Muzafree Otto
Посвящается.
«Мера важнее всего». Клеобул Линдский.
«Познай самого себя». Хилон из Спарты.
«Сдерживай гнев». Периандр из Коринфа.
«Ничего слишком». Питтак Митиленский.
«Помни, что жизнь конечна». Солон Афинский.
«Худших везде большинство». Биант Приенский.
«Ни за кого не ручайся». Фалес из Милета.
( изречения семи греческих мудрецов, высеченные на стенах храма Аполлона в Дельфах)
Пролог
Недавно на одном из сайтов мне довелось прочитать статью знакомого мне по интернету (под ником Muzafree Otto) автора. Статья была посвящена безобразному по её мнению отношению властей к доставшемуся нам наследию прошлого. В частности, речь шла о Михайловском саде, где современные его хозяева устраивают некие балаганы. Хотя я и не во всем был согласен с автором, но статья пробудила во мне воспоминания о тех днях, когда и я проводил много времени в этом уголке. Более того, я решил написать рассказ о тех днях моей молодости, который посвящаю Muzafree Otto – в благодарность за то, что она невольно заставила меня сесть за перо.
Глава первая.
Михайловский сад! Мои представления о нем были заложены в детстве. Хотя я и рос в сибирской глуши, но в нашем доме много было книг, открыток, альбомов, репродукций. Отец когда-то учился в Ленинграде, потом училась сестра, поэтому книжное знакомство дополнялось для меня и живыми впечатлениями родных мне людей. Тем не менее, мне было всегда любопытно сопоставлять книжные представления с реальностью. Я знал, что когда-нибудь окажусь в Ленинграде и все его неповторимые красоты увижу сам. Я этого ждал и хотел, поэтому, вероятно, так и случилось.
Вот вам – пожалуйте! Как по мановению волшебной палочки, я уже в Ленинграде, сам уже абитуриент ЛГУ, причем весьма самоуверенный абитуриент. Да, я ничуть не сомневался в том, что пройду сквозь сито всех конкурсов и поступлю! Отец – поступил, сестра – поступила, чем же я хуже? По независимым оценкам сельских учителей я был не из худших учеников в школе, напротив – из лучших, чего ж мне бояться?
Так размышлял я в то время. Все прочие абитуриенты (соседи по общежитию) казались мне странными существами, вечно занятыми зубрежкой прописных истин. «Перед смертью не надышишься!» - подтрунивал я над ними, полагаясь целиком на свою память. А память у меня была действительно хорошая – благодаря шахматам, мое увлечение которыми – тоже заслуга отца. Он хоть и не был первокласным шахматистом, но крепеньким первокатегорником – был. Впрочем, годам к 10 я уже обыгрывал отца, а больше играть было не с кем. Приходилось просто читать шахматную литературу и запоминать идеи великих мастеров, благодаря чему моя память была развита далеко выше среднего уровня.
На неё в основном я и полагался. Другими словами, пока мои друзья-соперники по абитуриентскому цеху зубрили математику, физику, литературу, историю, я преспокойно разгуливал в Городе, впитывая в себя его Дух, запечатленный в архитектуре, музеях, театрах, консерватории, филармонии. Все это было для меня в новинку, и до всего до этого я был жаден.
А вот предо мною и Михайловский сад! « Привет тебе, старый знакомый, никуда ты от меня не сбежал из своего плена, закованный императорской волей на приусадебной площади великокняжеского дворца, огороженной старой-престарой решеткой» - такие примерно слова мелькали в моем сознании. Мимоходом я еще отмечал, что решетка хоть и была хороша в исполнении и по замыслу, но в реальности выглядела как-то облезло. А ворота на входе в сад и вовсе покосились. «Того гляди, вывалятся! Эх, ма, - думал я - нет уже того императора, присмотра надлежащего тоже, видимо, нет. Ну, да и ладно, пойдем-ка вовнутрь сада, глянем, что там натворили нынешние хозяева».
