А через несколько дней Зина увидела Юру на речке. Вода в реке в августе уже достаточно холодная, поэтому в ней почти никто и не купался. Зина днем сложила в тележку сковородки и кастрюли и повезла кухонную утварь на речку, чтобы прочистить её речным песочком, да промыть проточной водой.
Денек стоял удивительно теплым, а вокруг в природе уже видны были признаки надвигающейся осени. Трава уже не шла в рост, а давала семена, поэтому колючки всяких видов цеплялись к одежде. Семена огородных колючих растений отправлялись в путешествие, крепко уцепившись за полу цветного халатика юной девушки. Опушенные семена разносил ветерок, а семена растения, научного названия которого Зина не знала, знала только прозвище «бешеный огурец», распространялись в округе самым странным образом. Вызревала семенная коробочка, лопалась и выстреливала семена в пространство подобно маленькому пневматическому пистолету. Скользкие и мокрые, они разлетались в разные стороны и внедрялись во влажную землю. У каждого растения был свой способ выживания.
На черемухе уже появились первые желтые листья, и только ива стояла все такая же зеленая, нарядная и неувядающая. В реке плескалась рыба, выросшая за лето. Солнце щедро светило, согревая землю последним теплом уходящего лета. За огородом река делала мягкий изгиб и подходила почти вплотную к огородной ограде.
Зиночка перенесла короб с посудой через перелаз, который был сделан в конце огорода. Она уже наклонилась над водой, чтобы приняться за дело, как услышала за кустами ивы плеск. Кто-то купался в реке.
Зина осторожно пошла по песчаной береговой кромке, чтобы заглянуть за кусты ивы. Вдруг это дети? Простынут невзначай! Это были не дети. Купался Юра. Вернее, закончил купаться. Зина хотела потихонечку покинуть своё укрытие и не смущать молодого мужчину. Мало ли кто себя как ведет, когда уверен, что за ним никто не наблюдает.
Она сделала уже движение, чтобы уйти и вдруг замерла. Юра странно одевал майку. Правой рукой он осторожно просовывал в рукав левую руку. Локтевой сустав левой руки у него сгибался, а плечевой – нет. Поэтому правой рукой он надел майку на левое плечо и только потом, сильно растягивая ворот майки, надел её на голову и легко просунул в другой рукав правую руку. Но видно, он все-таки сделал неловкое движение и причинил себе боль. Он застонал и сел на ствол поваленной ветром ивы, поглаживая осторожно свое плечо. Зина едва сдержалась, чтобы не застонать вместе с ним. У неё вдруг тоже пронзительно заболело левое плечо, так она почувствовала чужую боль. Мама ей говорила когда-то, что если два человека любят друг друга, то они всегда чувствуют состояние друг друга даже на расстоянии, а уж вблизи и подавно.
Свое странное отношение к Юре Зина любовью не называла. Не приходило ей это слово в голову. Вот только теперь она поняла, как он дорог ей. Вот такой, какой он есть: лопоухий и разноухий, лысый и усатый, коренастый и невысокий с таким необыкновенным голосом и таким выразительным взглядом все понимающих глаз.
Так значит про ранение и про службу в горячей точке все правда. И зарок, данный в память о тех, кто был рядом с ним, - тоже правда. Значит, он побывал в боях и видел такое, о чем не очень хочется вспоминать. Бедный, ох, бедный Юра! Плохая ему выпала доля. Впрочем, что это она разжалелась, как тетка какая-нибудь. Он ещё молод, у него еще полно сил. Ну, ни в армии, а на гражданке, но дело у него есть, он с ним справляется и не просто справляется, тянет лямку, как говорят в народе, а справляется хорошо. Зина осторожно сделала шаг назад и едва слышно хрустнула веткой. Тогда она торопливо вернулась на отмель и стала яростно чистить кастрюлю мокрым песком. Юра вышел на отмель из-за кустов ивы.
- А я думаю, кто тут мое уединение нарушил. А здесь все те же! Добрый день! Бог на помощь!
- А Боги сказали, чтоб Вы помогали!
- Так и сказали? И откуда же их голос раздался? Уж не с небес ли? Впрочем, я и не отказываюсь.
Юра встал рядом, и они вдвоем быстро перечистили всю посуду. Зина исподволь наблюдала за Юрой. Он ловко действовал правой рукой, а левой только помогал немного. Во время работы он разговаривал с… посудой.
- Ах, ты, чумичка, закоптилась значит, а мы тебя песочком протрем со всех боков, в речке ополоснем, будешь как новая. У нас с Зиночкой не забалуешь!
Зиночка мыла посуду молча. Воспитанный Юрий Григорьевич заговорил о погоде.
- Пожалуй, к вечеру гроза будет. Влажность высокая очень.
- Навряд ли. В августе грозы – явление редкое. Грозы чаще весной бывают да в середине лета. А осенние дожди затяжные, мелкие и нудные. Как зарядят на несколько дней, так и забудешь, как солнышко выглядит.
