Шёл трамвай от «Завода им. Тарасова» до завода «Прогресс» последним рейсом. Вагон на каждой остановке терял пассажиров и становился прозрачным. На остановке «Лесная» вошёл молодой человек. Красив, как бог, отметили бы про себя стареющие женщины и завертелись в излишней подвижности молодые девчонки. Но вагон помимо кондуктора вёз тётку, торговку рыбой, в крапинах чешуи и сопутствующим запахом несвежей одежды. Она досаждала кондуктору дежурной, по-видимому, темой о том, как подорожали за день продукты. И была где-то посередине списка, когда вошедший нарушил её монолог:
- Это не куртка, это-ветровка. Господи, да где же карман. Я заплачу, заплачу. Достану только проездную карту…
И снова:
- Это не куртка, это-ветровка. Я заплачу, заплачу…
Мерно покачивался вагон и в динамике приевшимся до остервенения текстом, предупреждали о первых десяти местах и остановках:
- Следующая остановка улица Черемшанская.
- На этой улице мы жили с мамой. Господи! Как же мы хорошо жили! А потом квартиру продали…
А, что такое «хорошо жили»? Для меня, например. Помню, когда выкарабкивались семьёй из-под обломков рухнувшего союза, мать, воодушевляясь, говаривала:
- Лучше жить стали. Хлеб – досыта. Список заводила на месяц, внося совершенные покупки и подводя итоговые суммы. Количество покупок имело положительную динамику. А хорошо жили, наверное, в родительском доме, когда тяготы явные и неявные несли на себе родители…
- Мужчина, поздно уже. Вы где живёте?- Взялась разобраться торговка.
- В трамвайном депо он живёт. В коморке охранника. Говорят же тебе - квартиру продали.
- Кто продал? Родственники?
- Те, кому не нужен этот инвалид. Слоняется теперь по району, садится в трамвай. Мы ему с обеда из трамвайной столовки на маршруте хлеба кусок, чаю в разовом стаканчике везём. Каждый вагон. Не зайдёт на Черемшанской - сами съедим, зайдёт – покормим.
- А не скажешь, что бомж. Чистый, обстиранный…
- Так мы и обстирываем, помыться после смены домой ведём. Мир-то надвое поделён – тут тебе люди, там – сволочи. И сволочи не одолеют, пока трамваи ходят.