Итак, я внутри Михайловского сада. Первое впечатление – это не сад. Это, скорее, проходной двор от Конюшенной площади к Садовой улице. Основной поток людей здесь не гуляет, не развлекается, не отдыхает! Небрежно одетая серая масса людей просто снуёт тудым-сюдым по указанному маршруту. Редкие стайки туристов производят впечатление ротозеев, сосредоточенных неподалеку от самого дворца. Мне с ними не по пути, поэтому я иду вдоль Мойки. Иду, наблюдаю, размышляю… Казалось бы, всё так, как видел я на картинках, но – так, да не так! Деревья, кусты, аллеи, газоны и клумбы – на месте, но есть что-то, что портит мне впечатление. Фундаментально портит!
Сосредотачиваюсь. Ищу врагов! А, вот они – урны и скамейки! Что с ними не так? Вроде – стандартные, точно таких полно и в других городах, в других парках и скверах. Стандартно окрашены, стандартно облезло, стандартно загажены голубями и прочей пернатой братвой. Стандарт – враг уникальности этого сада! Окончательно испортило моё впечатление некое сооружение из досок со стандартными буквами «М» и «Ж». Точно такое, как и в нашем районном центре, где тоже есть сад. Наверняка, и стандартные пошлости в форме надписей на стенах внутри заведения тоже есть, но мне туда, слава богу, не надоть. Нет, прочь отсюда, схожу-ка я к павильону Росси, может хоть там все в порядке?
Увы, павильон имени славного зодчего встретил меня неприветливо, как и весь этот сад. Заплеванное место, захламленное, а надписи на исторических стенах до жути банальны: видно, что здесь правят бал некие Васи и Пети, судя по их автографам. Разочарование? Пожалуй, что так. Ну, гляну-ка я еще разок да и пойду себе – по указанному маршруту.
Вон – на аллее, невдалеке, на стандартной скамейке сидит-таки один человек. Никуда не спешит. Наверное – отдыхает. Светлое пятно во мраке реальности этого сада! Пойду-ка, проверю. Чем ближе я подхожу к человеку, тем яснее ясного становится мне понятно: человек попросту пьян, причем – в стельку. Но! Рядом с ним комплект шахмат с часами, вот так фокус!
Подхожу ближе, всматриваюсь: породистый человек был, видно, в прошлом. А ноне в его лике уже явно проступают черты наступающего кретинизма. В уголках его губ проступила да и засохла пена-слюна, веки поочередно дергаются в попытках человека приоткрыть глаза и не выпасть в осадок. Он будто бы ждет кого-то. Кого же? Оказалось – меня!
-Две в пять даю тебе фору, но играем на пузырь! – бормочет его язык, облизывая засохшую пену.
- Вы предлагаете мне сыграть с вами в шахматы – спрашиваю я, едва сдерживая смех. Минуту-другую он молчит, потом, как бы войдя в реальность и уловив мое присутствие в ней, он продолжает диалог.
- Две в пять даю, но на пузырь…
- Я не играю в шахматы на деньги с незнакомыми мне людьми. Мама не велит – отшучиваюсь я.
- Я – Фройм. Меня все знают. А ты – кто?
-Сергей.
-Сержик, маменькин сынок! Я тебя раньше не видел…
-Меня здесь и не было, я – недавно приехал.
-Зачем?
- Поступать.
-Не поступишь!
- Почему? Вы что – ясновидящий?
- А что ты знаешь про ясновидение? – Я призадумался и вдруг понял: ничего я толком не знаю про ясновидение, а Фройм продолжал
– Ничего ты толком не знаешь. Я тебе так скажу: сверхестественного в ясновидении нет. У каждого есть способность представить будущее, хотя способности у всех разные, и разные у всех основания.
- Интересно, какие у вас основания предсказать мне провал на экзаменах.