Юра посмотрел на Зину удивленно, как будто он не предполагал, что она может так воспринимать окружающий мир и говорить такие слова.
- Верное наблюдение.
Когда работа была закончена, Юра помог Зине отнести короб с посудой к перелазу. Он его внимательно осмотрел. Нехитрое сооружение: два столбика по ту и эту сторону ограды да доска, прибитая сверху. Как скамейка, только поставленная горизонтально к забору и как-бы продетая сквозь него. А рядом вкопана высокая крепкая жердь, чтобы было за что рукой взяться. Животные таким перелазом воспользоваться не могут – только человек.
- Интересно?
- Очень. Я таких сооружений нигде не видел.
- Видно, это наше, русское изобретение. Устройство простое. И к реке путь открывает, и не калитка, не забудешь закрыть. Коровам, телятам, баранам и козам дороги нет. Очень удобно!
И опять Юра с каким-то удивлением слушал Зину.
Зину била нервная дрожь! Но она не подавала виду никакого. Разве таким был мужчина её мечты? Он не был похож на прекрасного рыцаря из сказки внешне, но он так похож был на него своими карими бархатистыми глазами и своим неповторимым голосом.
Зине хотелось, чтобы он поцеловал её. Да! Именно этого! Она ведь никогда прежде не целовалась с мужчинами! Нервные поцелуи одноклассников были не в счет. Она тогда не хотела никакой близости. И не переступала черту в отношениях ни разу. Среди ровесников она слыла недотрогой.
В деревне же никто и никогда ей не нравился. Её впервые в жизни потянуло к мужчине зрелому, опытному, мужественному. А разница в возрасте в целых девять лет её не смущала. В отцы он ей не годился. Юрий годился в женихи.
Все оставшееся время до ужина Зина была сама не своя. Даже тетя Маша заметила её тревогу.
- Случилось что?
- Нет. Что могло случиться? Моя жизнь размерена на много лет вперед. Работа, дом, огород, учеба, сюрпризы Матвея Ивановича – вот и все, что может произойти. Прошлое мое известно, будущее тоже известно. Буду жить, работать и учиться. Потом состарюсь и умру в этой деревне, и похоронят меня рядом с мамой и папой.
- Это про кого ты мне сейчас такую жалобную историю рассказала? Про себя, что ли? А ты давно на себя в зеркало смотрела? Ты сама говорила, что ты не хуже городских девушек, так в чем дело? Откуда эта печаль? Вниманием тоже не обделена. Даже если ты никуда отсюда не уедешь, в чем я очень сомневаюсь, судьба и на печке найдет. Вон как мужики тебя любят. Ивану Захаровичу за пятьдесят уже, а и он сказал, что если бы сбросить ему годков тридцать и начать жизнь заново, уж он то мимо тебя не прошел бы! Он всем говорит, что ты и умница, и работящая какая, и сердце у тебя доброе, а уж красотой своей цыганской многих затмишь.
И все одобрительно загудели, один Юрий Григорьевич как-то странно усмехнулся. Не обращай внимание, он вообще человек странный. Видно обжегся. Водители, которые уже собирались к ужину, одобрительно загудели. И смутили Зину окончательно.
Тетя Паша одна заметила неладное. Она тихонечко спросила у своей любимицы на кухне:
А не запал ли тебе в душу Юрий Григорьевич? Или обидел тебя чем? Сохнешь по нему? Признавайся! Влюбилась тайно?
- Ни по кому я не сохну, ни в кого не влюбилась!
- А что голос такой тусклый? Допрос свой прекращаю, но меня не проведешь на мякине, я воробей стреляный! Бывали и мы в бывальцах! Пятерых родила не от ветра.
Женщина засмеялась своим мелодичным смехом, обняла одной рукой Зину, и та сразу почувствовала себя маленькой девочкой рядом с доброй соседкой.
- Не робей! Тайные страдания тоже закаляют женскую душу! А таких, как этот Юра, у тебя быть может с годами десяток накопится. Да и что ты в нем нашла? На принца он совсем не похож, хотя, он очень приятный и обходительный мужчина! В нем интеллигентность присутствует! Видишь, какие слова я знаю! Ладно, заговорились мы, нынче на ужин каша гречневая с подливом, да блины с медом. Зина, я тесто на блины завела, а ты будь другом, выпеки горяченькие тем, кто припозднится. А то холодные блины – уже не блины.
- Да сделаю все в лучшем виде! Первый раз, что ли? Да вот едут уже ужинать, а мы стоим, праздно беседуем здесь. А блины–то пора давно выпекать!
Зина, чтобы помочь тете Паше, отлила часть теста в свою кастрюльку и отнесла в дом. Она разожгла все конфорки и поставила на них сразу четыре сковородки, когда они разогрелись, она ловко стала выпекать блины. Половником она разлила тесто, а пока разливала, на первой сковороде тонкий блин уже подрумянился с одной стороны, она его перевернула, затем все остальные по очереди. Первый блин легко снялся со сковороды, и она его уложила на тарелку. Она успевала выпекать блины, но ей явно был нужен помощник, потому что она не успевала смазывать их маслом.
