Чига

Владимир Синус
Чига (с ударением на первом слоге)


    - Это «Гелиоматик»? Как я хочу «Гелиоматик»! Высокий худощавый абитуриент в больших очках, со слегка страдальческим выражением лица, и с сигаретой «Прима» в пожелтевших от никотина пальцах, стоял возле бюста Ленина и с завистью смотрел на очки другого абитуриента, которые меняли степень затемнённости в зависимости от света.

   Через пару недель курсанты, поступившие после школы в военное артиллерийское училище, проходили курс молодого бойца. Он, набрав на экзаменах полупроходной балл, был зачислен чуть позже, но - зачислен!

    В таком коллективе прозвища дают друг другу очень быстро, чаще - по фамилии. Так и стал он на время учебы, а для тех, кто с ним учился - навсегда Чига . И так же быстро поняли все, что он хронический неудачник, или, как принято говорить в училище - «залётчик».

     Высокий, худой меланхолик, с маленькой головой на тонкой шее, в очках с толстыми линзами, делавшими его глаза больше, чем они есть на самом деле, со слегка вздернутым носом и страдальческим выражением лица, с вечной дешевой сигаретой в зубах, он быстро стал для всех объектом насмешек, далеко не всегда безобидных. В каждом взводе есть такой, а у нас был Чига.

      Как только ни коверкали по незнанию, а кто и умышленно, его фамилию - то ударение поставят не на первом, а на втором или третьем слоге, то гласные буквы перепутают, то окончание произнесут неправильно. Что иногда выходило достаточно смешно. Привык он, и со временем обижаться перестал.

   Стал он (ну не сам, конечно, а назначили) на четыре года вечным «журналистом» - вынужден был на все занятия носить взводный журнал, и отмечать в нем присутствующих и отсутствующих.

      А что залётчик - так это истинная правда во всех её ярчайших проявлениях. У него был удивительный талант постоянно «залетать» перед начальством и попадать во всякие нелепые и смешные истории. Причем этот Чигин талант с неизбежностью распространялся и на тех, кто был с ним рядом. Стоило кому-то пойти вместе с Чигой - и они обязательно попадались на глаза какому-нибудь начальнику, который как минимум делал замечание, а то и объявлял наряды вне очереди. Командиров и начальников всех рангов, от замкомвзвода до полковников, как магнитом тянуло к Чиге. Из-за этого никто из ста курсантов чаще него не ходил вне очереди в наряды по батарее. Да и в карауле ему всегда доставался самый неудобный пост. А уж если выпадал наряд по столовой, то из всех возможных вариантов Чиге практически всегда доставался туалет и пищевые отходы. Ситуация не изменилась даже после того, как посты и наряды стали распределять по жребию для пущей справедливости.

      Впрочем, Чига не унывал. В карауле на посту он успевал и поспать, и приемник послушать, и покурить. Даже если и ловили его за этим, и наказывали, то ко всему он относился философски. В столовой, перетаскав все бачки с пищевыми отходами с помощью разных приспособлений, которые он сам придумывал для облегчения своего труда, Чига с неизменной сигареткой во рту сидел на завалинке и читал очередную книжку. Или умудрялся поспать под лестницей, под столами на составленных четырех стульях, а то и в грузовом лифте, предусмотрительно остановленном между первым и вторым этажом, где вездесущий взводный так и не смог его найти.

     А ещё он стихи писал. Стихи были наивные, но получались неплохо. В один прекрасный день они ему надоели, и все свои листочки со стихами - штук тридцать, наверное, он порвал и выбросил, о чем потом жалел, но было поздно.

      Как я уже говорил, Чига постоянно попадал во всякие истории, от чего страдал не только он, но и те, кто находился с ним рядом. На первом курсе стреляли мы из противотанковых пушек прямой наводкой. Когда в стрельбе был объявлен перерыв, начальник кафедры артиллерии, старый полковник, собрал курсантов возле стамиллиметровой пушки, и стал объяснять, как надо наводить и наблюдать в прицел. В это время взводный - высокий старлей в красивой специально сшитой фуражке с лаковым козырьком, подошел к щиту пушки со стороны ствола, и стал для пущей важности проверять, закрыта ли крышка ящика для банника. «- Чтобы не повредить глаз, перед выстрелом надо плотно прижаться лбом к налобнику - вот так» - показывал старый полковник, «и произвести спуск». Он дернул за рычаг… Грянул пушечный выстрел, и красивая фуражка взводного мгновенно улетела назад метров на десять, а сам он с испуганным выражением лица застыл у ствола на несколько минут в совершенно нелепой позе. «- Кто оставил снаряд в стволе?» - грозно рявкнул полковник. Чига стоял, скромно потупив взор... Взводный, не сказав ни слова, неестественной походкой направился к своей фуражке, поднял её, и такой же неестественной походкой отправился в ближайший лесок. Вернулся оттуда он минут через сорок…