- Твои руки! Деревенский парень-белоручка – большая редкость. Сразу видно, что батька твой ремешком тебя не воспитывал в подобающем для села трудолюбии. Мамка тебя берегла для другой доли. Вот ты и вырос уже не пригодным для сельской жизни и пока еще непригодным для городской. Питер – не для маменькиных сынков. Это строгий город. Гладиатор! Здесь выживает сильнейший! А ты пока – никакой. Короче, этот город тебя обломает, а для начала твоего облома, я тебя вздую две на пять в шахматы! Наверняка, ты и играть-то как следует не умеешь.
- Откуда вы знаете, что я не умею?
-Вижу!
- Но вы на меня и не глядите, как же вы видите-то – не глядя?
- Я не гляжу, но я вижу. А ты и глядишь, да не видишь…
- Чего я не вижу?
- Истину ты не видишь, реальности ты не видишь.
Завершив столь эффектно наш диалог, Фройм явно выдохся и погрузился в свой транс. Я тем временем лихорадочно соображал. Было ясно, что меня втягивают в игру, где шансов выиграть у меня, скорее всего, нет. Но любопытство брало верх. «Ужели и впрямь этот кретин с нарушенной координацией в движениях меня обыграет, будучи в стельку пьян? - размышлял я. - Надо проверить! Пузырь так пузырь, пусть он подавится» - решил я в конечном итоге и предложил:
-Фройм, я готов сыграть с вами партию.
- На пузырь? – уточнил Фройм.
- На пузырь.
- Садись, ставь часы, я сейчас буду готов.- Фройм полез в сумку, покопался в ней, загреб что-то там в горсть и, размахивая перед моим носом, спросил – Фокус хочешь тебе покажу?
- Валяйте, фокусы я люблю.
Фройм изобразил неуклюжие пассы руками перед своим лицом, проглотил то, что было в его горсти, прикрыл лицо руками и опустил голову. Когда Фройм поднял голову и опустил руки, я вдруг увидел перед собой атлета без малейшего признака недавнего кретинизма. Глаза его блестели живым черным огнем. Ноздри его носа с хищной горбинкой раздувались, как у племенного жеребца. Лоб расправился от морщин, явив благородные пропорции сократовской стати. «Сейчас меня будут гипнотизировать и раздевать» - подумалось мне, и я спросил:
- Что это было у вас, Фройм?
- Это лекарство мое – типа гашиша и еще кое-что. Хочешь попробовать?
- Нет, спасибо.
Фройм, довольный произведенным эффектом, усмехнулся и предложил: «Что ж, тогда, пожалуй, начнем?» Мы быстро разыграли известный мне вариант в староиндийской защите, но скоро вышли за пределы теории. Я начал задумываться с каждым ходом все больше и больше. Часы неумолимо тикали, фора моя предательски таяла, а Фройм отвечал молниеносно. Позиция, наконец, достигла критической точки. У меня было две возможности: во-первых, уйти в размены и поискать счастья в примерно равном эндшпиле; во-вторых, - ринуться головой в омут обоюдоострых форсированных вариантов, просчитать которые до конца я не мог.
«А, чего там, погибать, так с музыкой!» - решил я в пользу риска. Фройм лишь крякнул от удовольствия и одобрительно усмехнулся. То, что произошло дальше, было настоящей фантастикой: последовал каскад жертв фигур Фройма, мой король неуклонно полз в центр доски, и там, окруженный со всех сторон своими фигурами-защитниками, должен был получить мат от единственной пешки, оставшейся в распоряжении Фройма. Когда я это увидел, было уже поздно, поэтому я сдался и протянул ему руку.
-Фройм, вы настоящий гипнотизер?! – воскликнул я, не скрывая своего восхищения.
- Да, только ты не поверишь, пока не проверишь.
- Как проверю, так и поверю!
- Хорошо, тогда проверяй. С тебя пузырь, и пока ты мне его не поставишь, ты будешь в гипнозе. Я не тороплю. Времени у тебя предостаточно. Теперь иди и проверяй, но помни: ты никуда не поступишь, пока не поставишь пузырь.