- Эй, кто-нибудь, помогите мне!
Этим кем-нибудь оказался Юра. Он вошел в дом, сразу понял свою задачу, и они опять дружно делали общее дело, понимая друг друга без слов.
Юра стоял сбоку, и укладывал блины стопкой на тарелке, обильно поливая их топленым маслом, а Зина разливала тесто, и переворачивала блинчики на горячих сковородках. От жара у неё на лбу и на шее выступили бисеринки пота, один завиток выбился из под белой косынки и повис на затылке, как причудливая сережка. Он колебался и щекотал ей шею. Зина засмеялась и осеклась. Завиток колебался не сам по себе. На завиток легонько дул Юра. Зина сердито глянула на него.
- Понял. Не отвлекаю. Заигрывания прекращаю.
- Зина, блинов хватит уже! Все наелись. Корми тут без меня Юрия Григорьевича, а я уже пошла. Трех человек только не было. Попозже подъедут. Посуду за собой мы убрали!
- Приказы старших по званию не обсуждаются, они строго выполняются! Слушаемся!
Зина почему-то страшно испугалась перспективы оказаться с Юрой наедине.
Потом она передернула плечами и решила, что в своем доме и на своем подворье ей нечего и некого бояться. Даже молодого мужчины, которого явно забавляла её растерянность и её тайный страх.
- Чего испугалась? Не бойся, не обижу!
А в карих глазах так и прыгали чертики, а взгляд был жадным, и если бы у Зины был хотя бы какой-то опыт общения с мужчинами, она бы поняла, почему у неё всё внутри дрожит от какой-то непонятной тревоги.
За ужином Юра продолжал дразнить бедную девушку и дошел до того, что подморгнул ей. Зина отвела глаза. А когда посмотрела на Юру снова, он опять подморгнул ей. Значит, первый раз ей ничего не показалось?
Приехали остальные водители, быстро поужинали, похвалили поварих, и уехали. Юрий Григорьевич убрал за ними со стола. Ему бы уже пора было идти к себе на ночлег, но он явно мешкал. Он чего-то ждал и вопросительно смотрел на Зину. Несмотря на полную дремучесть в этих деликатных вопросах, Зина все-таки догадалась, что он ждет приглашения. Зина обомлела. Вот до чего дело дошло! Вот значит как! Ни слов любви, ни ухаживаний, а вот так, ни с того ни с сего, она должна пригласить его в свою девичью постель? С чего бы это? Зачем он её так унижает?
- Спокойной ночи.
Голос у неё был злым и отчужденным. Она поднялась на крыльцо, захлопнула дверь и закрыла её на крючок. Зина быстро разделась и юркнула в постель. За окном что-то загромыхало, зашумел налетевший ветер, начался ливень. Зина поплотнее укуталась одеялом и прислушалась. Кто-то открывал запертую дверь. Крючок звякнул и повис, дверь открылась. Она услышала какой-то шорох в доме. Она широко открыла глаза и в призрачном свете увидела, что в комнате стоит Юра и смотрит на неё. Он не проронил ни звука, но и говорить было нечего в эту минуту. И она, бедная, почти не ведая, что творит, вдруг молча пододвинулась к стенке и приглашающим жестом откинула одеяло.
Он ушел под утро. Выпрыгнул в окно и ушел огородом к реке. Зина смотрела вслед, Юра обернулся и приложил палец к губам. Жест был понятен. О том, что произошло ночью, нужно было молчать. Никому ни звука.
Вот значит как. Её любовь была тайной, краденой какой-то. Отношения с Юрой стали похожи на детскую игру в прятки. Вечером он ужинал, уходил со двора на виду у всех, а потом тайно возвращался, проводил несколько часов с Зиной, страстно и нежно осыпал её ласками, а потом исчезал. Эти тайные встречи продолжались почти три недели, а потом также внезапно прекратились, как и начались.
Зина была в подавленном состоянии. Поиграл, как кот с мышонком, и, ничего не объясняя ей, прекратил свои визиты. Почему? Что пошло не так? Она его разочаровала? Она не умела любить? Она перестала будить в нем его мужские желания? Зина не понимала ничего. Она похудела и осунулась. По ночам она плакала в подушку. А потом взяла себя в руки, рассердилась и на себя, и на Юру, и на весь этот мир. И стала общаться с Юрой с подчеркнутой вежливостью. Равнодушно и отстранено.
Август – пора грибная. В окрестных перелесках, не вытоптанных и не выезженных, росло столько грибов, что только самые ленивые хозяйки не заготавливали их на зиму. Зина решила отправиться за грибами в дальний перелесок. Там в дубняке росли грузди. Эти заветные места открыл ей отец, а теперь одна она знала про них. Идти пешком туда было далеко, но рядом было хлебное поле, на котором как раз работали комбайны, и Зина решила воспользоваться попутным транспортом. Она оделась по-походному, повязала голову белой косынкой, взяла большую плетеную корзинку и пошла к зерновому двору.