     А когда стреляли мы с закрытой огневой позиции, Чига, выполняя задачу номер два, управлял огнем на командно-наблюдательном пункте. «-Основное направление левее тринадцать-ноль!» - скомандовал Чига, и стал наблюдать в бинокль за местом предполагаемого падения снаряда. То ли скомандовал он невнятно, то ли слышимость была плохая, но наводчик орудия, услышав «-Основное направление левее двенадцать-ноль!», произвел выстрел, и осколочно-фугасный снаряд полетел, отклоняясь от нужного направления на 3,6 градуса. Кажется - немного, но на дальности пять километров… Снаряд упал в рощу совсем вдалеке от мишени. Из этой рощи галопом понеслись три коровы, а за ними таким же галопом пастух …

      Питались мы на стрельбах на улице - на опушке леса были сколочены из досок три длинных, метров по двадцать, стола, на которых стояли наши котелки, кружки, и лежал хлеб с маслом. Когда мы, доев свою кашу, пошли за чаем, большая черная ворона, внимательно наблюдавшая с дерева за нашим ужином, спикировала на стол, схватила кусок хлеба с маслом, и, довольная, полетела прочь. Из нескольких десятков кусков она выбрала именно этот… Угадайте - чей?Дружный хохот сотни человек сопровождал её полёт, а Чиге осталось лишь развести руками.

     Но и редкие свои поощрения получал Чига весьма своеобразно. На тех же стрельбах жили мы в брезентовых палатках на десять человек, с печками-буржуйками, которые топили по ночам. Когда настала Чигина очередь топить печку, он увидел, что от раскаленной трубы палатка начала гореть. До ближайшего ручья по полю метров двести… Не долго думая, спасая нас, Чига выскочил наружу и помочился на палатку, потушив её. За смекалку и находчивость ему перед строем была объявлена благодарность.

     На лекции по истории КПСС преподаватель - молодой и любящий пошутить майор зорким взглядом окинул аудиторный зал, и увидел Чигу, уснувшего, облокотившись на стол, за широкой спиной своего товарища. Подойдя к спящему Чиге, он продолжил лекцию с той же интонацией и громкостьюсловами: «- Внимание, те, кто спит», а затем - резко и громко: «- ВСТАТЬ!» Подскочивший, как ошпаренный, Чига долго не мог понять, от чего так громко ржут две сотни курсантов.

     Чига шёл по коридору учебного корпуса, крутя в руке веревку с привязанной за хвост серой мышкой. Громкий визг преподавательницы английского языка прервал это занятие…

     Иногда Чигины проблемы оборачивались для него благом. Седьмого ноября и девятого мая училище маршировало на парадах, которым предшествовали долгие ночные тренировки. Перед первым нашим парадом у Чиги на заднице своевременно вылез большой чирей, и вместо тренировок и парада Чига с удовольствием остался дневальным. Ну, а на последующие парады он не ходил, потому что не участвовал в первом.

     Прошли четыре года учебы, приближался выпуск. В самый последний наряд по батарее идти, естественно, никому не хотелось. Чтобы никого не обижать, замкомвзвода аккуратно порезал квадратами двадцать два одинаковых листка, на одном из которых написал букву «Н». Положив скрученные листки в пилотку, он произнес: «- Выбирайте». А затем, ухмыльнувшись, произнес: «- Хотя что тянуть, и так понятно, кому достанется». Все, зная Чигину невезучесть, тоже стали загодя ехидно ухмыляться. Чига на это сказал: «- Я буду тянуть последним». Всё меньше листков оставалось в пилотке - пятнадцать… десять… шесть… Страсти накалялись, мы стали дружно скандировать: «Чига! Чига!». Предпоследний листок был чистым. Чига привычно-обреченно вытащил последний под наше громкое «Ура!». Но и это ещё не всё. По училищной традиции молодые лейтенанты-артиллеристы, отмечая выпуск, складывают свои ромбики - знаки об окончании училища - в гильзу от снаряда, наливают в неё водку, и пускают по кругу. Гильзу мы достали, но требовалось очистить её изнутри наждачной бумагой, что было довольно муторно. Снова пилотка и двадцать два листочка. И снова листочек с буквой достался Чиге. Ну… что тут скажешь?