Как в воду глядел этот Фройм. Экзамены я сдавал словно во сне, будто бы дьявльское наваждение преследовало меня по пятам. В итоге мне пришлось служить в армии.
Армейская жизнь прошла для меня не бесследно, о чем, быть может, я и напишу в другом рассказе, а здесь упомяну лишь об одном событии: в Новосибирск, где я служил, нежданно-негаданно приехала из Питера ко мне Люба – девушка, с которой мы познакомились почти случайно, когда были абитуриентами ЛГУ. Мы как-то подружились, много гуляли и допоздна. Потом судьба нас развела: Люба поступила, я – нет, но наше общение продолжалось в переписке. Люба надеялась, что после армии я вновь приеду в Питер, и мы продолжим наше знакомство. Я тоже надеялся, поэтому, когда поехал в Питер, дал ей телеграмму, но меня никто не встретил, хотя в Новосибирске, мы договорились о такой именно встрече.
Итак, я снова в Питере, снова абитуриент, но первым делом я иду в Михайловский сад. У меня был армянский коньяк, лимон, шоколад, пара стаканов. Был ли там Фройм? Что за вопрос, должен был быть! Майловский сад без Фройма? Вот этого быть не могло! Я шел по саду к той самой скамейке, и мне было совсем безразлично какие теперь там урны, плевки и окурки. Мне было неинтересно сопоставлять свои детские представления с реальностью. Дух времени изменил облик сада по собственной прихоти, олицетворением же этого духа был для меня Фройм. Мне было без разницы, как он теперь выглядит, в каком он теперь состоянии. Его истинный образ я видел когда-то, и он был прекрасен! Но прежде всего мне хотелось избавить себя от дьявольского наваждения.
Я подходил к нему со спины, сюрпризом – хотелось бы мне, но неожиданно я услышал:
- Прибыл, рядовой Сержик, маменькин сынок?!
- Чертило! У тебя что, глаза на затылке?
- Чертило? Это ты в точку! – одобрительно хмыкнул Фройм и продолжил – Раньше ты мне все выкал, Фройм, дескать, вы не изволите… А глаз на затылке и у чертей не бывает, зато у них дьявольский нюх!
- Я что. как-то пахну особо?
- Конечно, деревня-то у тебя особая, с особым ароматом. Я его помню.
- Три года прошло, Фройм, а ты помнишь?
- Скажем так: забыть не могу.
- Феноменальная память – поинтересовался я.
- Нет, у тебя она, быть может, и феноменальная, а у меня – абсолютная.
- И в чем разница?
- Ты можешь забыть, я – не могу!
- Кошмар! И как ты со всем этим живешь?
- Так и живу. Выкладывай, чего там принес?
Я присел на скамейку напротив Фройма и начал выкладывать из пакета свои запасы, попутно приглядываясь к Фройму. Он выглядел много лучше, чем прежде, но очень усталым, хотя постепенно огонек в глазах его пробуждался.
- Ого! Коньяк! Армянский! В пять звезд! Икра, шоколад и лимон! Славный ты парень, Сержик. Окреп, возмужал! Не маменькин ты сынок-то теперь, а человек чести! Поэтому я тебя буду звать сэром – Сэр Жиком! Не возражаешь?
- Не возражаю, оригинально придумал! А как мне тебя теперь звать-величать?
- Фроймом зови. Оригинальнее ты не придумаешь.
- Сомневаешься в моих способностях?
- Нет, но я не вижу необходимости переименовывать себя, и ты не видишь.
- Удивительный ты человек, Фройм! Всегда-то ты прав. Я бы хотел у тебя поучиться.
- Чему?
- Игре в шахматы, к примеру.
- Ну, это просто! Ты со скольки лет играешь?
- Лет с пяти.
- А отца во сколько лет обыграл?