Там все гудело. То и дело подъезжали машины, груженые зерном. Его выгружали на бетонированную площадку под навесом, и оно лежало золотистым ворохом, ждало своего часа на обработку в зерносушилках. Когда Зина подошла, как раз разгрузилась машина Ивана Захаровича.
- Подвезите меня до поля!
- Садись, голубушка, конечно подвезу! Кто же откажет нашей кормилице ненаглядной! Кто посмеет! Садись поудобнее! С ветерком домчу! Каждую выбоину на дороге объеду, чтобы не растрясти такой драгоценный груз! Где нужно, приторможу, остановлюсь, где скажешь.
Иван Захарович подал руку девушке, чтобы она взобралась на высокую ступеньку, но Зина сама ловко поднялась в кабинку.
Вначале ехали молча, а как только выехали за околицу, Иван Захарович вдруг откашлялся и начал осторожно серьезный разговор.
- Зина, а я ведь знаю, что по-ночам наш Юрий Григорьевич не на речку ходит подышать свежим воздухом. Я знаю, где он бывает. Что молчишь? Сказать нечего? Ну, и молчи! Я тебя известить должен, как дочь родную предостеречь, что у него нет серьезных намерений насчет тебя. Я его вызвал утром на откровенный разговор. Я спросил у него, что дальше будет. А он ответил, что ничего не будет. Уедем, и все забудется. Ему деревенская простушка-почтальонша ни к чему в его городской жизни. Он сказал, что ты красавица, каких еще поискать, но ни слова сказать культурно не умеешь, ни вести себя как следует. У него мама – профессор, к ним в дом люди приличные ходят, и ты, Зина, будешь чувствовать себя в их среде, как птица в клетке. И даже теорию такую развел, что ваши отношения тебе во благо, что женщина чаще всего ненавидит своего первого мужчину, а он избавляет тебя от такой ненависти. Даже если женщина живет с одним мужчиной весь свой век, она все равно думает, что с другим ей было бы лучше и рано или поздно изменяет своему мужу. Он тебя обогащает женским опытом. Он так и сказал! Я не зря затеял этот разговор, я хочу, чтобы ты все знала и правде смотрела в глаза!
- Вот как!
- Вот именно так. И я ему пригрозил и сказал, чтобы он тебя оставил в покое. Он и оставил. Он же бывший офицер. Видишь, выправка какая. И понятие о чести он имеет!
Ах! Все оборвалось внутри у бедной девушки. И небо ей показалось в пятачок, и земля с кулачок! Все внутри стало сжиматься, сжиматься и возникло странное желание: превратиться в какого-нибудь паучка, забраться в темный уголок и затаиться там от всех. Но она виду не подала никакого. Она улыбнулась Ивану Захаровичу.
- Однако, какое сильное воображение у вашего Юрия Григорьевича! Не беспокойтесь, дядя Ваня, я тоже к нему ничего серьезного не испытываю. Подумаешь! У меня таких может быть ещё десяток будет. Пусть катится в свой город без оглядки. Я его никак не задержу! Голосить по-бабьи и на шею вешаться никому не стану! Гляньте, гляньте, косули по полю бегут. Целое стадо, голов семь, восемь. Мелькают как, и не пересчитаешь!
- Да, Зинуля, места у вас красивые! А какой родник чистый в распадке течет. Подъеду напиться, а сам все оглядываюсь вокруг! Зеленые луга, перелески, а озеро наверху на солнце как играет. Ключевое озеро. Вода в нем ледяная, чистая, как слеза. А рыба в нем водится?
- Только ротаны. Его ротаньим называют. Я в нем с отцом весной ротанов ловила. Просверлим луночку в прозрачном льду, забросим удочку и нам все видно. Как ротаны к приманке подходят, как не решаются попробовать рыбье угощение, а потом так стремительно откусывают часть наживки, что если не подсечешь вовремя, они все объедят, а на крючок не попадутся. Хитрая рыбешка!
- Тебе возле перелеска остановиться или до поля со мной поедешь?
- До самого поля, дядя Ваня.
Зиночка ехала в машине, и со стороны было незаметно, что в кабину Ивана Захаровича полчаса назад села одна девушка, а теперь ехала совсем другая.
Внутри горело жгучее пламя и выжигало, выжигало все и ничего не оставляло взамен. А мир не рухнул. На огромном ровном поле, окаймленном перелесками, работали комбайны. Зина всегда их считала чудом техники. Они жали хлеб, обмолачивали его, отделяли зерна от соломы, наполняли специальные бункеры, солому небольшими копнами оставляли на поле, а зерно забирали машины.
Когда бункер комбайна заполнялся зерном, комбайнеры поднимал над комбайном шест, на конце которого был прикреплен кусочек ткани. Комбайнеры привязывали к шестам чаще всего черные полотнища. Зина, когда впервые увидела в поле комбайн с поднятым черным флагом, даже стала искать на нем череп и две кости. Черные флаги были, как известно пиратскими, а пираты делали черное дело.
