в родительскую комнату.
- Мама! Папа! Просыпайтесь! Всё получилось! - я кинулся к ним.- Всё получилось!
Я забежал в комнату Элли, чего в другие дни строго нельзя было делать, но мне было плевать:
- Элли! Элли! Ты не поверишь! Они приняли! Приняли прошение! Всё получилось!
Я знал, кого еще нужно обрадовать. Сьюзи, ну конечно! Я хотел поделиться с ней, но не знал, как она воспримет. Я ведь так ей ничего и не рассказал...
Что она подумает обо мне? Что я собирался её бросить? Что я собираюсь её бросить? Но теперь я точно был уверен, что ей нужно сказать. Она должна узнать, узнать все от меня. Я должен рассказать ей. Всенепременно должен!
- Как же так, Денни. - Сказала совсем серьезная Сьюзен, посли минуты молчания. И то ли вопрос прозвучал в этих словах, то ли утверждение. Она задумалась. - Как же так, почему ты не сказал мне раньше? Не уж то ты думаешь, что ты самое последнее для меня место? Или может я настолько не важна тебе? - я покраснел от стыда, - Неужели ты думал, что я брошу тебя, оставлю одного, хоть ты и есть самое драгоценное в моей жизни? -я еще больше смутился, от своего поступка,- Я знаю, что не говорила тебе, Денни, но я не думала, что ты на столько слеп! Я люблю тебя, противный ты мальчишка!- Я не мог понять, злится ли она, но во всем её виде и голосе была необычная для нее строгость; последние слова прозвучали особо резко, с ярко выраженной обидой в голосе.
- О Сьюзи! О дорогая Сьюзен! Ты не знаешь как трудно мне пришлось и я не мог уверовать в наше с тобой счастье. Я был слеп к тебе; мне не хотелось рушить то, что возникло между нами. Я глуп, я признаю это. Но простишь ли ты меня глупца? Я вел себя недостойно, но дай мне загладить свою вину, Сьюзи!
- Ты улетаешь.- отрешенно сказала она, её взгляд был пуст.
- Я знаю, но я буду жить, Сьюзи! Сьюзи, о милая-милая, Сьюзи, я знаю, что прошу о многом, слишком о многом, но если ты хочешь - полетели со мной!
Она покачала головой- "Неужели ты думаешь, что всё так просто, Денни? Сесть в ракету и улететь к звездам? Билеты не дают всем желающим, это было бы слишком заманчиво просто — Сесть в ракету и улететь от проблем."
- Я могу испросить и для тебя место, я знаю, я смогу это сделать. Вместе с тобой мне всё по плечу. Но знаешь что, Сьюзи, это будет серьезный шаг, и поэтому я не стану на тебя давить. - Мне было горько произносить эти слова, но я знал, что выбор теперь не за мной. - Я буду счастлив, если ты будешь, пусть даже не рядом со мной.
- Ты такой глупый, Денни,- она посмотрела на меня сквозь подступившие слезы,ба затем обняла крепко-крепко.
***
С того времени прошло не много не мало - тридцать девять лет. Тридцать девять лет! Теперь у меня уж есть внуки, и, вы не поверите, даже собственный сад! Собственный сад, с самыми настоящими деревьями и цветами! Мы со Сьюзи вот уж как тридцать лет живем здесь, в нашем аккуратном белом домике с двумя этажами и виражными круглыми стеклами под самой крышей. Тридцать девять лет, а я до сих пор помню всё, как будто это было только вчера. Помню решительность Сьюзен, как она говорила о своем намерении родителям; помню все эту волокиту, связанную с оформлением документов. Помню, какими долгими были два первых месяца без неё; как она наконец прилетела. Как мы начинали осваиваться, работали, строили дом; первое деревце, первая клумба; первые шаги к тому новому и неизбежному, что мы сами выбрали для себя. Наши дети, наш дом..
А сейчас я сижу под сенью густо раскинувшегося дерева и наблюдаю медлительно заходящий за горизонт кирпично-красный диск солнца; и на душе у меня как никогда так удивительно спокойно и светло.
Дорожка из красного щебня ведет к нашему белому домику. Сегодня - особенный день! И мне не нужен праздник, чтобы считать так. Я знаю это. Прожив много лет, я убедился, убедился, что каждый день по особенному важен и не похож на другие.
Сегодня мне пятьдесят семь лет. Однако я не чувствую себя стариком. Я все еще тот мальчишка, которому только-только исполнилось семь. Но в отличие от него, я уже решил кем стану.
Гравий шуршит под моими ногами. Я поднимаюсь на крыльцо и отпираю выкрашенную белым деревянную дверь. Последние всполохи заката догорают за моей спиной, но я не оглядываюсь, не смотрю назад.
- Сьюзи, ты на кухне, дорогая? - кричу я. И усмехнувшись добавляю мысленно, - "Смотри, вот он я — семилетний мальчишка, исполнивший свою мечту."