- Годам к десяти.
- А Капа (Капабланка то бишь) в шесть лет сеансы давал одновременной игры взрослым дядям!
- Хочешь сказать, что чемпиона мира из меня не получится?
- И не мечтай! Не судьба!
- А из тебя мог бы чемпион получиться?
- Из меня мог бы, если бы я, как и ты, играл лет с пяти.
- Сколько же лет ты играешь?
- Шесть лет, шесть месяцев и шесть дней!
- Три шестерки? Шутить изволите, Фройм?
- Угадал, молодец! Но играю я и вправду с недавних пор.
- И такие успехи? Как удалось?
- Про память забыл?
- Допустим. Тогда почему бы тебе и не стать чемпионом?
- Одной памяти, даже и абсолютной – мало.
- Почему?
- О бесконечности числа вариантов в шахматы слышал? Вот и ответ! Короче, кроме хорошей памяти нужно владеть и еще кое-чем.
- И чем же это?
Фройм тяжело вздохнул, распечатал коньяк, разлил по стаканам, проглотил разом, занюхал лимон, пожевал икру и, заложив кусок шоколада под язык, выпал в осадок. Я терпеливо ждал просветления и вскоре услышал:
- О демоне, который Сократа преследовал, знаешь?
- Читал у Платона. Что-то типа внутреннего голоса?
- Сократ говорил о нем, как о «божественном»! Платон же нам объяснял, что он вне нас, но некоторые из нас способны его услышать, хотя он умеет прятаться.
- И где же он прячется?
-А повсюду, везде! Вот, например, что ты видишь в этой позиции? – Фройм сгреб фигуры с доски и поставил несложный этюд. – Лучший ход назови, быстро!
- Ну, надо подумать…
- Вот! Истину сморозил! Надо ему подумать! На самом деле ты уже видишь этот ход, ты его знаешь, но ты – сомневаешься! В сомнениях демон и прячется. Сомнения – это тот треск, которым нас глушит демон. Разница между мной и тобой состоит в том, что я умею глушить сомнения, ты – не умеешь.
- Наркотиком глушишь?
- К сожалению – да. Поэтому чемпионом мира и мне быть не дано. Наркотик действует правильно очень короткое время. Пока он действует правильно, я, пожалуй, и у чемпиона выиграю, но выиграть в длительной борьбе я, увы, не смогу.
- Фройм, хочу спросить у тебя, позволишь?
- Почему я злоупотребляю?
- Да!
- В молодости я перегрелся. Суди сам, к двадцати годам я получил диплом философского факультета в университете – экстерном. Свободно владею санскритом, древнегреческим, латынью и практически всеми европейскими языками. Оставили на кафедре, начал писать диссертацию – «Философия в произведениях Шекспира», но моя концепция вызвала оторопь в философской среде. Приняли в штыки – если мягко сказать. По правде же – так, что мой дед, доктор философских наук, от волнений вскоре скончался. Сердце! У него – сердце, а у меня нервный срыв. Лечили в психушке, вышел инвалидом со справкой о психическом расстройстве. Лечили так, что чуть не залечили – до состояния «овоща». С тех пор в голове у меня шум и гам, другой раз не сплю и ночами. Начал выпивать и – помогло, как ни странно. Сплю! Водка глушит все, в том числе и шумы в голове. Получился в итоге из меня псих-инвалид-алкоголик. В норму приводит меня только наркотик, но – на короткое время. Правда, наркотик я употребляю очень слабый, хочется иногда побыть нормальным человеком. Вот так-то, Сэр Жик, ответил я тебе на вопрос?
Описать вам в деталях, что испытал я в то время, слушая Фройма, теперь я вряд ли смогу. Все вдруг разом перевернулось, и я не знал – как мне быть, что сказать. Благо, Фройм снова выпал в осадок, а я собирал свои раздавленные впечатления в кучу, которая норовила рассыпаться, как песок.
(Продолжение следует)