Комбайнеры делали светлое дело, может быть самое светлое дело на свете, а черные стяги на комбайнах никого не удивляли, кроме Зиночки. Цвет не имел значения. Важно было только одно, чтобы сигнал был заметен издалека и правильно понят. И если поднимался такой шест и комбайн останавливался и гудел натружено и как-то обиженно, к нему мчался самосвал и останавливался рядом. Комбайнер открывал заслонку, и зерно текло рекой в кузов. Водитель во время загрузки тоже не бездельничал, он брал лопату, ловко поднимался в кузов автомобиля и разравнивал зерно, чтобы вместить в самосвал как можно больше драгоценного груза.
Как челноки сновали машины туда и сюда по неровным полевым дорогам. Нужно было большое искусство вождения автомобиля, чтобы на рытвинах и колдобинах не стряхнуть на землю ни одного зернышка. Если такое происходило, и это видели старики, они устраивали водителю такую разборку, что он её запоминал надолго.
- А ты, мил человек, видно у Верки сильно перетруждаешься по ночам, а руки поэтому руль не держат как следует. Вот ты и ведешь машину абы как, перегружаешь её, зерно стряхиваешь. Урвать сюда приехал, заработать стремишься? Не с той стороны заходишь. Делай больше рейсов, крутись, вот и будет тебе заработок.
Так отчитывали они Геннадия, а он только отворачивался, и сказать в ответ ему было нечего.
- А ты, Юрий Григорьевич, вместо того, чтобы на речку бегать и прыгать, смотрел бы лучше за своими, так глядишь, на зарядку меньше времени бы оставалось.
- А ты, Матвей Иванович, потачки городским не давай! Стряхнул он зерно, а ты им штраф накладывай! У них есть у кого поучиться! Видишь, Иван Захарович у них так машину водит, как мать колыбель с дитем качает. Сколько смотрели, а он и зернышка не уронил!
- Народный контроль в действии! Возьму на заметку! Исправлюсь!
Матвей Иванович отшучивался, но сам в эту страдную пору спал по два-три часа в сутки, да и то урывками.
Зина увидела знакомый газик на полевой дороге. Сам Матвей Иванович в промасленной куртке с засученными рукавами вместе с комбайнером и его помощником устранял какую-то поломку.
Работа в поле была такой напряженной, требовала таких усилий, что и в самом деле походила на битву. Убирали прямым комбайнированием, потому что дни стояли теплые и влажность была допустимой. Участков с полегшими хлебами было немного. А это значило, что поле было обработано вовремя и вовремя засеяно. Пшеница выросла не загущенная, и стебли у неё были крепкие. Они держали колос и не полегли ни от ветра, ни от дождя.
Зина издалека узнавала знакомые лица односельчан. По деревне комбайнеры ходили в кургузых кепочках да старых телогрейках. Иногда они соображали на бутылку на троих за углом клуба, а их жены устраивали им такую головомойку, что слышно было и за деревней их визгливые голоса. Мужики привычно побаивались этого писка-визга, но терпели справедливые попреки с пришибленным видом. А здесь в поле они имели вид горделивый и даже богатырский. Вот какая даль неоглядная уже убрана, а сколько будет убрано ещё! Только справятся с зерновыми, как настанет время убирать сою – амурскую чудесницу. Уже полетят первые белые мухи, когда комбайны поставят на площадки на машинном дворе до следующего урожая. Промоют, прочистят, подремонтируют и через год опять выведут на поля. Комбайнеров будут привлекать для работы в животноводстве, весной на полевые работы, а осенью настанут их звездные деньки.
К комбайнерам и отношение в хозяйстве особенное. Им одним часть заработка зерном отдают, им сено для домашней скотины заготавливают в совхозе, им дают ордена и медали за высокие намолоты, как бойцам на мирном фронте.
По обочине полевой дороги шла Зина. Рядом с этим радостным трудом она несла свое горе, не показывая никому и вида. Она приветливо махала рукой односельчанам, а походка её была твердой и уверенной. И никто не знал, что она несла в душе непомерную тяжесть и едва-едва дошла до заветного места, вышла на полянку, а там упала в траву и дала волю своему отчаянью.
Так вот значит как! Юра и не собирался никогда на ней жениться. Не нужна ему в его городской жизни простушка. Мама у него профессор, она её не примет. Он ходит к ней, как мартовский кот, получает своё, пользуется, и этим не только её не оскорбляет, он ей делает благо! Обогащает её житейским опытом. А что будет с ней? С её чувствами? Поплачет, забудет, а житейский опыт, подаренный им, ей пригодится.
Ну, уж нет! Не на такую напал! Она ему покажет! Она ему даст от ворот поворот! Он ещё узнает, на что способна деревенская девушка! Жизнь продолжается. Она зачем сюда пришла? Грибы собирать? Вот и будет их собирать всему наперекор. Нечего раскисать, сама виновата!
Зина поднялась, вытерла слезы и осмотрелась. Груздей не было видно, но то там, то здесь поднимались, возвышались холмики из опавшей весною дубовой листвы.
