Рассказ беженки
А потом наступили черные дни Таджикистана. Каких не знал народ со времен басмачества.
Я не помню уже, сколько ночей спала с гранатами под подушкой, накануне муж показал, как выдернуть чеку. Ожидали, что вот-вот могут нагрянуть и к нам.
Супруг рассказал, как в соседнем кишлаке Гулестон ваххабиты утопили в крови всю баню, насиловали женщин, резали всех подряд. Когда правительственные войска отвоевали это село, ужаснулись, заглянув в эту баню, даже кто-то из молодых, говорили нам, от увиденного тронулись умом, пришедшие ходили по колено в крови, отыскивая своих близких – стоки были забиты застывшей кровью, стояла вонь на всю округу, мухи стаями роились. Даже беременную не пожалели эти изверги – вспороли живот, порезали ее вместе с плодом…
После же эту баню просто взорвали, сравняли с землёй.
Бежать отсюда, и как можно скорее, было главной моей мыслью в те дни. И я попыталась продать хотя бы что-то из нажитого, чтобы было на что улететь в Россию.
…Мы с мужем вдвоем, своими руками, строили собственный саманный дом. Глина в тех местах все равно что пластилин в руках – мягкая без комков и камушков (нужно всего лишь добавлять соломы в раствор) - одно удовольствие работать с таким податливым материалом. Высыхая, глина затвердевает как керамика, дом получается прочным, крепким, на века. Разбили сад со всякими там плодовыми деревьями, выращивали все, что нужно для семьи из овощных и ягодных культур. За три года буйно зацвели все мои розы – целая галерея из розовых кустиков по всему участку выстроилась в ряд, что улицу стали называть Цветочной. Вокруг участка посадили 120 тополей-арар. Это дерево поднимается так быстро, что через десять лет вырастает годным в пиломатериал, для чего и сажают. А пока растет, ветви-отростки обрезают, обвязывают в снопы - высохшие, они идут для топки печи.
Завели живность, кур и корову. Я очень любила корову нашу. Купили тёлкой еще, назвала ее Маринкой.
По началу она была очень дикой, ведь выросла в горах, и когда привели домой, никого не признавала. То ли от испуга, то ли из-за дикой бойкости своей, будто резвый жеребец на две задние ноги становилась, разъяренная, и брызгая слюной, бодаясь, никого к себе не подпускала. По прошествии некоторого времени, когда уже немного успокоилась, я осторожненько стала подкармливать её фруктами, овощами, что росли в нашем огороде. И так каждый день приручала её к себе, и постепенно добилась её расположения и даже ответной любви.
А какая красавица была Маринка, я ухаживала за ней, как за ребенком. Часто с мужем мыли ее в проточной арыковой воде мылом до блеска ее бело-карих боков, и ей это очень нравилось, молока нам давала много, даже соседям хватало.
...И вот веду ее на продажу, может, думаю, попадет в добрые руки, у самой в горле ком стоит, ведь не хочу продавать, а надо. Маринка чувствует это, упирается, а потом надумала – и давай перемазывать себе бока, разбрызгивая хвостом, своим же калом. И так несколько раз отбивала охоту у покупателей, приводя себя в нетоварный вид.
В последнее утро вывела её за калитку, как всегда это делала каждое утро: «Иди Маринка, иди гуляй», - а у самой душа от жалости стонет. Маринка шагнет два-три шажка, оглянется, и «Му», еще два-три шага сделает, в другую сторону обернется на меня, и «Му» - слезы по щекам сверкают на солнце. Плачу сама я, чуть не реву от беспомощности своей…
Соседу Камартдину наказала присмотреть за ней. Ведь всё таки надеялась я приехать после войны…
...Все оставили в доме, как есть. Готовясь к отьезду, думала одно: надо как можно больше из одежды детишкам прихватить. С утра заметила: младшая моя дочечка четырех лет все возилась возле помидорной грядки - ладно, думаю, пусть поиграет, хорошо, что не мешает готовиться. Оказалось, она сорвала две большие помидорины, и сунула в сумку, а я не увидела. Как эти помидорки пригодились нам, оголодавшим, по дороге домой! Ведь из сьестного ничего не сообразила прихватить, а через перевалы восемь часов добирались до Душанбе.
Добравшись, с двумя малыми детками на руках бросилась в Аэропорт. Оказалось, таких как я набилось на несколько рейсов в Россию, билетов на Москву в кассах не было. Стою, со слезами на глазах, не зная куда и к кому обратиться. Тут подходит паренек ко мне, спрашивает, - «Что, «енгашка» плачете?" ("Сноха" - местное обращение к женщинам), я говорю: нужны билеты на московский самолёт. Он отвечает: «Если я достану билеты за две цены, купите?», я ему: хоть за тройную цену - только помогите достать билет.
И ведь достал. Самолет набит битком, нам попались места на полу у кабины пилотов. И хорошо, что так получилось, краем уха слышу их переговоры, спрашиваю у стюардесс: «Что ли будет промежуточная посадка в Оренбурге? Мне ведь оттуда ближе на Тюмень»… Повезло на хороших людей. Командир корабля переговорил со стюардессой, чтобы она разузнала, есть ли такой рейс на Тюмень. На счастье наше, на следующий день с утра намечался рейс на Тюмень, после приземления стюардесса сбегала, приобрела билет, помогла устроить нас в комнату матери и ребёнка…
...В Тюмени нас встретила на своих машинах семья сестры, повезли к матери. Узнав о нашем возвращении, она поставила в духовку бялеш. Ей же не терпится поговорить, разузнать, хочет как можно скорее обнять внучат. Торопясь так, разрезая бялеш по краям, нечаянно резанула себе вену на руке. Кровь бьет струей. Перевязываем, как можем, а кровь быстро просачивается снова и снова. Говорит: вот давление мучало было, теперь легче стало, и ни в какую не соглашается ехать в больницу.
К утру мать ослабла вовсе – наконец согласилась ехать в больницу, как привезли, тут же положили ее на операционный стол…
Позже мне звонили родственники мужа из Таджикистана. Маринка моя так и не ушла в пастбище, вернулась, поискала нас, забрела в недостроенный соседний дом, где лежало удобрение, наелась селитры и после скончалась, отравившись. Ее теленка, через несколько дней после кончины Маринки, нашли в горах, разбившуюся под обрывом. Во всяком случае так сообщили мне родственники…
Не знаю, насколько и как лечит время раны душевные. Долго я переживала случившееся с нами, особенно тяжело было за Маринку мою, получается, я бросила её, ведь как хозяйка была в ответе за неё. Сколько лет прошло с тех пор, а все не могу забыть Маринку. Как-то в тоске-печали села за фоно, и за десять минут сочинилась у меня песня «Яна йорэк» («Сердце горит»)…
Вот такую историю услышал я от композитора Джамили Рахимовой-Мирасовой во время нашей поездки по районам в Дни татарской культуры в Тюменской области, что прошли с 21 по 27 февраля 2016 года. (Г.М.).
Материал об этом композиторе можно почитать здесь:http://www.proza.ru/2015/11/07/914