     На следующий вечер, после церемонии выпуска, молодые лейтенанты в парадной форме собрались в ресторане. В гильзу, очищенную Чигой, были торжественно опущены ромбики. Гуляли мы от души. Последним из ресторана выходил Чига. Взяв с вешалки последнюю парадную фуражку, он понял, что она ему, мягко сказать, великовата. Фуражка пятьдесят восьмого размера на его голове пятьдесят четвертого размера постоянно сползала то вперёд, то назад, а при лёгком повороте головы непринужденно делала два оборота… На следующий день Чига постучал в дверь моей квартиры. «-Ты умеешь стирать белые рубашки?» - смущенно спросил он. «- А что случилось?». В ответ Чига молча снял китель и показал мне свою парадную белую рубашку. На спине, в самом центре, красовался ярко-красный отпечаток губной помады. Рубашку с грехом пополам мы отстирали…

     В свой первый лейтенантский отпуск я был у него в гостях. Он поехал со мной на вокзал провожать меня. «- Ты стой здесь, я сам возьму билет, а то поезд уже скоро» - сказал Чига. В те благословенные времена железнодорожные билеты были в виде маленького картонного прямоугольника с круглой дыркой посередине и мелкими буквами. Подошел поезд. Чига стоял на перроне, а я в тамбуре рядом с проводницей. И тут я вдруг решил спросить у неё: «- А когда мы во Львове будем?». Она удивленно посмотрела на меня: «- Вообще-то мы в Киев едем!» Следующий билет, не доверяя Чиге, я купил уже сам…

     Через полгода мне ещё раз пришлось убедиться в Чигиной «залётности», и её неизбежном распространении на находящихся с ним рядом. На этот раз Чига приехал в гости ко мне. После бутылки самогона и бутербродов с салом потянуло нас на полуночные приключения. Сели мы на мотоцикл, и поехали кататься. Чига, обмотавший голову шарфом, и слегка похожий издали на бабу-ягу, всё канючил: «- Ну дай, я прокачусь!» После оставшихся позади двух деревень я, наконец, согласился. «- Плавно прибавляешь газ, и так же плавно отпускаешь сцепление, понял?» Он резко прибавил газ, и так же резко отпустил сцепление… Мотоцикл встал на дыбы, и вместе в Чигой завалился на правый бок. Разбитый поворотник и треснувшая фара - пока всё обошлось такими довольно лёгкими последствиями. Больше Чига прокатиться не просил, а молча сел за моей спиной. На обратном пути, в сиянии Луны и звёзд, двигатель мотоцикла заклинило. В пять утра мы прикатили мотоцикл к общаге, и после двух часов сна пошли в мою роту, где в тот выходной день я был ответственным. Не успели мы с Чигой зайти в казарму, как туда же зашел начальник штаба корпуса - строгий привередливый полковник, который никогда прежде в нашей казарме не появлялся. Получил я по полной программе за всякие недостатки, которые при желании всегда можно найти, да ещё и Чига свой едкий комментарий добавил. Мне оставалось лишь деликатно напомнить ему о его необыкновенной способности к залётам.

     Следующая наша встреча произошла в Семипалатинске, где я, старший лейтенант, оказался на третьем году своей офицерской службы. Надо сказать, что звание старший лейтенант присваивали всегда без задержек - ровно через два года. Зайдя вечером в общагу, на вахте я увидел Чигу с лейтенантскими погонами на плечах. Почему он до сих по был лейтенантом, и почему оказался не в сухопутной, а в авиационной части - так и осталось загадкой. Нашу встречу увенчали бутылка немецкой «Смирновки», банка семипалатинской тушенки и буханка хлеба. А потом Чига бесследно затерялся в казахстанских степях, куда из благополучной Германии безжалостно переместили его авиационную часть, и где её так же безжалостно расформировали...

  Почти через два десятка лет я случайно нашел Чигу на просторах «Одноклассников». Был он таким же худощавым и с неизменной сигареткой в зубах, жил в своем родном городе в бывшей советской республике, а ныне - соседнем государстве. Давно оставил военную, а затем и государственную службу, и занимался мелким предпринимательством. К жизни он стал относиться ещё более философски. Ипотечный кредит на покупку квартиры он взял в валюте, и потом долго отбивался от банка и коллекторов…

     А ещё через несколько лет в этом государстве произошла цветная революция, и начались серьезнейшие проблемы. Для меня было совершенно не удивительно, что их премьер-министр в детские и молодые годы жил в том же городе, что и Чига, да и возраст у них примерно одинаковый. Я, грешным делом, подумал, что они, наверное, жили в одном дворе, а может даже были знакомы. Да и внешность у их премьера примерно такая же, как у Чиги - высокий, худой, несуразный, с маленькой головой и в очках. Хотя… Ну, не может же Чигина невезучесть так распространиться на целое государство! А может быть и может...

(2016)