- Вот вы где спрятались, голубчики!
Зина присела на корточки, аккуратно раздвинула листву и вот он, губастый крепыш молочного цвета, показался на свет. Пожалуйте в корзиночку!
Уже через час Зина шла по полевой дороге, сгибаясь под тяжестью ноши. Её обогнал газик Матвея Ивановича, резко затормозил, распахнулась приветливо дверка, Зина ускорила шаги, молча уселась удобно на переднем сиденье, корзину поставила под ноги.
Матвей Иванович посмотрел на неё внимательно, ничего не сказал, ни о чем не спросил, а почему-то протянул руку и по-отечески погладил Зину по голове.
Выходило, что вся деревня все про неё знала. И этот жест так растрогал беднягу, что она горестно со всхлипом вздохнула и отвернулась к окну. Матвей Иванович заметил по вздрагивающим плечам, что Зина плачет. Он вдруг резко затормозил, ударил кулаком по рулю.
- Это я виноват! Но узнаю, кто тебя так обидел, я ему ножки выдерну и наоборот вставлю. Ты не скажешь, я сам мужиков пораспрашиваю.
- Не нужно этого делать! Я сама за себя постою!
- Постоишь?
- А Вы что, мою кличку детскую забыли? Я в гневе бываю такой сильной, что со мной никому не сладить! И ему не сдобровать!
- Мне моя Анюта протокол выпишет, если узнает, что кто-то из мужиков тебя обидел. Я же им говорил, говорил, чтобы они к тебе и близко не подходили со своими шурами-мурами. Да этих мужиков разговорами не остановишь. Я то их понимаю. Когда рядом такая красота!
Управляющий вздохнул и замолчал. Оставшуюся дорогу они ехали молча.
Дома Зина перебрала и перемыла грибы и замочила их в баке, залив холодной чистой колодезной водой. Она трижды сольет воду, пока горечь не выйдет из каждого груздочка, а потом пересыпит грибы солью, добавит укроп и чеснок, поставит под гнет и выдержит так денек-другой, останется только уложить грузди в стеклянную банку и спустить в холодный погреб. Будет чем полакомиться долгой зимой.
Разобравшись с грибами, Зина пошла на огород и собрала поспевшие помидоры. Она их перемыла, поместила в давно подготовленную деревянную бочечку и осторожно спустила в погреб. Потом залила приготовленным рассолом, сверху закрыла укропом и положила гнет. Делала она дела автоматически. Заложена в ней программа, вот по программе она и действует! Потом она пошла к козе Катьке, чтобы задать ей накошенной травы, почистить у неё, напоить животное. Вот тут-то и возникло недопонимание! Коза никак не хотела выходить из сарая в загон и не давала Зиночке поменять ей подстилку.
- Ах, ты коза! Еще и ты меня мучить вздумала! Я тебя сейчас быстро уговорю! Коза-дереза! А ну-ка вышла из сарая и встала в сторонке! По стойке смирно! Ходишь тут за тобой, топчешься, а ты неблагодарная, ещё и капризы свои показываешь. Я тебя сейчас утихомирю! Я мигом тебя утихомирю!
Катька заморгала своими желтыми глазами, не издала ни звука, покорно покинула сарай и смирно встала в пригоне у стеночки. Ну, просто не коза, а братец козленок из сказки! Маленькая жалкая козочка, которая всех слушается, и никому ничего плохого не сделала.
- Да ладно, не сердись! Ты ни в чем не виновата! Это я – простофиля. Смешная деревенская девушка, которая то ли полюбила, то ли пожалела этого бедолагу. Я больше не буду! Извини!
Зина погладила животное, а коза глядя ей прямо в глаза стала жалобно мекать. Видно сострадала хозяйкиному горю. Как Зина доживет до вечера и как встретится с Юрием Григорьевичем, она не знала.
А Юрий Григорьевич явился на ужин в прекрасном настроении. Он балагурил, осыпал комплиментами поварих, напевал какие-то победные марши. Потому что Зина САМА подошла к нему и шепнула, что соскучилась!
Он еще не знал, какой сюрприз приготовила ему Зиночка. А она вела себя как ни в чем не бывало, но когда двор опустел и настал поздний вечер, она сняла тяжелую собачью цепь, опутала ей входную дверь, продевая концы цепи в отверстия в стене и двери. Потом принесла из сарая огромный амбарный замок и повесила его, напрочь заперев дверь. Постояла немного, залезла в дом через заранее открытое окно, достала из письменного стола кусок мела, вернулась опять через окно на крыльцо и нарисовала на дверях огромную фигу. Рисунок вышел хоть и корявым, но был очень выразительным.
Оглядев все внимательно, Зина своей работой оказалась довольна! Вот тебе Юрочка от ворот поворот! Вы тут не бывали и нас вы не видали! А мы тут не сидели, на вас мы не глядели! Она представила, как вытянется у него лицо, когда он поймет, что ему дали отставку! Без слов – так без слов! Обойдемся без объяснений!
Зина опять вернулась в дом через окно, затаилась в сенях. Было уже очень поздно, когда послышались во дворе знакомые шаги. Послышались и замерли на пороге. Потом раздался… хохот.
- Ну, Зиночка, ну, ребенок! Каких только я отставок не получал, но в такой форме – первый раз в жизни. Зина, я это запомню! Запомню, Зина! А фигу сотри, а то совсем по-детски как-то получается! Сотри фигу! Не смеши народ!
И он ушел.
Зина думала, что он станет заглядывать в окна, пытаться поговорить с ней, а он развеселился! И как он догадался, что она рядом и слышит его?
Она опять вылезла через окно, открыла замок, вытащила цепь и вернула её Полкану. Потом набрала из бочки целое ведро дождевой воды и отмыла дверь. Зина зашла в дом через дверь, никак не заперла её, потому что ей стало как-то все равно.
Она юркнула под одеяло и долго и мучительно думала над одним единственным вопросом: ну, почему он так с ней поступил? Если она ему не нужна, зачем он ей жизнь искалечил? Он как путник, который увидел при дороге прекрасный цветок и сорвал его за его красоту, чтобы полюбоваться и швырнуть в придорожную пыль через несколько шагов. А самое главное – почему она так поступила? Вернее, почему уступила? Ответа на эти вопросы она не знала. Она почему-то вспомнила строчку из «Евгения Онегина» – «Пришла пора – она влюбилась». Ей в августе исполнится двадцать один год. Не маленькая уже. Должна отвечать за свои поступки. Перед кем отвечать? Перед своей совестью. Но совесть её не укоряла, она молчала. Значит, Зина не сделала ничего плохого. Только откуда-то появились непрошеные слезы. И она заплакала, заскулила, как брошенный кутек под забором. А старый дом кряхтел и охал и чуть дрожал застекленными окнами. Он видел многое, он знал, что все проходит, и это пройдет. Вначале рана подсохнет, потом зарубцуется. И только шрамы будут напоминать о том, какую боль пришлось вытерпеть бедному сердцу когда-то. Зина заснула только под утро, и сон её был больше похож на забытье.
Утро следующего дня было туманным. Тетя Маша ушла проверять свои закидушки, тетя Паша хлопотала на кухне. Зина молниеносно переделала всю работу: подоила козу, вывела её на поляну и привязала к колышку пастись, вернулась, процедила молоко, убрала его в холодильник, потом протерла стол и расставила тарелки. Она ждала встречи с Юрой и страшно боялась её. Как она посмотрит ему в глаза?
Он пришел на завтрак вместе со всеми, и вел себя как ни в чем не бывало. Шутил с тетей Машей, говорил, что её поварской талант зря здесь пропадает, а в городе бы она давно была бы шеф-поваром в каком-нибудь ресторане.
- Не была бы. Я чужим людям готовить не умею. Мне нужно знать, кому я готовлю, вот тогда у меня всё само собой получается, а если для чужих, да по каким-то рецептам – ничего не выходит. Вот я сколько раз прочту в книге или в газете о каком-то кушанье, и захочется мне его приготовить. Возьму и приготовлю строго по рецепту, а попробую и разочаруюсь! На картинке так красиво и аппетитно, а на деле - обыкновенная еда, даже не праздничная. Еду нужно готовить с душой!
Баба Маша бы еще много наговорила, но в это время Зина понесла к столу салат из свежих помидоров, приправленных маслом и щепоткой сахара и соли, сдобренных зеленым укропом. Вдруг она на совершенно ровном месте споткнулась и упала. Кастрюльку она выронила, салат разлетелся по двору, сама Зиночка разбила коленку до крови.
Все ахнули и бросились на помощь к девушке. Все протянули ей руки, чтобы помочь подняться. Но она поднялась сама, села на крыльцо и вдруг горько, как ребенок, громко и отчаянно заплакала. А уже Юрий Григорьевич отдавал команды. Мигом достали холодной воды из колодца, принесли из машины аптечку.
- Потерпи, потерпи, девочка! Вот сейчас промоем холодной водой рану, она в колодце почти без микробов, а теперь йодом вокруг обработаем. Теперь стерильную повязку наложим.
Юрий Григорьевич проверил, сгибается ли в колене нога. Он прикасался к ней, а Зина совсем не чувствовала его прикосновений. А слезы лились и лились у неё по щекам, и плакала она не от физической боли.
- Ничего страшного, просто ушиб! До свадьбы заживет!
Баба Маша с удивлением заметила, что Юрий Григорьевич, делая Зиночке перевязку, почему-то страшно побледнел, и руки у него задрожали.
А на следующий день Зина занялась с утра очень неприятным делом. Работа не может быть наказанием, но эта – была им. Это было самое неприятное занятие. Зина сходила к речке, набрала в ведро песка, здесь же на откосе накопала глины и добавила в ведро, чтобы получилась пропорция две части песка и одна часть глины. Дома развела это все теплой водичкой и замешала маленькой лопаточкой раствор, проверяя его густоту руками. Раствору она дала настояться, а тем временем сходила на речку и выбрала и вырезала два длинных и гибких прута ивы.
Дело, которым она решила заняться, называлось по старинному «трусить сажу». Печные дымоходы за зиму забивались сажей, и если за печкой не ухаживать, то они могли забиться совсем, и тогда печь дымила всю зиму и плохо обогревала дом.
Зина открыла печную задвижку и потом полезла на крышу. Чистку печи нужно было начинать с трубы. Зиночка по лестнице поднялась на крышу сеней, потом по карнизу взобралась на самый верх крыши и уселась на её конек верхом.
Крыша была покрыта гладким железом, добраться до печной трубы никаким безопасным способом было невозможно. В зубах у Зины был длинный прут. Зина легла на железное острие крыши и осторожно поползла по нему. Так она добралась до трубы. Села на вершину крыши боком, уперлась в трубу ногами, а потом взяла гибкий прут в руки, дотянулась до трубы, и стала прутом прочищать дымоход точно также, как хозяйки ершиком чистят посуду с узким горлышком. После того, как сажа в трубе оторвалась от стенок и посыпалась по дымоходу вниз, Зина прут сбросила с крыши, и он упал на кусты вишни под окнами дома. Сама она вновь оседлала верх крыши и поползла назад задом наперед, чтобы удобнее было спуститься на крышу сеней.
Когда она встала ногами на их почти плоскую крышу, она услышала недовольный голос.
- Так! И что это за акробатические этюды? Зачем нам понадобилось так рисковать? Нельзя было кого-нибудь попросить сделать это, если была такая острая необходимость?
На середине двора стоял Юра. Лицо его было гневным.
- Не нужно так за меня беспокоиться. Зачем Вы тут столпились во дворе и наблюдаете за мной?
- Это я столпился? Я тут один стою. Стою и беспокоюсь. Ведь можно слететь и покалечиться. Еще раз спрашиваю, зачем так рисковать?
- Мы так каждый год делаем, чистим дымоходы.
- А попросить кого-то подстраховать тебя ума не хватило?
- А что может со мной случиться. Здесь невысоко! Все плохое со мной уже произошло. А кого попросить? Раньше всегда папа это делал.
- Так же, как ты?
- Нет. Он обвязывался веревкой, закреплял её на этой вот скобе. Если бы он сорвался, веревка его удержала бы.
- А ты почему без веревки полезла?
- Я ловкая, я не оборвусь.
- Спускаться думаешь?
- Конечно.
- Спускайся!
Это был приказ. Зина почему-то виновато повиновалась. Она спрыгнула с крыши прямо в руки Юрию. Он на миг обнял девушку и крепко прижал к себе. И тут же отодвинул от себя!
- Взять бы вот сейчас ремень и дать тебе как следует по известному месту! Совсем ты о себе не думаешь! Вредничаешь, капризничаешь! Сама не живешь и другим житья не даешь! Дальнейшая чистка печи надеюсь, происходит без риска для жизни!
- Без риска. Только дело это грязное.
- Я понял. Я помогу!
- Я сама справлюсь. И мне не нужны такие помощники.
- Какие – такие? Я ведь не настаиваю на близости. Я все понял. Отставку принял. Я помочь хочу, да и любопытно мне. Я никогда печи не чистил. Или тебе неприятно со мной рядом быть?
- Почему же? Место не куплено. Оставайся!
Юра действительно помог, но задал сотни вопросов и выяснил, что второй прут предназначен для того, чтобы прочистить остальные дымоходы. Делалось это просто: молоточком выбивались чуть выступающие кирпичи внизу дымоходов, и в начале в ведро маленьким совочком выбиралась сажа, скопившаяся внизу, а потом прометались стенки веником, насколько хватала его длины, а после этого длинным ивовым прутом с листочками прочищали вершины печных дымоходов. После такой ежегодной чистки печки служили долго, хорошо отдавали тепло в зимние холода и никогда не дымили. Также поднималась печная плита, и внутренние стенки топки тоже очищались от сажи, скопившейся за зиму. Потом кирпичи обмазывали глиной и ставили на место, промазывали глиной все трещины и выступы, обмазывали печную дверку. После того, как печь просыхала, её белили. После того, как работа была закончена, Юра с Зиной стали немного похожи на трубочистов.
Юра принять душ отказался и ушел в общежитие, чтобы привести себя в порядок, а Зина отправилась мыться в свой летний душ, и так сильно терла себя мочалкой, как будто хотела смыть не только сажу, но и память о тех мужских взглядах, которые заставляли трепетать её сердце вопреки всему, и о тех страстных объятиях!
Ни слова не было сказано о чувствах. Все было так обыкновенно! Помог человек по дружески, вот и все! Теперь Зина его не интересовала совсем. Она ведь сама захотела прекратить все отношения. Он с легкостью уступил её желаниям. Нужно проявить женскую гордость. Однако, никакой женской гордости у неё не было, а были только боль и тоска. Быть рядом с ним было невыносимо!